О том, что высшее руководство блокадного Ленинграда не страдало от голода и холода, вслух предпочитали не говорить. Немногочисленные жители сытого блокадного Ленинграда молчали. Но не все. Для Геннадия Алексеевича Петрова Смольный — дом родной. Там он родился в 1925 году и жил c небольшими перерывами вплоть до 1943 года. В войну он выполнял ответственную работу — был в кухонной команде Смольного.
— Моя мама, Дарья Петровна, работала в пищеблоке Смольного с 1918 года. И подавальщицей была, и посудомойкой, и в правительственном буфете работала, и в свинарнике — где придётся, — рассказывает он. — После убийства Кирова среди обслуживающего персонала начались «чистки», многих уволили, а её оставили. Мы занимали квартиру в хозяйственной части Смольного. В августе 1941 года «частный сектор» — так нас называли — выселили, а помещения занял военный гарнизон. Нам дали комнату, но мама оставалась в Смольном на казарменном положении. В декабре 1941 года ее ранило во время обстрела. За месяц в госпитале она страшно исхудала. К счастью, нам помогла семья Василия Ильича Тараканщикова — шофёра коменданта Смольного, который оставался жить в хозяйственной части. Они поселили нас у себя, и тем самым спасли. Через некоторое время мама опять стала работать в правительственной столовой, а меня зачислили в кухонную команду.
В Смольном было несколько столовых и буфетов. В южном крыле находилась столовая для аппарата горкома, горисполкома и штаба Ленинградского фронта. До революции там питались девочки-смолянки. А в северном, «секретарском» крыле, располагалась правительственная столовая для партийной элиты — секретарей горкома и горисполкома, заведующих отделами. В прошлом это была столовая для начальниц института благородных девиц. У первого секретаря обкома Жданова и председателя Ленгорисполкома Попкова были еще буфеты на этажах. Кроме того, у Жданова был персональный повар, который работал в так называемой «заразке» — бывшем изоляторе для заболевших смолянок. Там у Жданова и Попкова были кабинеты. Еще была так называемая «делегатская» столовая для рядовых работников и гостей, там все было попроще. Каждую столовую обслуживали свои люди, имевшие определенный допуск. Я, например, обслуживал столовую для аппарата — ту, что в южном крыле. Я должен был растапливать плиту, поддерживать огонь, поставлять пищу на раздачу, мыть котлы.
До середины ноября 1941 года хлеб на столах там лежал свободно, ненормированно. Потом его начали растаскивать. Ввели карточки — на завтрак, обед и ужин — дополнительно к тем, что были у всех ленинградцев. Обычный завтрак, например, — каша пшённая или гречневая, сахар, чай, булочка или пирожок. Обед всегда был из трех блюд. Если человек не отдавал свою обычную продовольственную карточку родственникам, то к гарниру получал мясное блюдо. А так обычная пища — сухая картошка, вермишель, лапша, горох.
А в правительственной столовой, где работала мама, было абсолютно всё, без ограничений, как в Кремле. Фрукты, овощи, икра, пирожные. Молоко, яйца и сметану доставляли из подсобного хозяйства во Всеволожском районе около Мельничного Ручья. Пекарня выпекала разные торты и булочки. Сдоба была такая мягкая — согнешь батон, а он сам разгибался. Все хранилось в кладовой. Ведал этим хозяйством кладовщик Соловьёв. На Калинина был похож — бородка клинышком.
Конечно, нам от щедрот тоже перепадало. До войны у нас дома было вообще все — и икра, и шоколад, и конфеты. В войну, конечно, стало хуже, но все же мама приносила из столовой мясо, рыбу, масло, картошку. Мы, обслуживающий персонал, жили как бы одной семьей. Старались друг друга поддерживать, и помогали, кому могли. Например, котлы, которые я мыл, были целые дни под паром, на них налипала корка. Ее надо было соскрести и выбросить. Естественно, я этого не делал. Здесь, в Смольном, жили люди, я им отдавал. Военные, охранявшие Смольный, были голодные. Обычно на кухне дежурили два красноармейца и офицер. Я отдавал им остаток супа, поскребыши. И кухонные мужики из правительственной столовой тоже подкармливали кого могли. Еще мы старались устроить людей в Смольный на работу. Так, мы устроили нашу бывшую соседку Олю сначала уборщицей, а потом маникюршей. Некоторые руководители города делали маникюр. Жданов, кстати, делал. Потом там даже парикмахерская открылась. Вообще, в Смольном было всё — и электричество, и вода, и отопление, и канализация.
Мама проработала в Смольном до 1943 года, потом ее перевели в столовую Ленгорисполкома. Это было понижение. Дело в том, что её родственники оказались на оккупированной территории. А мне в 1943-м исполнилось 18, и я ушел на фронт.
Найдено здесь: https://vk.com/historypoliticwar?w=wall-160661843_147688
или
Красовский и ему подобные участвуют в рождении «новой истории», зачёркивающую историю реальную. Осознанно или нет – не важно. Они отрицают возможность человека оставаться Человеком. По причине того, что сами не видят для себя возможности оставаться людьми в аналогичных условиях. Эта попытка Красовского паскудна ещё и тем, что планируемые им к вбитию в мозг молодёжи модели поведения основаны на давно разоблачённых в исторической литературе фейках. И, к сожалению, только в исторической литературе:
«К сожалению, все эти байки, из года в год повторяемые легковесными «журналистами» и запоздалыми борцами со сталинизмом, разоблачаются только в специализированных исторических публикациях. Впервые они были рассмотрены и опровергнуты еще в середине 90-х гг. в ряде документальных сборников по истории блокады. Увы, тиражам исторических и документальных исследований не приходиться конкурировать с жёлтой прессой»
– пишет историк А. Волынец.
Вашему вниманию выдержки из его книги «Жданов», вышедшей в серии ЖЗЛ, посвящённые этой больной для Красовского (и известного Сванидзе) теме.
… Зато альтернативно одарённые всех мастей любят «вспоминать» как Жданов «обжирался» в городе, умиравшем от голода. Тут в ход идут самые феерические байки, обильными тиражами наплодившиеся ещё в «перестроечном» угаре. И уже третий десяток лет привычно повторяется развесистая клюква: о том, как Жданов, дабы спастись от ожирения в блокадном Ленинграде, играл в «лаун-тенис» (видимо, диванным разоблачителям очень уж нравится импортное словечко «лаун»), как ел из хрустальных ваз пирожные «буше» (ещё одно красивое слово) и как объедался персиками, специально доставленными самолётом из партизанских краёв. Безусловно, все партизанские края СССР просто утопали в развесистых персиках…
Впрочем, у персиков есть не менее сладкая альтернатива – так Евгений Водолазкин в «Новой газете» накануне Дня победы, 8 мая 2009 г. публикует очередную ритуальную фразу про город «с Андреем Ждановым во главе, получавшим спецрейсами ананасы». Показательно, что доктор филологических наук Водолазкин не раз с явным увлечением и смаком повторяет про эти «ананасы» в целом ряде своих публикаций (Например: Е.Водолазкин «Моя бабушка и королева Елизавета. Портрет на фоне истории» / украинская газета «Зеркало недели» №44, 17 ноября 2007 г.) Повторяет, конечно же, не потрудившись привести ни малейшего доказательства, так – мимоходом, ради красного словца и удачного оборота – почти ритуально.
Поскольку заросли ананасов в воюющем СССР не просматриваются, остаётся предположить, что по версии г-на Водолазкина данный фрукт специально для Жданова доставлялся по ленд-лизу… Но в целях справедливости к уязвленному ананасами доктору филологических наук, заметим, что он далеко не единственный, а всего лишь типичный распространитель подобных откровений. Нет нужды приводить на них ссылки – многочисленные примеры такой публицистики без труда можно найти в современном русскоязычном интернете.
К сожалению, все эти байки, из года в год повторяемые легковесными «журналистами» и запоздалыми борцами со сталинизмом, разоблачаются только в специализированных исторических публикациях. Впервые они были рассмотрены и опровергнуты еще в середине 90-х гг. в ряде документальных сборников по истории блокады. Увы, тиражам исторических и документальных исследований не приходиться конкурировать с жёлтой прессой…
Вот что рассказывает в изданном в Петербурге в 1995 г. сборнике «Блокада рассекреченная» писатель и историк В.И.Демидов:
«Известно, что в Смольном во время блокады вроде бы никто от голода не умер, хотя дистрофия и голодные обмороки случались и там. С другой стороны, по свидетельству сотрудников обслуги, хорошо знавших быт верхов (я опросил официантку, двух медсестёр, нескольких помощников членов военсовета, адъютантов и т.п.), Жданов отличался неприхотливостью: «каша гречневая и щи кислые — верх удовольствия».
Что касается «сообщений печати», хотя мы и договорились не ввязываться в полемику с моими коллегами, — недели не хватит. Все они рассыпаются при малейшем соприкосновении с фактами. «Корки от апельсинов» обнаружили будто бы на помойке многоквартирного дома, где якобы жительствовал Жданов (это «факт» — из финского фильма «Жданов — протеже Сталина»). Но вы же знаете, Жданов жил в Ленинграде в огороженном глухим забором — вместе с «помойкой» — особняке, в блокаду свои пять-шесть, как у всех, часов сна проводил в маленькой комнате отдыха за кабинетом, крайне редко — во флигеле во дворе Смольного. И «блины» ему личный шофёр (ещё один «факт» из печати, из «Огонька») не мог возить: во флигеле жил и личный ждановский повар, «принятый» им ещё от С.М. Кирова, «дядя Коля» Щенников. Писали про «персики», доставлявшиеся Жданову «из партизанского края», но не уточнив: был ли зимой 1941-1942 года урожай на эти самые «персики» в псковско-новгородских лесах и куда смотрела головой отвечавшая за жизнь секретаря ЦК охрана, допуская к его столу сомнительного происхождения продукты…»
Оператор располагавшегося во время войны в Смольном центрального узла связи Михаил Нейштадт вспоминал:
«Честно скажу, никаких банкетов я не видел. Один раз при мне, как и при других связистах, верхушка отмечала 7 ноября всю ночь напролет. Были там и главком артиллерии Воронов, и расстрелянный впоследствии секретарь горкома Кузнецов. К ним в комнату мимо нас носили тарелки с бутербродами, Солдат никто не угощал, да мы и не были в обиде… Но каких-то там излишеств не помню. Жданов, когда приходил, первым делом сверял расход продуктов. Учет был строжайший. Поэтому все эти разговоры о “праздниках живота” больше домыслы, нежели правда… Жданов был первым секретарем обкома и горкома партии осуществлявшим все политическое руководство. Я запомнил его как человека, достаточно щепетильного во всем, что касалось материальных вопросов».
Даниил Натанович Альшиц (Аль), коренной петербуржец, доктор исторических наук, выпускник, а затем профессор истфака ЛГУ, рядовой ленинградского народного ополчения в 1941 году, пишет в недавно вышедшей книге:
«…По меньшей мере смешно звучат постоянно повторяемые упреки в адрес руководителей обороны Ленинграда: ленинградцы-де голодали, а то и умирали от голода, а начальники в Смольном ели досыта, “обжирались”. Упражнения в создании сенсационных “разоблачений” на эту тему доходят порой до полного абсурда. Так, например, утверждают, что Жданов объедался сдобными булочками. Не могло такого быть. У Жданова был диабет и никаких сдобных булочек он не поедал…Мне приходилось читать и такое бредовое утверждение — будто в голодную зиму в Смольном расстреляли шесть поваров за то, что подали начальству холодные булочки. Бездарность этой выдумки достаточно очевидна. Во-первых, повара не подают булочек. Во-вторых, почему в том, что булочки успели остыть, виноваты целых шесть поваров? Все это явно бред воспаленного соответствующей тенденцией воображения».
Как вспоминала одна из двух дежурных официанток Военного совета Ленинградского фронта Анна Страхова, во второй декаде ноября 1941 года Жданов вызвал её и установил жёстко фиксированную урезанную норму расхода продуктов для всех членов военсовета Ленинградского фронта (командующему М.С. Хозину, себе, А.А. Кузнецову, Т.Ф. Штыкову, Н.В. Соловьёву). Участник боёв на Невском пятачке командир 86-й стрелковой дивизии (бывшей 4-й Ленинградской дивизия народного ополчения) полковник Андрей Матвеевич Андреев, упоминает в мемуарах как осенью 1941 г., после совещания в Смольном, видел в руках Жданова небольшой черный кисет с тесемкой, в котором член Политбюро и Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) носил полагавшейся ему пайковый хлеб – хлебная пайка выдавалась руководству несколько раз в неделю на два-три дня вперёд.
Конечно, это не были 125 грамм, полагавшихся иждивенцу в самый кризисный период блокадного снабжения, но, как видим, и пирожными с лаун-теннисом тут не пахнет.
Действительно, в период блокады высшее государственное и военное руководство Ленинграда снабжалось куда лучше, чем большинство городского населения, но без любимых разоблачителями «персиков» – здесь господа разоблачители явно экстраполируют на то время собственные нравы… Предъявлять же руководству блокадного Ленинграда претензии в лучшем снабжении – значит предъявлять такие претензии и солдатам Ленфронта, питавшимся в окопах лучше горожан, или обвинять лётчиков и подводников, что они в блокаду кормились лучше рядовых пехотинцев. В блокадном городе всё без исключения, в том числе и эта иерархия норм снабжения, подчинили целям обороны и выживания, так как разумных альтернатив тому, чтобы устоять и не сдаться, у города просто не было…
Показательный рассказ о Жданове в военном Ленинграде оставил Гаррисон Солсбери, шеф московского бюро «Нью-Йорк таймс». В феврале 1944 г. этот хваткий и дотошный американский журналист прибыл в только что освобожденный от блокады Ленинград. Как представитель союзника по антигитлеровской коалиции он посетил Смольный и иные городские объекты. Свою работу о блокаде Солсбери писал уже в 60-е гг. в США, и его книгу уж точно невозможно заподозрить в советской цензуре и агитпропе.
По словам американского журналиста, большую часть времени Жданов работал в своем кабинете в Смольном на третьем этаже:
«Здесь он работал час за часом, день за днем. От бесконечного курева обострилась давняя болезнь, – астма, он хрипел, кашлял… Глубоко запавшие, угольно-темные глаза горели; напряжение испещрило его лицо морщинами, которые резко обострились, когда он работал ночи напролет. Он редко выходил за пределы Смольного, даже погулять поблизости…
В Смольном была кухня и столовая, но почти всегда Жданов ел только в своем кабинете. Ему приносили еду на подносе, он торопливо ее проглатывал, не отрываясь от работы, или изредка часа в три утра ел по обыкновению вместе с одним-двумя главными своими помощниками… Напряжение зачастую сказывались на Жданове и других руководителях. Эти люди, и гражданские и военные, обычно работали по 18, 20 и 22 часа в сутки, спать большинству из них удавалось урывками, положив голову на стол или наскоро вздремнув в кабинете. Питались они несколько лучше остального населения. Жданов и его сподвижники, также как и фронтовые командиры, получали военный паек: 400, не более, граммов хлеба, миску мясного или рыбного супа и по возможности немного каши. К чаю давали один-два куска сахара. …Никто из высших военных или партийных руководителей не стал жертвой дистрофии. Но их физические силы были истощены. Нервы расшатаны, большинство из них страдали хроническими заболеваниями сердца или сосудистой системы. У Жданова вскоре, как и у других, проявились признаки усталости, изнеможения, нервного истощения».
Действительно, за три года блокады Жданов, не прекращая изнурительной работы, перенёс «на ногах» два инфаркта. Его одутловатое лицо больного человека через десятилетия даст повод сытым разоблачителям, не вставая с тёплых диванов, шутить и лгать о чревоугодии руководителя Ленинграда во время блокады.
Валерий Кузнецов, сын Алексея Александровича Кузнецова, второго секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), ближайшего помощника Жданова в годы войны, в 1941 г. пятилетний мальчик, ответил на вопрос корреспондентки о питании ленинградской верхушки и столовой Смольного в период блокады:
«Я обедал в той столовой и хорошо помню, как там кормили. На первое полагались постные, жиденькие щи. На второе – гречневая или пшенная каша да еще тушенка. Но настоящим лакомством был кисель. Когда же мы с папой выезжали на фронт, то нам выделяли армейский паек. Он почти не отличался от рациона в Смольном. Та же тушенка, та же каша.
– Писали, что в то время, как горожане голодали, из квартиры Кузнецовых на Кронверкской улице пахло пирожками, а Жданову на самолете доставлялись фрукты…
– Как мы питались, я уже вам рассказал. А на Кронверкскую улицу за все время блокады мы приезжали с папой всего-то пару раз. Чтобы взять деревянные детские игрушки, ими растопить печку и хоть как-то согреться, и забрать детские вещи. А насчет пирожков… Наверное, достаточно будет сказать, что у меня, как и у прочих жителей города, была зафиксирована дистрофия.
Жданов… Понимаете, меня папа часто брал с собой в дом Жданова, на Каменный остров. И если бы у него были фрукты или конфетки, он бы наверняка уж меня угостил. Но такого я не припомню».
Когда с Красовским случится диабет, он перейдёт на пирожные и апельсины.
=Arctus=
https://arctus.livejournal.com/709167.html?utm_source=twsharing&utm_medium=social
В те дни Жданову, наверняка, не раз приходилось вспоминать дни «пермской катастрофы» декабря 1918 г., когда он лихорадочно пытался организовать оборону Перми от наступающих колчаковцев – только в этот раз ситуация была куда сложнее и трагичнее, но и опыта и ресурсов было куда больше.
История блокады и борьбы за Ленинград в 1941-44 гг. может занять не один десяток книг. Трагедию блокады, вызванную стремительным наступлением агрессора, и поныне используют для создания «чёрной легенды» о Жданове. Тут истеричные обличители или злонамеренные очернители русской истории вешают на нашего героя всех собак, используя и объективных трудности и самые нелепые выдумки.
Типичный образчик такой писанины хочется даже процитировать: «За 900 дней блокады ответственность должно нести партийное руководство, и в первую очередь самый бездарный чиновник — первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) товарищ А.А.Жданов, который к героическому подвигу жителей города никакого отношения не имел. Первый секретарь блокаду «проспал»: много пил, много ел, занимался физкультурой, чтобы сбросить лишний вес, на передовую не ездил и хозяйством не занимался».
К сожалению, остаётся неизвестным, кто должен нести ответственность за столь впечатляющие умственные способности автора данной цитаты, сам автор в силу ярко выраженной мозговой альтернативности нести такую ответственность явно не может. Поэтому бесполезно задавать ему, например, вопрос об ответственности за 900 дней блокады таких одарённых личностей как Гитлер или Маннергейм – объективность и логика не в чести у тех, кто разоблачает сталинских сатрапов между бизнес-ланчем и офисом.
Очерняя Жданова, лепилы кирпичиков в «чёрную легенду» любят противопоставлять «самому бездарному чиновнику» то уполномоченного ГКО по снабжению Ленинграда Алексея Косыгина, то второго секретаря Ленинградского горкома Алексея Кузнецова. При этом очернителям и разоблачителям оказывается не под силу сделать простое логическое заключение, что именно «бездарный» Жданов и выдвинул этих людей в руководство страны и города.
Некоторые элементы «чёрной легенды» о Жданове в годы блокады мы рассмотрим ниже. Сейчас же заметим одно – с 1941 по 1945 год на Северо-западе России и в Ленинграде Андрей Александрович Жданов, фактически, играл ту же роль, что и Сталин в масштабах всей страны. Как убоги и бессмысленны утверждения, что можно выстоять и выиграть мировую войну при бездарном лидере или «вопреки» негодному главнокомандующему, так же бессмысленно отрицать роль Жданова в спасении Ленинграда. Именно Жданов осуществлял там и тогда высшее государственное руководство, именно сформированная им в довоенные годы команда управляла городом, пожалуй, в самых беспрецедентно суровых военных условиях Второй мировой войны.
Эвакуация мирных жителей из Ленинграда началась 29 июня 1941 г., задолго до того как немцы вышли на дальние подступы к Ленинграду. К сентябрю, когда гитлеровцы окончательно замкнули кольцо блокады, из города было эвакуировано, т.е. фактически спасено от смерти 700 000 человек, из них почти половина — дети. Добавим, что масштабная эвакуация городского населения проводилась и в течении всей блокады (с начала блокады до весны 1942 г. по «дороге жизни» и авиацией эвакуировано свыше полумиллиона ленинградцев).
Позднейшие претензии о том, что надо было эвакуировать в два-три раза больше, не выдерживают критики, если подходить к данному вопросу не с обличительным пафосом, а с учетом военных реалий тех дней. В первых числах сентября 1941 г. было принято решение экстренно эвакуировать из города еще миллион жителей, но уже через несколько суток блокадное кольцо замкнулось. С учетом сложившейся в те дни ситуации на фронте и тотального превосходства немцев в подвижных и танковых соединениях, обвинять в окружении Ленинграда сложно даже военное руководство. Тем более не обоснованы такие обвинения в адрес гражданских властей города.
Даже в наше мирное время эвакуация в столь сжатые сроки такого количества людей (всего, с учетом беженцев из окрестных областей, за лето первого военного года из города вывезено до миллиона) является сложнейшей задачей. Тогда же эвакуация проводилась в условиях тяжелейшей войны, когда все транспортные системы были задействованы для нужд сражающейся армии, да и само размещение миллионов беженцев в тыловых областях было непростой задачей и немалой нагрузкой для воюющей страны. Тотальная эвакуация была невозможна и в силу особого значения ленинградской промышленности для всей нашей обороны. Ленинград во второй половине 1941 г., даже после эвакуации почти сотни промышленных предприятий, производил четвертую часть основных видов вооружения, выпускавшихся тогда в СССР. Значение этой ленинградской продукции в самый критический момент войны очевидно. В дальнейшем, даже после установления блокады часть военной продукции Ленинграда – от артиллерии до радиостанций и авиационного оборудования – направлялась на другие участки советско-германского фронта. Так в конце 1941 г. в решающий момент битвы под Москвой войскам, оборонявшим столицу СССР, из Ленинграда самолетами доставлялись миномёты и автоматическое оружие.
В сентябре 1941 г., на момент установления блокады в городе находилось два с половиной миллиона человек. С учетом жителей пригородов, оборонявших город войск и Балтийского флота, в кольце блокады оказалось свыше трёх миллионов человек. В июле-августе 1941 г. предвидеть всё дальнейшее развитие событий и не допустить блокаду мог, пожалуй, только человек с машиной времени или хотя бы с атомной бомбой в кармане. Но ни в Смольном, ни в Кремле в те дни ни у кого таких артефактов не было…
К началу блокады в городе были созданы запасы продовольствия, достаточные для снабжения населения и войск в течении немногим более месяца. В июле было ещё невозможно предвидеть окружения города, тем более многомесячную осаду. Создать же всего за один август месяц в условиях идущей войны полугодовые запасы продовольствия для такого мегаполиса было просто не реально. К тому же проходившие через город и оседавшие в городе массы беженцев, формирование и передислокация войск осложняли накопление таких запасов. Городу требовалось свыше 1 000 000 килограмм муки ежедневно. Вопреки «чёрной легенде» о Бадаевских складах, после их бомбардировки немцами было потеряно 3 тысячи тонн муки из необходимых городу ежедневно 100 тысяч.
Подготовка транспортного маршрута по Ладоге началась еще до установления блокады в конце августа. Уже 12 сентября, всего через четверо суток после захвата немцами Шлиссельбурга, в город по озеру пошли первые баржи с хлебом. Можно не пересказывать всю героическую историю «Дороги жизни» – бесспорно, что эта единственная артерия для спасения города были использована руководством страны и Ленинграда по максимуму.
Осенью 1941 г. город пережил два смертельных кризиса. Первый в сентябре, когда существовала реальная угроза захвата Ленинграда, и город готовился отдать свою жизнь как можно дороже. Достаточно сказать, что на улицах было построено более 4000 дотов и дзотов, оборудовано более 20 тысяч огневых точек, а при минировании городских объектов, на случай их захвата немцами, использовано свыше 300 тон взрывчатки. Второй смертельный кризис был в ноябре, когда на Ладоге остановилось судоходство, но толщина ледового покрова ещё не позволяла начать транспортировку по льду, и продовольственное снабжение упало до минимума. В эти кризисы город выстоял, пережил и первую трагическую зиму. К весне 1942 г. уже можно было не сомневаться, что город врагу не сдастся и будет спасён.
Посмотрим, как прожил Жданов этот самый тяжелый период блокады. В сентябре 1941 г. у него, старого «сердечника», случился инфаркт, когда немцы взяли Шлиссельбург и замкнули кольцо вокруг Ленинграда. Приступ болезни сердца Жданов перенёс на ногах. Об этом свидетельствуют документы, зафиксировавшие осенью 1941 г. его многочисленные встречи, переговоры и переписку с работниками города, командующими армиями и частями Ленфронта, с представителями Москвы и верховным главнокомандующим Сталиным. Надо заметить, что в самые критические моменты германского наступления переговоры между старыми товарищами — одним в Кремле и другим в Смольном — были весьма острыми, на грани нервной ругани. Что, впрочем, психологически совершенно понятно.
Заметим, что в адресованных Жданову документах того периода Сталин прямо называет Ленинград «второй столицей нашей страны». Так что никакого «сна» у Жданова первой военной осенью не было.
В ноябре 1941 г., когда в Москве проходил знаменитый военный парад на Красной площади, Жданов выступил на собрании партактива в Смольном: «Русские люди много раз смотрели смерти в глаза, проявляя при этом непоколебимую душевную силу: они и на этот раз не дрогнут, но надо рассказать народу правду такой, какая она есть…» Тему особого значения русской нации в СССР Жданов поднимал и в довоенное время, в годы войны он не раз обращался к русской национальной гордости, не оставит он «русский вопрос» и после войны – но об этом позднее.
Начальник Главного управления продовольственного снабжения Красной Армии генерал Дмитрий Васильевич Павлов, непосредственно занимавшийся вопросами снабжения блокадного города, воспоминал о руководителе Ленинграда: «Жданов умел слушать людей и быстро реагировать на вопросы — дар, присущий немногим. Он был требователен, за упущения в работе никому не давал спуска. Но все это делалось в такой форме, что самолюбие подчиненных не задевалось. Он умел владеть собой. Даже в самые мрачные дни осады города Жданов казался бодрым, уверенным, и только близкие к нему люди иногда могли уловить его душевное волнение… Обеспечение жителей города продовольствием находилось под наблюдением Жданова, от его взгляда не ускользала ни одна важная деталь в жизни города».
Павлов, вспоминая как в декабре 1941 г. Жданов летал из осажденного Ленинграда в Москву, в ставку главного командования для доклада Сталину, приводит слова Жданова: «По окончании доклада Сталин подошел ко мне, обнял, поцеловал и выразил восхищение мужеством ленинградцев…»
Если смаковать не только сочинённую в тёплых креслах истеричную публицистику разоблачителей ужасов сталинизма, а попробовать почитать иную литературу, то становится заметно, что во множестве воспоминаний людей, занимавшихся военной экономикой и производством в блокадном городе, Жданов присутствует именно как центральный руководитель, решавший многочисленные проблемы блокадной жизни, техники и промышленности. Так, один из инженеров Военно-воздушных сил Ленинградского фронта Алексей Лаврентьевич Шепелев вспоминает:
«С каждым днем всё труднее становилось выполнять возросшие заказы авиационных частей. Требовалось организовать ремонтные работы непосредственно на аэродромах, создать в полках подвижные авиационно-ремонтные мастерские (ПАРМы).
Составив проект постановления Военного совета фронта по этому вопросу, я обсудил его с главным инженером, а затем представил командующему. Генерал-майор авиации А.А. Новиков написал на документе, что он ходатайствует перед Военным советом о принятии такого решения. Затем Александр Александрович вернул мне бумагу и сказал:
— Доложите суть дела первому члену Военного совета Андрею Александровичу Жданову. Поскольку вы инженер, вам, как говорится, и карты в руки!
Признаюсь, я немного растерялся. Ведь Андрей Александрович Жданов был не только членом Военного совета фронта, но прежде всего членом Политбюро ЦК ВКП(б), секретарем Центрального Комитета партии, первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б).
— Боюсь, что товарищ Жданов не станет со мной разговаривать, — высказал я опасение. — Ведь совсем недавно Военный совет решал вопрос о нештатных ремонтных базах. И вдруг — новое дело — ПАРМы…
— Не робейте и не теряйте времени, — ободрил меня командующий. — Андрей Александрович сейчас в кабинете, и на приеме у него пока мало народу. Генерал А. А. Новиков помолчал немного и, как бы размышляя вслух, продолжал:
— Товарищ Жданов хорошо относится к авиаторам, заботится об укреплении наших ВВС. Он знает, как дорог нам каждый отремонтированный самолет, и непременно поможет.
И вот я в приемной А.А. Жданова. Его секретарь то отвечает на телефонные звонки, то сам кого-либо вызывает.
Первый член Военного совета Ленинградского фронта принял меня довольно быстро. Здороваясь, он приветливо улыбнулся, и это как-то сразу помогло мне освободиться от скованности.
Я не раз слушал выступления А.А. Жданова на торжественных собраниях, партактивах и партийных конференциях, но наедине с ним оказался впервые. Андрей Александрович выглядел усталым, чувствовалось, что он постоянно недосыпает и не совсем здоров. Мой доклад он слушал внимательно, вопросы задавал четкие, лаконичные, иногда делал записи в блокноте.
Затем Андрей Александрович переговорил по телефону с секретарем Ленинградского горкома партии по промышленности, чтобы уточнить производственные возможности некоторых предприятий, и с командующим ВВС фронта генералом А. А. Новиковым. У товарища, отвечавшего за работу городского транспорта, он выяснил, сколько можно выделить автобусов для нужд фронта.
Видный деятель партии А.А. Жданов подошел к решению нашего вопроса с таким же глубоким пониманием, с каким относился к мероприятиям государственного масштаба. По решению Военного совета фронта нам дали 50 автобусов. Получили мы и необходимое станочное оборудование. Эти автобусы довольно быстро переоборудовали в ПАРМы. Так был решен очень важный для нас вопрос…»
И вот такие, именно деловые воспоминания о рабочих встречах с товарищем Ждановым присутствуют во множестве у работников всех отраслей блокадного города – от военных до начальников цехов на заводах города. Это деловое описание очевидцами решения Ждановым множества технических и организационных проблем обороны Ленинграда является лучшим опровержением «чёрной легенды» о «самом бездарном чиновнике», якобы «проспавшем» блокаду. Здесь добавлю, что в условиях окружения с сентября 1941 г. решением Совнаркома СССР на Ленинградский горком ВКП(б) были возложены функции всех отраслевых наркоматов. Т.е. Жданов в годы войны официально являлся «министром всех министерств», руководителем всех без исключения государственных и экономических структур в городе. Он же, как первый член Военного совета Ленфронта, был и одним из военных руководителей обороны.
В тех жесточайших условиях не забывал товарищ Жданов и вопросы войны за души и разум людей – чтобы оценить эту деятельность достаточно хотя бы бегло ознакомиться с тем, какие книги издавались в блокадном городе.
Можно еще вспомнить и такой специфический орган блокады, созданный Ленинградским горкомом ВКП(б), как «Комиссия по рассмотрению и реализации оборонных предложений и изобретений». По сути, на нужды обороны был мобилизован весь интеллект ленинградцев и рассматривались, просеивались всевозможные предложения, способные принести пользу осажденному городу. Вот где, действительно, были настоящие «инновации», без пиара.
Помимо военных задач, вопросов продовольственного снабжения и военной экономики, городским властям во главе со Ждановым пришлось решать массу самых разных проблем, жизненно важных для спасения города и его населения. Так для защиты от бомбардировок и постоянного артиллерийского обстрела в Ленинграде было сооружено свыше 4000 бомбоубежищ, способных принять 800 тысяч человек (стоит оценить эти масштабы). Наряду со снабжением продовольствием в условиях блокады стояла и нетривиальная задача предотвращения эпидемий, этих извечных и неизбежных спутников голода и городских осад. Именно по инициативе Жданова в городе были созданы специальные «бытовые отряды».
Усилиями властей Ленинграда, даже при значительном разрушении коммунального хозяйства, вспышки эпидемий были предотвращены – а ведь в осаждённом городе это могло стать опасностью не менее страшной и смертоносной, чем голод. Сейчас эту задавленную в зародыше угрозу, т.е. спасенные десятки, если не сотни тысяч жизней, когда заходит речь о блокаде, практически не вспоминают.
Зато альтернативно одарённые всех мастей любят «вспоминать» как Жданов «обжирался» в городе, умиравшем от голода. Тут в ход идут самые феерические байки, кои обильными тиражами наплодили ещё в «перестроечном» угаре. Разоблачители «сталинской тирании и большевистских преступлений» то и дело любят повторять эту развесистую клюкву уже второй десяток лет. О том, как Жданов, дабы спастись от ожирения в блокадном Ленинграде, играл в «лаун-тенис» (видимо, диванным разоблачителям очень уж нравится импортное словечко «лаун»), как ел из хрустальных ваз пирожные «буше» (ещё одно красивое слово) и как объедался персиками, специально доставленными самолётом из партизанских краёв. Безусловно, все партизанские края СССР просто утопали в развесистых персиках…
К сожалению, все эти байки, из года в год повторяемые легковесными «журналистами» и запоздалыми борцами со сталинизмом, разоблачаются только в специализированных исторических публикациях.
Впервые они были рассмотрены и опровергнуты еще в середине 90-х гг. в ряде документальных сборников по истории блокады. Увы, тиражам исторических и документальных исследований не приходиться конкурировать с жёлтой прессой. И эти набившие оскомину байки после миллионных тиражей «перестроечных» разоблачений и двадцати лет либеральной пропаганды всё ещё остаются в массовом сознании.
Вот что рассказывает в изданном в Петербурге в 1995 г. сборнике «Блокада рассекреченная» писатель и историк В.И.Демидов: «Известно, что в Смольном во время блокады вроде бы никто от голода не умер, хотя дистрофия и голодные обмороки случались и там. С другой стороны, по свидетельству сотрудников обслуги, хорошо знавших быт верхов (я опросил официантку, двух медсестёр, нескольких помощников членов военсовета, адъютантов и т.п.), Жданов отличался неприхотливостью: «каша гречневая и щи кислые — верх удовольствия». Что касается «сообщений печати», хотя мы и договорились не ввязываться в полемику с моими коллегами, — недели не хватит.
Все они рассыпаются при малейшем соприкосновении с фактами. «Корки от апельсинов» обнаружили будто бы на помойке многоквартирного дома, где якобы жительствовал Жданов (это «факт» из финского фильма «Жданов — протеже Сталина»). Но вы же знаете, Жданов жил в Ленинграде в огороженном глухим забором — вместе с «помойкой» — особняке, в блокаду свои пять-шесть, как у всех, часов сна проводил в маленькой комнате отдыха за кабинетом, крайне редко — во флигеле во дворе Смольного. И «блины» ему личный шофёр (ещё один «факт» из печати, из «Огонька») не мог возить: во флигеле жил и личный ждановский повар, принятый им ещё от С.М. Кирова, «дядя Коля» Щенников. Писали про «персики», доставлявшиеся Жданову «из партизанского края», но не уточнив: был ли зимой 1941-1942 года урожай на эти самые «персики» в псковско-новгородских лесах и куда смотрела головой отвечавшая за жизнь секретаря ЦК охрана, допуская к его столу сомнительного происхождения продукты…
Алексей Волынец
продолжение в комментах!
========================
К этому http://literaturka.livejournal.com/90349.html?view=comments
Источник
«Деликатесы» в блокадном Ленинграде: Миф о Жданове
Автор:
25 октября 2018 21:08
В блокадном Ленинграде Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А. А. Жданов объедался деликатесами, в роли которых фигурируют обычно персики или пирожные буше, очевидно недоступные обычным блокадникам. Миф используется для «иллюстрации» привелигированного положения советских руководителей (на примере Председателя Верховного Совета РСФСР) даже в самые суровые дни блокады и наличия у них беспрецедентных льгот по сравнению с обычными гражданам
Источник:
Примеры использования
«…руководивший блокадным Ленинградом Жданов, со своей челядью наедали на персиках, буженине и черной икре вполне поварской упитанности рожи среди массами умирающего от голода населения» [Магкаев Р.П. «Пустоватые щи и мелковатые бриллианты»]
«Ну, мы, конечно, знаем, что Жданов, который возглавлял Ленинград, что он был жуткая сволочь, что ему персики возили свежие на самолетах. Вот, ему-то как раз возили, ему-то как раз возили на самолетах» [Юлия Латынина, передача Код доступа, «Эхо Москвы», эфир 25.06.2011]
«Был у Жданова по делам водоснабжения. Еле пришел, шатался от голода… Шла весна 1942 года. Если бы я увидел там много хлеба и даже колбасу, я бы не удивился. Но там в вазе лежали пирожные буше» [Юлия Кантор «На всю оставшуюся жизнь нам хватит горечи и славы…» Известия от 26 января 2004]
«Согласно такой логике в Питере непременно надо вывесить [портреты] тов. Жданова, который исправно кушал свежие фрукты и овощи, доставляемые ему самолетами в течение всей блокады» [Георгий Бовт, Сталин: личность и месседж, Известия, 4 марта 2010]
«Жданов (тот самый, который во время блокады ел икру, ананасы и персики в умирающем с голоду Ленинграде)» [А. Минкин Полный пензец, МК № 25694 от 16 июля 2011 г.]
Действительность
Как водится, никаких достоверных свидетельств об «обжирании» Жданова деликатесами разоблачители не приводят. Самим же современникам Жданова эта картина представлялась крайне сомнительной.
Серго Берия в «Мой отец — Лаврентий Берия» писал:
«Скажем, при всей моей антипатии к Жданову, не могу принять на веру разговоры о том, как в Смольном в дни блокады устраивали пиры. Не было этого. И говорю так не в оправдание Жданова или кого-то другого из руководителей осажденного Ленинграда. Беда в том, что зачастую мы исходим сегодня из нынешних понятий. А тогда все, поверьте, было строже. И дело не в Жданове. Попробовал бы он позволить себе нечто подобное…
Что скрывать, армейский паек — не блокадная пайка. Но — паек. Не больше. А все эти экзотические фрукты, благородные вина на белоснежных скатертях — выдумка чистой воды. И не следует, видимо, приписывать Жданову лишние грехи — своих у него было предостаточно…»
Дмитрий Коменденко в «Мифы Ленинградской блокады» приводит в своей статье о блокаде Ленинграда обзор данных о быте высшего руководства, в том числе Жданова:
«Сохранилось достаточное количество свидетелей, чтобы утверждать, что никакими особыми излишествами в быту (и, в частности, в питании) А. А. Жданов не отличался. Уже упоминавшийся В. И. Демидов опросил в конце 1980-х гг. ряд сотрудников Смольного (официантку, двух медсестёр, нескольких помощников членов военсовета, адъютантов и т. п.), все они отмечали неприхотливость Жданова.»
Источник:
Как вспоминала одна из двух дежурных официанток Военного совета фронта А. А. Страхова (Хомякова), во второй декаде ноября 1941 года Жданов вызвал её и установил жёстко фиксированную урезанную норму расхода продуктов для всех членов военсовета (командующему М. С. Хозину, себе, А. А. Кузнецову, Т. Ф. Штыкову, Н. В. Соловьёву):
«Теперь будет так… Чуток гречневой каши, щи кислые, которые варил ему дядя Коля (его личный повар – Авт.), – верх всякого удовольствия!..»
Оператор располагавшегося в Смольном центрального узла связи М. Х. Нейштадт вспоминал:
«Честно скажу, никаких банкетов я не видел. Один раз при мне, как и при других связистах, верхушка отмечала 7 ноября всю ночь напролёт. Были там и главком артиллерии Воронов, и расстрелянный впоследствии секретарь горкома Кузнецов. К ним в комнату мимо нас носили тарелки с бутербродами. Солдат никто не угощал, да мы и не были в обиде… Но каких-то там излишеств не помню. Жданов, когда приходил, первым делом сверял расход продуктов. Учёт был строжайший. Поэтому все эти разговоры о «праздниках живота» больше домыслы, нежели правда.. Жданов был первым секретарём обкома и горкома партии, осуществлявшим всё политическое руководство. Я запомнил его как человека, достаточно щепетильного во всём, что касалось материальных вопросов.»
Источник:
Следует помнить, что у Жданова был диабет, и приписываемая ему диета на деле означала бы смертный приговор [Даниил Аль. Шаги истории России из прошлого в будущее. – СПб.: Наука, 2007. – 368 с.]. Разумеется, паёк руководящих работников отличался в лучшую сторону от пайков ряда других категорий населения, но приписываемых Жданову излишеств он не включал:
…Жданов вернулся с небольшим черным мешочком, затянутым тесемкой. Точно такой же мешочек я увидел в руках Ворошилова. «Что они в них хранят?» — разобрало меня любопытство. В столовой все выяснилось. В Ленинграде на все продукты питания была введена жесткая карточная система. В черных мешочках Жданов и Ворошилов хранили выданные им на несколько дней вперед хлеб и галеты. [Генерал-полковник А.М. Андреев, «От первого мгновения до последнего», Москва. Военное издательство 1984, стр.31]
Источник:
Дневник Рибковского
Обратим внимание на то, что при характеристике питания партийного руководства Ленинграда, вне связи с Ждановым лично, также часто допускаются определенные передержки. Речь идёт, например, о часто цитируемом дневнике Рибковского, где он описывает свое пребывание в партийном санатории весной 1942 г., описывая питание как очень неплохое [Цит. Н. Н. Козлова Сцены из жизни «освобожденного работника» / Социологические исследования, № 2, февраль 1998, ст. 111].
Следует помнить, что в том источнике речь идёт о марте 1942 года, т.е. периоде после запуска железнодорожной ветки от Войбокало до Кабоны, для которого характерно завершение продовольственного кризиса и возвращение уровня питания к допустимым нормам [Д. В. Павлов Ленинград в блокаде. М.: Военное изд-во МО СССР, 1958.]. «Сверхсмертность» в это время имела место только из-за последствий голода, для борьбы с которыми наиболее истощенных ленинградцев направляли в специальные лечебные учреждения (стационары), созданные при многих предприятиях и фабриках зимой 1941/1942:
Дзенискевич А. Р., Ковальчук В. М., Соболев Г. Л., Цамутали А. Н., Шишкин В.А. Непокоренный Ленинград. Краткий очерк истории города в период Великой Отечественной войны. — Ленинград: Наука, 1970. С. 161.]
По решению Городского комитета партии и Военного совета Ленинградского фронта на многих предприятиях и при районных поликлиниках зимой 1941/42 г. были открыты специальные лечебные учреждения (стационары) для наиболее истощенных жителей. В январе 1942 г. в гостинице «Астория» был открыт стационар на 200 коек для ослабевших от голода работников науки и культуры. Зимой и весной 1942 г. в 109 стационарах города, поправили свое здоровье 63 740 ленинградцев, главным образом рабочие фабрик и заводов
[Н. А. Манаков. В кольце блокады. Л., 1961, стр. 108.]
Рибковский до устройства на работу в горком в декабре был безработным и получал наименьший «иждивенческий» паек, в результате он был сильно истощён, поэтому 2 марта 1942 года был отправлен на семь дней в лечебное учреждение для сильно истощенных людей. Питание в этом стационаре соответствовало госпитальным либо санаторным нормам, действовавшим в тот период.
В дневнике он честно пишет:
Товарищи рассказывают, что районные стационары нисколько не уступают горкомовскому стационару, а на некоторых предприятиях есть такие стационары, перед которыми наш стационар бледнеет
Таким образом, часто цитируемые записи из данного источника говорят не о привилегиях партийной номенклатуры, а об успешном восстановлении социальной инфраструктуры весной 1942 г.
Источник:
Ромовые бабы» a.k.a. «Венские пирожные»
В 2014 выходит книга Даниила Гранина «Человек не отсюда», в которой разбирается история фотографий «ромовых баб». Говорится, что в петербургском архиве ЦГАКФФД имеются оригиналы этих снимков. Военный историк Юрий Лебедев отмечает, что подпись и «Архивная карточка на фотоснимок составлена была 3 октября 1974 года». На основе пропагандистских фотографий работника ТАСС, который, возможно, пытался показать, что «положение в Ленинграде не такое страшное», современные публицисты делают предположения, что, например, эти пирожные пеклись каждый день (а не, скажем, к празднованию Нового года). Ими предполагается, что пирожные изготавливались не по «упрощённому» рецепту, а по самому щедрому, с обилием ликёра, рома и изюма. Доказательств этим предположениям, разумеется, нет.
Тем не менее, конечно, «литерным пайком» действительно пользовались лица на уровне членов-корреспондентов Академии наук, известные писатели типа Всеволода Вишневского, военные и партийные деятели высокого ранга, ответственные работники Смольного.
Уполномоченный ГКО по обеспечению продовольствием г. Ленинграда и Ленинградского фронта, Дмитрий Васильевич Павлов, в своей работе «Ленинград в блокаде» привёл ряд наинтереснейших таблиц. Например, распределение продовольствия (август-декабрь 1941 года).
Источник:
Распределение сахара и кондитерских изделий (август-декабрь 1941)
Также он добавляет: Сахар и кондитерские изделия население получало без задержки в установленных размерах. Обращает на себя внимание тот факт, что с начала блокады до января 1942 года сахар в Ленинград не завозился. Запасов сахара на 10 сентября было на 60 суток, а прожили с этими запасами более 110 дней. Это объясняется тем, что расход сахара по всем другим назначениям (производство мороженого, фруктовых вод и т. д.) прекратили, кроме того, уменьшили отпуск сахара для нужд общественного питания. Это и дало возможность обеспечить выдачу сахара и кондитерских товаров всему населению по карточкам в течение более длительного периода времени.
Источник:
Фото: А. А. Михайлов, 12.12.1941, ТАСС
Американский журналист отмечает аскетизм советского руководства
В годы войны и первые послевоенный годы в Москве постоянным корреспондентом одной из ведущих американских газет «Нью-Йорк таймс» работал Гаррисон Солсбери (Harrison Salisbury). По своим убеждениям он был ярый антисоветчик и писал о Советском Союзе крайне неприязненно. Он был журналистом, но одновременно и историком. Именно как историк является автором фундаментального труда «900 дней. Блокада Ленинграда» (The 900 days. The Siege of Leningrad) (1969, переведён на русский в 1996). Эта книга считается на Западе одним из главных исследований событий блокады Ленинграда. Ее достоинство в том, что наряду с критическим взглядом историка на происходившее в те годы в Москве и Ленинграде, это взгляд журналиста, который не по документам, а своими глазами наблюдал и описывал происходившее.
Первый раз он приехал в Ленинград в феврале 1944 года сразу после окончательного прорыва блокады, встречался с простыми людьми и военачальниками, партийными руководителями и руководителями предприятий. В тоже время он несколько раз бывал в Смольном, встречался с партийным и хозяйственным руководством северной столицы. Он собрал за те дни огромный материал, и именно этот материал стал главным для его книги «900 дней». Книга была запрещена в СССР, поскольку содержала, например, упоминание случаев людоедства в осажденном городе [Виктор Алкснис, «Про блокаду Лениграда нужно снимать честное кино. А не рассказывать басни о «зажравшихся коммуняках»»].
Январь 1944 года — блокада прорвана, постепенно жизнь налаживается, положение со снабжением Ленинграда стабилизировалось.
Источник:
Вот как в своей книге Гаррисон Солсбери описывает Андрея Жданова и обстановку в Смольном в те дни. По словам американского журналиста, большую часть времени Жданов работал в своем кабинете в Смольном на третьем этаже:
«Здесь он работал час за часом, день за днём. От бесконечного курева обострилась давняя болезнь, — астма, он хрипел, кашлял… Глубоко запавшие, угольно-темные глаза горели; напряжение испещрило его лицо морщинами, которые резко обострились, когда он работал ночи напролет. Он редко выходил за пределы Смольного, даже погулять поблизости… В Смольном была кухня и столовая, но почти всегда Жданов ел только в своем кабинете. Ему приносили еду на подносе, он торопливо ее проглатывал, не отрываясь от работы, или изредка часа в три утра ел по обыкновению вместе с одним-двумя главными своими помощниками… Напряжение зачастую сказывалось на Жданове и других руководителях. Эти люди, и гражданские и военные, обычно работали по 18, 20 и 22 часа в сутки, спать большинству из них удавалось урывками, положив голову на стол или наскоро вздремнув в кабинете. Питались они несколько лучше остального населения. Жданов и его сподвижники, также как и фронтовые командиры, получали военный паек: 400, не более, граммов хлеба, миску мясного или рыбного супа и по возможности немного каши. К чаю давали один-два куска сахара. …Никто из высших военных или партийных руководителей не стал жертвой дистрофии. Но их физические силы были истощены. Нервы расшатаны, большинство из них страдали хроническими заболеваниями сердца или сосудистой системы. У Жданова вскоре, как и у других, проявились признаки усталости, изнеможения, нервного истощения.»
Источник:
Руководители обороны Ленинграда — Л. А. Говоров и А. А. Жданов. 1942 г.
P.S.: Статья подготовлена преимущественно на основе материалов, предоставляемых http://wiki.istmat.info, а также читателей и комментаторов. Дальнейшее обсуждение и последующее опровержение расхожих мифов поможет нам глубже окунуться в трагическую историю блокады Ленинграда фашистскими захватчиками.
Источник:
Еще крутые истории!
Новости партнёров
реклама