Нейтралитет или руководство

Признаться, странно читать сегодня статьи, ставящие под сомнение метод социалистического реализма: он гораздо долговечней, устойчивей, закономерней, чем кажется. Как бы его ни отрицали и ни отменяли, он есть, он жив, как есть и жива наша неперестроенная реальность, лишь слегка видоизмененная «гласностью».

Е. Сергеев в статье «Несколько застарелых вопросов»(«Новый мир», 1988, N 9) напомнил, как настойчиво искала критика 20 – 30-х годов новые эпитеты к слову «реализм»: действительно, в те годы были предложены новые понятия: «монументальный реализм»(А. Толстой), «романтический реализм»(Вяч. Полонский), «динамический реализм»(Д. Горбов), «пролетарский реализм»(А. Зонин) и др.

Что же хотели закрепить в слове критики 20 – 30-х годов?

То качество литературы, которое было бы адекватно революционной эпохе, как они говорили;

то искусство, которое было бы адекватно целям нового самоутверждающегося государства, как сказали бы мы сегодня.

Е. Сергеев считает, что в конце концов был канонизирован самый неудачный термин – «социалистический реализм»:»художественной категории предшествует политическое определение» ¹. Но разве не отражает этот термин реальную сращенность искусства, объявленного «новым»и «революционным», с политикой?

Отражает.

Молодое революционное государство никогда этого не скрывало. Еще со времен появления статьи В. И. Ленина «Партийная организация и партийная литература»оно хотело, чтобы литература была «колесиком и винтиком»одного-единого социального организма, чтобы она стала «составной частью организованной, планомерной, объединенной социал-демократической партийной работы», чтобы она была «подчинена партийному контролю».

И действительно, после революции, в полном соответствии с ленинскими установками, стал меняться химический состав воздуха, атмосфера искусства.

Поначалу казалось, что жесткое декретирование распространяется только на издательское дело. И А. В. Луначарский, прослывший у нас либералом, открывая статьей «Свобода книги и революция»один из первых толстых журналов («Печать и революция»), писал о том, что, конечно, «революционное культурное государство не может не заботиться о развитии искусства в стране, искусства вообще, как дарующего радость жизни, как формулирующего в ярких образах переживания данного времени». Он даже обещал, что «революционное культурное государство»не будет «искусственно срывать цветы, которые кажутся ему почему-нибудь далекими или не совсем соответственными его идеалам…».

Но заверяя, что описанное им «революционное культурное государство»устремляется к полной свободе творчества, и даже соглашаясь с Каутским, что революционное правительство не должно предписывать вдохновению те или иные нормы, Луначарский в то же время показал, что описанное им государство на самом деле относится к искусству жестко и будет содержать его в строгом режиме: «Слово есть оружие, и совершенно гак же, как революционная власть не может допустить существования револьверов и пулеметов у всякого встречного и поперечного, ибо этот самый встречный и поперечный часто есть злейший враг; так же государство не может допустить свободы печатной пропаганды» ². Луначарский понимал, что он декретирует функционирование искусства, но не видел в этом ничего зазорного, потому что все мышление его было строго избирательно и директивно.

Именно такое отношение к искусству стало господствующим. И вскоре один из крупнейших организаторов литературной жизни 20-х годов, возглавлявший в то время литературно-издательский отдел ПУРа, Вяч. Полонский сообщал, что надо рассортировать книги на те, которые могут быть изданы«без всяких изменений»,те, которые «могут быть переизданы с соответственными комментариями, изменениями и дополнениями», и те, которые «должны быть сочтены ненужными, бесполезными или даже вредными и которых переиздавать вовсе не следует» ³.

В этой программе не было места свободе. Государственная установка была установкой на несвободу. Это создавало особый климат в литературе, климат, способствующий нагнетанию страха, осторожности, адаптации писателя к давлению со стороны государства. Новая литература только начинала создаваться, но контроль над литературой и политическая регламентация уже влияли на психику писателя. Еще до того, как появились новые значительные произведения, априорно было объявлено, что необходимо «показать и у нас, и за границей, что русская литература не умерла, что, напротив того, онана почве революционной идеологиистала неизмеримо значительней»(подчеркнуто мною. – Г. Б.). Прочное срастание политики и культуры, превращение искусства в политику – таков был тот климат, в котором вызревал «социалистический реализм».

Неверно было бы думать, что новые каноны искусства внедрялись в общественное и художественное сознание без борьбы. Искусство сопротивлялось. В далеком времени начала 20-х годов можно без труда разглядеть напряженное противостояние художественных и политических критериев.

Характерный момент этой борьбы запечатлен в оценках творчества А. Ахматовой после революции. Отсутствие в ее поэзии восхищенного отклика на современность дало повод многим критикам (Г. Лелевич и др.) считать ее творчество аполитичным, а то и контрреволюционным. Защищая ее, Н. Осинский в статье, опубликованной в «Правде», писал, что хотя Ахматова субъективно не близка к революции, все же «ценно гражданское сознание» ⁴поэта, ее национальное чувство, ее талант. Но попытка Осинского развести политический и художественный критерии была оспорена напостовско-рапповской критикой. Именно в гражданском сознании и таланте отказывала Ахматовой критика вплоть до наших дней.

Идеологи пролетарской литературы (Пролеткульт, РАПП) много сделали для внедрения в сознание художников новых канонов искусства. В известном смысле они были левее партии. Требование политизировать литературу, исходившее из их уст, с течением времени приобретало все более императивный характер. В 1923 году, например, в статье «От редакции»журнала «На посту»(N 2 – 3) еще предположительно говорилось, что партия не может оставаться «нейтральной»в вопросах искусства, что она не может «декретировать те или иные литературные направления», что речь может идти только о «поддержке»партией пролетарской литературы⁵.

Но уже в феврале 1924 года в «Правде»появилась статья «Нейтралитет или руководство», где напостовские критики недовольно писали о «полнейшем разнобое»в искусстве, об отсутствии какой бы то ни было линии со стороны партии. Больше всего их смущало то, что «каждый отдельный товарищ»действует «на собственный риск и страх» ⁶. Эту статью сопровождала осторожная оговорка редакции о том, что статья печатается в дискуссионном порядке.

Но для дискуссий уже почти не оставалось времени.

В мае того же 1924 года состоялось совещание в ЦК, посвященное проблемам художественной литературы. На нем были представлены две альтернативные точки зрения. А. Воронский говорил о том, что искусство, не обладающее художественными достоинствами, абсурд. Его поддержали А. Луначарский, Л. Троцкий, Н. Осинский, Н. Бухарин, Вал. Правдухин.

У Ил. Вардина, второго докладчика, напротив, было заметно принципиальное намерение игнорировать значение художественных критериев при оценке произведения. Он и говорил-то об искусстве на языке политики: «Необходима ясность. Преступно щадить хотя бы малейшие уклоны. Преступно закрывать глаза хотя бы на мельчайшие проявления буржуазной мистическо-реакционной идеологии» ⁷.

Тогда Вардину еще возражали. Тогда Осинский еще иронизировал над тем, что, по Вардину, литература – «это не художественная, а политическая проблема» ⁸, а Бухарин откровенно смеялся: «Какое дворянское политбюро давало директивы Пушкину, когда он писал стихи?..» ⁹Тогда Луначарский поддерживал Воронского и соглашался с ним в том, что «чисто политический подход»напостовцев к искусству свидетельствует об их «ошибочных позициях».»…Нельзя ставить вопрос о литературной политике, – говорил тогда Луначарский, – не считаясь с особыми законами художества. Иначе мы, действительно, можем уложить неуклюжими политическими мероприятиями всю литературу в гроб, и притом в евангельский «повапленный»гроб, производя это последнее слово от выражения ВАПП. В самом деле, не ясно ли каждому с первого подхода, что произведение искусства политическое, не обладающее, однако, художественными достоинствами, совершенно абсурдно» ¹⁰.

О том, какого драматизма достигли эти вопросы уже в самом начале 20-х годов, свидетельствует зачитанное на совещании письмо тридцати шести писателей. Заверения в преданности Советской власти сочетались в нем с настоятельной просьбой считать, что талант и соответствие эпохе и народу должны быть главными ценностными критериями критики. Но голос этих писателей не был услышан.

Процесс сращения искусства с политикой – интегратор большинства явлений 20-х годов – закономерно привел к деформации роли искусства в обществе. «У нас теперь, – было написано в предисловии к сборнику «Голоса против», – литература уже не является гегемоном политической и философской мысли, «вождем»передовой части народа, местом основной борьбы мировоззрения, – как было порою в России, а иногда и на Западе, – но не может стать и просто развлечением, гурманством, блестящей побрякушкой, как сейчас за границей. Роль нашей литературы: быть рядом с научно-марксистской мыслью, своеобразным орудием познания жизни, посвященным более частным задачам; быть… орудием организации сознания масс, быть воспитывающим и ободряющим наполнением отдыха строителей нового общества» ¹¹.

С этой точки зрения очень жаль, что в обойме понятий, предшествовавших термину «социалистический реализм», сегодня стыдливо обходится определение метода нового искусства, предложенное А. Фадеевым. Между тем идея Фадеева состояла в том, чтобы внедрить «диалектико-материалистический метод»в искусство. Это показалось грубым социологизмом критикам 20-х годов, и фадеевская формула была задвинута в тень. Однако в ней была точно уловлена суть нового метода: отождествление искусства с политикой (не случайно вскоре именно Фадеев стал одним из глашатаев и проповедников социалистического реализма).

В 1928 году вышел сборник «Творческие пути пролетарской литературы», составленный из докладов рапповских критиков. Отказываясь на словах от своего прежнего догматизма, рапповцы выступили в защиту «художественного реализма, впитавшего в себя достижения мировой литературы и развивающегосяпо каким-то особым путям…»¹².»Какие-то особые пути»– при всей неопределенности этих слов их гадательная интонация казалась уже подступом к признанию специфики искусства. Однако все свелось к «показу живого человека», к словам об «углубленном психологизме»с отсылкой к Л. Толстому, к заимствованным у Воронского разговорам о роли «непосредственных впечатлений»в художественном творчестве и слепому перенесению идеи Ленина о «срывании всех и всяческих масок»на задачи искусства. Сильно преувеличивая свою роль в развитии советской эстетической мысли 20-х годов, Фадеев тем не менее уже в середине 30-х годов не мог не признать, что рапповские попытки приблизиться к пониманию специфики искусства были «искажены… недостатком знаний, догматизмом и групповой борьбой» ¹³. Однако он умолчал о главном: и в докладе «Столбовая дорога пролетарской литературы»(1928), и в статьях «Против верхоглядства (Ответ т. Семенову)»,»Долой Шиллера!»(1929) попытки применить марксистскую философию к современной практике литературного творчества не удались именно потому, что искусство рассматривалось как побочная функция материалистического метода, как продукт политики – в обход егоспецифики.

Но чего хотели от искусства те, кого шокировала такая постановка вопроса? Как ни парадоксально, но в целом – того же. «Два момента, – писал Вяч. Полонский, – должны руководить нашей писательской работой: 1) мы хотим знать и видеть то, что достойно изучения, базирование на фактах, точные знания – реализм; 2) мы пересматриваем мир, идем вперед к ясной цели, зовем за собой. Отсюда – целеустремленность. Пафос. Романтика в завтра» ¹⁴.

В этой мысли главенствует стремление четко определить желательный для писателя угол обзора – от «должного». Такобщимиусилиями закладывались основы нормативной теории искусства. У нее была своя логика, она всегда чувствовала свою социальную защищенность и потому была чрезвычайно агрессивна. У теоретиков нормативности было деформировано самое представление о художественном творчестве. Внутренний мир художника был сведен к нулю; апология действительности и ее ведущей формообразующей роли вела к абсурду.

Как же это получилось? Почему стало возможным столь мощное давление политики, а потом и подмена художественных критериев критериями политическими?

Конечно, многое зависело от официальной ориентации: в самой природе нового типа государства были заложены потенции развития именно такого, играющего подчиненную, зависимую роль искусства.

1. »Новый мир», 1988, N 9, с. 145. [↩]
2. «Печать и революция», 1921, кн. 1., с. 5,7.[↩]
3. Там же, с. 16.[↩]
4. »Правда», 4 июля 1922 года. [↩]
5. «На посту», 1923, N 2 – 3, стлб. 10.[↩]
6. «Правда», 19 февраля 1924 года.[↩]
7. »Вопросы культуры при диктатуре пролетариата», М. – Л., 1925 с. 69. [↩]
8. Там же, с. 73.[↩]
9. Там же, с. 112.[↩]
10. Там же, с. 114.^[↩]
11. «Голоса против. Критический альманах», Л., 1927, с. 10.^[↩]
12. «На литературном посту», 1927, N 9, с. 2. ^[↩]
13. «Новый мир», 1961, N 12, с. 191. ^[↩]
14. ЦГАЛИ, ф. 1328, ед. хр. 97.^[↩]

Стили руководства. Авторитарный, демократический и нейтральный стили руководства.

Социальное сравнение и самооценка: Роль социальных сетей в стимулировании постоянного сравнения и его влияние на самооценку и психическое благополучие людей

Дивный новый мир онлайн-знакомств

Языки любви: понимание и передача любви таким образом, чтобы это имело смысл для обоих партнеров

Термин «стиль руководства» большинству из нас интуитивно ясен, хотя, быть может, и не всем удастся с первой попытки «развести» по смыслу такие родственные (близкие) понятия, как «руководство», «управление», «лидерство» и т.п. Уточним их значения. Под управлением принято понимать процесс организации любых воздействий, направленных на реализацию преследуемых целей. Руководство — это лишь часть управленческой деятельности, причем именно та ее часть, в которой различные управленческие вопросы решаются воздействием на подчиненных.

А различение понятий «руководство» и «лидерство» связано с существованием в любой организации двух типов отношений — формальных и неформальных. Лидерство — это процесс воздействия на людей, порожденный системой как раз неформальных отношений, а руководство подразумевает в первую очередь наличие четко структурированных формальных (официальных) отношений, через которые оно и реализуется. Роль руководителя как бы предзадана формальной структурой, его функции, как правило, четко определены, право на применение санкций не оспаривается и т.д. Лидерство, напротив, формируется спонтанно, стихийно, на уровне полуосознанных психологических предпочтений. Впрочем, о лидерстве и связанных с ним проблемах подробно говорилось в предыдущей главе, в настоящей же разговор пойдет о социально-психологических проблемах руководства. В длинном их перечне одно из ведущих мест занимает проблема формирования оптимального стиля руководства.

Что такое стиль руководства?

Под стилем руководства мы будем понимать совокупность применяемых руководителем методов воздействия на подчиненных, а также форму (манеру, характер и т.д.) исполнения этих методов. Конкретных методов управленческого воздействия существует великое множество. В аналитических целях обычно различают три основных типа:

— административный (командный);

— экономический (договорный);

— социально-психологический.

Методы управления каждого из приведенных типов имеют свою область применения, свои достоинства и недостатки, которые могут проявляться в зависимости от конкретной ситуации в рабочей группе. Искусство руководства в том и состоит, чтобы в данное время, в данном месте и для данной группы работников подобрать такой комплекс управленческих воздействий (из трех типов), который обеспечит максимальную эффективность работы группы. При этом на объективную необходимость выбора методов управления того или иного типа накладывается субъективная предрасположенность руководителя к «любимым» навыкам делового общения. Все это вместе и образует в каждом случае своеобразный характер делового общения с подчиненными, который и называют стилем руководства.

Люди, занимающие в нашей стране начальственные должности, вырабатывают свой собственный стиль руководства по большей части интуитивно, методом «проб и ошибок», годами накапливая положительный опыт. А что же наука?

Ведущие стили руководства

Вот уже более полувека в социальной психологии и менеджменте ведется изучение феномена стилей руководства. Накоплен огромный эмпирический материал, построено множество теоретических моделей, различающих по самым разным основаниям варианты стилей руководства. Типология Курта Левина. Самой популярной остается до сих пор типология индивидуальных стилей руководства, разработанная еще в 30-е годы эмигрировавшим в США немецким психологом Куртом Левиным (1890—1947). Долгожительство этой, ставшей классической, типологии объясняется, скорее всего, ее предельной простотой и наглядностью. В ней выделены три ведущих стиля руководства:

— авторитарный;

— демократический;

— нейтральный (или анархический). (Позднее, политизированные американцы заменили термин «нейтральный» на «либеральный». Кроме того, нередко те же

самые стили стали обозначаться как «директивный», «коллегиальный» и «попустительский».)

Отличают эти стили друг от друга многие параметры: характер принятия решений, степень делегирования полномочий, способ контроля, набор используемых санкций и т.д. Но главное различие между ними — предпочитаемые методы управления. Группа так называемых командных методов соответствует авторитарному стилю руководства, договорные и социально-психологические методы больше отвечают демократическому стилю, нейтральный же (или попустительский) характеризуется вообще бессистемностью в выборе методов управления.

Явно видны различия двух основных стилей руководства. Причем характерные черты демократического стиля, конечно, же, должны быть милее сердцу не избалованного демократией российского руководителя. Ну кто же захочет по доброй воле прослыть грубым, нетерпимым к критике и зажимающим гласность шефом? Однако бесспорные достоинства демократического стиля руководства совсем не означают, что авторитарный стиль следует списать в архив. Как ни странно, но почти за полвека исследований стилей руководства однозначной связи между эффективностью работы группы и тем или иным стилем руководства не выявлено: и демократический, и авторитарный стили дают примерно равные показатели продуктивности. В итоге возобладал так называемый ситуационный подход: нет управленческих решений, годных на все случаи жизни; все зависит от конкретной ситуации, определяемой в свою очередь множеством самых разнообразных факторов. В их числе: условия деятельности группы, характер решаемых задач, квалификация исполнителей, продолжительность совместной работы и т.д. Набор такого рода факторов и создает неповторимую ситуацию деятельности группы, которая как бы задает, востребует определенные черты стиля руководства.

Авторитарный стиль руководства

Ясно, что чем тяжелее, сложнее условия работы коллектива (неплатежи, срыв поставок, угроза банкротства и пр.), тем более люди склонны уповать на «сильную руку», на властного и твердого руководителя, способного взять на себя всю ответственность за решение практически нерешаемых проблем. А уж если достигнут хоть частичный успех, то и подавно стоит перетерпеть разные там диктаторские замашки «хозяина». Аналогичным образом дело обстоит и в случаях низкой квалификации исполнителей («пусть начальство думает, ему за это зарплату платят») или разгоревшихся между ними конфликтов, а также во множестве других подобных ситуаций.

Иными словами, авторитарный стиль руководства вполне уместен при наличии по крайней мере двух условий: а) того требует производственная ситуация; б) персонал добровольно и охотно соглашается на авторитарные методы руководства. Ведь при всех «издержках» авторитарному стилю присущи и немаловажные достоинства:

— обеспечивает четкость и оперативность управления;

— создает видимое единство управленческих действий для достижения поставленных целей;

— минимизирует время принятия решений, в малых организациях обеспечивает быструю реакцию на изменение внешних условий;

— не требует особых материальных затрат;

— в «молодых», недавно созданных, предприятиях позволяет успешнее (быстрее) справиться с трудностями становления и пр.

Продолжением же достоинств авторитарного стиля руководства выступают, как водится, его очевидные недостатки:

— подавление (неиспользование) инициативы, творческого потенциала исполнителей;

— отсутствие действенных стимулов труда;

— громоздкая система контроля;

— в крупных организациях — обюрокрачивание аппарата управления;

— невысокая удовлетворенность исполнителей своим трудом;

— высокая степень зависимости работы группы от постоянного волевого прессинга руководителя и пр.

Демократический стиль руководства

Преодолеть эти недостатки позволяют экономические и социально-психологические методы управления, свойственные демократическому стилю руководства.

Этот стиль позволяет:

— стимулировать проявление инициативы, раскрывать творческий потенциал исполнителей;

— успешнее решать инновационные, нестандартные задачи;

— эффективнее использовать материально-договорные стимулы труда;

— включить также психологические механизмы трудовой мотивации;

— повысить удовлетворенность исполнителей своим трудом;

— создавать благоприятный психологический климат в коллективе и т.д.

Однако демократический стиль руководства не при всех условиях применим. Как правило, он успешно срабатывает при следующих условиях:

— стабильном, устоявшемся коллективе;

— высокой квалификации работников;

— наличии активных, инициативных, нестандартно думающих и действующих работников (пусть даже и в небольшом количестве);

— неэкстремальных производственных условиях;

— возможности осуществления весомых материальных затрат.

Нейтральный стиль руководства

Такого рода условия далеко не всегда имеются, да к тому же это именно условия, делающие применение демократического стиля только лишь возможным. Превратить эту возможность в действительность — задача тоже не из легких. Концепция типовых стилей руководства включает в себя и третий тип — нейтральный, или попустительский. На него обычно обращается мало внимания, так как он крайне редко встречается в практике. Этот стиль характеризуется как раз отсутствием всякой системы в применении этих методов. Его типичные черты:

— уход от принятия стратегически важных решений;

— предоставление делам возможности идти своим чередом, самотеком;

— незначительный контроль подчиненных;

— использование коллективного способа принятия решений для уклонения от ответственности;

— равнодушие к критике;

— безразличие к персоналу и т.д.

Недаром еще К. Левин называл этот стиль анархическим, так как его непременные условия — практически абсолютная свобода исполнителей при весьма слабом управленческом воздействии. Общепризнанно, что подобная неконтролируемая свобода персонала в сфере производства почти всегда вредна. Однако возможны ситуации, когда такой стиль руководства оправдан, на ~ пример при очень высокой компетентности и ответственности персонала и слабой подготовке самого руководителя. Вероятно также, что такой стиль может подойти для руководства научными или другими творческими коллективами при непременном, правда, наличии сильных и дисциплинированных исполнителей.

Как выбрать стиль руководства?

Итак, приемлемость того или иного стиля руководства определяет в конечном счете производственная ситуация, описываемая множеством факторов. Отсюда должно следовать, что руководитель обязан уметь применять любые стили руководства, меняя их в зависимости от ситуации. Но возможно ли такое на практике? А как же быть со знаменитым афоризмом: «Стиль — это человек?

Видимо следует признать, что абсолютная категоричность суждений в данном случае неуместна. Менять стили руководства «как перчатки» невозможно в силу как раз психологических причин. Дело в том, что личная предрасположенность человека к авторитарным, демократическим или нейтральным формам поведения в значительной мере определяется его темпераментом, который в свою очередь зависит от типа нервной системы человека. А это характеристика врожденная и изменить ее в принципе нельзя. Поэтому предпочтение того или иного стиля в значительной мере предопределено психологическими характеристиками самой личности руководителя.

Заведомо ясно, что если вы, например флегматик, то авторитарные методы руководства людьми будут у вас получаться много хуже, чем демократические или нейтральные. Людям же холерического склада, наоборот, легче и естественнее применять директивные методы управления, чем играть в демократию. Таким образом, каждого из нас сама природа как бы направляет в сторону того или иного стиля поведения, а следовательно, и руководства. Поэтому, если вы руководитель и чувствуете неодолимую потребность в авторитарных или демократических приемах, не пытайтесь радикально поменять свой стиль даже, если того требует ситуация, — ничего не выйдет.

Однако утверждать на этом основании, что со сложившимся стилем руководства вообще ничего поделать нельзя — было бы грубой ошибкой (и кстати, весьма распространенной). Превратиться в одночасье из автократа в демократа может быть и нельзя, но скорректировать свой стиль руководства, если того требуют обстоятельства, можно и нужно! Чем разнообразнее «палитра управленческих красок» руководителя, чем шире арсенал способов воздействия на подчиненных, тем больше гарантий успеха в руководящей деятельности. Но широта эта не приходит сама собой, ее нужно формировать, тренировать.

Кроме того, нельзя забывать, что выделенные в анализе типовые стили руководства — это «идеальные типы», конструктивные абстракции, в чистом виде в природе деловых отношений не встречающиеся. Любой реальный стиль конкретного руководителя — это всегда некая комбинация приемов из множества стилей, но, конечно, с преобладанием какого-то одного. Поэтому потенциально руководитель может развить в себе почти любые качества или стилевые черты, которые требуются в конкретной ситуации.

Отметим также, что выбор оптимального стиля руководства в диапазоне «авторитарность — демократизм» — задача совсем не простая, поскольку в ее исходных условиях заложено противоречие. Разные параметры работы подчиненных регулируются разными методами: «будить» инициативу, создавать творческую атмосферу можно только демократическими средствами, а укреплять дисциплину, исполнительность, четкость в работе — преимущественно административными (т.е. авторитарными). Снимать это противоречие на практике удается либо ранжированием ситуационных факторов (выбираем, что на данный момент для работы группы важнее, — укрепление дисциплины или стимулирование творческого поиска), либо сочетанием командных и договорных методов управления (обеспечиваем максимум демократизма на этапе принятия решений и используем авторитаризм на стадии исполнения принятых решений).

Не случайно разработанная К. Левиным трехмерная модель стилей руководства была позднее трансформирована в концепцию континуума (т.е. непрерывной последовательности) этих стилей, с помощью которой исследователи пытались точнее отразить разнообразие складывающихся в реальной жизни стилевых вариантов. У Р. Лайкерта, к примеру, получилось четыре типа стилей в авторитарно-демократическом континууме:

а) эксплуататорско-авторитарный (автократия в чистом виде);

б) благосклонно-авторитарный (от наказаний — к поощрениям, ограниченное участие подчиненных в принятии решений);

в) консультативно-демократический (большее доверие к подчиненным, делегирование им малозначительных полномочий);

г) основанный на участии подчиненных в принятии решений, в том числе важнейших (демократизм в чистом виде).

Как видим, этот «список Лайкерта» лишь уточняет исходную авторитарно-демократическую модель стилей руководства. Когда же было установлено, что прямой зависимости эффективности работы от того или иного стиля не существует, а все определяется производственной ситуацией, стали разрабатываться принципиально иные модели стилей руководства.

Ситуационные модели. В их основу было положено уже не поведение руководителя (как у Левина), а характер сложившейся ситуации — так называемые ситуационные модели. С одной из них — моделью Херси и Бланчарда — мы уже знакомились в предыдущей главе. В ней, вы помните, учитывается один из ведущих ситуационных факторов — «зрелость исполнителей» — и предлагается четыре стилевых градации руководства, соответствующие четырем степеням зрелости исполнителей.

В другой модели того же ситуационного типа, разработанной американским специалистом в области социальной и управленческой психологии Фредом Фидлером, учитываются уже три ситуационных фактора:

взаимоотношения руководителя с подчиненным;

привычность производственной задачи, четкость ее формулировки и структурированность;

должностные полномочия руководителя (возможности контроля действий подчиненных, стимулирования их активности и т.д.).

Согласно модели Ф. Фидлера эффективность избранного стиля руководства зависит от степени контроля руководителя над ситуацией, которой можно дать количественную оценку по всем трем перечисленным выше параметрам (по специально разработанным шкалам). Эмпирическими исследованиями было подтверждено, что общая величина осуществляемого руководителем ситуационного контроля коррелирует с эффективностью традиционных стилей руководства следующим образом: руководство авторитарного типа наиболее эффективно в ситуациях крайних, т.е. с высоким или низким ситуационным контролем, в случае же среднего, умеренного ситуационного контроля более эффективен демократический стиль руководства.

Соучаствующее (партисипативное) управление — это — вариант современного стиля руководства, активно обсуждаемый в научной литературе с 70-х годов. Его основные черты:

— регулярные совещания руководителя с подчиненными;

— открытость в отношениях между руководителем и подчиненными;

— вовлеченность подчиненных в разработку и принятие организационных решений;

— делегирование руководителем подчиненным ряда полномочий;

— участие рядовых работников как в планировании, так и в осуществлении организационных изменений;

— создание особых групповых структур, наделенных правом самостоятельного принятия решений и т.д.

Перечисленные выше черты соучаствующего стиля руководства весьма привлекательны и современны, но не следует забывать о выводе, сделанном исследователями традиционных стилей руководства: абстрактно лучшего стиля в руководстве нет, оптимальность же применения того или иного стиля определяется конкретной ситуацией. Ясно, что и соучаствующий стиль может быть очень эффективен, но, как и все остальные, лишь при определенных благоприятных условиях. И этих условий, кстати, должно быть больше, чем для традиционных стилей. При каких же условиях он должен сработать? Очевидно, что в этом случае следует учесть по меньшей мере три ситуационных фактора: уровень квалификации и зрелости коллектива, характер решаемых задач, личность руководителя. Наверное, «соучастие» имеет смысл развивать в группах, характеризуемых достаточно высокой степенью квалификации, проявлением интереса к инновациям, стремлением к самостоятельности и пр. Задачи же, для которых оправданно применение этого стиля, скорее всего должны быть сложными, требующими высокого профессионализма исполнения, предполагающими множественность решений. Справиться же со всем этим под силу лишь руководителю достаточно опытному, авторитетному, склонному к коллегиальным методам в работе. Таким образом, «соучаствующий» стиль руководства может показать свои преимущества лишь при определенном уровне производственной, организационной и управленческой культуры.

А если какого-либо из этих условий нет, а попрактиковаться в «соучаствующем» стиле хочется? Практикуйтесь. Особенно если вы настроены работать на перспективу. Ведь в конечном счете профессионализм и зрелость коллектива не появляются сами собой, в готовом виде — их надо долго и упорно взращивать. Да и умудренность опытом к руководителю приходит не сразу. Так что, пробовать применять подобный стиль руководства никому не возбраняется. Не стоит лишь ожидать от этого немедленных положительных результатов.

Источник: Психология и этика делового общения. Под редакцией В.Н. Лавриненко

Другие статьи по теме:

Психологические проблемы руководстваКультура организации и стили совместной трудовой деятельностиCтили управления генерального директора — последствия или возможности?Искусство управлять людьми

Также читайте:

Предложения со словосочетанием «придерживаться нейтралитета»

Портал «Автограф. ХХ век» продолжает цикл публикаций, посвященных источникам текста: рукописям, дневникам, письмам, а также официальным источникам — стенограммам, протоколам и анкетам. В этом году в Высшей школе экономики в рамках курса «Культурное и интеллектуальное наследие» открылась мастерская «Профессия — хранитель». О проекте «Советская Сорбонна», о самом большом личном архиве писателя ХХ века и о том, почему сейчас на первый план исследования литературного процесса выходит новый источник — стенограмма, нам рассказала Дарья Московская, докт. филол. наук, зав. отделом рукописей Института мировой литературы им. А. М. Горького.

«Сорбонна литературоведения» 1930-х годов

Возвращение в СССР Максима Горького запустило сразу несколько масштабных гуманитарных проектов. Наибольшую известность из них получило создание Союза писателей СССР, а с ним и «огосударствление» института литературы. Другим, тесно связанным с первым, но гораздо менее известным стал проект «Сорбонны литературоведения» (определение Льва Каменева) — практического механизма по формированию нового советского писателя и, одновременно, нового марксистского литературоведения. В рамках этого проекта был создан Институт литературы, впоследствии разделившийся на собственно «фабрику литературы» (Литинститут) и научно-исследовательский центр (Институт мировой литературы, ИМЛИ). Здесь с 1937 года хранится архив А. М. Горького; сюда, в отдел рукописей, передавались архивы молодых и перспективных писателей 1920-х годов: Сергея Есенина, Алексея Толстого, Михаила Шолохова, Владимира Маяковского, Дмитрия Фурманова, Осипа Мандельштама и др.

Для своего архива Горький придумал собственную схему каталогизации, не вписывающуюся ни в одну из существующих систем архивно-музейного фондирования. «Это устройство с неудобочитаемыми нестандартными шифрами, которые фиксируют схему поиска и хранения архивных документов», — отмечает Дарья Московская.

До сих пор этот архив за тяжелыми сейфовыми несгораемыми дверями остается крупнейшим личным собранием писателя ХХ века. Здесь больше 100 000 единиц хранения (о суммарном листаже представленных рукописей даже сложно говорить), 15 основных каталогов и два вспомогательных. В них отражено содержание материалов к биографии писателя, его издательских и научных проектов, а также виден круг лиц, которые поддерживали общение с писателем.

Кроме архива Горького, в 1930-е годы в ИМЛИ было создано еще одно хранилище — отдел рукописей, куда после создания Союза писателей СССР были направлены на хранение архивы писательских объединений 1920-х годов с характерными для того времени названиями-аббревиатурами: ЛОКАФ (Литературное объединение Красной армии и флота), Всероскомдрам (Всероссийское общество композиторов и драматических писателей), попутнический Всероссийский союз писателей и пролетарские союзы — Всероссийская, Российская, Московская, Всесоюзная ассоциации пролетарских писателей. Объединяться и создавать кружки и студии в начале 1920-х годов писателей заставлял самый примитивный, практически натуральный рынок писательского труда — только печатаясь «артелью», можно было компенсировать энергетически затратный процесс создания литературы.

Вот, например, документ из архива Вадима Шершеневича:

Стоимость книги:

Писал я ее 6 часов, т. е. 2/3 рабочего дня.

За день я истратил:
1 кружка молока — 1800 р.
¼ ф<унта> масла — 3200 р.
Обед — 8000 р.
4 куска сахара — 2000 р.
50 папирос — 6000 р.
Мелочи — 3000 р.
_____
Себестоимость: 24 000 р.
Надбавка: 12 000 р. (лавка)
_____
36 000 р.

Вам, как моему поклоннику, из уважения Вашему вкусу 25% скидки.
Итого 27 000 р.

С развитием нэпа, с растущим разнообразием «спроса и предложений», конкуренция приобретала всё более острые формы, и далеко не всегда экономические. Литературный рынок стал ареной борьбы писательских группировок. Практически сразу произошло столкновение так называемых «пролетарских» писателей и артели «Круг». Александр Воронский, вдохновитель артели и издательства, объединил писателей разных направлений. Здесь, по классификации Постановления партии в области художественной литературы 1925 года, были и «пролетарские писатели» (Артем Весёлый), и «попутчики» (Всеволод Иванов, Борис Пастернак), и «колеблющиеся» (Борис Пильняк, Евгений Замятин, Михаил Зощенко). Эти писатели представляли собой наиболее мощную литературную силу: они были молоды, талантливы и естественным образом побеждали в конкурентной борьбе. И они не были врагами советской власти. Ядро Всероссийской ассоциации пролетарских писателей (ВАПП) составили напостовцы (от названия журнала «На литературном посту») — не столько писатели, сколько молодые и цепкие партийцы, но не революционеры ленинского призыва, как Воронский, например, а функционеры, по большей части — литкритики: Леопольд Авербах, Владимир Киршон, Владимир Ермилов, Алексей Селивановский, Юрий Либединский. И если они и им подобные не могли победить в конкурентной борьбе за читательский интерес, то побеждали в другой, бюрократической. Впервые именно ВАПП предложила регулировать литературный рынок идеологией и близостью к власти. «Тайна проста, она состоит в том, куда идут деньги», — говорит Дарья Московская. Впоследствии эта практика стала основой работы будущего Союза советских писателей.

Писатель Юрий Либединский видел ситуацию так: «Художник не только ремесленник, он — ремесленник зависимый. Литература является и оружием классовой борьбы. Воронский объявляет, что у него есть секретные методы обращения с художником, неведомые нам. Но мы хорошо знаем эти методы: гонорар, критическая статья (реклама), в которой на сезон объявляется гений или несколько, а художник предоставлен сам себе. Мы считаем совершенно ненормальным положение, когда в одной из областей культурного строительства работает значительное количество коммунистов, прямо не руководимых в своей деятельности партией. Наконец, надо раз навсегда решить: нейтралитет или руководство в области литературы?»

Кто впереди?

При изучении столкновения литературных группировок на первый план выходят те виды источников, которые традиционно игнорировались, — официальные документы: протоколы и стенограммы заседаний, анкетные данные писателей. Эти источники незаменимы при реконструкции политической, бюрократической и даже бытовой сторон литературного процесса. Документальное наследие не только показывает «закадровую» и «фоновую» сторону жизни писателей — оно приоткрывает подковерную, окололитературную борьбу за то, что Пьер Бурдьё назвал «символическим капиталом» в поле литературы, способным в конечном счете приносить немалые материальные дивиденды. Обычно эти документальные свидетельства «литературной борьбы» остаются в тени личности писателя, его писем и дневников и лишь отчасти раскрывают свой потенциал при составлении историй его текстов, в научной текстологии и комментировании. Но и взятый изолированно, сам по себе, бюрократический документ способен рассказать нам очень многое. Он сообщает, как функционировал порождающий тексты мир литературы, каков был внутренний регламент отношений писателей между собой и властными структурами, от чего и от кого зависел продукт творчества, какие именно события становились непосредственным контекстом литературных произведений. Документы не только могут повлиять на исследовательское поле, но и полностью изменить фокус научного исследования.

С этой точки зрения настоящим сокровищем стали собранные институтом архивные фонды многочисленных писательских организаций 1923–1932 годов. Научный интерес к этой части документального наследия, находящегося на стыке истории, филологии, истории культуры и даже экономики и политологии, сейчас необычайно широк.

«С двадцать первого года по тридцать второй безостановочно шла борьба группировок. Институции сами по себе ничто, но они порождают определенные привычки поведения, практики. И вот эти привычки управляют сознанием, застревают в голове на многие поколения, делают из нас homo soveticus», — говорит Дарья Московская.

Стенограмма. Три шага к цифровой публикации

Почти через столетие после описываемых событий в Институте мировой литературы РАН был запущен проект «Стенограмма: Политика и литература. Цифровой архив литературных организаций 1920–1930-х гг.» [1]. Впервые фундаментальное научное исследование было направлено на «неочевидные механизмы» литературного процесса — стенограммы и протоколы литературных организаций, где формировались практики, определяющие поведение литераторов в писательском сообществе. До сих пор эти архивные документы не подвергались фронтальной разработке, не становились самостоятельным предметом системного изучения и научной публикации.

Первый и самый очевидный шаг к исследованиям официальных документов — открытые архивы, сокращение количества «невыдаваемых» дел, которые находятся в спецхране. Сейчас спецхран, т. е. хранилище ограниченного доступа Института мировой литературы, не функционирует. Есть лишь две причины, по которой исследователю могут отказать: ветхость или «занятость» документов при подготовке очередной научной публикации. Второй шаг — переход от бумажного источника к цифровому, который позволит без ущерба для подлинника масштабировать, ретушировать и, наконец, анализировать тексты удаленно. В декабре 2022 года проект «Стенограмма: Политика и литература» планирует полностью перейти в цифру и стать доступным всем пользователям Интернета. Познакомившись с аннотацией, предоставляющей информацию об обсуждаемых в стенограмме фактах, лицах и событиях, исследователь сам сможет выбрать цифровой аналог подлинного документа.

«Вся эта бюрократия потом уходит на задний план, как „строительные леса“ истории советской литературы. И перед нами остаются гении. Главная фигура у нас — писатель, и мы, как филологи, знаем, что с этим делать. А эти леса, эти литературные институции? Можем ли мы о них забыть — как о некоем соре? Разве не из него произрастали великие произведения советской эпохи? Безусловно, эти „леса“ требуют особого разговора, специального научного подхода», — подчеркивает Дарья Московская.

И наконец, третий и самый важный шаг — соотнесение официальных документов и узловых событий в жизни писателя — исторических, творческих и даже личных. Здесь в качестве информации предлагается использовать размещенные на сайте исторические справки, основные вехи историко-литературного процесса времени, а также «карточки автора», в которых зафиксирована личная хронология литератора. И вот теперь возможно возвращение от официальных документов к рукописям на новом, ранее недоступном уровне научного исследования.

Исследование подготовлено в рамках проекта РНФ № 19–18–00353, НИУ ВШЭ

Стенограммы 1920-х годов из фондов ОР ИМЛИ РАН

1. stenogramma.imli.ru

См. также:

Слово «нейтралитет»известно каждому, но не все понимают его точный смысл и значение в международном праве. Поэтому сегодня мы подробно рассмотрим данное понятие. Мы выясним, какие права получает государство, провозгласившее себя нейтральным, и какие требования оно обязано соблюдать, а также разберём несколько примеров.

Что такое нейтралитет?

Нейтралитет – это особый статус в международном праве, подразумевающий, что государство гарантирует своё невмешательство в военные конфликты других стран и получает определённые гарантии взамен. Кроме того, нейтральный статус обязывает государство отказаться от присоединения к любым военным блокам и союзам (поскольку это обязывало бы его так или иначе помогать союзникам в случае конфликта с их участием). Право государства на развитие собственных вооружённых сил и необходимую самооборону при этом никак не ограничивается.

Нейтральное государство должно выполнять три требования:

• не позволять сторонам конфликта использовать свою территорию (для размещения баз, транспортировки грузов, запуска самолётов, наступления, отступления и прочего);
• не предоставлять собственную армию;
• исключить дискриминацию любой стороны конфликта в случае поставок оружия и прочих товаров военного назначения (то есть, поставки допускаются, но только в равных количествах обеим сторонам).

Если нейтральное государство подвергается военной агрессии, его право на вооружённую защиту своего суверенитета никак не ограничивается. В таком случае оно может обращаться за помощью к другим государствам. В мирное время оно может развивать свой оборонный потенциал, производить, покупать и продавать оружие, и нейтральный статус этого никак не ограничивает.

Примеры нейтралитета

Конечно же, самый известный пример – Швейцария. Любой школьник знает, что в период Второй мировой войны эта страна смогла избежать участия в кровопролитных событиях, охвативших всю Европу, благодаря тому, что придерживалась строгого нейтралитета. Интересно, что в средние века Швейцария считалась весьма воинственной страной. Сегодня же она предпочитает завоёвывать мировую славу качеством продукции, идущей на экспорт, и надежностью банков.

Также стоит отметить такие государства как:

• Австрия. Эта страна приняла закон о нейтралитете в 1955 году. Сегодня она предпочитает играть роль посредника, поддерживающего дружественные отношения со всеми государствами, независимо от того, как те относятся друг к другу. Благодаря нейтральному статусу и удобному географическому расположению многие международные организации сегодня располагают свои штаб-квартиры в Австрии.
• Мальта. Островное государство также провозгласило нейтралитет. Оно стремится выстраивать хорошие отношения со всеми странами, принимая у себя туристов со всего мира, а также активно развивая программы обмена студентами.
• Коста-Рика. Это небольшое государство также предпочитает принимать у себя туристов, торговать кофе и другой продукцией. Интересно, что у Коста-Рики нет своей армии, есть только «гражданская гвардия».
• Швеция. Формально Швеция является страной с нейтральным статусом. Она не входит ни в какие военные организации, но сотрудничает с НАТО, принимая ограниченное участие операциях данного блока.
• Лихтенштейн. Небольшое княжество, площадь которого составляет всего 160 квадратных километров (в 15 раз меньше площади Москвы), а население – 40 тысяч человек, также предпочитает не вмешиваться в чужие конфликты.

Конечно, есть много стран, которые в той или иной форме придерживаются нейтралитета. В частности, таковыми являются Япония, Туркменистан, Камбоджа и Лаос. В 2015 году нейтралитет провозгласила Монголия – об этом объявил её президент, выступая на заседании Генассамблеи ООН.

Виды нейтралитета

Различают 4 типа нейтрального статуса:

1. Постоянный. Это статус, закреплённый на международном уровне. Государство не вмешивается в вооружённые конфликты, не становится членом военных блоков и не позволяет другим государствам использовать собственные территории для любых военных целей. Существует два подвида постоянного нейтралитета:

• декларативный – государство в одностороннем порядке обязуется быть нейтральным и ожидает от остальных государств уважения этой позиции (Австрия с 1955 года, Монголия с 2015-го);
• договорной – нейтральный статус закреплён международным договором, подписанным большим количеством государств (Швейцария с 1815 года).

2. Позитивный. Данный статус подразумевает отказ от вступления в военные блоки и союзы, но при этом позволяет государству активно участвовать в борьбе за мир (например, принимать участие в миротворческих операциях). На данный момент в мире насчитывается около 100 стран, провозгласивших позитивный нейтралитет.

3. Традиционный. Это нейтралитет, не закреплённый какими-либо международными документами, но при этом провозглашаемый на словах и добровольно соблюдаемый в течение продолжительного времени. Самый известный пример – Швеция, которая предпочитает оставаться в стороне от конфликтов и открыто это подчёркивает. При этом она не закрепляет данный статус юридически и не лишает себя возможности отказаться от него в любой момент.

4. Договорной. Данная форма нейтралитета подразумевает наличие двустороннего или многостороннего договора между двумя или несколькими государствами. К примеру, такой договор заключён между Россией и Канадой. Его суть заключается в том, что если одна страна подвергнется агрессии, то другая не должна помогать агрессору.

Права и обязанности нейтрального государства

Нейтральный статус подразумевает определённые требования как к принявшему его государству, так и к другим странам. Эти требования прописаны в специальных документах – Гаагских конвенциях. При этом нейтралитет в морских и сухопутных конфликтах регламентируется разными конвенциями. Для конфликтов в воздухе такой конвенции нет, поэтому на данный момент считается, что нейтральная страна не должна пускать в своё воздушное пространство авиацию воюющих стран.

Государство, обладающее нейтралитетом, имеет право на:

• территориальную целостность;
• защиту своего суверенитета в случае агрессии против него;
• политическую независимость;
• рыночную торговлю с воюющими странами.

При этом оно должно соблюдать такие обязанности как:

• строгое соблюдение нейтралитета;
• невмешательство в дела других государств;
• полный отказ от военных союзов и блоков;
• равное отношение к сторонам конфликта;
• запрет на использование собственной территории в интересах воюющих сторон;
• отказ от всех форм военной поддержки воюющих стран.

Примеры нарушения нейтралитета

Как мы выяснили выше, нейтральный статус даёт государству определённые права и накладывает на него ряд обязанностей. Чаще всего нарушаются права нейтральных государств, а основная масса нарушений происходит в море. В частности, воюющие страны могут отводить нейтральные суда в свои порты, досматривать грузы, создавать препятствия для морского движения, использовать суда для прикрытия.

Известны также случаи, когда Гаагские конвенции о нейтралитете нарушали сами страны, провозгласившие себя нейтральными. Например, во время Второй мировой войны Турция и Швеция объявили о своём нейтралитете. Но Турция снабжала Германию сырьём для военной промышленности и свободно пропускала немецкие корабли в Чёрное море. Швеция же разрешила Германии использовать свою территорию для переброски войск и даже предоставляла ей в пользование свои верфи и аэродромы.

История развития термина

В разные исторические периоды нейтралитет понимался по-разному. При этом основным фактором, от которого зависело его понимание, был общественный строй. Соответственно, это понятие эволюционировало вместе с развитием человеческого общества и переходом его от одной стадии общественного прогресса к другой.

• При рабовладельческом строе государства, провозгласившие себя нейтральными, обязаны были воздерживаться от любого содействия другому государству, если то ведёт «несправедливую войну». При этом допускалось содействовать тем, кто ведёт «справедливую войну».
• С переходом к феодальному строю поменялось и понимание нейтралитета. Теперь он подразумевал, что нейтральное государство должно  К примеру, если оно соглашается предоставлять свою территорию для переброски войск одной стране, то и другой тоже обязано предоставить.
• При капиталистическом строе это понятие снова поменялось. Нейтральная страна должна выполнять более строгие требования, в частности, она должна отказывать обеим сторонам конфликта в военной помощи. При этом она получает и некоторые права, которые должны уважать и соблюдать воюющие страны. В частности, у неё есть право на торговлю и транспортировку товаров, и воюющие страны не должны как-либо этому препятствовать.

Существует также такое понятие как «вооружённый нейтралитет». Оно подразумевает, что нейтральное государство может защищать свои интересы с применением силы. Данное понятие возникло в 1780 году, когда Россия, Дания и Швеция провозгласили вооружённый нейтралитет для защиты своих торговых кораблей. Примечательно, что в период действия данного нейтралитета между Россией и Швецией происходили конфликты.

В 1800 году соглашение было пересмотрено, к нему присоединилась Пруссия. Новые принципы вооружённого нейтралитета подразумевали возможность направлять военные корабли в качестве конвоя для своих торговых судов. Многие из этих принципов позже были использованы в Парижской декларации о морской войне, принятой в 1856 году.

В 1899 и 1907 годах прошли первая и вторая Гаагские конференции, на которых и были приняты упомянутые выше конвенции о нейтралитете. Эти документы регламентируют законы и правила ведения войн, в частности, права и обязанности государств, провозгласивших нейтралитет.