Чем питалось руководство блокадного ленинграда

Красовский  и ему подобные участвуют в рождении «новой истории», зачёркивающую  историю реальную. Осознанно или нет – не важно. Они отрицают возможность  человека оставаться Человеком. По причине того, что сами не видят для  себя возможности оставаться людьми в аналогичных условиях. Эта попытка  Красовского паскудна ещё и тем, что планируемые им к вбитию в мозг  молодёжи модели поведения основаны на давно разоблачённых в исторической  литературе фейках. И, к сожалению, только в исторической литературе:

«К  сожалению, все эти байки, из года в год повторяемые легковесными  «журналистами» и запоздалыми борцами со сталинизмом, разоблачаются  только в специализированных исторических публикациях. Впервые они были  рассмотрены и опровергнуты еще в середине 90-х гг. в ряде документальных  сборников по истории блокады. Увы, тиражам исторических и  документальных исследований не приходиться конкурировать с жёлтой  прессой»

– пишет историк А. Волынец.

Впрочем, у персиков есть не менее сладкая альтернатива – так Евгений Водолазкин в «Новой газете» накануне Дня победы, 8 мая 2009 г. публикует очередную ритуальную фразу про город «с Андреем Ждановым во главе, получавшим спецрейсами ананасы».  Показательно, что доктор филологических наук Водолазкин не раз с явным  увлечением и смаком повторяет про эти «ананасы» в целом ряде своих  публикаций (Например: Е.Водолазкин «Моя бабушка и королева Елизавета.  Портрет на фоне истории» / украинская газета «Зеркало недели» №44, 17  ноября 2007 г.) Повторяет, конечно же, не потрудившись привести ни  малейшего доказательства, так – мимоходом, ради красного словца и  удачного оборота – почти ритуально.

Поскольку заросли ананасов в  воюющем СССР не просматриваются, остаётся предположить, что по версии  г-на Водолазкина данный фрукт специально для Жданова доставлялся по  ленд-лизу… Но в целях справедливости к уязвленному ананасами доктору  филологических наук, заметим, что он далеко не единственный, а всего  лишь типичный распространитель подобных откровений. Нет нужды приводить  на них ссылки – многочисленные примеры такой публицистики без труда  можно найти в современном русскоязычном интернете.

К сожалению,  все эти байки, из года в год повторяемые легковесными «журналистами» и  запоздалыми борцами со сталинизмом, разоблачаются только в  специализированных исторических публикациях. Впервые они были  рассмотрены и опровергнуты еще в середине 90-х гг. в ряде документальных  сборников по истории блокады. Увы, тиражам исторических и  документальных исследований не приходиться конкурировать с жёлтой  прессой…

Вот что рассказывает в изданном в Петербурге в 1995 г. сборнике «Блокада рассекреченная» писатель и историк В.И.Демидов:

«Известно,  что в Смольном во время блокады вроде бы никто от голода не умер, хотя  дистрофия и голодные обмороки случались и там. С другой стороны, по  свидетельству сотрудников обслуги, хорошо знавших быт верхов (я опросил  официантку, двух медсестёр, нескольких помощников членов военсовета,  адъютантов и т.п.), Жданов отличался неприхотливостью: «каша гречневая и  щи кислые — верх удовольствия».
Что касается «сообщений печати»,  хотя мы и договорились не ввязываться в полемику с моими коллегами, —  недели не хватит. Все они рассыпаются при малейшем соприкосновении с  фактами. «Корки от апельсинов» обнаружили будто бы на помойке  многоквартирного дома, где якобы жительствовал Жданов (это «факт» — из  финского фильма «Жданов — протеже Сталина»). Но вы же знаете, Жданов жил  в Ленинграде в огороженном глухим забором — вместе с «помойкой» —  особняке, в блокаду свои пять-шесть, как у всех, часов сна проводил в  маленькой комнате отдыха за кабинетом, крайне редко — во флигеле во  дворе Смольного. И «блины» ему личный шофёр (ещё один «факт» из печати,  из «Огонька») не мог возить: во флигеле жил и личный ждановский повар,  «принятый» им ещё от С.М. Кирова, «дядя Коля» Щенников. Писали про  «персики», доставлявшиеся Жданову «из партизанского края», но не  уточнив: был ли зимой 1941-1942 года урожай на эти самые «персики» в  псковско-новгородских лесах и куда смотрела головой отвечавшая за жизнь  секретаря ЦК охрана, допуская к его столу сомнительного происхождения  продукты…»

Оператор располагавшегося во время войны в Смольном центрального узла связи Михаил Нейштадт вспоминал:

«Честно  скажу, никаких банкетов я не видел. Один раз при мне, как и при других  связистах, верхушка отмечала 7 ноября всю ночь напролет. Были там и  главком артиллерии Воронов, и расстрелянный впоследствии секретарь  горкома Кузнецов. К ним в комнату мимо нас носили тарелки с  бутербродами, Солдат никто не угощал, да мы и не были в обиде… Но  каких-то там излишеств не помню. Жданов, когда приходил, первым делом  сверял расход продуктов. Учет был строжайший. Поэтому все эти разговоры о  “праздниках живота” больше домыслы, нежели правда… Жданов был первым  секретарем обкома и горкома партии осуществлявшим все политическое  руководство. Я запомнил его как человека, достаточно щепетильного во  всем, что касалось материальных вопросов».

Даниил Натанович Альшиц (Аль),  коренной петербуржец, доктор исторических наук, выпускник, а затем  профессор истфака ЛГУ, рядовой ленинградского народного ополчения в 1941  году, пишет в недавно вышедшей книге:

«…По  меньшей мере смешно звучат постоянно повторяемые упреки в адрес  руководителей обороны Ленинграда: ленинградцы-де голодали, а то и  умирали от голода, а начальники в Смольном ели досыта, “обжирались”.  Упражнения в создании сенсационных “разоблачений” на эту тему доходят  порой до полного абсурда. Так, например, утверждают, что Жданов  объедался сдобными булочками. Не могло такого быть. У Жданова был диабет  и никаких сдобных булочек он не поедал…Мне приходилось читать и такое  бредовое утверждение — будто в голодную зиму в Смольном расстреляли  шесть поваров за то, что подали начальству холодные булочки. Бездарность  этой выдумки достаточно очевидна. Во-первых, повара не подают булочек.  Во-вторых, почему в том, что булочки успели остыть, виноваты целых шесть  поваров? Все это явно бред воспаленного соответствующей тенденцией  воображения».

Как вспоминала одна из двух дежурных официанток Военного совета Ленинградского фронта Анна Страхова,  во второй декаде ноября 1941 года Жданов вызвал её и установил жёстко  фиксированную урезанную норму расхода продуктов для всех членов  военсовета Ленинградского фронта (командующему М.С. Хозину, себе, А.А.  Кузнецову, Т.Ф. Штыкову, Н.В. Соловьёву). Участник боёв на Невском  пятачке командир 86-й стрелковой дивизии (бывшей 4-й Ленинградской  дивизия народного ополчения) полковник Андрей Матвеевич Андреев,  упоминает в мемуарах как осенью 1941 г., после совещания в Смольном,  видел в руках Жданова небольшой черный кисет с тесемкой, в котором член  Политбюро и Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б)  носил полагавшейся ему пайковый хлеб – хлебная пайка выдавалась  руководству несколько раз в неделю на два-три дня вперёд.

Конечно,  это не были 125 грамм, полагавшихся иждивенцу в самый кризисный период  блокадного снабжения, но, как видим, и пирожными с лаун-теннисом тут не  пахнет.

Действительно, в период блокады высшее государственное и  военное руководство Ленинграда снабжалось куда лучше, чем большинство  городского населения, но без любимых разоблачителями «персиков» – здесь  господа разоблачители явно экстраполируют на то время собственные нравы…  Предъявлять же руководству блокадного Ленинграда претензии в лучшем  снабжении – значит предъявлять такие претензии и солдатам Ленфронта,  питавшимся в окопах лучше горожан, или обвинять лётчиков и подводников,  что они в блокаду кормились лучше рядовых пехотинцев. В блокадном городе  всё без исключения, в том числе и эта иерархия норм снабжения,  подчинили целям обороны и выживания, так как разумных альтернатив тому,  чтобы устоять и не сдаться, у города просто не было…

Показательный рассказ о Жданове в военном Ленинграде оставил Гаррисон Солсбери,  шеф московского бюро «Нью-Йорк таймс». В феврале 1944 г. этот хваткий и  дотошный американский журналист прибыл в только что освобожденный от  блокады Ленинград. Как представитель союзника по антигитлеровской  коалиции он посетил Смольный и иные городские объекты. Свою работу о  блокаде Солсбери писал уже в 60-е гг. в США, и его книгу уж точно  невозможно заподозрить в советской цензуре и агитпропе.

По словам американского журналиста, большую часть времени Жданов работал в своем кабинете в Смольном на третьем этаже:

«Здесь  он работал час за часом, день за днем. От бесконечного курева  обострилась давняя болезнь, – астма, он хрипел, кашлял… Глубоко  запавшие, угольно-темные глаза горели; напряжение испещрило его лицо  морщинами, которые резко обострились, когда он работал ночи напролет. Он  редко выходил за пределы Смольного, даже погулять поблизости…

В  Смольном была кухня и столовая, но почти всегда Жданов ел только в  своем кабинете. Ему приносили еду на подносе, он торопливо ее  проглатывал, не отрываясь от работы, или изредка часа в три утра ел по  обыкновению вместе с одним-двумя главными своими помощниками… Напряжение  зачастую сказывались на Жданове и других руководителях. Эти люди, и  гражданские и военные, обычно работали по 18, 20 и 22 часа в сутки,  спать большинству из них удавалось урывками, положив голову на стол или  наскоро вздремнув в кабинете. Питались они несколько лучше остального  населения. Жданов и его сподвижники, также как и фронтовые командиры,  получали военный паек: 400, не более, граммов хлеба, миску мясного или  рыбного супа и по возможности немного каши. К чаю давали один-два куска  сахара. …Никто из высших военных или партийных руководителей не стал  жертвой дистрофии. Но их физические силы были истощены. Нервы расшатаны,  большинство из них страдали хроническими заболеваниями сердца или  сосудистой системы. У Жданова вскоре, как и у других, проявились  признаки усталости, изнеможения, нервного истощения».

Действительно,  за три года блокады Жданов, не прекращая изнурительной работы, перенёс  «на ногах» два инфаркта. Его одутловатое лицо больного человека через  десятилетия даст повод сытым разоблачителям, не вставая с тёплых  диванов, шутить и лгать о чревоугодии руководителя Ленинграда во время  блокады.

Валерий Кузнецов, сын Алексея Александровича Кузнецова,  второго секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), ближайшего  помощника Жданова в годы войны, в 1941 г. пятилетний мальчик, ответил на  вопрос корреспондентки о питании ленинградской верхушки и столовой  Смольного в период блокады:

«Я  обедал в той столовой и хорошо помню, как там кормили. На первое  полагались постные, жиденькие щи. На второе – гречневая или пшенная каша  да еще тушенка. Но настоящим лакомством был кисель. Когда же мы с папой  выезжали на фронт, то нам выделяли армейский паек. Он почти не  отличался от рациона в Смольном. Та же тушенка, та же каша.

–  Писали, что в то время, как горожане голодали, из квартиры Кузнецовых на  Кронверкской улице пахло пирожками, а Жданову на самолете доставлялись  фрукты…

– Как мы питались, я уже вам рассказал. А на  Кронверкскую улицу за все время блокады мы приезжали с папой всего-то  пару раз. Чтобы взять деревянные детские игрушки, ими растопить печку и  хоть как-то согреться, и забрать детские вещи. А насчет пирожков…  Наверное, достаточно будет сказать, что у меня, как и у прочих жителей  города, была зафиксирована дистрофия.

Жданов… Понимаете, меня  папа часто брал с собой в дом Жданова, на Каменный остров. И если бы у  него были фрукты или конфетки, он бы наверняка уж меня угостил. Но  такого я не припомню».

Когда с Красовским случится диабет, он перейдёт на пирожные и апельсины.
=Arctus=

https://arctus.livejournal.com/709167.html?utm_source=twsharing&utm_medium=social

О том, что высшее руководство блокадного Ленинграда не страдало от голода и холода, вслух предпочитали не говорить. Немногочисленные жители сытого блокадного Ленинграда молчали. Но не все. Для Геннадия Алексеевича Петрова Смольный — дом родной. Там он родился в 1925 году и жил c небольшими перерывами вплоть до 1943 года. В войну он выполнял ответственную работу — был в кухонной команде Смольного.

— Моя мама, Дарья Петровна, работала в пищеблоке Смольного с 1918 года. И подавальщицей была, и посудомойкой, и в правительственном буфете работала, и в свинарнике — где придётся, — рассказывает он. — После убийства Кирова среди обслуживающего персонала начались «чистки», многих уволили, а её оставили. Мы занимали квартиру в хозяйственной части Смольного. В августе 1941 года «частный сектор» — так нас называли — выселили, а помещения занял военный гарнизон. Нам дали комнату, но мама оставалась в Смольном на казарменном положении. В декабре 1941 года ее ранило во время обстрела. За месяц в госпитале она страшно исхудала. К счастью, нам помогла семья Василия Ильича Тараканщикова — шофёра коменданта Смольного, который оставался жить в хозяйственной части. Они поселили нас у себя, и тем самым спасли. Через некоторое время мама опять стала работать в правительственной столовой, а меня зачислили в кухонную команду.

В Смольном было несколько столовых и буфетов. В южном крыле находилась столовая для аппарата горкома, горисполкома и штаба Ленинградского фронта. До революции там питались девочки-смолянки. А в северном, «секретарском» крыле, располагалась правительственная столовая для партийной элиты — секретарей горкома и горисполкома, заведующих отделами. В прошлом это была столовая для начальниц института благородных девиц. У первого секретаря обкома Жданова и председателя Ленгорисполкома Попкова были еще буфеты на этажах. Кроме того, у Жданова был персональный повар, который работал в так называемой «заразке» — бывшем изоляторе для заболевших смолянок. Там у Жданова и Попкова были кабинеты. Еще была так называемая «делегатская» столовая для рядовых работников и гостей, там все было попроще. Каждую столовую обслуживали свои люди, имевшие определенный допуск. Я, например, обслуживал столовую для аппарата — ту, что в южном крыле. Я должен был растапливать плиту, поддерживать огонь, поставлять пищу на раздачу, мыть котлы.

До середины ноября 1941 года хлеб на столах там лежал свободно, ненормированно. Потом его начали растаскивать. Ввели карточки — на завтрак, обед и ужин — дополнительно к тем, что были у всех ленинградцев. Обычный завтрак, например, — каша пшённая или гречневая, сахар, чай, булочка или пирожок. Обед всегда был из трех блюд. Если человек не отдавал свою обычную продовольственную карточку родственникам, то к гарниру получал мясное блюдо. А так обычная пища — сухая картошка, вермишель, лапша, горох.

А в правительственной столовой, где работала мама, было абсолютно всё, без ограничений, как в Кремле. Фрукты, овощи, икра, пирожные. Молоко, яйца и сметану доставляли из подсобного хозяйства во Всеволожском районе около Мельничного Ручья. Пекарня выпекала разные торты и булочки. Сдоба была такая мягкая — согнешь батон, а он сам разгибался. Все хранилось в кладовой. Ведал этим хозяйством кладовщик Соловьёв. На Калинина был похож — бородка клинышком.

Конечно, нам от щедрот тоже перепадало. До войны у нас дома было вообще все — и икра, и шоколад, и конфеты. В войну, конечно, стало хуже, но все же мама приносила из столовой мясо, рыбу, масло, картошку. Мы, обслуживающий персонал, жили как бы одной семьей. Старались друг друга поддерживать, и помогали, кому могли. Например, котлы, которые я мыл, были целые дни под паром, на них налипала корка. Ее надо было соскрести и выбросить. Естественно, я этого не делал. Здесь, в Смольном, жили люди, я им отдавал. Военные, охранявшие Смольный, были голодные. Обычно на кухне дежурили два красноармейца и офицер. Я отдавал им остаток супа, поскребыши. И кухонные мужики из правительственной столовой тоже подкармливали кого могли. Еще мы старались устроить людей в Смольный на работу. Так, мы устроили нашу бывшую соседку Олю сначала уборщицей, а потом маникюршей. Некоторые руководители города делали маникюр. Жданов, кстати, делал. Потом там даже парикмахерская открылась. Вообще, в Смольном было всё — и электричество, и вода, и отопление, и канализация.

Мама проработала в Смольном до 1943 года, потом ее перевели в столовую Ленгорисполкома. Это было понижение. Дело в том, что её родственники оказались на оккупированной территории. А мне в 1943-м исполнилось 18, и я ушел на фронт.

Найдено здесь: https://vk.com/historypoliticwar?w=wall-160661843_147688

или

Говоря о голоде в блокадном Ленинграде, нельзя не сказать хотя бы пару слов о том, что блокады то на самом деле как таковой и не было. Да, не удивляйтесь, именно так, ведь если посмотреть хотя бы значение слова блокада то станет понятно то, что блокада это- «действия, направленные на изоляцию объекта путём пресечения всех(заметьте, ВСЕХ) его внешних связей».

Несмотря на то что особое положение городской элиты во время блокады не вызывает сомнений, посвященный этому художественный фильм Алексея Красовского «Праздник» вызвал бурю негодования даже до своего выхода на экраны в 2018 году. Кадр: фильм «Праздник», который сможете посмотреть в конце поста.

Если вы посмотрите на карту того времени то увидите удивительную картину-Ленинград «блокирован», фактически, только с одной стороны! Со стороны Ладожского озера, Финского залива и самой Финляндии никакой блокады нет. Стоит напомнить, что по состоянию на ноябрь 1941 года между Финляндией и Советским Союзом уже не велись боевые действия. Стало быть, говоря гипотетически, вполне возможно было договорится с Финнами о снабжении Ленинграда продуктами через их территорию, в обход Ладожского озера, благо дело железная дорога для это имелась.

Линии фронта на 21 сентября 1941 года Источник: spbgau.ru/about/vospit_otdel/museum/70_let_snatiya_blokady_leningrada/node/2245

Но, если отбросить этот вариант, как невозможный в силу каких-то «неизвестных причин», то вариант снабжения Ленинграда по воде является вполне возможным и естественным. Собственно говоря «Дорога жизни», зимой, именно и проходила по льду Ладожского озера.

Осенью и весной, когда не было льда, снабжение города могло быть осуществлено силами Ладожской военной и гражданской флотилии. Для этого было достаточно, в ночное время, когда над Ладожским озером не было ни одного немецкого бомбардировщика(да и в ночное время по кораблю особо и не отбомбишься), доставлять одной-двумя баржами от 500 до 1000 тонн, скажем так, условной еды.

Взгляд американца

«Представь, что ты живешь в городе, где нет тепла, а за окном тем временем минус 20. Хоть немного согреться можно только в том случае, если начнешь ломать свою мебель, рвать свои книги или же сможешь найти щепки, оставшиеся от соседней двери, которую только что разбомбили. А ты сам при этом живешь на кусок хлеба в день. Хлеба, сделанного из опилок, клея и еще чего-то мало съедобного. А еще у тебя нет света. Когда солнце садится, то становится совсем темно. При этом солнце встает где-то в 11, а уже в час дня начинает заходить. И везде дико холодно. Люди не могут жить при такой температуре, им нечего есть, никакой транспорт не ходит.

Машины перестали ездить еще в конце октября 1941 года. По городу передвигаются только грузовики, битком набитые оружием. Добраться куда-либо можно только пешком. В городе нет воды. Как люди могли жить в таких условиях? Я не знаю. Я знаю только одно: я бы не смог. Я едва ли могу назвать кого-то из моих знакомых, кто смог бы это сделать, а жители Ленинграда смогли», — рассказывал в эфире одной из американских телепрограмм в 1982 году автор книги «900 дней блокады Ленинграда» Гаррисон Солсбери. Он приехал в город в январе 1944 года, сразу после снятия осады. В то время он работал шефом московского бюро The New York Times.

Книгу о жизни в военном Ленинграде он написал в 1960-е годы. В ней автор подробно описывает, как жил член Военного совета Ленинградского фронта Андрей Жданов. «Он редко выходил за пределы Смольного. Там была кухня и столовая, но он почти всегда ел в своем кабинете. Еду ему приносили на подносе, он ее торопливо проглатывал, не отвлекаясь от работы (…). Питались они [члены номенклатуры], несколько лучше остального населения. Жданов и люди из его окружения, как и фронтовые командиры, получали военный паек: 400, не более, граммов хлеба, миску мясного или рыбного супа и по возможности немного каши. К чаю давали один-два куска сахара», — писал журналист. Он пояснил, что никто из высших партийных руководителей «не стал жертвой дистрофии, но морально они были истощены».

Однако совсем другая картина предстает со страниц книги писателя Игоря Атаманенко, внука личного кардиолога Жданова: «В то время как простые ленинградцы получали по 128 граммов хлеба в день, Жданов и его сотоварищи в блокаду ни в чем себе не отказывали. Особенно хорошо это знали врачи, которым подчас приходилось спасать высшую партийную элиту от последствий неумеренных обжорств и возлияний. Она рассказывала, что у него на столе всегда были в изобилии деликатесы и разносолы. Бабушка сама видела, как во время блокады в Смольный привозили и свежие овощи, и живых барашков, и живую птицу».

Содержание:

1. Краткое содержание мифа
2. Примеры использования
3. Действительность
4. Дневник Рибковского
5. «Ромовые бабы» a.k.a. «Венские пирожные» 
6. Американский журналист отмечает аскетизм советского руководства

Краткое содержание мифа

В блокадном Ленинграде Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А. А. Жданов объедался деликатесами, в роли которых фигурируют обычно персики или пирожные буше, очевидно недоступные обычным блокадникам. Миф используется для «иллюстрации» привелигированного положения советских руководителей (на примере Председателя Верховного Совета РСФСР) даже в самые суровые дни блокады и наличия у них беспрецедентных льгот по сравнению с обычными гражданами.

Примеры использования

«…руководивший блокадным Ленинградом Жданов, со своей челядью наедали на персиках, буженине и черной икре вполне поварской упитанности рожи среди массами умирающего от голода населения» [Магкаев Р.П. «Пустоватые щи и мелковатые бриллианты»]

«Ну, мы, конечно, знаем, что Жданов, который возглавлял Ленинград, что он был жуткая сволочь, что ему персики возили свежие на самолетах. Вот, ему-то как раз возили, ему-то как раз возили на самолетах» [Юлия Латынина, передача Код доступа, «Эхо Москвы», эфир 25.06.2011]

«Был у Жданова по делам водоснабжения. Еле пришел, шатался от голода… Шла весна 1942 года. Если бы я увидел там много хлеба и даже колбасу, я бы не удивился. Но там в вазе лежали пирожные буше» [Юлия Кантор «На всю оставшуюся жизнь нам хватит горечи и славы…» Известия от 26 января 2004]

«Согласно такой логике в Питере непременно надо вывесить [портреты] тов. Жданова, который исправно кушал свежие фрукты и овощи, доставляемые ему самолетами в течение всей блокады» [Георгий Бовт, Сталин: личность и месседж, Известия, 4 марта 2010]

«Жданов (тот самый, который во время блокады ел икру, ананасы и персики в умирающем с голоду Ленинграде)» [А. Минкин Полный пензец, МК № 25694 от 16 июля 2011 г.]

Действительность

Как водится, никаких достоверных свидетельств об «обжирании» Жданова деликатесами разоблачители не приводят. Самим же современникам Жданова эта картина представлялась крайне сомнительной.

Серго Берия в «Мой отец — Лаврентий Берия» писал:

Скажем, при всей моей антипатии к Жданову, не могу принять на веру разговоры о том, как в Смольном в дни блокады устраивали пиры. Не было этого. И говорю так не в оправдание Жданова или кого-то другого из руководителей осажденного Ленинграда. Беда в том, что зачастую мы исходим сегодня из нынешних понятий. А тогда все, поверьте, было строже. И дело не в Жданове. Попробовал бы он позволить себе нечто подобное…

Что скрывать, армейский паек — не блокадная пайка. Но — паек. Не больше. А все эти экзотические фрукты, благородные вина на белоснежных скатертях — выдумка чистой воды. И не следует, видимо, приписывать Жданову лишние грехи — своих у него было предостаточно…

Дмитрий Коменденко в «Мифы Ленинградской блокады» приводит в своей статье о блокаде Ленинграда обзор данных о быте высшего руководства, в том числе Жданова:

Сохранилось достаточное количество свидетелей, чтобы утверждать, что никакими особыми излишествами в быту (и, в частности, в питании) А. А. Жданов не отличался. Уже упоминавшийся В. И. Демидов опросил в конце 1980-х гг. ряд сотрудников Смольного (официантку, двух медсестёр, нескольких помощников членов военсовета, адъютантов и т. п.), все они отмечали неприхотливость Жданова.

Андрей Жданов — начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), главный идеолог СССР

Как вспоминала одна из двух дежурных официанток Военного совета фронта А. А. Страхова (Хомякова), во второй декаде ноября 1941 года Жданов вызвал её и установил жёстко фиксированную урезанную норму расхода продуктов для всех членов военсовета (командующему М. С. Хозину, себе, А. А. Кузнецову, Т. Ф. Штыкову, Н. В. Соловьёву):

«Теперь будет так… Чуток гречневой каши, щи кислые, которые варил ему дядя Коля (его личный повар – Авт.), – верх всякого удовольствия!..»

Оператор располагавшегося в Смольном центрального узла связи М. Х. Нейштадт вспоминал:

«Честно скажу, никаких банкетов я не видел. Один раз при мне, как и при других связистах, верхушка отмечала 7 ноября всю ночь напролёт. Были там и главком артиллерии Воронов, и расстрелянный впоследствии секретарь горкома Кузнецов. К ним в комнату мимо нас носили тарелки с бутербродами. Солдат никто не угощал, да мы и не были в обиде… Но каких-то там излишеств не помню. Жданов, когда приходил, первым делом сверял расход продуктов. Учёт был строжайший. Поэтому все эти разговоры о «праздниках живота» больше домыслы, нежели правда.. Жданов был первым секретарём обкома и горкома партии, осуществлявшим всё политическое руководство. Я запомнил его как человека, достаточно щепетильного во всём, что касалось материальных вопросов.

Следует помнить, что у Жданова был диабет, и приписываемая ему диета на деле означала бы смертный приговор^[1]. Разумеется, паёк руководящих работников отличался в лучшую сторону от пайков ряда других категорий населения, но приписываемых Жданову излишеств он не включал:

…Жданов вернулся с небольшим черным мешочком, затянутым тесемкой. Точно такой же мешочек я увидел в руках Ворошилова. «Что они в них хранят?» — разобрало меня любопытство. В столовой все выяснилось. В Ленинграде на все продукты питания была введена жесткая карточная система. В черных мешочках Жданов и Ворошилов хранили выданные им на несколько дней вперед хлеб и галеты.^[2]​

Дневник Рибковского

Обратим внимание на то, что при характеристике питания партийного руководства Ленинграда, вне связи с Ждановым лично, также часто допускаются определенные передержки. Речь идёт, например, о часто цитируемом дневнике Рибковского, где он описывает свое пребывание в партийном санатории весной 1942 г., описывая питание как очень неплохое^[3].

Следует помнить, что в том источнике речь идёт о марте 1942 года, т.е. периоде после запуска железнодорожной ветки от Войбокало до Кабоны, для которого характерно завершение продовольственного кризиса и возвращение уровня питания к допустимым нормам^[4]. «Сверхсмертность» в это время имела место только из-за последствий голода, для борьбы с которыми наиболее истощенных ленинградцев направляли в специальные лечебные учреждения (стационары), созданные при многих предприятиях и фабриках зимой 1941/1942:^[5]

По решению Городского комитета партии и Военного совета Ленинградского фронта на многих предприятиях и при районных поликлиниках зимой 1941/42 г. были открыты специальные лечебные учреждения (стационары) для наиболее истощенных жителей. В январе 1942 г. в гостинице «Астория» был открыт стационар на 200 коек для ослабевших от голода работников науки и культуры. Зимой и весной 1942 г. в 109 стационарах города, поправили свое здоровье 63 740 ленинградцев, главным образом рабочие фабрик и заводов^[6]

Рибковский до устройства на работу в горком в декабре был безработным и получал наименьший «иждивенческий» паек, в результате он был сильно истощён, поэтому 2 марта 1942 года был отправлен на семь дней в лечебное учреждение для сильно истощенных людей. Питание в этом стационаре соответствовало госпитальным либо санаторным нормам, действовавшим в тот период.

В дневнике он честно пишет:

Товарищи рассказывают, что районные стационары нисколько не уступают горкомовскому стационару, а на некоторых предприятиях есть такие стационары, перед которыми наш стационар бледнеет

Таким образом, часто цитируемые записи из данного источника говорят не о привилегиях партийной номенклатуры, а об успешном восстановлении социальной инфраструктуры весной 1942 г.

«Ромовые бабы» a.k.a. «Венские пирожные»

В 2014 выходит книга Даниила Гранина «Человек не отсюда», в которой разбирается история фотографий «ромовых баб». Говорится, что в петербургском архиве ЦГАКФФД имеются оригиналы этих снимков. Военный историк Юрий Лебедев отмечает, что подпись и «Архивная карточка на фотоснимок составлена была 3 октября 1974 года». На основе пропагандистских фотографий работника ТАСС, который, возможно, пытался показать, что «положение в Ленинграде не такое страшное», современные публицисты делают предположения, что, например, эти пирожные пеклись каждый день (а не, скажем, к празднованию Нового года). Ими предполагается, что пирожные изготавливались не по «упрощённому» рецепту, а по самому щедрому, с обилием ликёра, рома и изюма. Доказательств этим предположениям, разумеется, нет.

Фото: А. А. Михайлов, 12.12.1941, ТАСС

Тем не менее, конечно, «литерным пайком» действительно пользовались лица на уровне членов-корреспондентов Академии наук, известные писатели типа Всеволода Вишневского, военные и партийные деятели высокого ранга, ответственные работники Смольного.

Уполномоченный ГКО по обеспечению продовольствием г. Ленинграда и Ленинградского фронта, Дмитрий Васильевич Павлов, в своей работе «Ленинград в блокаде» привёл ряд наинтереснейших таблиц. Например, распределение продовольствия (август-декабрь 1941 года).

Распределение сахара и кондитерских изделий (август-декабрь 1941)

Также он добавляет: Сахар и кондитерские изделия население получало без задержки в установленных размерах. Обращает на себя внимание тот факт, что с начала блокады до января 1942 года сахар в Ленинград не завозился. Запасов сахара на 10 сентября было на 60 суток, а прожили с этими запасами более 110 дней. Это объясняется тем, что расход сахара по всем другим назначениям (производство мороженого, фруктовых вод и т. д.) прекратили, кроме того, уменьшили отпуск сахара для нужд общественного питания. Это и дало возможность обеспечить выдачу сахара и кондитерских товаров всему населению по карточкам в течение более длительного периода времени.

Ворошилов и Жданов, лето 1941 г.

Американский журналист отмечает аскетизм советского руководства

В годы войны и первые послевоенный годы в Москве постоянным корреспондентом одной из ведущих американских газет «Нью-Йорк таймс» работал Гаррисон Солсбери (Harrison Salisbury). По своим убеждениям он был ярый антисоветчик и писал о Советском Союзе крайне неприязненно. Он был журналистом, но одновременно и историком. Именно как историк является автором фундаментального труда «900 дней. Блокада Ленинграда» (The 900 days. The Siege of Leningrad) (1969, переведён на русский в 1996). Эта книга считается на Западе одним из главных исследований событий блокады Ленинграда. Ее достоинство в том, что наряду с критическим взглядом историка на происходившее в те годы в Москве и Ленинграде, это взгляд журналиста, который не по документам, а своими глазами наблюдал и описывал происходившее.

Первый раз он приехал в Ленинград в феврале 1944 года сразу после окончательного прорыва блокады, встречался с простыми людьми и военачальниками, партийными руководителями и руководителями предприятий. В тоже время он несколько раз бывал в Смольном, встречался с партийным и хозяйственным руководством северной столицы. Он собрал за те дни огромный материал, и именно этот материал стал главным для его книги «900 дней». Книга была запрещена в СССР, поскольку содержала, например, упоминание случаев людоедства в осажденном городе [Виктор Алкснис, «Про блокаду Лениграда нужно снимать честное кино. А не рассказывать басни о «зажравшихся коммуняках»»].

Январь 1944 года — блокада прорвана, постепенно жизнь налаживается, положение со снабжением Ленинграда стабилизировалось.

Вот как в своей книге Гаррисон Солсбери описывает Андрея Жданова и обстановку в Смольном в те дни. По словам американского журналиста, большую часть времени Жданов работал в своем кабинете в Смольном на третьем этаже:

Здесь он работал час за часом, день за днём. От бесконечного курева обострилась давняя болезнь, — астма, он хрипел, кашлял… Глубоко запавшие, угольно-темные глаза горели; напряжение испещрило его лицо морщинами, которые резко обострились, когда он работал ночи напролет. Он редко выходил за пределы Смольного, даже погулять поблизости… В Смольном была кухня и столовая, но почти всегда Жданов ел только в своем кабинете. Ему приносили еду на подносе, он торопливо ее проглатывал, не отрываясь от работы, или изредка часа в три утра ел по обыкновению вместе с одним-двумя главными своими помощниками… Напряжение зачастую сказывалось на Жданове и других руководителях. Эти люди, и гражданские и военные, обычно работали по 18, 20 и 22 часа в сутки, спать большинству из них удавалось урывками, положив голову на стол или наскоро вздремнув в кабинете. Питались они несколько лучше остального населения. Жданов и его сподвижники, также как и фронтовые командиры, получали военный паек: 400, не более, граммов хлеба, миску мясного или рыбного супа и по возможности немного каши. К чаю давали один-два куска сахара. …Никто из высших военных или партийных руководителей не стал жертвой дистрофии. Но их физические силы были истощены. Нервы расшатаны, большинство из них страдали хроническими заболеваниями сердца или сосудистой системы. У Жданова вскоре, как и у других, проявились признаки усталости, изнеможения, нервного истощения.

P.S.: Статья подготовлена преимущественно на основе материалов, предоставляемых http://wiki.istmat.info, а также читателей и комментаторов. Дальнейшее обсуждение и последующее опровержение расхожих мифов поможет нам глубже окунуться в трагическую историю блокады Ленинграда фашистскими захватчиками.

источник

---

Примечания

1. Даниил Аль. Шаги истории России из прошлого в будущее. – СПб.: Наука, 2007. – 368 с. ↩
2. Генерал-полковник А.М. Андреев, «От первого мгновения до последнего», Москва. Военное издательство 1984, стр.31 ↩
3. Цит. Н. Н. Козлова Сцены из жизни «освобожденного работника» / Социологические исследования, № 2, февраль 1998, ст. 111 ↩
4. Д. В. Павлов Ленинград в блокаде. М.: Военное изд-во МО СССР, 1958. ↩
5. Д. В. Павлов Ленинград в блокаде. М.: Военное изд-во МО СССР, 1958. ↩
6. Н. А. Манаков. В кольце блокады. Л., 1961, стр. 108. ↩

«Деликатесы» в блокадном Ленинграде: Миф о Жданове