Несмотря на многочисленные доклады разведки руководство ссср ожидало начала войны с германией

Согласно второй версии, которой придеживаются многие защитники советского вождя, у него были основания не доверять данным разведки, так как до того она сообщала разные даты нападения, но они не подтверждались.

А как было на самом деле?

Ударил первым — проиграл

Для начала несколько ключевых дат и движущих мотивов этой истории.

18 декабря 1940 года Гитлер подписал «план Барбаросса» о подготовке нападения на СССР. В нем устанавливались предельные сроки готовности к этой атаке — 15 мая 1941 года (это не дата нападения, а именно срок окончания подготовки войск) — и говорилось, что нападать на Россию нужно еще до победы над Англией, разгромив Красную армию в нескольких молниеносных сражениях (концепция более известна как «блицкриг»).

И только 30 апреля 1941 года фюрер определил дату нападения — 22 июня. Приказ об этом был спущен в войска еще позже — 10 июня. Причем в нем закладывалась возможность отмены операции или переноса даты до 18 июня.

Другими словами, точная дата нападения появилась у высшего германского командования только в конце апреля. Параллельно Гитлер требовал держать дату в строжайшем секрете и организовать кампанию по дезинформации СССР.

Зачем нужна была дезинформация? Помимо очевидной причины — внезапности, которая давала бы преимущества для наступления, была и другая.

Даты, которые «вбрасывались» гитлеровцами, были существенно раньше реального дня наступления. Что, на первый взгляд, немцам было невыгодно. Ведь противник так или иначе мобилизуется и будет ждать удара. И в любом случае станет куда пристальнее наблюдать за перемещениями вражеских войск у своих границ.

Однако цель у фюрера могла быть иной — заставить СССР или атаковать, или, что более вероятно, объявить всеобщую мобилизацию в ответ на ложные сообщение о войне.

Это в свою очередь давало бы немцам законный повод нанести превентивный удар — полная мобилизация приравнивается к объявлению войны. В таком случае Советский Союз выглядел бы агрессором. Что автоматически означало, что войну СССР должна объявить Япония — союзник Германии, связанная с ней оборонительным пактом.

То есть Сталин был бы вынужден тогда воевать на два фронта. Что он разумеется понимал. И не хотел давать японцам повод объявлять войну — тем более, что те без повода нападать и сами не стремились, собираясь для начала разобраться с тихоокеанскими владениями США и «переварить» необъятный Китай (по крайней мере, такая информация поступала от разведчика Рихарда Зорге).

Кроме того, обвинение в агрессии могло бы лишить Советский Союз поддержки других стран.

Это был крайне важный момент — если первой нападает Германия, то СССР автоматически становится союзником Англии, а впоследствии — и США, чье вступление в войну было вопросом времени. И пусть в реальности союзники начали серьезно помогать только в 1944 году, но часть сил гитлеровцев они на себя отвлекали, а заодно и шли поставки по ленд-лизу, которые ускорили победу над нацистами.

Гитлер же, напав первым, получал не просто войну на два фронта, а повторение истории Первой мировой, когда Германская империя воевала с Антантой — коалицией Запада и России. Это стратегически провальная комбинация, каких бы тактических успехов не добивались немцы.

Поэтому критичное отношение Сталина к донесениям разведки действительно имело место. Но объяснялось оно боязнью дезинформации, которая толкнет страну в войну по самому невыгодному внешнеполитическому сценарию. А не в силу какого-то особого «доверия» к Гитлеру, которое после распада СССР некоторые исследователи стали приписывать советскому вождю.

В этом же контексте следует рассматривать и знаменитое заявление ТАСС от 13 июня 1941 года, в котором опровергаются «слухи, распространяемые в британской прессе» о предстоящем нападении Германии на СССР. Таким образом, Сталин еще раз давал понять, что Советский Союз войны не желает.

Отсылка к британской прессе также была не случайной — в Кремле не исключали, что Лондон подобными сообщениями хочет побудить СССР начать войну против Германии, чтоб та отказалась от планов нападения на острова.

Как СССР к войне готовился

Хотя, при этом, Сталин и все советское руководство, естественно, понимало неизбежность войны с Германией после разгрома Франции. То есть, еще с июня 1940 года. Вопрос был лишь в том, нападут ли немцы на СССР до операции по высадке в Британии или после.

13 мая — то есть уже через две недели после решения Гитлера атаковать 22 июня — советский Генштаб издал первую директиву о переброске войск с востока на запад страны. А еще раньше — в апреле началась скрытая мобилизация, которая позволила к началу июня доукомплектовать армию почти на миллион солдат.

Это делалось явно с отмашки Сталина, который 5 мая, выступая перед выпускниками военных вузов, заявлял, что нужно готовиться к войне с немцами, учитывая уроки разгрома Франции.

Создавались новые общевойсковые армии в Украине, Белоруссии, Крыму (он тогда еще входил в состав РСФСР). В общем по всей границе с юга, запада и севера.

Качество этих войск — вопрос отдельный. В чем-то Красная армия превосходила другие армии того времени, в чем-то уступала. Но что до Вермахта, то это на момент 1941 годы были лучшие вооруженные силы в мире. Имевшие к тому же почти трехлетний опыт победоносных войн по всей Европе.

Видимо, это и было причиной, почему Гитлер был уверен в разгроме Красной Армии при любых условиях (хотя, как показало будущее, он сильно недооценил военный потенциал Союза).

Но вернемся к военным приготовлениям СССР. Они показывают, что к войне с Гитлером Сталин готовился. Причем не вообще, а на ближайшее время.

18 июня — то есть сразу после упомянутого Нарышкиным доклада Фитина Сталину — приграничные части начали по ночам выводить из казарм и зимних квартир в районы сосредоточения. Где они начали окапываться и маскироваться.

Но при всем при этом, непосредственно поняли, что война вот вот начнется лишь поздно вечером 21 июня, когда с границы стали говорить о подготовке немецких войск к наступлению и о том же сообщил перебежчик.

Об этом Жуков доложил Сталину и 22 июня, в 0:30 утра, директива о полной боевой готовности ушла в войска всех приграничных округов.

Но дошла директива непосредственно в части спустя 2-3 часа. То есть буквально накануне вторжения и уже мало на что повлияла.

В частности, не успели провести рассредоточение самолетов и большая часть советской авиации на западе СССР была уничтожена прямо на аэродромах.

То есть удар, несмотря на все приготовления, оказался для советских войск внезапным, что, во-многом, и предопределило поражения первых месяцев войны.

Поэтому стоит вернутся к вопросу — давали ли разведка Сталину четкие данные о начале наступления немцев?

Что доносила разведка Сталину

Начнем, собственно, с плана «Барбаросса». Считается общим местом, что этот план едва ли не сразу после подписания лег на стол Сталину. Но это не так.

В декабре 1940 года от агента в Германии, который служил в МИД Третьего Рейха, пришло сообщение, что Гитлер распорядился готовиться к войне, которая может начаться уже в марте. Причем, как обязательное условие начала такой войны озвучивалась победа над Англией.

Хотя, как мы знаем уже из опубликованного после войны плана «Барбаросса», Гитлер настаивал на атаке против СССР, не дожидаясь победы над англичанами, которые «заперлись» на своем острове.

То есть с одной стороны советская разведка добыла сенсационное подтверждение, что есть некий план по нападению (но не сам план, а только факт его наличия).

С другой — нападение на Россию в марте, как и условие — победа над Британией — оказались не имеющими ничего общего с реальностью. И не исключено, что были дезинформацией со стороны немцев.

В начале мая последовало еще одно не сбывшееся донесение. В нем советский военно-морской атташе в Берлине, со ссылкой на своего агента сообщил, что война начнется 14 мая ударом через Финляндию, Прибалтику и Румынию.

Передавший Сталину это донесение глава ВМС адмирал Кузнецов сделал приписку, что это скорее всего ложная информация с целью проверить реакцию СССР. Война в итоге началась гораздо позже и с другим направлением главного удара — через Белоруссию.

Как мы помним, дату 22 июня Гитлер к тому времени уже утвердил. Поэтому и данные от атташе тоже были скорее всего «дезой».

Не называл дату и легендарный Рихард Зорге, которому присвоили точное предсказание дня начала войны (что впоследствии оказалось исторической фальшивкой). На самом же деле у этого разведчика, который работал немецким атташе в Токио, мы находим немало ставящих в тупик сообщений.

Рихард Зорге

2 мая он должил в Кремль, что решение о войне будет принято Гитлером или в этом месяце, или уже после победы над англичанами. Как мы уже видели из приведенных данных, это не могло быть правдой: фюрер назначил дату атаки еще в апреле, а еще раньше говорил, что нападет на СССР, не дожидаясь победы над Британией.

Зорге ссылался на посла Германии в Японии, с которым накануне беседовал. То есть это был не документально подтвержденный факт, а частное мнение далекого от Европы немецкого дипломата.

19 мая Зорге докладывал, что война может начаться в конце мая, но есть вероятность, что в этом году немцы воевать вообще не захотят. Достаточно противоречивые данные, на основании которых сложно принять хоть какое-то решение.

Более-менее близкое к истине донесение разведчик прислал 30 мая — он сообщил, что война начнется во второй половине июня. Через день он назвал дату — 15 июня. Но в тот день войны не произошло. А Зорге прислал сообщение, что нападение задерживается до конца месяца.

Наконец, за два дня до атаки немцев, Рихард шлет донесение, что «война неизбежна» — без указания точных дат.

Впрочем, Зорге действительно внес неоценимый вклад — но в оценку намерений не Германии, а Японии вступать в войну против СССР. Основываясь на его донесениях, советское руководство смогло перебросить часть сил с Дальнего Востока на запад.

Не меньше ложных дат продуцировала и «Красная капелла» — антифашистская сеть, которая действовала по всей Европе. В начале марта она сообщила, что немцы нападут весной. Затем войну «назначили» на 15 апреля. Потом на 20 мая.

После волны ложных сообщений последовали несколько правдивых. «Капелла» 11 июня сообщила, что вопрос о нападении на СССР решен — без дальнейшей конкретики. Это донесение пришло ровно на следующий день после того, как приказ об атаке 22 июня ушел в немецкие войска.

17 июня «Капелла» сообщает, что военные приготовления немцев закончены, и удара можно ждать в любое время (напомним, что граничной датой подготовки к удару вермахт определил 18 июня). Именно это донесение Сталин со слов разведчицы Зои Рыбкиной назвал «дезинформацией» (что приводит в своей статье глава СВР России Нарышкин).

Зоя Рыбкина-Воскресенская

Неизвестно, произносил ли генсек такие слова — сама Зоя Рыбкина их свидетелем не была. Однако, учитывая, что накануне группа разведчиков из «Красной капеллы» уже несколько раз ошиблась с датами нападения, не исключено, что Сталин скептически отнесся и к новой «окончательной дате».

Хотя, может, и не скептически. Как мы показали выше, уже 18 июня войска специальной директивой Генштаба начали выводить на позиции. То есть на следующий день после того, как сообщение «Красной капеллы» легло на стол вождю.

Следует сказать, что многочисленные ложные донесения не говорят о том, что разведка работала плохо. Агенты выполняли свою задачу — передавали, что слышали от самих немцев в частных разговорах. Это неотъемлемая часть профессии.

Вопрос был скорее к аналитикам Центра и военным, которые должны были сопоставлять эти сведения с данными уже войсковой разведки. Которые, кстати, исправно сообщали о скоплении немецких войск на советской границе. Но так и не смогли точно указать ни количества вражеских дивизий, ни направления главного удара немецких войск.

Дата начала войны — днем раньше или позже — важна была на тот момент гораздо меньше, чем знание, куда именно ударит противник. Увы, это стало известно слишком поздно — за несколько часов до атаки.

А вот сообщений о предполагаемых днях нападения было очень много — и мы здесь процитировали только небольшую часть. В основном донесения содержали взаимоисключающие даты, среди которых «22 июня», кстати, не прозвучало ни разу.

Точнее прозвучало, но уже буквально в послений день — 21 июня, когда мало что можно было изменить.

По еще одной версии, Сталин отслеживал косвенные подтверждения подготовки нападения на СССР. Например — закупки овчины и прочие приготовления к зимней кампании. В Кремле не могли представить, что педантичные немцы были настолько самоуверенны, что расчитывали закончить большую военную кампанию еще до наступления холодов, а потому начали вторжение, не подготовившись к зиме.

Направление главного удара

Но вернемся к тому, почему Сталин и армейское командование так и не узнало, куда именно ударит Гитлер. Что и предопределило жестокие поражения Красной армии в начале войны и первые «котлы».

Гитлер еще на этапе подготовки наступления заявлял, что север и юг у Советов хорошо укреплены, и бить надо в западном направлении — то есть в районе Белоруссии, где у немцев численный и технический перевес.

Естественно, чтобы скрыть это направление, запускались многочисленные «дезы» — как в случае с донесением об ударах через Финляндию и Румынию.

Известно, что в советском Генштабе еще в 30-х понимали, что белорусское направление — кратчайший путь к Москве. И на военных учениях часто разыгрывали именно этот сценарий атаки.

Планировалось, что если немцы нанесут основной удар здесь, то контрудар последует южнее, из Украины, чтобы повернуть севернее и отрезать наступавшую немецкую группировку.

Однако просчеты в организации войск и внезапность удара позволили немцам скрыть свои планы и нанести самые болезненные поражения именно в зоне ответственности Западного военного округа. За что его командир генерал Павлов был впоследствии расстрелян.

Была ли его вина определяющей в разгроме первых дней войны — историки спорят до сих пор.

Но точно известно другое — высокая мобильность немецкой армии, ее превосходство в воздухе и передовая тактика глубоких танковых охватов вряд ли вообще были преодолимы для всех армий того времени. Что показал пример падения мощнейшей державы Европы — Франции. А Британию от разгрома спасло только бегство ее войск на остров.

Советская армия пыталась учитывать опыт французского разгрома (это говорил и Сталин) но, как видим, не успела решить эту задачу ни тактически, ни технически. И, судя по всему, любого генерала ждала бы судьба Павлова, если бы вермахт атаковал главными силами на его участке. И здесь уже вопрос не к тому, доверял ли Сталин разведке, а как он успел перевооружить и подготовить армию к войне нового типа. Судя по разгрому, который Советский Союз терпел от немцев в первые дни войны — не успел и не подготовил.

Впрочем, нужно понимать, что разведка немцев тоже очень многое проиграла в той войне.

Как признавали немецкие генералы (в частности Гальдер), они недооценили советский военный и промышленный потенциал. Говорил об этом в конце войны и сам Гитлер.

А ведь при нападении на Советский Союз он руководствовался данными своей разведки, которая рисовала СССР «колоссом на глиняных ногах». Гитлер позже предполагал, что это была намеренная дезинформация засевших в абвере британских агентов, которые спровоцировали его напасть на Россию и завязнуть в ней, вместо того, чтобы сначала расправиться с англичанами.

А вот в случае с СССР главную роль в первоначальном разгроме сыграло не столько недоверие Сталина к разведке (хотя, безусловно, слишком поздний приказ о приведении войск в боевую готовность сыграл весомую роль в поражениях первых дней), сколько явное превосходство немецкой военной машины в 1941 году.

Однако, Советский Союз, в отличие от той же Франции, сумел выстоять после мощнейшего удара Верхмахта и сорвать план «Барбаросса», согласно которому уже к концу лета немецкие войска должны были выйти на линию Архангельск-Астрахань. К этому времени немецкое наступление уже столкнулось с возрастающим сопротивлением советских войск и первоначальный план рухнул. А уже в конце 1941 года нацисты были разбиты под Москвой.

17 июня 1941 года состоялся исторический доклад начальника разведки Фитина Сталину о неминуемом начале войны

Текст: Сергей Нарышкин, Директор Службы внешней разведки Российской Федерации

Глубоко символично, что в год 75-летия Победы в Великой Отечественной войне и 100-летия российской внешней разведки правительство Российской Федерации подписало распоряжение об официальном наименовании прежде безымянной горы-«четырехтысячника» Главного Кавказского хребта в Ирафском районе Республики Северная Осетия — Алания. Отныне эта вершина носит имя начальника советской разведки военного времени Павла Михайловича Фитина, став олицетворением тех высот патриотизма, профессионализма и стойкости духа, которыми были отмечены жизнь и служба Павла Фитина.

Подобно дорогам через горные хребты, в лишь недавно рассекреченной биографии Фитина, возглавлявшего советскую разведку с марта 1939-го по июнь 1946 года, были и свои стремительные подъемы, и смертельно опасные пропасти, и крутые перевалы, и обрывы. Но сын уральского крестьянина-бедняка, ставший перед войной одним из руководителей советских органов госбезопасности, шел по жизни неизменно уверенным шагом, следуя озвученному им самим принципу: «Правда найдет себе путь».

Жизненный путь Павла Фитина начался 28 декабря 1907 года в селе Ожогино Ялуторовского уезда тогдашней Тобольской губернии за тысячи километров от столиц. Однако и его провинциальная малая родина в начале 1920-х годов пережила великие социальные потрясения той эпохи. Отец Фитина Михаил Илларионович в 1920 году стал организатором одного из первых колхозов во всей губернии — а год спустя в составе коммунистического отряда бедноты сражался против кулацких банд. Попав в плен к одной из них, Михаил Фитин лишь чудом спасся от грозившей ему расправы.

Каждый из 1418 дней Великой Отечественной был для Павла Фитина не просто рабочим, но и фронтовым

Сын Михаила Фитина Павел уже в 15 лет стал комсомольцем и пионервожатым. В 20 лет его выбрали членом Шатровского райкома комсомола. На этой должности Павел Фитин оставил о себе добрую память у земляков. Десятилетия спустя старожилы района вспоминали, как Фитин поехал «на перекладных» за 200 верст от райцентра в Тюмень, чтобы поддержать там двоих сверстников, направленных в окружной вуз по путевке райкома комсомола. Именно Фитин убедил тогда руководство института зачислить на учебу крестьянских детей, которые могли уступать городским сверстникам в общей образованности — но не в готовности работать и учиться.

Эту самую готовность Павел Фитин продемонстрировал осенью 1928 года, когда по путевке райкома комсомола отправился в Москву — учиться на инженера-конструктора сельхозмашин в Сельскохозяйственную академию имени К.А. Тимирязева. По тем временам выбранная Фитиным специальность была одной из самых передовых. Достаточно сказать, что преддипломную практику Павел Михайлович прошел в 1932 году на построенном за два года до этого по новейшим лицензионным технологиям Сталинградском тракторном заводе. В том же 1932 году именно там началось секретное серийное производство скоростного легкого танка Т-26, воевавшего потом от Испании до Сталинграда. Не случайно Фитин, получив вузовский диплом, отслужил затем срочную армейскую службу в одной из первых советских танковых бригад под Калугой.

Не случайным стало и принятое осенью 1932 года решение руководства и партийного комитета Сельхозакадемии направить ее 24-летнего выпускника Павла Фитина на работу в крупнейшее всесоюзное сельскохозяйственное издательство «Сельхозгиз». В это время в аграрном секторе СССР разворачивались процессы модернизации, включая массовое создание межколхозных машинно-тракторных станций, централизованно обеспечивавших соседние колхозы и совхозы тракторами, комбайнами, грузовыми автомобилями — и обслуживающими их квалифицированными инженерами и техниками. В 1929 -1930 годах в Советском Союзе было создано всего 260 МТС, в 1932-м — уже 2446, в 1937-м — 5818, а в 1938-м — 6350. За этими показателями стоял напряженнейший коллективный труд тысяч советских конструкторов, инженеров, рабочих, строителей, механиков-ремонтников. Свой вклад в это внесли и Павел Фитин, и его коллеги по «Сельхозгизу», способствовавшие всестороннему обучению будущих работников МТС, воспитанию у них технической и организационной культуры, популяризации передового опыта — включая зарубежный. Для обобщения Павел Фитин в редкие свободные часы усердно учил английский и немецкий языки.

Фитин проработал в «Сельхозгизе» почти 5 лет, в том числе 4 года — секретарем партийного комитета издательства и полтора года — заместителем его главного редактора. Можно гадать, как сложилась бы его дальнейшая судьба, останься он в конце 1930-х на издательской работе. Во всяком случае, в 1937 году Павел Михайлович, осознавая для себя необходимость получения наряду с техническим высшего гуманитарного образования, без отрыва от работы поступил в Московский институт востоковедения. Однако поучиться там ему не довелось.

В январе 1938 года Политбюро ЦК ВКП(б) одобрило ходатайство руководства НКВД СССР о создании в структуре советских органов госбезопасности специализированных подразделений по обслуживанию тяжелой и оборонной промышленности. Решение Политбюро ЦК ВКП(б) о новой структуре НКВД было принято 28 марта 1938 года. В тот же день на службу в «органы» был зачислен дипломированный инженер, опытный управленец и активный коммунист Павел Фитин. Его служба началась с учебы в Центральной школе НКВД СССР в Москве в Большом Кисельном переулке, программа которой была рассчитана на два года. Однако стремительное приближение Второй мировой войны нарушило эти планы.

3 октября 1938 года был подписан приказ НКВД СССР о создании «Школы особого назначения» для ускоренной подготовки новых сотрудников советской внешней разведки на смену ее ветеранам, подвергшимся в 1937-1938 годах массовым репрессиям. Их жертвами стали тогда 275 из 450 кадровых разведчиков, ранее работавших в Центре и зарубежных резидентурах.

Еще в ноябре 1941-го Павел Фитин с коллегами разработали операцию «Энормоз». С этого и началось проникновение разведки в секреты атомного проекта США и Великобритании

Чтобы заполнить кровавые бреши, пробитые репрессиями в кадрах советской разведки, осенью 1938 года лучшие 50 из 800 слушателей Центральной школы НКВД СССР были направлены на спецподготовку в созданную тогда «Школу особого назначения». Первыми выпускниками ШОН стали в том числе будущие генералы разведки Елисей Синицын и Виталий Павлов. Однако их бывшему однокурснику по Центральной школе НКВД Павлу Фитину была уготована иная судьба. Его как парторга учебного курса школы, имевшего опыт руководящей деятельности, в октябре 1938 года зачислили сразу на должность оперуполномоченного в 5-й разведывательный отдел ГУГБ НКВД СССР, присвоив звание «младший лейтенант запаса».

Уже в январе 1939 года Павел Михайлович был назначен заместителем начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР с присвоением полковничьего звания «майор государственной безопасности». А 13 мая 1939 года было принято решение Политбюро ЦК ВКП(б), утвердившее 31-летнего Павла Фитина в должности начальника 5-го отдела на смену переведенному тогда в Наркомат иностранных дел СССР ставленнику Берии Владимиру Деканозову.

Вероятно, это кадровое решение было обусловлено необходимостью того, чтобы накануне неизбежной большой войны во главе разведки стоял бы толковый управленец-организатор, который при этом являлся образованным мыслящим человеком — и не имел бы никакого отношения к прежним интригам и соперничеству различных группировок в руководстве НКВД. Фитин как нельзя лучше подходил на эту должность еще и благодаря своей принципиальности, умению разбираться в людях, а также строить деловые и партнерские отношения с самыми разными людьми.

В канун 25-летия Победы в 1970 году Павел Михайлович Фитин написал по просьбе тогдашнего руководства КГБ краткие воспоминания о своей службе в разведке, которые были рассекречены уже в 1990-х:

«…Влившиеся в разведку новые кадры вместе с оставшимися на работе чекистами образовали монолитный сплав опыта и молодого задора. Их задача состояла в том, чтобы улучшить разведывательную работу за кордоном.

Руководство разведки в первую очередь сосредоточило внимание на подборе руководителей резидентур за рубежом. В течение 1939-1940 годов за кордон направлялись старые опытные разведчики: В.М. Зарубин, Е.Ю. Зарубина, Д.Г. Федичкин, Б.А. Рыбкин, З.А. Рыбкина, В.А. Тахчианов, М.А. Аллахвердов, А.М. Коротков, а также молодые способные чекисты: Г.Н. Калинин, А.К. Тренев, А.И. Леоненко, В.Г. Павлов, Е.И. Кравцов, Н.М. Горшков и многие другие.

В результате принятых мер в предвоенные годы удалось укомплектовать около 40 резидентур за кордоном и направить в них более 200 разведчиков, а также вывести на нелегальную работу многих кадровых чекистов. Это сразу же сказалось на результатах.

Принимая во внимание заслуги чекистов-разведчиков в добывании ценной и нужной для советского государства информации, Президиум Верховного Совета СССР в мае 1940 года наградил ряд работников внешнеполитической разведки орденами и медалями. Высокой правительственной награды был удостоен и я…».

Орденом Красного Знамени Павел Михайлович Фитин был награжден секретным Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 апреля 1940 года в составе большой группы чекистов. Этим же Указом орден Красной Звезды получил майор государственной безопасности Павел Анатольевич Судоплатов, за полгода до этого исключенный из ВКП(б) решением парторганизации 5-го отдела «за связь с врагами народа, проникшими в руководство разведки», и ежедневно ожидавший ареста. Награждение Судоплатова, состоявшееся при активном содействии П.М. Фитина, ознаменовало собой конец опалы аса тайных операций советской разведки. В мае 1940 года Судоплатов был назначен заместителем Фитина.

«Благодаря наличию агентуры с большими разведывательными возможностями в таких странах, как Германия, Англия, США, Чехословакия, Болгария, Франция и некоторых других, с конца 1940 года и до нападения Германии на Советский Союз в Управление поступали данные, которые говорили о том, что Германия, захватив тринадцать европейских стран, готовится к нападению на СССР, — вспоминал 30 лет спустя Павел Фитин.

Например, наш резидент в Праге сообщал о перебросках немецких воинских частей, техники и другого военного снаряжения к границам Советского Союза. Аналогичные сведения поступали и от других резидентов. Естественно, наиболее важная информация направлялась нами в три адреса: И.В. Сталину, В.М. Молотову, К.Е. Ворошилову…».

В своих воспоминаниях Павел Михайлович никак не упомянул о том, что в мае-июне 1940 года он ездил в спецкомандировку в Германию. Результаты этой поездки до сих пор остаются засекречены. Зато известно, что через два месяца после своего «боевого крещения» Фитин подписал приказ о направлении заместителем резидента советской разведки в Берлин еще одного прежде опального мастера оперативной работы Александра Михайловича Короткова. Тот в сентябре 1940 года восстановил прерванную весной 1939 года связь с ценнейшим агентом советской разведки в центральном аппарате гестапо Вилли Леманом (он же Брайтенбах), а затем — с советником министерства экономики рейха Арвидом Харнаком. В историю тот вошел под псевдонимом Корсиканец как один из руководителей крупнейшей советской разведывательной сети в Западной Европе с условным наименованием «Красная капелла».

Именно от Брайтенбаха, Корсиканца и его товарищей-антифашистов в Москву в тогдашнюю штаб-квартиру советской внешней разведки на седьмом этаже «Большого дома» на Лубянке с осени 1940 года регулярно поступала информация о подготовке гитлеровской Германии к агрессии против СССР. С учетом особого значения и сложности работы разведки в предвоенный период Фитин и его коллеги добились того, что в феврале 1941 года 5-й разведывательный отдел ГУГБ был преобразован в самостоятельное 1-е управление НКГБ СССР и существенно пополнен кадрами и техникой.

20 апреля 1941 года Фитин представил руководству НКГБ СССР служебную записку, в которой кратко сформулировал общие задачи 1-го управления с учетом неизбежного предстоявшего вступления СССР во Вторую мировую войну: создание нелегальных резидентур на территории государств-противников, скорейшее восстановление связей со старой проверенной и «законсервированной» агентурой, приобретение новой агентуры в правительственных кругах и госаппарате Германии, Японии, Великобритании, США, а также среди руководства эмигрантских организаций и в оппозиционных кругах ведущих западных держав, повышение качества подготовки разведчиков, прежде всего нелегалов для закордонной работы.

Весной 1941 года Павел Михайлович Фитин на свой страх и риск санкционировал создание в составе руководимого им управления нештатной информационно-аналитической группы с участием руководителя «немецкого» отдела разведки Павла Матвеевича Журавлева и лейтенанта госбезопасности Зои Ивановны Рыбкиной — будущей известнейшей детской писательницы Зои Воскресенской. Она, как и Павел Фитин, впоследствии написала воспоминания об этом периоде своей деятельности: «Нашей группе было поручено проанализировать информацию всех зарубежных резидентур, касающуюся военных планов гитлеровского командования, и подготовить докладную записку. Из многих источников мы получали сведения о том, что гитлеровцы вот-вот развяжут войну. Даты начала военных действий фашистской Германией назывались разные, но все сходились в одном: война против Советского Союза начнется в самое ближайшее время. 17 июня 1941 года я с волнением завершила этот документ. Заключительным аккордом в нем прозвучало:

«Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время».

Обзор агентурных данных с приведенным выше выводом начальник разведки Павел Михайлович Фитин повез в тот день лично Сталину».

После того, как Фитин ознакомил Сталина с докладом и с поступившей в тот день из берлинской резидентуры шифровкой о том, что нападение Гитлера на СССР начнется в ближайшие дни, вождь отреагировал на это кратко:

— Дезинформация! Можете быть свободны!

Вероятно, следующие четыре дня были одними из самых тяжелых в жизни Павла Михайловича. Но ранним утром в воскресенье 22 июня Фитин был разбужен телефонным звонком, вызвавшим его из дома на Лубянку. Там он узнал о начале войны. И через несколько часов уже подписывал первые адресованные легальным и нелегальным резидентам советской разведки шифровки-задания военного времени. Подписывал своим постоянным псевдонимом «Виктор». Что по латыни значит — «Победитель».

Но до Победы в Великой Отечественной войне было еще 1417 дней. Каждый из которых стал для Фитина и его подчиненных не просто рабочим, но фронтовым. Боевые приказы 1-му управлению НКГБ СССР отдавал тогда Государственный комитет обороны СССР — высший орган руководства страной военного времени. Уже в конце июня 1941 года ГКО СССР определил основные задачи советской разведки в военное время: выявление военно-политических и иных планов гитлеровской Германии и ее союзников; создание и направление во вражеские тылы специальных оперативных отрядов для осуществления разведывательно-диверсионных операций; участие в организации и руководстве массовым партизанским движением на оккупированных территориях СССР; выявление истинных планов руководства США, Великобритании и других стран антигитлеровской коалиции по вопросам ведения войны, отношений с СССР и проблемам послевоенного устройства; ведение разведки в нейтральных странах для недопущения их сближения с гитлеровской Германией и ее союзниками; осуществление научно-технической разведки в развитых странах мира для укрепления военной и экономической мощи СССР.

Чтобы успешно решать перечисленные выше задачи в тяжелейший для нашей страны и армии период 1941-1942 годов, Павел Фитин вместе с работавшими с ним ветеранами ИНО добился тогда возвращения на службу из предвоенных отставок, застенков ГУЛАГа и даже из камер смертников нескольких десятков репрессированных до войны опытнейших советских разведчиков. Многие из них, как Арнольд Дейч, Иван Каминский и Ференц Патаки, погибли в войну при исполнении служебного долга. Среди них не оказалось ни одного предателя или дезертира.

В феврале 1943 года после ставшей переломом во всей Второй мировой войне победы Красной армии в Сталинградской битве Павел Фитин получил специальное звание «комиссар государственной безопасности 3 ранга», соответствовавшее армейскому генерал-лейтенанту. Так были отмечены личные заслуги руководителя советской разведки в добыче информации о военно-политических планах руководства гитлеровской Германии и ее сателлитов из Италии и Румынии, пославших свои войска под Сталинград.

Жертвами массовых репрессий стали 275 кадровых разведчиков из 450. На смену им пришло поколение молодых, талантливых разведчиков во главе с Фитиным

В начале мая 1943 года за два месяца до начала последней наступательной операции гитлеровцев на Восточном фронте под кодовым названием «Цитадель» П.М. Фитин направил в ГКО СССР информацию об общих планах этой операции, конкретных направлениях главных вражеских ударов под Курском и Белгородом — и предназначенных для этого новых видах немецкой военной техники, включая танки «Тигр» и «Пантера», самоходные орудия «Фердинанд» и истребители «Фокке-Вульф-190А».

5 июня 1943 года, за месяц до начала Курской битвы, ГКО СССР принял постановление «О мероприятиях по улучшению зарубежной работы разведывательных органов СССР». В его основу легли предложения, подготовленные Фитиным с учетом боевого опыта, накопленного советской разведкой за два первых года войны. Прежде всего речь шла о необходимости создания в структуре разведки постоянно действующего информационно-аналитического подразделения, призванного перепроверять, обобщать и сводить в целостные докладные материалы для руководства СССР разноречивую и не всегда полную информацию по приоритетным разведывательным темам, поступавшую в Центр от разных источников.

Изначально штаты созданного в декабре 1943 года Информационного отдела (ИНФО) 1-го Управления НКГБ СССР насчитывали 41 сотрудника. К концу Великой Отечественной войны там работало уже 126 специалистов во главе с имевшим 20-летний опыт легальной и нелегальной работы в полдюжине стран Европы и Азии генерал-майором Михаилом Андреевичем Аллахвердовым. Аналитики ИНФО сыграли ключевую роль в подготовке для советского руководства максимально подробных документов накануне состоявшихся в 1945 году международных конференций в Ялте, Сан-Франциско и Потсдаме, заложивших основы послевоенного мироустройства, включая создание Организации объединенных наций. Также эксперты ИНФО непрерывно и кропотливо обобщали добываемую их коллегами «в поле» секретнейшую информацию о зарубежных разработках атомного оружия.

16 июля 1945 года на полигоне в пустыне Аламагордо в американском штате Нью-Мехико состоялось первое успешное испытание атомной бомбы. Несмотря на предпринятую властями США строжайшую секретность, в Москве заранее знали об этом. Знали благодаря советской разведке и ее начальнику Павлу Фитину, который еще в ноябре 1944 года подписал «План мероприятий по агентурно-оперативной разработке «Энормоз». План проникновения советской разведки в секреты англо-американского атомного проекта. План, благодаря реализации которого 29 августа 1949 года состоялось первое испытание советской атомной бомбы, навсегда лишившей западников монополии на «ядерную дубинку для русских парней». Однако к тому времени Фитин уже не служил в разведке…

Последним днем работы генерал-лейтенанта П.М. Фитина на должности начальника Первого главного управления Министерства государственной безопасности СССР стало 15 июня 1946 года. После этого ему пришлось надолго уехать из Москвы. В 1947-1951 годах Фитин был заместителем начальника УМГБ по Свердловской области, где в те годы Уральским военным округом командовал также опальный тогда маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков. Осенью 1951-го Фитин возглавил органы госбезопасности Казахстана. И в Свердловске, и в Алма-Ате Павел Михайлович уделял приоритетное внимание обеспечению режима безопасности и секретности на местных ядерных объектах. В этом Фитину немало помог его предыдущий опыт руководства разведкой в отношении аналогичных объектов в Великобритании и США. Следует отметить, что до второй половины 1950-х западные спецслужбы не имели сколько-нибудь конкретной информации о советских атомных проектах. Не случайно в мирном 1950 году П.М. Фитин был награжден медалью «За боевые заслуги», которая стала последней из его государственных наград.

Летом 1953 года после смерти Сталина и ареста Берии Павел Фитин был освобожден от должности и вызван для дачи объяснений в Москву. В отличие от его бывших заместителей по руководству разведкой Павла Судоплатова и Наума Эйтингона, осужденных к продолжительному тюремному заключению, Фитин в ноябре 1953 года был «всего лишь» уволен из органов госбезопасности «по служебному несоответствию»и без пенсии — правда, с сохранением звания и честно заслуженных им государственных наград.

Реальный авторитет Фитина в тогдашних силовых структурах СССР обусловил его состоявшееся весной 1954 года назначение на должность главного контролера в Министерство государственного контроля СССР — предтечу нынешней российской Счетной палаты. Однако в августе 1957 года это компетентное и эффективное государственное ведомство было упразднено, а на смену ему единоличным решением Н.С. Хрущева была создана полугосударственная-полуобщественная Комиссия советского контроля при Совете министров СССР. В ней Фитин проработал до лета 1958 года, когда его ждал последний в жизни перевод с понижением — на должность директора фотокомбината Союза обществ дружбы с зарубежными странами.

Последнее десятилетие жизни Павла Фитина не было отмечено сколько-нибудь значимыми знаками официального внимания и почета. Но ветераны разведки помнили о нем. В 1960-х частыми гостями в его скромной столичной квартире были вернувшийся из США после нелегальной работы и тюремной отсидки Вильям Фишер, более известный как Рудольф Абель, семья легендарных советских разведчиков-нелегалов Василия и Елизаветы Зарубиных, уже упомянутые выше однокурсники Фитина по высшей школе НКВД Виталий Павлов и Елисей Синицын, также ставшие генералами разведки. А еще Павел Михайлович был неизменно почетным гостем на встречах «уральского землячества» Москвы. На одной из них, уже незадолго до кончины, он сказал: «Есть черное и белое, и нельзя это путать, и как-то заменить и перекрасить…».

П.М. Фитин умер в Москве 24 декабря 1971 года, не дожив четырех дней до своего 64-летия. Его похоронили на Введенском кладбище, выбив на памятнике краткую надпись: «генерал-лейтенант Фитин Павел Михайлович». Он ушел в Вечность так, как уходят в разведку — никак не обозначая свою принадлежность к ней, должность, награды и заслуги. Десятилетия спустя, в канун 100-летия российской разведки и 75-летия Победы в Великой Отечественной войне имя Павла Михайловича Фитина при активном участии Службы внешней разведки Российской Федерации было увековечено соразмерно его заслугам перед Отечеством. По заказу федеральных телеканалов было снято несколько документальных фильмов, посвященных жизни и службе П.М. Фитина. В серии «ЖЗЛ» вышла первая биография Фитина, написанная журналистом и историком Александром Бондаренко. Памятник Фитину работы скульптора Андрея Ковальчука был установлен перед зданием Пресс-бюро СВР на Остоженке. Именем Павла Фитина названы прежде безымянные проезд в московском районе Ясенево по соседству со штаб-квартирой СВР России и вершина кавказского хребта Соудор.

…»Правда найдет себе путь». Время и история подтвердили справедливость этого жизненного принципа Павла Михайловича Фитина. Начальника советской разведки, заслуженно имевшего псевдоним-позывной Виктор. Что значит — Победитель.

Параллельно Гитлер требовал держать дату в строжайшем секрете и организовать кампанию по дезинформации СССР.

Зачем нужна была дезинформация? Помимо очевидной причины — внезапности, которая давала бы преимущества для наступления, была и другая.

Даты, которые «вбрасывались» гитлеровцами, были существенно раньше реального дня наступления. Что, на первый взгляд, немцам было невыгодно. Ведь противник так или иначе мобилизуется и будет ждать удара. И в любом случае станет куда пристальнее наблюдать за перемещениями вражеских войск у своих границ.

Однако цель у фюрера могла быть иной — заставить СССР или атаковать, или, что более вероятно, объявить всеобщую мобилизацию в ответ на ложные сообщение о войне.

Это в свою очередь давало бы немцам законный повод нанести превентивный удар — полная мобилизация приравнивается к объявлению войны. В таком случае Советский Союз выглядел бы агрессором. Что автоматически означало, что войну СССР должна объявить Япония — союзник Германии, связанная с ней оборонительным пактом.

То есть Сталин был бы вынужден тогда воевать на два фронта. Что он разумеется понимал. И не хотел давать японцам повод объявлять войну — тем более, что те без повода нападать и сами не стремились, собираясь для начала разобраться с тихоокеанскими владениями США и «переварить» необъятный Китай (по крайней мере, такая информация поступала от разведчика Рихарда Зорге).

Кроме того, обвинение в агрессии могло бы лишить Советский Союз поддержки других стран.

Это был крайне важный момент — если первой нападает Германия, то СССР автоматически становится союзником Англии, а впоследствии — и США, чье вступление в войну было вопросом времени. И пусть в реальности союзники начали серьезно помогать только в 1944 году, но часть сил гитлеровцев они на себя отвлекали, а заодно и шли поставки по ленд-лизу, которые ускорили победу над нацистами.

Гитлер же, напав первым, получал не просто войну на два фронта, а повторение истории Первой мировой, когда Германская империя воевала с Антантой — коалицией Запада и России. Это стратегически провальная комбинация, каких бы тактических успехов не добивались немцы.

Поэтому критичное отношение Сталина к донесениям разведки действительно имело место. Но объяснялось оно боязнью дезинформации, которая толкнет страну в войну по самому невыгодному внешнеполитическому сценарию. А не в силу какого-то особого «доверия» к Гитлеру, которое после распада СССР некоторые исследователи стали приписывать советскому вождю.

В этом же контексте следует рассматривать и знаменитое заявление ТАСС от 13 июня 1941 года, в котором опровергаются «слухи, распространяемые в британской прессе» о предстоящем нападении Германии на СССР. Таким образом, Сталин еще раз давал понять, что Советский Союз войны не желает.

Отсылка к британской прессе также была не случайной — в Кремле не исключали, что Лондон подобными сообщениями хочет побудить СССР начать войну против Германии, чтоб та отказалась от планов нападения на острова.

Как СССР к войне готовился

Хотя, при этом, Сталин и все советское руководство, естественно, понимало неизбежность войны с Германией после разгрома Франции. То есть, еще с июня 1940 года. Вопрос был лишь в том, нападут ли немцы на СССР до операции по высадке в Британии или после.

13 мая — то есть уже через две недели после решения Гитлера атаковать 22 июня — советский Генштаб издал первую директиву о переброске войск с востока на запад страны. А еще раньше — в апреле началась скрытая мобилизация, которая позволила к началу июня доукомплектовать армию почти на миллион солдат.

Это делалось явно с отмашки Сталина, который 5 мая, выступая перед выпускниками военных вузов, заявлял, что нужно готовиться к войне с немцами, учитывая уроки разгрома Франции.

Создавались новые общевойсковые армии в Украине, Белоруссии, Крыму (он тогда еще входил в состав РСФСР). В общем по всей границе с юга, запада и севера.

Качество этих войск — вопрос отдельный. В чем-то Красная армия превосходила другие армии того времени, в чем-то уступала. Но что до Вермахта, то это на момент 1941 годы были лучшие вооруженные силы в мире. Имевшие к тому же почти трехлетний опыт победоносных войн по всей Европе.

Видимо, это и было причиной, почему Гитлер был уверен в разгроме Красной Армии при любых условиях (хотя, как показало будущее, он сильно недооценил военный потенциал Союза).

Но вернемся к военным приготовлениям СССР. Они показывают, что к войне с Гитлером Сталин готовился. Причем не вообще, а на ближайшее время.

18 июня — то есть сразу после упомянутого Нарышкиным доклада Фитина Сталину — приграничные части начали по ночам выводить из казарм и зимних квартир в районы сосредоточения. Где они начали окапываться и маскироваться.

Но при всем при этом, непосредственно поняли, что война вот вот начнется лишь поздно вечером 21 июня, когда с границы стали говорить о подготовке немецких войск к наступлению и о том же сообщил перебежчик.

Об этом Жуков доложил Сталину и 22 июня, в 0:30 утра, директива о полной боевой готовности ушла в войска всех приграничных округов.

Но дошла директива непосредственно в части спустя 2-3 часа. То есть буквально накануне вторжения и уже мало на что повлияла.

В частности, не успели провести рассредоточение самолетов и большая часть советской авиации на западе СССР была уничтожена прямо на аэродромах.

То есть удар, несмотря на все приготовления, оказался для советских войск внезапным, что, во-многом, и предопределило поражения первых месяцев войны.

Поэтому стоит вернутся к вопросу — давали ли разведка Сталину четкие данные о начале наступления немцев?

Что доносила разведка Сталину

Начнем, собственно, с плана «Барбаросса». Считается общим местом, что этот план едва ли не сразу после подписания лег на стол Сталину. Но это не так.

В декабре 1940 года от агента в Германии, который служил в МИД Третьего Рейха, пришло сообщение, что Гитлер распорядился готовиться к войне, которая может начаться уже в марте. Причем, как обязательное условие начала такой войны озвучивалась победа над Англией.

Хотя, как мы знаем уже из опубликованного после войны плана «Барбаросса», Гитлер настаивал на атаке против СССР, не дожидаясь победы над англичанами, которые «заперлись» на своем острове.

То есть с одной стороны советская разведка добыла сенсационное подтверждение, что есть некий план по нападению (но не сам план, а только факт его наличия).

С другой — нападение на Россию в марте, как и условие — победа над Британией — оказались не имеющими ничего общего с реальностью. И не исключено, что были дезинформацией со стороны немцев.

Как мы помним, дату 22 июня Гитлер к тому времени уже утвердил. Поэтому и данные от атташе тоже были скорее всего «дезой».

Не называл дату и легендарный Рихард Зорге, которому присвоили точное предсказание дня начала войны (что впоследствии оказалось исторической фальшивкой). На самом же деле у этого разведчика, который работал немецким атташе в Токио, мы находим немало ставящих в тупик сообщений.

Рихард Зорге

2 мая он должил в Кремль, что решение о войне будет принято Гитлером или в этом месяце, или уже после победы над англичанами. Как мы уже видели из приведенных данных, это не могло быть правдой: фюрер назначил дату атаки еще в апреле, а еще раньше говорил, что нападет на СССР, не дожидаясь победы над Британией.

Зорге ссылался на посла Германии в Японии, с которым накануне беседовал. То есть это был не документально подтвержденный факт, а частное мнение далекого от Европы немецкого дипломата.

19 мая Зорге докладывал, что война может начаться в конце мая, но есть вероятность, что в этом году немцы воевать вообще не захотят. Достаточно противоречивые данные, на основании которых сложно принять хоть какое-то решение.

Более-менее близкое к истине донесение разведчик прислал 30 мая — он сообщил, что война начнется во второй половине июня. Через день он назвал дату — 15 июня. Но в тот день войны не произошло. А Зорге прислал сообщение, что нападение задерживается до конца месяца.

Наконец, за два дня до атаки немцев, Рихард шлет донесение, что «война неизбежна» — без указания точных дат.

Впрочем, Зорге действительно внес неоценимый вклад — но в оценку намерений не Германии, а Японии вступать в войну против СССР. Основываясь на его донесениях, советское руководство смогло перебросить часть сил с Дальнего Востока на запад.

Не меньше ложных дат продуцировала и «Красная капелла» — антифашистская сеть, которая действовала по всей Европе. В начале марта она сообщила, что немцы нападут весной. Затем войну «назначили» на 15 апреля. Потом на 20 мая.

После волны ложных сообщений последовали несколько правдивых. «Капелла» 11 июня сообщила, что вопрос о нападении на СССР решен — без дальнейшей конкретики. Это донесение пришло ровно на следующий день после того, как приказ об атаке 22 июня ушел в немецкие войска.

17 июня «Капелла» сообщает, что военные приготовления немцев закончены, и удара можно ждать в любое время (напомним, что граничной датой подготовки к удару вермахт определил 18 июня). Именно это донесение Сталин со слов разведчицы Зои Рыбкиной назвал «дезинформацией» (что приводит в своей статье глава СВР России Нарышкин).

Зоя Рыбкина-Воскресенская

Неизвестно, произносил ли генсек такие слова — сама Зоя Рыбкина их свидетелем не была. Однако, учитывая, что накануне группа разведчиков из «Красной капеллы» уже несколько раз ошиблась с датами нападения, не исключено, что Сталин скептически отнесся и к новой «окончательной дате».

Хотя, может, и не скептически. Как мы показали выше, уже 18 июня войска специальной директивой Генштаба начали выводить на позиции. То есть на следующий день после того, как сообщение «Красной капеллы» легло на стол вождю.

Следует сказать, что многочисленные ложные донесения не говорят о том, что разведка работала плохо. Агенты выполняли свою задачу — передавали, что слышали от самих немцев в частных разговорах. Это неотъемлемая часть профессии.

Вопрос был скорее к аналитикам Центра и военным, которые должны были сопоставлять эти сведения с данными уже войсковой разведки. Которые, кстати, исправно сообщали о скоплении немецких войск на советской границе. Но так и не смогли точно указать ни количества вражеских дивизий, ни направления главного удара немецких войск.

Дата начала войны — днем раньше или позже — важна была на тот момент гораздо меньше, чем знание, куда именно ударит противник. Увы, это стало известно слишком поздно — за несколько часов до атаки.

А вот сообщений о предполагаемых днях нападения было очень много — и мы здесь процитировали только небольшую часть. В основном донесения содержали взаимоисключающие даты, среди которых «22 июня», кстати, не прозвучало ни разу.

Точнее прозвучало, но уже буквально в послений день — 21 июня, когда мало что можно было изменить.

По еще одной версии, Сталин отслеживал косвенные подтверждения подготовки нападения на СССР. Например — закупки овчины и прочие приготовления к зимней кампании. В Кремле не могли представить, что педантичные немцы были настолько самоуверенны, что расчитывали закончить большую военную кампанию еще до наступления холодов, а потому начали вторжение, не подготовившись к зиме.

Направление главного удара

Но вернемся к тому, почему Сталин и армейское командование так и не узнало, куда именно ударит Гитлер. Что и предопределило жестокие поражения Красной армии в начале войны и первые «котлы».

Гитлер еще на этапе подготовки наступления заявлял, что север и юг у Советов хорошо укреплены, и бить надо в западном направлении — то есть в районе Белоруссии, где у немцев численный и технический перевес.

Естественно, чтобы скрыть это направление, запускались многочисленные «дезы» — как в случае с донесением об ударах через Финляндию и Румынию.

Известно, что в советском Генштабе еще в 30-х понимали, что белорусское направление — кратчайший путь к Москве. И на военных учениях часто разыгрывали именно этот сценарий атаки.

Планировалось, что если немцы нанесут основной удар здесь, то контрудар последует южнее, из Украины, чтобы повернуть севернее и отрезать наступавшую немецкую группировку.

Однако просчеты в организации войск и внезапность удара позволили немцам скрыть свои планы и нанести самые болезненные поражения именно в зоне ответственности Западного военного округа. За что его командир генерал Павлов был впоследствии расстрелян.

Была ли его вина определяющей в разгроме первых дней войны — историки спорят до сих пор.

Но точно известно другое — высокая мобильность немецкой армии, ее превосходство в воздухе и передовая тактика глубоких танковых охватов вряд ли вообще были преодолимы для всех армий того времени. Что показал пример падения мощнейшей державы Европы — Франции. А Британию от разгрома спасло только бегство ее войск на остров.

Советская армия пыталась учитывать опыт французского разгрома (это говорил и Сталин) но, как видим, не успела решить эту задачу ни тактически, ни технически. И, судя по всему, любого генерала ждала бы судьба Павлова, если бы вермахт атаковал главными силами на его участке. И здесь уже вопрос не к тому, доверял ли Сталин разведке, а как он успел перевооружить и подготовить армию к войне нового типа. Судя по разгрому, который Советский Союз терпел от немцев в первые дни войны — не успел и не подготовил.

Впрочем, нужно понимать, что разведка немцев тоже очень многое проиграла в той войне.

Как признавали немецкие генералы (в частности Гальдер), они недооценили советский военный и промышленный потенциал. Говорил об этом в конце войны и сам Гитлер.

А ведь при нападении на Советский Союз он руководствовался данными своей разведки, которая рисовала СССР «колоссом на глиняных ногах». Гитлер позже предполагал, что это была намеренная дезинформация засевших в абвере британских агентов, которые спровоцировали его напасть на Россию и завязнуть в ней, вместо того, чтобы сначала расправиться с англичанами.

А вот в случае с СССР главную роль в первоначальном разгроме сыграло не столько недоверие Сталина к разведке (хотя, безусловно, слишком поздний приказ о приведении войск в боевую готовность сыграл весомую роль в поражениях первых дней), сколько явное превосходство немецкой военной машины в 1941 году.

Однако, Советский Союз, в отличие от той же Франции, сумел выстоять после мощнейшего удара Верхмахта и сорвать план «Барбаросса», согласно которому уже к концу лета немецкие войска должны были выйти на линию Архангельск-Астрахань. К этому времени немецкое наступление уже столкнулось с возрастающим сопротивлением советских войск и первоначальный план рухнул. А уже в конце 1941 года нацисты были разбиты под Москвой.

Советское руководство понимало неизбежность войны с Германией, поэтому прикладывало усилия к укреплению обороноспособности страны. Денежные расходы на армию увеличились   в   2,5   раза   по   сравнению   с    1938   годом.    Перед промышленностью  была поставлена задача   в  кратчайшие  сроки обеспечить    войска    современной       техникой.    Для    этого построили ряд авиационных и танковых заводов. Чтобы увеличить количество новобранцев, в сентябре 1939 года был принят новый закон о всеобщей воинской обязанности. Согласно этому закону, призывной возраст снижался с 21 года до 19 лет. Это позволило к 1941 году увеличить личный состав Красной Армии до 5 миллионов человек. В такой большой армии особенно ощущалась нехватка командиров. Чтобы решить эту проблему, было принято решение освободить часть осужденных офицеров из мест заключения. В 1939- 1941    годах   были   восстановлены   в   должности   около   4   тысяч военнослужащих.   В   предвоенные   годы   значительно   увеличилось количество военных училищ. Уделялось особое внимание подготовке населения к обороне. Осоавиахим вел подготовку стрелков, летчиков, телефонистов,   артиллеристов.   В   обществах   Красного   креста   и Красного    полумесяца    были    открыты    курсы    по    медицинской подготовке.

МИФ О «ВНЕЗАПНОСТИ» Что знал Сталин о подготовке Гитлером нападения на СССР?

МИФ О «ВНЕЗАПНОСТИ»

Что знал Сталин о подготовке Гитлером нападения на СССР?

(Рассказывает Юрий Басистов)

«На рассвете 22 июня 1941 года фашистская Германия без объявления войны неожиданно и вероломно напала на Советский Союз…» Эти слова — из выступления Сталина по радио 3 июля 1941 года. Гитлеровское вторжение было действительно вероломным, но вот «неожиданным» его никак нельзя назвать. В том же выступлении сам Сталин признавал, что 170 дивизий, брошенных Германией против СССР, были придвинуты к границам СССР и находились в полной готовности, ожидая лишь сигнала для вторжения. О какой же «неожиданности» могла идти речь?

Архивные материалы советской внешней разведки, имевшей два подразделения — разведывательную службу НКВД и Главное разведывательное управление (ГРУ)Генштаба, свидетельствуют о том, что руководству СССР систематически докладывалось о нарастании военной опасности. Сталин обладал достаточно полной и надежной информацией о замыслах Гитлера.

В 1930-е годы советская разведка имела в ведущих странах Запада, а также в приграничных государствах разветвленную агентурную сеть. Опытными кадрами был укомплектован аппарат военных атташе при полпредствах за рубежом. Сталинские репрессии не обошли разведорганы, они были подвергнуты жесткой «чистке». Тем не менее в 1940–1941 годы зарубежная агентурная сеть была воссоздана. Особое значение приобретали источники информации непосредственно в Германии. Так, сначала 1940 года доверительные отношения с сотрудниками НКВД поддерживали жившие в Германии известная актриса Ольга Чехова и польский князь Януш Радзивилл, имевшие связи в высших нацистских кругах. Ценными информаторами были иностранные граждане, работавшие на советскую разведку, например, группа венгра Шандора Радо, действовавшая в Швейцарии. Одним из выдающихся советских разведчиков был Рихард Зорге, работавший в Японии. Насколько важны были добытые им данные, свидетельствуют его шифровки в центр ГРУ:

— 18 ноября 1940 года. Первое сообщение о возможном нападении Германии на Советский Союз.

— 28 декабря 1940 года. В районе Лейпцига формируется новая резервная армия вермахта из 40 дивизий.

— 1 марта 1941 года. Из Франции передислоцируются 20 немецких дивизий к советской границе, где уже находятся 80 дивизий. — 5 марта 1941 года. Получил микрофильм с телеграммы Риббентропа немецкому послу в Японии Отту с сообщением о том, что Германия начнет войну с Россией в середине июня 1941 г. Позже Зорге назовет точную дату нападения — 22 июня.

Уже за полтора года до начала войны из разных источников в Москву поступала тревожная информация о готовящемся нападении Гитлера. В донесении из Берлина от 20 января 1940 года говорилось: «Представитель Министерства иностранных дел сообщает, что СССР нам (немцам) нужен, чтобы разделаться на Западе… Нужно использовать теперешний момент, чтобы завоевать стопроцентное доверие СССР, а что Гитлер решит русский вопрос — это несомненно. Гитлер не будет делить господство в Европе со Сталиным». В другом донесении из Берлина от 26 июня 1940 года сообщалось, что Министерство путей сообщения Германии получило указание подготовить к концу 1940 года план перевозок с Запада на Восток. А вот информация из Парижа от 27 сентября 1940 года:

281«Немцы отказались от наступления на Англию, и ведущаяся подготовка к нему является лишь демонстрацией, чтобы скрыть переброску основных сил на Восток. Там уже имеется 106 дивизий». Работающий на советскую разведку сотрудник МИД Германии барон фон Шелиа сообщил 29 декабря 1940 года: из высоко-информированных кругов стало известно, что Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР, и война будет объявлена в марте следующего года. Это сообщение было перепроверено и после получения подтверждения доложено по «большому списку», начиная со Сталина.

Трудно переоценить значение информации о том, что в июле 1941 года Гитлер начал готовиться к войне против СССР, ио том, что 18 декабря 1940 года он подписал директиву № 21 — план «Барбаросса». Руководству СССР, благодаря усилиям разведки, было известно и об издании директивы главного командования сухопутных войск Германии от 31 января 1941 года о стратегическом сосредоточении и развертывании на востоке трех групп армий — «Север», «Центр» и «Юг».

Наиболее крупной советской разведывательной сетью в Европе была организация Харнака — Шульце-Бойзен, известная под именем «Красная капелла». Ее члены, имевшие связи в правительственных кругах Германии, систематически поставляли службе внешней разведки НКВД ценную информацию военного и политического характера. 18–19 июня 1941 года на основе этих данных был подготовлен обзорный документ, переданный наркому госбезопасности Меркулову для доклада Сталину. Зная отношение Сталина к донесениям иностранной агентуры и опасаясь отрицательной реакции, Меркулов не решился подписать документ и передать его Сталину. Содержание документа было рассекречено и опубликовано лишь в 1991 году. В нем сообщалось о подготовке гитлеровцев к нападению на СССР, о конкретных мерах, проводимых немецкими государственными и военными органами в этих целях. Донесения охватывали период с 6 сентября 1940 года по 16 июня 1941 года. В них, к примеру, говорилось: «Штаб авиации Германии в январе 1941 года отдал распоряжение начать в широком масштабе разведывательные полеты над советской территорией с целью фотосъемки всей пограничной полосы. В сферу полетов включен Ленинград. Верховное командование вооруженных сил дало указание о составлении карт промышленности СССР. Составляются планы бомбардировок важнейших объектов. В частности, разработан план бомбардировки Ленинграда и Выборга».

Одно за другим поступают сообщения «Красной Капеллы» о концентрации немецких войск на Востоке. Начиная с марта 1941 года указываются сроки нападения на СССР — весной-летом 1941 года.

Со слов двух фельдмаршалов, оно может начаться в мае, Генштаб сухопутных войск с прежней интенсивностью проводит в апреле подготовительные работы для операции против СССР, детально определяются объекты для бомбардировок. Далее сообщалось, что все подготовительные военные мероприятия должны быть закончены в середине июня. Сформировано будущее административное управление оккупированной территории Советского Союза во главе с Розенбергом. Назначены начальники военно-хозяйственных управлений будущих округов.

В архиве Министерства иностранных дел РФ обнаружена шифрограмма из Берлина от 4 апреля 1941 года с грифом «Особая. Строго секретно». Полпред Деканозов докладывал советскому руководству обобщенные данные о подготовке Германии к нападению на Советский Союз. Документ содержал сведения о проведении мобилизации запасных и призыве лиц 1922 года рождения, о переброске войск вермахта на Восток, о выпуске для солдат немецко-русских разговорников. В полпредство поступало много анонимных сообщений и телефонных звонков немецких граждан с предупреждениями о грозящей СССР опасности. О предстоящем военном конфликте между Германией и СССР открыто говорили в кругах дипкорпуса Берлина.

В предвоенные месяцы поток информации о подготовке Германии к войне нарастал. Из Берлина поступило сообщение о том, что с 12 января в немецкой армии запрещены отпуска. Источник из Бухареста сообщил 19 января, что в беседе с Антонеску Гитлер заявил, что первоочередной задачей Германии является завершение боевых действий с Югославией и Грецией, затем будет поставлен вопрос об СССР.

В марте 1941 года на основе поступивших в ГРУ новых донесений было подготовлено спецсообщение для руководства. В нем указывалось, что в министерствах Берлина убеждены в предстоящей войне против СССР. Датой нападения считают 1 мая 1941 года. Из Бухареста поступило сообщение, что нападение на СССР следует ожидать через три месяца, то есть в июне.

Военный атташе в Берлине генерал Тупиков доложил 9 мая 1941 года план возможных действий немецкой армии против СССР. ГРУ информировало Сталина, Молотова и военных руководителей о боевом составе германской армии, о распределении ее войск против Англии и СССР, о группировке немецких войск против западных военных округов. На 1 июня здесь было сосредоточено 120–122 дивизии.

10 апреля 1941 года были получены агентурные сведения о содержании беседы Гитлера с югославским принцем, во время которой Гитлер заявил, что он решил начать военные действия против СССР в конце июня 1941 года. В начале мая поступила информация о том, что военные приготовления на территории Польши проводятся открыто, немецкие офицеры прямо говорят о предстоящей войне между Германией и Советским Союзом. 6 июня из Софии поступили сообщения о переброске немецких войск из Болгарии и Греции в Румынию к советской границе. В тот же день была доложена информация о том, что на германо-советской границе сосредоточено около 4 миллионов немецких и румынских солдат. Все начальники аэродромов в Польше и Восточной Пруссии получили указание подготовиться к принятию самолетов.

9, 11 и 13 июня поступали данные о заседании финского правительства, на котором решался вопрос о вступлении в войну против СССР на стороне Германии. В это же время пришла информация о прибытии в Финляндию немецкого транспорта с 1500 солдат на борту. Всего в Финляндии размещалось три немецких дивизии, а еще две ожидали погрузки в Штеттине. В Финляндии началась частичная мобилизация.

Наиболее важные сведения были получены центром от двух разведгрупп из Берлина вечером 16 июня. В них говорилось: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время». Срочным спецсообщением эта информация была направлена Сталину и Молотову.

Действия советской разведки в Германии, по признаниям многих деятелей рейха, были хорошо организованы и эффективны. Шефполитической разведки Германии Шелленберг вспоминал, что в 1940 году русская агентура значительно расширила свою сеть и работала очень активно. В Берлине и других немецких городах, на территории «генерал-губернаторства», то есть в Польше, существовали хорошо законспирированные явочные квартиры, систематически работали радиопередатчики на московский центр.

Об обстановке, в которой действовали наши разведчики, свидетельствует эпизод со «Сводкой № 8». По докладам начальника ГРУ Ф. Голикова Сталину количество немецких дивизий на наших границах колебалось от 35 до 40. Это подтверждали и источники НКВД. Между тем в декабре 1940 году дивизий было уже на 15 больше и число их возрастало. Начальник отдела информации разведуправления подполковник Новобранец подготовил сводку № 8 об истинном положении дел, и на свой страх и риск, минуя Голикова, разослал ее всему начальствующему составу армии, а также по особому списку — руководству страны. Сводка вызвала настоящий переполох в Генеральном штабе, где не имели проверенных данных о сосредоточении германских войск на наших границах (!). Начальник Генштаба Мерецков был вскоре снят с должности. Автор «Сводки № 8» подполковник Новобранец был смещен, но ему повезло — он был отправлен на «бериевский курорт», как называли закрытый дом отдыха разведуправления для «паникеров войны».

Советская разведка располагала уникальным информатором в лице немецкого антифашиста Герхарда Кегеля, бывшего в 1940–1941 годы сотрудником посольства Германии в Москве. Кегель пользовался в посольстве доверием руководства, включая посла Шуленбурга, который старался не обострять отношения с Советским Союзом и пытался предостеречь Гитлера от недооценки советской оборонной мощи. В середине апреля 1941 года Шуленбург, изложив свою точку зрения по вопросу германо-советских отношений в обстоятельном меморандуме, отправился в Берлин для его вручения лично фюреру.30 апреля, вернувшись в Москву, он сказал своим ближайшим сотрудникам: «Жребий брошен, война неизбежна».

В этот период в Москве под видом представителя «химической промышленности» побывал Шелленберг. Во время застолий в «Национале» и «Метрополе» он с гордостью делился с Кегелем секретными сведениями о предстоящей агрессии против СССР. Предстоящую зиму, заявлял он, немецкие солдаты проведут в Москве, Киеве, Ленинграде, а может быть, в городах и селах Урала. Когда Кегель выразил скептическое отношение к этим перспективам, Шелленберг показал на карте исходные позиции немецких войск и главные направления планируемых против СССР ударов для достижения линии «А». Кегель поинтересовался, что это за линии, и получил ответ, что на линию Архангельск — Астрахань должна выйти германская армия примерно через три месяца после начала войны.

Иногда Кегель слышал разговоры сотрудников посольства, имевших родственников в различных берлинских ведомствах. Он был свидетелем начала скрытой эвакуации части семей дипломатов и служащих посольства. Вывозились также секретные документы. В середине мая большинство работников посольства знало, что война вот-вот начнется.

Когда Кегель утром 21 июня приехал в посольство, во дворе жгли документы. Из Берлина пришло указание уничтожить последние шифры, а также сообщалось, что «германские интересы» в Москве будет представлять болгарский посланник. В этой обстановке Кегель, пренебрегая всеми правилами конспирации, вышел на незапланированный контакт с сотрудником Главного разведуправления и сообщил, что война начнется через считанные часы. Много лет спустя Кегель, живший тогда в ГДР, с горечью вспоминал, что советский полковник ответил ему совершенно в духе того времени: «А вы не думаете, что это провокация?»

Посол Шуленбург и советник немецкого посольства Хильгер считали войну против СССР опасной для Германии. Когда стало ясно, что война неминуема, они пошли на беспрецедентный шаг — предупредили советское руководство о предстоящем нападении. Когда Сталину было доложено предупреждение Шуленбурга, он в присутствии членов политбюро сказал — будем считать, что дезинформация пошла уже на уровне послов.

Развитие событий в марте-апреле и вплоть до июня 1941 года отчетливо свидетельствовало: война стучалась в дверь Советского Союза. Маршал Жуков вспоминал, что в связи с сосредоточением крупных немецких войск в Польше Сталин послал Гитлеру в начале 1941 года письмо. В нем говорилось, что «нам это известно, нас это удивляет и создает у нас впечатление, что Гитлер собирается воевать против нас». В личном и «доверительном» ответе Гитлера утверждалось, что сосредоточение немецких войск в Польше связано с необходимостью обезопасить их от налетов английской авиации на Западе. Гитлер заверял в своей верности германо-советскому пакту «честью главы государства». По мнению Жукова, Сталин поверил фальшивым заверениям фюрера. У советского руководства были совершенно необоснованные надежды на решение возникших проблем с Германией политическим путем при полной недооценке военно-стратегических факторов.

Известно, что двое немецких солдат перешли на нашу сторону и предупредили о предстоящем нападении вермахта. В час ночи 22 июня в районе Волчина переплыл Буг перебежчик Ганс Шлютер. Он сказал, что в 4 часа утра германские войска начнут вторжение в Россию. Другой солдат Альфред Лисков, тайно покинув свое подразделение, перешел границу близ города Сокаль. На допросе в погранотряде он сообщил, что днем раньше командир взвода объяснил солдатам, что в ночь с 21 на 22 июня после артиллерийской подготовки будет форсироваться река Буг на плотах, лодках и понтонах. Полученная от перебежчиков информация была срочно доложена в Москву. Реакция была обычной — «это провокаторы, нас пытаются дезинформировать».

Трудно себе представить, как могло остаться без внимания руководства страны во главе со Сталиным совершенно секретное сообщение НКВД СССР в ЦК ВКП(б)и СНК СССР от 2 июня 1941 года. В документе докладывалось о широкомасштабных военных мероприятиях немцев вблизи границы с СССР, в том числе о ночных перебросках частей всех родов войск, сосредоточении двух армейских групп, рекогносцировках в приграничных районах, о сосредоточении вблизи пограничных рек понтонов, брезентовых и надувных лодок, наконец, о запрещении отпусков в германской армии.

Сталин обладал в июне 1941 года достаточно достоверной информацией для принятия действенных мер по отражению гитлеровской агрессии.

О нарастании военной опасности убедительно свидетельствовала тревожная обстановка на советско-германской границе. С 1 января по 10 июня 1941 года на границе с Германией было задержано 2080 нарушителей, разоблачено 183 германских агента, заброшенных на советскую территорию с разведывательными целями.

Постоянными стали нарушения советского воздушного пространства гитлеровской авиацией. Но советской зенитной артиллерии и истребительной авиации было запрещено сбивать вторгнувшиеся немецкие самолеты-разведчики. Не допускалось открытие даже предупредительного огня по нарушителям. За всем этим стоял патологический страх Сталина «спровоцировать» немцев, дать им «повод» начать войну.

Предупреждения о готовящемся нападении Гитлера поступали от правительства США и Англии.

Американский дипломат в Берлине Эдисон Вудс, имевший связи в немецких высших кругах, получил в августе 1940 года информацию о приготовлениях в ставках Гитлера к войне против СССР. Позже Вудс узнал о директиве № 21 — плане «Барбаросса», утвержденной Гитлером. Президент США Рузвельт сообщил в Москву о полученных сведениях.

На основании анализа военной обстановки в Европе весной 1941 года Черчилль решил проинформировать Сталина о немецких планах в личном послании. Английский посол в Москве Криппс тщетно пытался вручить его Сталину или Молотову. Лишь через две недели предупреждение Черчилля было передано в Народный комиссариат иностранных дел. Спустя три дня посла уведомили, что послание премьер-министра вручено Сталину.

Предупреждения, поступившие из Вашингтона и Лондона, были расценены Сталиным как очередная дезинформация, как попытка посеять подозрительность в отношениях СССР с Германией.

Советские разведывательные органы свой долг выполнили — руководство имело убедительные данные о надвигающейся опасности. Но пробить стену убежденности Сталина в непогрешимости его собственных суждений оказалось невозможным.

Сохранились весьма выразительные резолюции будущего генералиссимуса на разведывательных донесениях.

На сообщении советского военного атташе во Франции о том, что нападение Германии назначено на 22 июня 1941 года, Сталин начертал: «Эта информация является английской провокацией. Разузнайте, кто автор этой провокации, и накажите его». На срочном сообщении о назначении немецких начальников военно-хозяйственных управлений на оккупированной советской территории вождь собственноручно написал — послать источникк е… матери, добавив, что это «не источник», а «дезинформатор».

Венцом неспособности Сталина реально оценить обстановку является донесение Берии Сталину от 21 июня 1941 года, в котором отрицается сосредоточение 170 дивизий Гитлера на советской западной границе. Берия с холуйской угодливостью завершает донесение словами: «Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помнили Ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет». Вот такая «мудрость»!

В воспоминаниях Молотова ясно сквозит недоверие и недооценка, которые они со Сталиным питали к разведке. «На разведчиков положиться нельзя, — утверждал Молотов, — их надо слушать, но надо проверять. Разведчики могут толкнуть на такую опасную позицию, что потом не разберешься. Если бы мы пошли за разведкой, дали малейший повод, он (Гитлер) бы раньше напал».

Миф о «внезапности» гитлеровского нападения был политическим маневром Сталина, с помощью которого он хотел снять с себя вину за неподготовленность страны и армии к войне. Не в характере вождя было говорить о своих просчетах и провалах. Ведь тогда нужно было бы признать свою полную некомпетентность в оценке военно-политической обстановки, а главное, признать свою вину за непомерную цену, которую наш народ заплатил за победу, отстаивая свободу и независимость своей страны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

По-прежнему не утихают споры по вопросу о том, почему стала возможной колоссальная военная катастрофа, случившаяся с нашей страной 22 июня 1941 г. и принесшая неисчислимые бедствия нашему народу.

Казалось бы, советским руководством перед войной делалось все возможное и даже невозможное, чтобы подготовить страну и народ к суровым испытаниям. Была создана мощная материальная база, выпущены десятки тысяч единиц танков, самолетов, артиллерийских орудий и другой военной техники. Красная Армия, несмотря на неудачную войну с Финляндией (хотя она велась в сложных зимних условиях и закончилась прорывом мощных железобетонных укреплений финнов) настойчиво училась воевать в условиях, максимально приближенных к боевым. Советская разведка, казалось, «докладывала точно» и все секреты Гитлера оказались на столе у Сталина.

Так в чем же причины того, что гитлеровские армии смогли легко прорвать советскую оборону и оказаться у стен Москвы? Правильно ли за все роковые просчеты возлагать вину на одного человека – Сталина?

ПРОСЧЕТЫ ВОЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА

Количественные, а во многом и качественные показатели проделанной работы в СССР, особенно в области производства военной техники, были гигантскими. Если к концу 1920-х годов советские вооруженные силы располагали всего лишь 89 танками и 1394 самолетами (и то в основном иностранных образцов), то к июню 1941 г. они уже насчитывали почти 19 тыс. отечественных танков, среди них и первоклассный танк Т-34, а также более 16 тыс. боевых самолетов (см. таблицу).

Беда в том, что советское политическое и военное руководство не сумело разумно распорядиться созданными средствами вооруженной борьбы, и Красная Армия оказалась неподготовленной к большой войне. Напрашивается вопрос: в чем же причины?

Бесспорно, что, прежде всего – это установленный в 1930-е годы режим единоличной власти Сталина, при котором ни один, даже самый незначительный вопрос военного строительства не решался военным ведомством без его санкции.

Именно сталинский режим повинен в том, что как раз накануне войны советские вооруженные силы фактически были обезглавлены. Кстати, Гитлер, принимая решение о непосредственной подготовке к нападению на СССР, особенно о сроках агрессии, придавал этому факту первостепенное значение. В январе 1941 г. на совещании с представителями командования вермахта он заявил: «Для разгрома России вопрос времени очень важен. Хотя русская армия является глиняным колоссом без головы, ее будущее развитие трудно предсказать. Так как Россия должна быть в любом случае разбитой, то сделать это лучше сейчас, когда русская армия не располагает руководителями…».

Накануне 22 июня 1941 года парк советской бронетанковой техники в основном представляли морально устаревшие образцы вооружений

Репрессии породили у командного состава страх, боязнь ответственности, а значит безынициативность, что не могло не отразиться на уровне управления и работе командных кадров. Это не осталось вне поля зрения германской разведки. Так, в «Сведениях о противнике на востоке» – очередной сводке от 12 июня 1941 г. отмечалось: «Характерные черты русских: неповоротливость, шаблон, нерешительность и боязнь ответственности… Командиры всех звеньев на ближайшее время все еще являются неподходящими для умелого управления крупными современными соединениями. Они неспособны и вряд ли будут способны осуществлять крупные операции наступательной войны, быстро вступать в бой при благоприятной обстановке и действовать самостоятельно в рамках общей операции».

В связи с репрессиями, а главным образом из-за постоянной корректировки планов военного строительства политическим руководством страны, в 1940-1941 гг. военному командованию приходилось принимать решения на расширение сети подготовки командно-начальствующего состава одновременно с началом организационных мероприятий, связанных с увеличением численности вооруженных сил, в том числе и командного состава. Это, с одной стороны, привело к огромному некомплекту командного состава. С другой стороны, на командные должности приходили люди с недостаточным опытом работы.

В ходе начатой в 1940 г. реорганизации вооруженных сил были допущены роковые просчеты, имевшие в буквальном смысле катастрофические последствия. Было предпринято формирование большого количества новых соединений и частей с неоправданно большим числом основных видов военной техники. Создалась парадоксальная ситуация: при наличии почти 19 тыс. танков в Красной Армии смогли укомплектовать ими полностью лишь один из 29 механизированных корпусов.

В 1940 г. советское военное командование отказалось от авиационных армий, подчинив основную часть боевой авиации (84,2% всех самолетов) командованию общевойсковых объединений (фронтов и армий). Это привело к децентрализованному применению авиации, что противоречило общей тенденции развития этого высокоманевренного дальнобойного средства вооруженной борьбы. В вермахте, наоборот, вся авиация была организационно сведена в несколько крупных оперативно-стратегических объединений (в виде воздушных флотов), она не подчинялась общевойсковому командованию, а лишь взаимодействовала с наземными силами.

Многие ошибки в военном строительстве в СССР накануне войны вытекали из излишней приверженности к опыту боевых действий Красной Армии в локальных конфликтах (Испания, поход советских войск в западные области Украины и Белоруссии), а также неспособности неопытного, слабо подготовленного в профессиональном отношении, к тому же лишенного самостоятельности военного руководства объективно оценить опыт большой войны, которую вермахт вел в Европе с сентября 1939 г.

Крупнейший просчет советское военно-политическое руководство допустило в соотношении средств вооруженной борьбы. Еще в 1928 г. при планировании первой пятилетки военного строительства приоритет был отдан созданию основных средств вооруженной борьбы – артиллерии, танкам, а также боевым самолетам. Основанием для этого послужил вывод: чтобы вести успешные операции, Красной Армии для предполагаемого театра военных действий нужны высокомобильные и хорошо вооруженные подразделения (моторизованные стрелково-пулеметные части, усиленные крупными танковыми частями, вооруженными быстроходными танками и моторизованной артиллерией; крупные кавалерийские части, но безусловно усиленные броневыми (автоброневики, быстроходные танки) и огневыми средствами; крупные воздушно-десантные части). В принципе такое решение было правильным. Однако на каком-то этапе производство этих средств приняло такие гипертрофированные размеры, что СССР не только сравнялся с основными своими вероятными противниками, но и значительно превзошел их. В частности, было налажено производство громадного количества так называемых «автострадных танков», которые выработали свой ресурс к еще к 1938 г. Их состояние, по оценке специалистов, «было ужасным». Большей частью они просто валялись на территориях воинских частей с неисправными двигателями, трансмиссией и т.д., а большинство было к тому же разоружено. Запчасти отсутствовали, и ремонт производился только путем разукомплектования одних танков для восстановления других.

Бойцы РККА на занятиях по боевой подготовке

Были также допущены ошибки в порядке проведения реорганизации вооруженных сил. В первую очередь она осуществлялась в войсках приграничных военных округов, причем охватила их практически полностью. В результате значительная часть боеспособных, хорошо слаженных и укомплектованных соединений оказалась к началу войны расформированной.

Ввиду просчетов в определении необходимого и возможного числа соединений, а также ошибок в организационной структуре войск и по другим причинам основная часть намеченных мероприятий оказалась незавершенной, что крайне отрицательно сказалось на уровне боеспособности вооруженных сил в целом, но особенно танковых войск, авиации, воздушно-десантных войск, противотанковой артиллерии РГК и войск укрепленных районов. Не полностью укомплектованные, они имели низкую подвижность, обученность и слаженность.

В 1939-1940 гг. на присоединенные к СССР новые территории была передислоцирована основная часть советских войск, располагавшихся на западе. Это отрицательно повлияло на боеготовность и боеспособность тех частей и соединений, которым 22 июня 1941 г. пришлось вступить в сражение с германским агрессором. Дело в том, что передислокация нарушила планы мобилизации и стратегического развертывания советских войск на западе на случай войны, а разработку новых планов полностью завершить не удалось. Войска и штабы не смогли освоить их в достаточной степени.

По свидетельству маршала С.С. Бирюзова, начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников предлагал К.Е. Ворошилову и И.В. Сталину оставить главные силы войск восточнее старой границы, на которой уже были построены хорошо укрепленные рубежи обороны, а на новых территориях иметь лишь подвижные войска вместе с сильными инженерными частями заграждения. По мнению Шапошникова, в случае нападения агрессора они будут вести сдерживающие боевые действия от рубежа к рубежу, благодаря чему можно выиграть время для отмобилизования и создания группировок главных сил на линии старой границы. Однако Сталин, считавший, что ни одной пяди своей земли не должно быть отдано врагу, а громить его следует на его же территории, отклонил это предложение. Он приказал главные силы войск сосредоточить в только что присоединенных районах, т.е. в непосредственной близости от границы с Германией.

Введенные на новые территории войска вынуждены были дислоцироваться на необорудованных театрах военных действий. К чему это привело видно на примере авиации. Имевшиеся на новых территориях аэродромы лишь наполовину удовлетворяли потребности военно-воздушных сил западных военных округов, поэтому 40% авиаполков базировалось по два на одном аэродроме, т.е. более чем по 120 самолетов на каждом, при норме два-три аэродрома на полк. Печальные последствия известны: в условиях внезапного нападения вермахта огромное количество советских самолетов с первого налета было уничтожено на земле.

Советский Генеральный штаб был скован необходимостью все свои принципиальные решения согласовывать с И.В. Сталиным

То обстоятельство, что в ходе войны с Финляндией Красной Армии пришлось прорывать долговременную глубокую оборону, а на границах ряда европейских стран тоже были возведены мощные долговременные укрепления, послужило веским основанием для принятия советским руководством решения о возведении долговременных оборонительных рубежей вдоль новой западной границы. Это дорогостоящее мероприятие требовало огромного количества и сил, и средств, и времени. Ни того, ни другого, ни третьего у руководства СССР не оказалось. К началу войны была выполнена примерно четверть намеченных работ.

Возглавлявший в ту пору инженерные войска Красной Армии А.Ф. Хренов вспоминал после войны, что он и заместитель народного комиссара обороны Б.М. Шапошников, которому было поручено руководить оборонительным строительством на границе, предлагали сначала построить не бетонные, а легкие полевые фортификационные сооружения. Это позволило бы как можно быстрее создать условия для ведения устойчивой обороны, а уж потом постепенно строить более мощные бетонные сооружения. Однако этот план был отвергнут. В итоге к июню 1941 г. намеченные работы были далеки от завершения: план строительства укреплений удалось выполнить лишь на 25%.

Помимо этого столь крупное предприятие имело и другие негативные последствия: значительные средства были отвлечены от таких важных мероприятий, как строительство дорог и аэродромов, создание необходимых условий для боевой учебы войск. Более того, недостаток рабочей силы и стремление к экономии средств вынудили в широких масштабах привлекать к строительству боевые части, что пагубно отражалось на их боеготовности.

В отличие от вермахта, где самыми молодыми солдатами в действующей армии являлись призывники осени 1940 г., а рекруты весеннего призыва 1941 г. направлялись сначала в армию резерва, в Красной Армии рядовые дополнительного весеннего призыва (апрель-май) 1941 г. были поставлены сразу же в строй. В войсках приграничных военных округов солдаты первого года службы составляли более двух третей всей численности рядовых, причем почти половина из них была призвана в 1941 г.

ОПЕРАТИВНО-СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ПРОСЧЕТЫ

К весне 1940 г. в результате присоединения к СССР новых территорий значительная часть советских войск сменила дислокацию. К этому времени советские вооруженные силы существенно увеличились. План их действий, принятый в 1938-1939 гг., полностью перестал соответствовать обстановке. Поэтому в Генеральном штабе к лету 1940 г. были разработаны основы нового плана. Уже в октябре этот план после некоторой доработки был одобрен политическим руководством страны. В феврале 1941 г., после завершения в Генеральном штабе мобилизационной части плана войны, в округах приступили к разработке своих мобилизационных планов. Завершить все планирование намечалось в мае. Однако ввиду продолжавшегося вплоть до 21 июня формирования новых соединений и не прекращавшейся передислокации войск планирование завершить не удалось.

Замыслы первых операций постоянно корректировались, однако в главном они с октября 1940 г. оставались неизменными.

Считалось, что Советскому Союзу «необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на западе – против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на востоке – против Японии». Допускалось также выступление на стороне фашистского блока и Турции. Основным театром военных действий признавался Западный, а главным противником – Германия. В последние месяцы перед войной ожидалось, что вместе с союзниками она развернет против СССР 230-240 дивизий, более 20,5 тыс. орудий; около 11 тыс. танков и свыше 11 тыс. самолетов всех типов. Предполагалось, что Япония выставит на востоке 50-60 дивизий, почти 9 тыс. орудий, более 1 тыс. танков и 3 тыс. самолетов.

Всего, таким образом, по оценке Генерального штаба, вероятные противники могли противопоставить Советскому Союзу 280-300 дивизий, примерно 30 тыс. орудий, 12 тыс. танков и 14-15 тыс. самолетов.

Первоначально начальник Генштаба Б.М. Шапошников предполагал, что главные силы немецкой армии для наступления будут развернуты к северу от устья реки Сан. Поэтому он предлагал главные силы Красной Армии развернуть к северу от Полесья, чтобы перейти в наступление после отражения удара агрессора.

Однако этот вариант не был принят новым руководством наркомата обороны. В сентябре 1940 г. Тимошенко и Мерецков, соглашаясь с тем, что Германия нанесет главный удар севернее реки Припять, все-таки считали, что основным вариантом развертывания советских войск должен стать такой, при котором «главные силы сосредоточивались бы к югу от Брест-Литовска».

Все военное планирование в СССР, начиная с 1920-х гг. основывалось на том, что Красная Армия начнет военные действия в ответ на удар агрессора. При этом ее действия в начале войны и в последующих операциях мыслились только как наступательные.

Идея ответного удара по-прежнему оставалась в силе и накануне войны. Она декларировалась политическими руководителями в открытых выступлениях. Она фигурировала и в закрытых источниках и находила место в обучении командного состава стратегического и оперативного звена. В частности, на проведенных в январе 1941 г. стратегических военных играх с руководящим составом фронтов и армий военные действия начинались с нанесения ударов западной стороной, т.е. противником.

Считалось, что и противник начнет свои действия с проведения операции вторжения, для чего он уже в мирное время в приграничной полосе будет располагать значительным количеством войск, насыщенных танками. В соответствии с этим и советское военное руководство накануне войны держало в приграничных районах наиболее сильные войска. Дислоцировавшиеся в них армии были полнее укомплектованы техникой, оружием и личным составом. Помимо стрелковых соединений они включали, как правило, по одному-два механизированных корпуса и по одной-две авиационные дивизии. К началу войны 20 из 29 механизированных корпусов Красной Армии дислоцировались в западных приграничных военных округах.

Большинство самолетов советской авиации, дислоцированных на аэродромах приграничных военных округов, были уничтожены в первые минуты войны

После отражения первого удара противника и завершения развертывания советских войск на западе предполагалось перейти в решительное наступление с целью окончательного разгрома агрессора. Следует отметить, что советские военные специалисты давно считали юго-западное стратегическое направление наиболее выгодным для наступательных действий против Германии и ее союзников в Европе. Считалось, что нанесение главного удара из Белоруссии могло привести к затяжным боям и вряд ли сулило достижение решающих результатов в войне. Поэтому-то в сентябре 1940 г. Тимошенко и Мерецков предлагали создать основную группировку войск к югу от Припяти.

В то же время руководство наркомата обороны, несомненно, знало точку зрения Сталина. Советский руководитель, определяя вероятное направление главного удара противника на западе, считал, что Германия будет стремиться в первую очередь захватить экономически развитые районы – Украину и Кавказ. Поэтому в октябре 1940 г. он приказал военным исходить из того, что главный удар германские войска нанесут из района Люблина на Киев.

Таким образом, достижение ближайших стратегических целей планировалось обеспечить наступательными действиями, прежде всего войск юго-западного направления, на котором предстояло развернуть более половины всех дивизий, предназначавшихся в состав фронтов на западе. В то время как на этом направлении предполагалось сосредоточить 120 дивизий, на северо-западном и западном – только 76.

Основные усилия фронтов сосредоточивались в армиях первого эшелона, главным образом за счет включения в них большей части подвижных соединений для обеспечения сильного первоначального удара по противнику.

Так как план стратегического развертывания и замысел первых операций были рассчитаны на полное отмобилизование армии, то они тесно увязывались с мобилизационным планом, последний вариант которого был принят в феврале 1941 г. Этим планом не предусматривалось формирование в ходе войны новых соединений. В основном исходили из того, что еще в мирное время будет создано необходимое для ее ведения количество соединений. Это упрощало процесс мобилизации, сокращало его сроки и способствовало более высокой степени боеспособности отмобилизованных войск.

В то же время значительная часть людских ресурсов должна была поступить из глубины страны. Это требовало значительного объема межокружных перевозок и привлечения большого количества транспортных средств, которых было недостаточно. После изъятия из народного хозяйства максимально допустимого количества тракторов и автомобилей насыщение ими армии все равно составляло бы соответственно только 70 и 81%. Мобилизационное развертывание войск не обеспечивалось и по целому ряду других материальных средств.

Другая проблема заключалась в том, что из-за недостатка складских помещений в западных военных округах половина их запасов боеприпасов хранилась на территории внутренних военных округов, при этом треть – на удалении 500-700 км от границы. От 40 до 90% запасов горючего западных военных округов хранилось на складах Московского, Орловского и Харьковского военных округов, а также на гражданских нефтебазах в глубине страны.

Таким образом, недостаточность мобилизационных ресурсов в новых районах дислокации войск западных приграничных военных округов, ограниченные возможности наличных транспортных средств и коммуникаций усложняли мобилизацию и увеличивали ее сроки.

Своевременное развертывание войск с целью создания предусмотренных группировок, их планомерное отмобилизование ставились в прямую зависимость от организации надежного прикрытия. Задачи прикрытия возлагались на приграничные военные округа.

Согласно планам каждая армия получала для обороны полосу шириной от 80 до 160 км и более. В первом эшелоне армий должны были действовать стрелковые дивизии. Основу армейского резерва составлял механизированный корпус, предназначенный для нанесения контрудара по противнику, прорвавшемуся в глубину обороны.

Передний край обороны на большинстве участков проходил в непосредственной близости от границы и совпадал с передним краем обороны укрепленных районов. Для батальонов второго эшелона полков, не говоря уже о частях и подразделениях второго эшелона дивизий, позиции заблаговременно не создавались.

Планы прикрытия были рассчитаны на наличие угрожаемого периода. Части, предназначавшиеся для обороны непосредственно у границы, дислоцировались в 10-50 км от нее. Чтобы занять назначенные им участки, требовалось от 3 до 9 и более часов с момента объявления тревоги. Таким образом, получалось, что при внезапном нападении противника, развернутого непосредственно у границы, о своевременном выходе советских войск на свои рубежи не могло быть и речи.

Имевшийся план прикрытия был рассчитан на способность политического и военного руководства своевременно вскрыть намерения агрессора и заранее принять меры к развертыванию войск, но он совершенно не предусматривал порядок действий войск в случае внезапного вторжения. Кстати, он не отрабатывался и на последних стратегических военных играх в январе 1941 г. Хотя «западные» нападали первыми, «восточные» начинали отработку действий с перехода в наступление или с нанесения контрударов на тех направлениях, где «западным» удалось вторгнуться на территорию «восточных». Характерно, что ни та, ни другая стороны не отрабатывали вопросы отмобилизования, сосредоточения и развертывания, считавшиеся и действительно являвшиеся наиболее сложными, особенно в условиях, когда противник нападал первым.

Таким образом, советский план войны строился на идее ответного удара с учетом только тех вооруженных сил, которые намечалось создать в перспективе, и не принималось во внимание реальное положение дел. От этого его составные части находились в противоречии друг с другом, что делало его нереальным.

В отличие от войск Германии и ее союзников, которые к моменту нападения на СССР находились в состоянии полной боевой готовности, группировка советских войск на западе оказалась не развернутой и не готовой к военным действиям.

НАСКОЛЬКО ТОЧНО ДОКЛАДЫВАЛА РАЗВЕДКА?

Знакомство ныне с данными разведки, поступавшими в первой половине 1941 г. в Кремль, создает впечатление, будто обстановка была предельно ясной. Кажется, Сталину оставалось только дать директиву Красной Армии о приведении ее в полную боевую готовность к отражению агрессии. Он, однако, этого не сделал, и, безусловно, это его роковой просчет, обусловивший трагедию 1941 г.

Однако на деле все обстояло гораздо сложнее.

В первую очередь необходимо ответить на следующий главный вопрос: могло ли советское руководство на основе информации, полученной, в частности, от военной разведки, предполагать, когда, где и какими силами Германия нанесет удар по СССР?

На вопрос «когда?» были получены достаточно точные ответы: 15 или 20 июня; между 20 и 25 июня; 21 или 22 июня, наконец – 22 июня. В то же время сроки все время отодвигались и сопровождались различными оговорками. Это, по всей видимости, вызывало растущее раздражение Сталина. 21 июня ему было доложено сообщение о том, что «по достоверным данным, нападение Германии на СССР назначено на 22 июня 1941 года». На бланке донесения Сталин написал: «Эта информация является английской провокацией. Разузнайте, кто автор этой провокации и накажите его».

С другой стороны, сведения о дате 22 июня, хотя и были получены буквально накануне войны, тем не менее, могли бы сыграть существенную роль в повышении готовности Красной Армии к отражению удара. Однако все попытки заранее занять позиции в приграничной полосе (предполье) жестко пресекались сверху. Известны, в частности, телеграммы Г.К. Жукова Военному совету и командующему КОВО с требованием отменить указание о занятии предполья полевыми и уровскими частями, поскольку «такое действие может спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чревато всякими последствиями». Жуков потребовал разобраться «кто конкретно дал такое самочинное распоряжение». Поэтому, в конечном счете, получилось так, что когда все же было принято решение о выдвижении войск по плану прикрытия, времени уже практически не оставалось. Командующим армиями ЗапОВО 22 июня только в 2.25-2.35 поступила директива, предписывавшая привести все части в боевую готовность, занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе, рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, привести в боевую готовность противовоздушную оборону.

Благодаря включению в состав СССР республик Прибалтики советский ВМФ получил первоклассные военно-морские базы

На вопрос «где?» был получен неверный ответ. Хотя аналитики Разведуправления в начале июня пришли к выводу, что необходимо уделять особое внимание усилению немецких войск в Польше, тем не менее, это заключение терялось на фоне других сообщений разведки, которые опять указывали на угрозу с южного и юго-западного направлений. Это обусловило ошибочный вывод, что «немцы в значительной степени усилили свое правое крыло против СССР, повысив его удельный вес в общей структуре своего восточного фронта против СССР». Одновременно подчеркивалось, что «немецкое командование, имея уже в данное время необходимые силы для дальнейшего развития действий на Ближнем Востоке и против Египта … в то же время довольно быстро восстанавливает свою главную группировку на западе … имея в перспективе осуществление главной операции против английских островов».

На вопрос «какими силами?» можно сказать, что на 1 июня был получен более или менее правильный ответ – 120-122 немецких дивизии, включая четырнадцать танковых и тринадцать моторизованных. Однако этот вывод терялся на фоне другого вывода о том, что почти такое же количество дивизий (122-126) было развернуто против Англии.

В несомненную заслугу советской разведке необходимо поставить то, что она смогла вскрыть четкие признаки готовности Германии к нападению. Главным было то, что, как сообщали разведчики, к 15 июня немцы должны были закончить все мероприятия по стратегическому развертыванию против СССР и можно было ожидать внезапного удара, не предваряемого какими-либо условиями или ультиматумом. В связи с этим разведке удалось выявить четкие признаки готовности Германии к нападению в ближайшее время: переброски немецкой авиации, в том числе бомбардировщиков; проведение инспекций и рекогносцировок крупными германскими военачальниками; переброска ударных частей, имеющих боевой опыт; сосредоточение переправочных средств; заброска хорошо вооруженных немецких агентов, снабженных портативными радиостанциями с инструкциями после выполнения задания выходить в расположение германских войск уже на советской территории; отъезд семей немецких офицеров из пограничной зоны и т.д.

Хорошо известно недоверие Сталина к донесениям разведки, некоторые даже приписывают этому недоверию «маниакальный характер». Но надо учитывать и то, что Сталин находился под влиянием целого ряда других взаимно противоречивых и порой даже взаимоисключающих факторов международной политики.

ФАКТОРЫ МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКИ

Внешнеполитические условия для СССР весной и летом 1941 г. складывались крайне неблагоприятно. Хотя заключение договора о нейтралитете с Японией упрочило положение на дальневосточных рубежах СССР, однако попытки улучшить отношения с такими странами, как Финляндия, Румыния, Болгария или хотя бы не допустить их участия в блоке фашистских государств успеха не имели.

Вторжение немцев в Югославию 6 апреля 1941 г., с которой только что СССР подписал договор о дружбе и ненападении, явилось последним ударом по советской балканской политике. Сталину стало ясно, что дипломатическое противоборство с Германией проиграно, что отныне господствующий почти повсеместно в Европе третий рейх не намерен считаться со своим восточным соседом. Оставалась одна надежда: отодвинуть сроки теперь уже неизбежной германской агрессии.

Оставляли желать лучшего и отношения СССР с Великобританией и США. Военные поражения на Ближнем Востоке и на Балканах весной 1941 г. привели Англию на грань полного «стратегического краха». В такой ситуации, полагал Сталин, правительство Черчилля сделает все, что в его силах, лишь бы спровоцировать войну рейха против СССР.

К тому же произошел ряд важных событий, укрепивших эти подозрения Сталина. 18 апреля 1941 г. посол Великобритании в СССР Р. Криппс вручил советскому наркому иностранных дел меморандум, в котором говорилось, что в случае затягивания войны на длительный срок определенным кругам в Англии может «улыбнуться мысль» об окончании войны с рейхом на германских условиях. И тогда немцам откроется неограниченный простор для экспансии в восточном направлении. Криппс не исключал, что подобная идея может найти последователей и в США. Этот документ явно предупреждал советское руководство, что возможен такой поворот событий, когда СССР окажется в одиночестве перед угрозой фашистского нашествия.

Советское руководство восприняло его как намек на возможность нового антисоветского сговора «мирового империализма» против СССР. Надо отметить, что в Англии были круги, ратовавшие за мирные переговоры с Германией. Прогерманские настроения были особенно характерны для так называемой кливлендской клики, возглавляемой герцогом Гамильтоном.

Настороженность Кремля еще более возросла, когда на следующий день, 19 апреля, Криппс передал Молотову письмо английского премьер-министра, написанное еще 3 апреля и адресованное лично Сталину. Черчилль писал, что, по мнению британского правительства, Германия готовится совершить нападение на Советский Союз. «Я располагаю достоверными сведениями… – продолжал он, – что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, т.е. после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий. Как только они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше превосходительство легко поймет значение этого факта».

Эти два сообщения, совпавшие по времени, уже давали повод Сталину рассматривать происходящее как провокацию.

Но затем произошло еще одно событие. 10 мая ближайший соратник Гитлера, его заместитель по партии Рудольф Гесс на самолете Me-110 перелетел в Англию.

По-видимому, целью Гесса было заключение «компромиссного мира», чтобы приостановить истощение Англии и Германии и предотвратить окончательное уничтожение Британской империи. Гесс считал, что его прилет придаст силы сильной античерчилльской партии и даст мощный стимул «в борьбе за заключение мира».

Однако предложения Гесса были неприемлемы в первую очередь для самого Черчилля и поэтому не могли быть приняты. В то же время английское правительство никаких официальных заявлений не делало и хранило загадочное молчание.

Молчание официального Лондона по поводу Гесса давало Сталину дополнительную пищу для размышлений. Разведка неоднократно докладывала ему о стремлении правящих кругов Лондона сблизиться с Германией и одновременно столкнуть ее с СССР, чтобы отвести угрозу от Британской империи. В июне англичане неоднократно передавали советскому послу в Лондоне Майскому сведения о подготовке немцев к нападению на СССР. Однако в Кремле все это однозначно расценивалось как стремление Англии втянуть Советский Союз в войну с третьим рейхом. Сталин искренне полагал, что правительство Черчилля хочет, чтобы СССР приступил к развертыванию войсковых группировок в приграничных районах и тем самым спровоцировал нападение Германии на Советский Союз.

Несомненно, большую роль играли мероприятия германского командования по имитации военных приготовлений против Англии. С другой стороны, немецкие солдаты активно строили оборонительные сооружения вдоль советских границ – это фиксировала советская приграничная войсковая разведка, но это же было частью дезинформационных мероприятий германского командования. Но самое главное, что вводило советское руководство в заблуждение – это сведения об ультиматуме, который, якобы, германское руководство собиралось предъявить СССР перед нападением. На самом деле идея предъявления ультиматума СССР никогда не обсуждалась в окружении Гитлера как реальное немецкое намерение, а была лишь частью дезинформационных мероприятий. К сожалению, она дошла до Москвы из источников, в том числе внешней разведки («Старшина», «Корсиканец»), обычно дававших серьезную информацию. Эта же дезинформация поступала от известного агента-двойника О.Берлингса («Лицеист»). Тем не менее, идея «ультиматума» очень хорошо вписывалась в концепцию Сталина – Молотова о возможности путем переговоров (их Молотов назвал «большой игрой») отвести угрозу нападения летом 1941 г.

В целом, советской разведке удалось определить сроки нападения. Однако Сталин, боясь спровоцировать Гитлера, не позволил проводить все необходимые оперативно-стратегические мероприятия, хотя руководство Наркомата обороны просило его об этом за несколько дней до начала войны. Кроме этого, советское руководство оказалось в плену тонкой дезинформационной игры немцев. В результате, когда необходимые распоряжения все же были отданы, не хватило времени, чтобы привести войска в полную боевую готовность и организовать отпор германскому вторжению.

ИЮНЬ: ЗАВТРА БЫЛА ВОЙНА

В июне стало совершенно ясно: следует ожидать нападения Германии в ближайшее время, которое будет произведено внезапно и скорее всего уже без выдвижения каких-либо предварительных требований. Необходимо было принимать контрмеры, и они принимались. Проводились мероприятия по сокращению сроков приведения в боевую готовность частей прикрытия, выделяемых для поддержки погранвойск. Кроме этого, в приграничные округа продолжалась переброска дополнительных соединений: 16-й армии – в КОВО, 22-й армии – в ЗапОВО. Однако, стратегическая ошибка заключалась в том, что эти меры запоздали. К 22 июня смогла прибыть только часть из перебрасываемых сил и средств. Из Забайкалья и Приморья с 26 апреля по 22 июня удалось отправить только примерно половину запланированных сил и средств: 5 дивизий (2 стрелковых, 2 танковых, 1 моторизованную), 2 вдбр, 2 отд. полка. При этом основное усиление шло опять на юго-западном направлении: в КОВО сосредоточивались 23 дивизии, в ЗапОВО – 9. Это было следствием неверной оценки направления главного удара немцев.

Одновременно по-прежнему войскам категорически запрещалось занимать боевые позиции в приграничной полосе. Фактически полностью боеготовыми на момент нападения оказались только пограничники, которые несли службу в усиленном режиме. Но их было слишком мало, и их ожесточенное сопротивление было быстро подавлено.

По признанию Г.К. Жукова, советские вооруженные силы не могли «по своей слабости» в начале войны отразить массированные удары германских войск и не допустить их глубокого прорыва. В то же время, если бы удалось определить направление главного удара и группировку немецких войск, последним пришлось бы столкнуться с гораздо более сильным сопротивлением при прорыве советской обороны. К сожалению, как свидетельствуют документы, имевшаяся разведывательная информация не позволила сделать это. Решающую роль сыграла также заданность оперативно-стратегического мышления советского командования и точка зрения Сталина, что основной удар следует ожидать на Украину.

Фактически только на пятые сутки войны советское командование пришло к окончательному выводу, что главный удар немцы наносили на западном, а не на юго-западном направлении. Жуков в своих мемуарах пишет «…Пришлось в первые же дни войны 19-ю армию, ряд частей и соединений 16-й армии, ранее сосредоточенных на Украине и подтянутых туда в последнее время, перебрасывать на западное направление и включать с ходу в сражения в составе Западного фронта. Это обстоятельство, несомненно, отразилось на ходе оборонительных действий на западном направлении». При этом, как пишет Жуков, «железнодорожные перевозки наших войск по ряду причин осуществлялись с перебоями. Прибывающие войска зачастую вводились в дело без полного сосредоточения, что отрицательно сказывалось на политико-моральном состоянии частей и их боевой устойчивости».

Таким образом, оценивая деятельность военно-политического руководства СССР накануне войны, следует отметить, что оно допустило ряд просчетов, имевших трагические последствия.

В первую очередь, это просчет в определении направления главного удара вермахта. Во-вторых, затягивание сроков приведения войск в полную боевую готовность. В итоге планирование оказалось нереальным, а проводимые накануне мероприятия – запоздалыми. Уже в ходе военных действий выявился еще один просчет: совершенно не предусматривались действия войск в случае глубокого стратегического прорыва противника, не планировалась и оборона в стратегическом масштабе. А просчет в выборе рубежа обороны у западных границ во многом обеспечил противнику внезапное нападение на войска первого оперативного эшелона, которые чаще всего дислоцировались на значительно большем расстоянии от намеченных для обороны рубежей, чем противник.

Предпринимая меры по повышению боевой готовности войск, военное и политическое руководство СССР, опасаясь спровоцировать Гитлера, не сделало главного: своевременно не привело в полную боевую готовность предназначавшиеся для отражения первого удара противника войска прикрытия, которые находились в более укомплектованном состоянии. Маниакальная боязнь спровоцировать Гитлера сыграла дурную шутку со Сталиным. Как показали дальнейшие события (выступление Гитлера 22 июня), нацистское руководство все равно обвинило СССР в том, что советские войска «вероломно» атаковали части вермахта и последний «был вынужден» нанести ответный удар.

Ошибки, допущенные в оперативном планировании (определение направления главного удара противника, создание группировки войск, особенно второго стратегического эшелона и др.), пришлось срочным порядком исправлять уже в ходе боевых действий.