Политика советского руководства в данный период в отношении деревни

Политика в отношении деревни

Основным донором военного производства
продолжало оставаться сельское хозяйство,
невзирая на то положение, которое здесь
сложилось. Во время войны практически
прекратились поставки сельскохозяйственной
техники, погибло большое количество
лошадей. Число трудоспособных колхозников
за годы войны уменьшилось на 6,8 млн
человек. Символом послевоенной деревни
продолжала оставаться женщина, пашущая
на корове или впрягшаяся сама. Фактически
была уничтожена материальная база
колхозно-совхозного строя— главный
аргумент за коллективизацию и
социалистическое сельское хозяйство.

В годы войны оказавшееся на оккупированной
территории население вынуждено было
выживать самостоятельно. Единственным
средством выживания стало личное
подсобное хозяйство, которое существенно
увеличилось в результате распаханных
неудобий — оврагов, кюветов дорог,
лесных опушек и т.п. Ослабление
государственного давления привело к
новому соотношению между общественным
и личным подсобным хозяйством в пользу
последнего. После освобождения от
оккупации местное начальство смотрело
на такое использование государственной
земли “сквозь пальцы”, да и высшему
руководству было не до того.

С 1945 г. ситуация коренным образом
изменилась: государство стремилось
вернуть прежние позиции на селе, что
напрямую связывалось с восстановлением
колхозного строя. По сути в стране
началась вторая коллективизация.
Административное давление на деревню
должен был осуществлять специально
созданный Совет по делам колхозов во
главе с членом Политбюро А. Андреевым.
Для проведения партийной линии из центра
на село направлялись облеченные
полномочиями контролеры. Совет руководил
также принудительной коллективизацией
в Прибалтике, на Западной Украине и в
Молдавии, где к 1950 г. было загнано в
колхозы около 90% населения, а кулачество
ликвидировано. Механизм ликвидации
кулачества в целом был тем же, что и в
1930-е годы — лишение средств производства,
конфискация имущества в пользу колхозов,
выселение кулаков целыми семьями. Это
вызвало открытое сопротивление,
принимавшее в большинстве случаев
националистическую окраску. Только из
Прибалтики в 1945—1949 гг. на спецпоселение
было отправлено около 143 тыс. человек.

Поставленные под политический контроль
колхозы были призваны нанести удар по
личному подсобному хозяйству и выкачать
из деревни как можно больше сельхозпродукции.
Для руководства посевной и уборочной
на село направлялось большое количество
уполномоченных. Так, только в одном
Ивановском районе Амурской области в
1948 г. на 31 колхоз приходилось 80
уполномоченных, в числе которых было
23 представителя от райкома, 18 от обкома
и 39 от крайкома ВКП(б).

В 1940 г. был введен погектарный принцип
сдачи обязательных поставок государству,
который распространялся на продукцию
растениеводства и животноводства.
Поэтому объем плановых поставок был
приведен в соответствие с размерами
пашни, а прочие факторы — наличие
техники, горюче-смазочных материалов,
семян в расчеты не принимались. В
послевоенной деревне из-за сокращения
населения, нехватки техники и семян
крестьяне могли засеять только половину
угодий, а сдать государству должны были
из расчета всей записанной за колхозом
пашни. Кроме того, плановые обязательные
госпоставки проводились по фиксированным
ценам — существенно ниже себестоимости
сельхозпродукции. Так, в 1950 г. себестоимость
зерна в 6 раз превышала его среднюю
расчетную цену по госпоставкам. Кроме
того, около половины собранной продукции
уходило работникам МТС на условиях
натуральной оплаты.

Другим средством “выкачивания” ресурсов
из деревни стала налоговая политика.
По данным ЦСУ труд в колхозе по “трудодням”
в 1952 г. давал только 20% дохода сельского
труженика. Основным источником оставалось
личное подсобное хозяйство, на которое
и приходился основной налоговый гнет.
Произведенная здесь продукция облагалась
налогом в форме обязательных поставок
государству. С каждого хозяйства в год
требовалось сдать около 40 кг мяса, от
50 до 100 штук яиц, около 300 л молока. Цены
на такую продукцию были просто
грабительскими: мясо закупалось в 79 раз
дешевле розничной цены, а молоко в 11
раз. Кроме натурального крестьянское
хозяйство облагалось еще и денежным
налогом, который вырос с 1940 г. по 1950 г. в
4,6 раза. Однако вопреки этим мерам личное
хозяйство успешно конкурировало с
совхозами: приусадебные хозяйства
давали 51% всего валового производства
сельхозпродукции, в том числе 62% продукции
животноводства. В центральной России
его продуктивность была еще выше: в 1950
г. в личных хозяйствах Тульской области
было произведено 75% мяса, 80% молока, 85%
яиц. Урожайность в подсобных хозяйствах
была в среднем в 2—4 раза выше, а
продуктивность скота в 2—3 раза выше,
чем в совхозах и колхозах. Почти в
двадцатилетнем споре между общественным
производством и личным подсобным
хозяйством последнее явно одерживало
верх.

Налицо был кризис колхозного строя,
выражавшийся прежде всего в резком
падении производительности труда.
Это вызвало принятие очередной серии
репрессивных мер летом — осенью 1946 г.,
направленных на “обеспечение сохранности
хлеба, недопущения его разбазаривания,
хищения и порчи”. Принятые постановления
стали сигналом для репрессий против
председателей колхозов, бригадиров,
заведующих фермами, с которыми колхозники
прожили всю войну. В 1945 г. было осуждено
5757 председателей колхозов, а в 1946 г. —
9511. Но и это не помогло поднять
производительность труда в сельском
хозяйстве.

Новой “панацеей от всех бед” на селе
в начале 1950-х годов стало административное
укрупнение колхозов, призванное усилить
политический и экономический контроль
над ними. Логика была приблизительно
такая: мелкие, разбросанные на большой
территории колхозы, с дефицитом рабочей
силы, трудно поддаются партийному
влиянию, следствием чего и является
такая низкая производительность труда.
Кампания проводилась ударными темпами:
с 1950 по 1952 г. число колхозов сократилось
в 2,6 раза (с 252 до 94 тыс.). В результате
этой “красногвардейской атаки” на
колхозы существенно выросла площадь
пахотных угодий, от которой рассчитывались
государственные плановые задания.
Многие деревени именно тогда были
объявлены “неперспективными”, а их
жители подлежали сселению. При ужасающих
последствиях этих мер для сельского
социума ожидаемого увеличения
сельскохозяйственной продукции не
произошло: в 1951 г. производство зерна
составляло 82%, льна — 55%, картофеля —
77% от уровня 1940 г.

Содержание:

Введение

«Земельный вопрос» для России существовал всегда, со времен Средневековья, но никогда он не стоял так остро, как в двадцатом веке. Четыре раза пытались его решить, и всегда по-разному. Столыпинская реформа предусматривала создание класса «сильного крестьянства» и сырьевого земледелия, в 1917 году просто всё взяли и поделили по уравнительному принципу, в 1930-е гг. землю «огусударствили», а в 1990-х годах попыталась вернуться к началу века. Из этого ряда коллективизация выделяется своей разрушительностью прежних основ и глубиной преобразований. Интерес к коллективизации резко возрастает с каждым значительным поворотом нашей общественной жизни. Так было после XX съезда КПСС, когда историки развернули большую и довольно успешную работу по изучению этой глубочайшей революции в жизни основного населения страны. Кроме того, построенное в то время еще оказывает свое решающее влияние на нашу современную жизнь, современную российскую экономику, политику и культуру. Сегодня коллективизация предстает как явление исключительно противоречивое и неоднозначное. Сегодня результаты пути известны, и можно судить не только о субъективных намерениях, но и об объективных последствиях, а главное — об экономической цене и социальных затратах коллективизации. Эта тема актуальна в наши дни, так как российское сельское хозяйство сегодня зашло в тупик и находится в большом упадке. И как раз сейчас важно проследить развитие сельского хозяйства таким образом, чтобы не повторились ошибки прошлых лет и советской системы хозяйствования. В связи с этим рассматривается проблема ошибок прошлых лет, это важно учитывать.

Историография

По проблемам коллективизации и раскулачивания было написано довольно большое количество работ, которые с учетом времени их появления можно выделить в три периода.

Первый период охватывает 1920-1930 годы. Первичное внимание исследователей в этот период привлекли такие проблемы: изменение социальной структуры крестьянства, аграрная политика советского государства, формирование союза рабочего класса и крестьянства, проведение массовой коллективизации. Обострение классовой борьбы в деревне объяснялось лишь сопротивлением кулака. Несмотря на идеологические установки, эта работа содержит ценный фактический материал-данные переписи населения и опросов, проводившихся в колхозах и совхозах.

Созданная в этот период историческая литература была пропагандистской, а отношения между крестьянством и государством рассматривались в контексте проблемы классовой борьбы.

В 1940-е годы вышел ряд книг и брошюр, раскрывающих итоги победы колхоза, показывающих развитие социалистического соревнования в сельском хозяйстве. Затем война на некоторое время прервала изучение историками проблем социалистического переустройства деревни, которое возобновилось в конце 1940-х-начале 1950-х годов.

После XX съезда КПСС начался второй период в изучении советской деревни (конец 1950-х — начало 1980-х годов), обусловленный масштабами научных исследований. Появляются произведения, авторы которых пытались преодолеть субъективизм, хотя критика террора сосредоточивалась только на отдельных эпизодах. Процесс коллективизации рассматривался положительно, а политика советского правительства по отношению к зажиточным крестьянам в целом была признана оправданной.

Существуют монографии, в которых рассматриваются вопросы социалистической реконструкции сельского хозяйства, как по всей стране, так и по отдельным регионам. В работах Н.Я. Гущина, Дубровский С.М., Залесский М.Я. раскрываются особенности этапов коллективизации в СССР причины сопротивления крестьянства, а также поднимается проблема изменения социального положения крестьян в период социалистической трансформации.

В целом этому периоду присущи определенные идеологические рамки, отсутствие необходимых источников, но в то же время расширяется тема исследований по проблемам социалистического переустройства деревни.

Третий период охватывает конец 1980-х-начало 2000-х годов, когда был пересмотрен ряд прежних, традиционных догм и созданы предпосылки для критического переосмысления исторического опыта.

Использование новых источников способствовало более объективному освещению проблем коллективизации и раскулачивания. К числу таких работ следует отнести исследования Н.Л. Рогалиной «Коллективизация: уроки пройденного пути» и Марьяновский В.А. «Советская экономика и кооперация — несостоявшийся альянс». И.Е. Зеленин в своем труде «Сталинская революция сверху после «великого перелома», используя рассекреченные архивы, восстанавливает причины и ход кровавых репрессий 1937 г., затронувшие все слои населения, в том числе крестьянство.

Был пересмотрен ряд вопросов, в том числе причины коллективизации. Современные историки В.П. Данилов, Н.А. Ивницкий, И.Е. Зеленин видят в экономическом кризисе страны («ножницы цен», «кризис сбыта», клеи кризисов). Политика раскулачивания рассматривается ими не как вынужденный ответ на ожесточенную борьбу кулаков, а как сознательная, спланированная и организованная акция по решению зерновой проблемы и уничтожению Кулаков.

Новые представления о коллективизации в СССР отражены в статьях российских историков — Кабанова В.В., Солопова А.Н., Чемоданова И.В. и др.  В них в ходе коллективизации прослеживается постепенное, причем все изложенные сведения, основанные на архивных данных. Кроме того, затрагиваются отдельные проблемы коллективизации, в том числе условия жизни «лишенцев», методы борьбы с кулаками, а также формы крестьянского сопротивления.

Важно отметить, что вопросы коллективизации и раскулачивания в настоящее время занимают не только российских историков, но и зарубежных исследователей. В работах Д. Боффа, Ш. Фицпатрика, Верта Н. используется конкретный исторический материал о коллективизации, раскулачивании, спецпереселенцах, который был взят из архивов Москвы, Украины, Урала, Сибири и других регионов. В связи с этим работы С. Фицпатрика, где она уделяет большое внимание «сталинскому периоду развития России», входя в большое количество открытых источников ОГПУ. Основываясь на различных источниках, автор оценивает государственную политику по отношению к зажиточным крестьянам как насильственную и преступную, тем самым отражая западный взгляд на события в Советской России в 1920-1930-е годы.

При написании курсовой работы использовалась также общеисторическая и учебная литература, в которой можно найти общую характеристику процессов, происходивших в СССР в период коллективизации, важных при построении целостной картины смысла события в жизни страны.

Анализ изучаемой литературы позволяет сделать вывод, что процесс коллективизации в СССР на протяжении десятилетий был предметом исследований историков.

Источники исследования. Для написания дипломной работы использовалась большая исходная база. Наиболее ценными являются первые два тома «трагедии советской деревни. Четвертый том «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК», содержащий документы о проведении коллективизации в СССР, и двенадцатый том «сочинений» Сталина, содержащий важные в нашем исследовании его статьи «Год великого перелома» и «Головокружение от успехов».Целью моей работы будет рассмотрение вопроса о непрерывной коллективизации в стране в тридцатые годы и прежде всего о допущенных в данном случае просчетах и перегибах.

Объектом исследования является процесс коллективизации в СССР, а предметом является специфика коллективизации в СССР и ее последствия для крестьянства.

Нижняя граница определяется условиями коллективизации, связанными с кооперацией сельского хозяйства, а верхняя граница определяется временем завершения коллективизации в СССР.

Предпосылки и начало коллективизации

В середине 20-х годов на основе НЭПа после сильнейшего опустошения сельское хозяйство было в значительной степени восстановлено. В то же время в ходе реализации кооперативного плана в стране сложилась мощная система аграрного сотрудничества. К 1927 году она объединила треть крестьянских хозяйств (8 млн. крестьянско-фермерских хозяйств от 24 млн). Вместе с другими видами кооперации, следовательно, более двух третей товарооборота между городом и деревней мог., обеспечивая тем самым прочную экономическую связь между сельхозугодий фермерских хозяйств и промышленности.

Однако во второй половине 20-х годов проявилась задержка развития сельского хозяйства от развития промышленности. Возникшее противоречие может стать тормозом развития страны. Поэтому преобразование сельского хозяйства стало одной из непосредственных задач аграрной политики руководства страны.

Идея коллективного земледелия как основы социальной справедливости, свободы и равенства, уничтожения эксплуатации человека человеком родилась в далеком прошлом. В нем всегда обнаруживался протест трудящихся против разделения общества на богатых и бедных, угнетателей и угнетенных. Мечта о свободе и равенстве всех людей давно связана с общим трудом на общей почве. Идея коллективного земледелия изначально была в системе утопического социализма, прежде всего в проектах Шарля Фурье и Роберта Оуэна, а затем в программах основателей русского крестьянского социализма Герцена, Чернышевского и их последователей. Ярым сторонником и сторонником коллективного, художественного земледелия был, например, выдающийся русский ученый, публицист Ан Энгельгардт, создавший образцовое сельское хозяйство в Смоленской области (впоследствии экспериментальную станцию).  Он был убежден, что будущее принадлежит предприятиям из тех людей, которые обрабатывают свою землю сами и не в одиночку, каждый сам за себя, но и совместно будут эксплуатировать.

Коллективизация сельского хозяйства была продиктована объективной необходимостью радикального изменения производственных отношений в деревне. Нельзя было строить социализм на двух различных социально-экономических основах-на основе передовой социалистической промышленности, с одной стороны, и мелкого крестьянского хозяйства-с другой. В то время как социалистическая промышленность стремительно развивалась, в мелком крестьянском хозяйстве не всегда осуществлялось даже простое воспроизводство. Для достижения победы социализма требовалась социалистическая перестройка сельского хозяйства.

Съезд ВККП (1927) по определению экономической политики был кратким. Выступления членов партии свидетельствовали о глубоких расхождениях: Сталин и Молотов были особенно враждебны к «капиталистам»-кулакам, в то время как Рыков и Бухарин предупреждали делегатов съезда об опасности слишком активной «перекачки» средств из сельского хозяйства в промышленность. И тем не менее все они сформулировали только общие задачи. Конгресс не принял конкретной программы. Казалось, что будущее НЭП еще впереди.

Между тем, как только съезд закончится, власти столкнутся с серьезным кризисом хлебобулочных изделий. В ноябре поставки сельхозпродукции государству резко сократились, а в декабре положение стало просто катастрофическим. Партия была застигнута врасплох. Уже в октябре Сталин публично говорил о «отличном отношении» к крестьянству. В январе 1928 года надо было смотреть правде в глаза: несмотря на хороший урожай, крестьяне доставили только 300 миллионов пудов зерна (вместо 430 миллионов, как в прошлом году). Экспортировать было нечего. Страна была без необходимой для индустриализации валюты. Кроме того, продовольственное снабжение городов оказалось под угрозой.

Более низкие закупочные цены, высокие цены и нехватка промышленных товаров, снижение налогов для беднейших крестьян (что вы избавлены от необходимости продавать излишки), неразбериха на пунктах поставки зерна, слухи о войне в деревне использованный, чтобы объяснить все это вскоре позволило Сталину, что страна является «крестьянского восстания».

Чтобы покончить с ситуацией, Сталин и его сторонники в Политбюро решили прибегнуть к срочным мерам, напоминающим продразверстку времен Гражданской войны. Сам Сталин уехал в Сибирь. Другие гиды (Андреев, Шверник, Микоян, Постышев, Косиор) путешествовали по основным зерновым регионам (Поволжье, Урал, Северный Кавказ).Партия направила в деревню уполномоченный «» и «рабочие группы» (30 тыс. коммунистов были мобилизованы). Поручено было провести чистку в неблагонадежных и непокорных, создать на месте «тройки», в которой надо найти скрытые излишки, обратиться за помощью к бедным (с 25% зерна, выздоравливающим от более зажиточных крестьян) и по статье 107 Уголовного кодекса, согласно которой любое действие, «повышение цен», карается лишением свободы на срок до трех лет. Рынки стали закрываться, что не ударило по зажиточному крестьянину, так как большая часть зерна на продажу, конечно, была не только у «кулаков», но и у середняков. Отступление от излишков и репрессий усугубило кризис. Конечно же, официальными властями зерна собрали лишь не намного меньше, чем в 1927 году, но в следующем году фермеры сократили посевные площади.

Пищевой кризис зимы 1927/28 г. сыграл решающую роль в последующем: Сталин сделал ряд выводов (изложены во многих его выступлениях в мае — июне 1928) о необходимости фокус кооперации, ранее горячо вещи Ленина, на создание «опор социализма» в деревне — колхозов-гигантов и машины-тракторных станций ввиду значительных возможностей этих «опор» для производства сельскохозяйственной продукции для продажи на рынке предполагалось, что они дадут государству 250 млн. треть бы фактической потребности отраслей снабжения важнейших промышленных и армии, а также обеспечить внутреннем и внешнем рынке и достичь заставить крестьян продавать излишки государству. Начиная с 1927 года стала система «контрактации» (договор, предусматривающий, что в обмен на продукты, излишками фермеры поставляют государству, получить от него необходимую технику), государство предотвратило более эффективного контроля имеющихся продуктов. Летом 1928 года Сталин уже не верил в НЭП, но еще не окончательно пришел к идее всеобщей коллективизации. По плану дальнейшего развития народного хозяйства (на короткий период времени: от трех до четырех лет) должен существовать частный сектор в будущем.

Аграрные показатели 1928/29 года были катастрофическими. Несмотря на ряд репрессивных мер в отношении не только зажиточных крестьян, но прежде всего средних (штрафы и тюрьмы в случае отказа продавать продукты государству по покупным ценам в три раза меньше рыночных), зимой 1928/29 года страна получала меньше хлеба, чем год назад. Обстановка в деревне стала крайне напряженной: печать зафиксировала около тысячи случаев «применения силы» против «чиновников». Поголовье скота уменьшилось. В феврале 1929 года в городах снова появились продовольственные карточки, которые были отменены после окончания Гражданской войны. Нехватка продовольствия стала всеобщей, когда власти закрыли большинство частных магазинов и ремесленных предприятий, квалифицированных как «капиталистические предприятия». Увеличение стоимости сельскохозяйственной продукции привело к общему повышению цен, что сказалось на покупательной способности населения, занятого производством. В глазах большинства вождей, и прежде всего Сталина, сельское хозяйство отвечало за экономические трудности еще и потому, что показатели роста в промышленности были вполне удовлетворительными.Тщательное изучение статистики показывает, однако, что все качественные характеристики: производительность труда, себестоимость, качество продукции — шли вниз. Это тревожное явление свидетельствовало о том, что процесс индустриализации сопровождался невероятной тратой человеческих и материальных ресурсов. Это привело к снижению уровня жизни, неожиданной нехватке рабочей силы и неуравновешенности бюджета по отношению к расходам.

Пик коллективизации

Год «Великого перелома»

Видимое отставание сельского хозяйства от промышленности позволило Сталину объявить аграрный сектор главным и единственным виновником кризиса. Эту идею он развивал, в частности, на пленуме ЦК в апреле 1929 года. сельскому хозяйству должен быть полностью реорганизован, чтобы достичь роста промышленного сектора. По мнению Сталина, трансформация должна быть более радикальной, чем у пятилетнего плана, разработанного XVI в. Партийной конференции, а затем и от п съезд советов (апрель — май 1929 г.) был утвержден. При всей своей смелости — вариант VSNCh инвестиций в четыре раза увеличить по сравнению с периодом 1924-1928 годы, добиться за пять лет роста промышленного производства на 135%, а национального дохода на 82%, и что привело к его окончательной победе над более скромным вариантом Госплана, — пятилетний план, тем не менее, был основан на сохранении преобладающего частного сектора, сосуществующего с ограниченным, но мощным сектором в государственной и коллективной сферах, его авторы рассчитывали на развитие спонтанного кооперативного движения и на систему договоров между кооперативами и союзами фермеров. Наконец, план с 1933 по 1934 вышел. около 20% крестьянских хозяйств передаются в кооперативы для общего земельного заказа, в которых общество относится исключительно к посевным площадям, обслуживаемым «Т столпами», без отмены частной собственности и без коллективного владения скотом. Постепенная и ограниченная коллективизация должна строиться исключительно на добровольном принципе, доставить с учетом реальной возможности государства, оборудование и специалисты.

По мнению Сталина, критическое положение на сельскохозяйственном фронте, приведшее к провалу последней хлебной кампании, было вызвано действиями кулаков и других вражеских сил, стремившихся «подорвать советский строй». Выбор был прост:»либо деревенские капиталисты, либо колхозы». Речь шла теперь не о реализации своего плана, но в гонке со временем.

Только что принятый план подвергся многочисленным корректировкам по совершенствованию, особенно в области коллективизации. Первоначально предполагалось, что к концу пятилетки будет обобществлено 5 миллионов крестьянских хозяйств. В июне коллектив центра объявило необходимость четверок 8 миллионов домов только в течение 1930 и половины крестьянского населения до 1933 года министерство в августе Микоян уже говорил о 10 млн, а в сентябре была положена цель, обобщать 13 млн домохозяйств в том же 1930 году. В декабре эта цифра выросла до 30 миллионов.

Это раздувание плановых показателей свидетельствовало не только о победе сталинской линии. Тот факт, что с зимы 1928 года под влиянием призывов и обещаний ТОЗа сотни тысяч бедняков объединились, чтобы при поддержке государства увеличить свое благосостояние, свидетельствовал в глазах большинства вождей об «обострении классовых противоречий» в деревне и о «неумолимом действии коллективизации». 200 «колхозов-гигантов» и «агропромышленных комплексов», каждый площадью по 5-10 тыс. ха, стали теперь «бастионами социализма». В июне 1929 года пресса сообщала о начале нового этапа — «массовой коллективизации». Все организации Компартии были брошены властями на выполнение двойной задачи: подготовительной кампании и коллективизации. Все сельские коммунисты под угрозой дисциплинарных мер должны были показать пример и вступить в колхозы. Центральный орган управления коллективных хозяйств — коллектив центра получил дополнительные полномочия органов шокировал, хозяйка маленькой техникой, взяли на себя машины предлагают только колхозы. Мобилизация захватила профсоюзы и комсомол: десятки тысяч рабочих и студентов были отправлены в деревню в сопровождении партийных «активистов» и сотрудников ГПУ. В этих условиях бурной подготовки кампании приняло характер реквизит, который был еще более ярко выражены, чем во время двух предыдущих. Осенью 1929 года рыночные механизмы были окончательно сломлены. Несмотря на средний урожай, государство получило более 1 миллиона зерновых порошков, что на 60% больше, чем в предыдущие годы. По окончании кампании, сосредоточив в деревне огромные силы (около 150 тыс. ) пришлось начать коллективизацию. Летом доля крестьянских хозяйств, расположенных в ТОЗе (подавляющее большинство их составляли бедняки), в некоторых районах Северного Кавказа, среднего и Нижнего Поволжья составляла от 12 до 18% от общего числа. С июня по октябрь коллективизация касалось таким образом, 1 млн. фермерских хозяйст, коллективизация продразверстка хлебозаготовки.

Вдохновленные этими результатами, главные власти всячески призывали местные организации Коммунистической партии соревноваться в рвении и устанавливать рекорды коллективизации. По решению наиболее рьяных партийных организаций несколько десятков районов страны объявили себя «районами непрерывной коллективизации». Это означало, что они обязались в кратчайшие сроки обобществить 50% (и более) крестьянских хозяйств. Давление на крестьян усилилось, и в центр хлынули триумфальные и нарочито оптимистические донесения. 31 Октября призвал «правда» цельного коллективизации. Спустя неделю Сталин опубликовал в связи с 12.Годовщина Октябрьской революции свою статью «Великий перелом», основанную на в корне неправильное мнение, что «serednyak повернулась к колхозах». Не без оговорок пленум ЦК партии в ноябре (1929) Сталин принял постулат о радикальной перемене отношения крестьян к коллективным предприятиях и нереальный план роста промышленности и ускоренной коллективизации одобрена. Это был конец НЭПа.

В докладе Молотова на ноябрьском (1929) пленуме ЦК отмечалось: «вопрос о темпах коллективизации в плане не встает… Это ноябрь, декабрь, январь, февраль, март — четыре с половиной месяца, в течение которых, если Господа империалисты на нас не нападут, мы должны совершить решительный прорыв в области экономики и коллективизации остается.» Решения Пленума, в которых заявление было сделано, что «дело построения социализма в стране пролетарской диктатуры может быть проведено в исторически кратчайшие сроки», не отвечает, никакой критики со стороны «правых», признавая свою безоговорочную капитуляцию.

После завершения Пленума специальная комиссия, разработанный под руководством нового министра сельского хозяйства А. Яковлев после неоднократных пересмотров и сокращений плановых сроков на 5.Январе 1930 года утвержденный график коллективизации. На сокращении сроков настаивало политбюро по этому графику Северный Кавказ, нижний и средний Поволжья уже осенью 1930 года (не позднее весны 1931 года) подверглись «непрерывной коллективизации», а остальные зерновые районы через год должны были быть полностью коллективизированы.

Ликвидация кулачества как класса

Другая комиссия во главе с Молотовым занималась решением судьбы Кулаков. В декабре Сталин провозгласил переход от политики ограничения эксплуататорских тенденций Кулаков к ликвидации кулаков как класса. Молотовская комиссия разделила Кулаков на 3 категории: к первой (63 тысячи хозяйств) относятся кулаки, занимающиеся «контрреволюционной деятельностью», ко второй (150 тыс. кулаков, которые не оказывали активного сопротивления советской власти, но в то же время были «в высшей степени эксплуататорами и тем самым способствовали контрреволюции», кулаки этих двух категорий были задержаны в отдаленные районы страны (Сибирь, Казахстан) и отложено, и их собственность была конфискована. Кулаки третьей категории, признанные «лояльными к советской власти», были осуждены на переселение в районы мест, где коллективизация должна была проводиться на необработанных землях.

Чтобы проводить коллективизацию успешно, мобильный власти мобилизовали 25 000 рабочих (так называемых «двадцати тысяч работников») в дополнение к уже ранее посланника в село пекарни. Как правило, этих новых мобилизованных рекомендовали на посты председателей организованных колхозов. Целыми бригадами их отправляли в центры районов, где они вливались в уже существующие «кадры коллективизации», состоящие из местных партийных руководителей, милиционеров, начальников гарнизонов и ответственных работников ОГПУ. Штабы обязаны были следить за скрупулезным выполнением графика коллективизации, установленного местным партийным комитетом: на определенное количество требовался определенный процент хозяйств. Члены групп по домам в деревнях, приезжая на общее собрание и придумывая между тем всякого рода обещания, применяя различные методы давления (аресты «зачинщиков», прекращение продовольственного снабжения и снабжения), пытались заставить крестьян вступить в колхоз. И когда только небольшая часть фермеров, на убеждения и угрозы поддаться, был в колхозе, «на 100% Министерство четвертое» объясняет всю деревню.

Обезглавливание должно было продемонстрировать непреклонность властей и бесполезность всякого сопротивления. Она проводилась специальными комиссиями под наблюдением «троек», состоявшими из первого секретаря парткома, председателя исполкома и начальника местного отдела ГПУ. Составлением списков Кулаков первой категории занимался исключительно местный отдел ГПУ. Списки кулаков второй и третьей категорий составлялись на местах с учетом «рекомендаций» сельских активистов и организаций сельской бедноты, открывавших широкую дорогу всевозможным злоупотреблениям и знаниям старого счета. Кому принадлежат кулаки? Фауст «второй » или» третьей » категории? Прежние критерии, над которыми в последние годы работали партийные идеологи и экономисты, уже не годились. В прошлом году из-за неуклонно возрастающих налогов произошло значительное обнищаниекулаков, отсутствие проявлений богатства побудило комиссию заняться налоговыми списками, часто устаревшими и неточными, хранящимися в сельсоветах, а также сведениями ОГПУ и донесениями.

В результате были раскулачены десятки тысяч середняков. В некоторых районах от 80 до 90% крестьян-середняков были осуждены как «подкулачники» была их главная вина в том, что она уклоняется от коллективизации. Сопротивление на Украине, на Северном Кавказе и на Дону (там даже вводились войска) было более активным, чем в небольших селах Центральной России. Число выселенных на спецпоселение в 1930-1931 годах составляло, по архивным данным, 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека.

Свертывание коллективизации

Головокружение от успехов

Учитывая развернувшуюся фактически гражданскую войну, сталинское руководство решило: осудили так называемые «эксцессы» в коллективизации и Р, предложили, в частности, пересмотреть свою позицию, с было принято в отдельных районах как чрезвычайное решение на время прекращения сева переселения Кулаков, запрещена без разрешения ОГПУ (центра) отправка войск в районы крестьянских выступлений. В марте 1930 года появляется в «правде» статьи Сталина «головокружение от успехов». В нем вся вина за» перегибы » возлагалась на местное руководство. Чуть позже ЦК представил письмо, в котором признал кривизну партийной линии.

Применение репрессивных мер к крестьянам оказало ускоряющее действие на коллективизацию, которая в начале 1930 года привела к резкому увеличению числа крестьян, вступавших в колхозы. Наибольший рост колхозного движения приходится на март, когда в колхозах было 73,8% крестьянских хозяйств. Крестьяне, по большей части загнанные в колхозы под угрозой раскулачивания, бежали из них при первой же возможности, особенно после публикации известной статьи Сталина «Головокружение от успехов». В результате процент коллективизации снизился на 1.В мае на 13%.

В своей статье «головокружение от успеха», который состоится 2.Марта 1930 в» правде «появилась, Сталин осудил многочисленные случаи нарушения принципа добровольности при организации колхозов,» чиновники указ комплектация колхозного движения». Он критиковал излишнюю «ревность» при раскулачивании, жертвами которой стали многие середняки. Нужно Было остановить это «головокружение от успехов» и «не закончить бумажных колхозов, которых еще реально, но о существовании которых существует несколько хвастливый выводы».В статье были, однако, абсолютно никакой самокритики, и вся ответственность за ошибки лежала на местном руководстве. Никоим образом не ставился вопрос о пересмотре принципа коллективизации. В марте появилось постановление ЦК «о борьбе с кривизной партийной линии в колхозном движении», сразу сказавшееся, в то время как местные партийцы пребывали в полном смятении, начался массовый выход крестьян из колхозов (всего в марте 5 млн человек). Проведенная по принуждению коллективизация вызвала возмущение крестьян и вовсе не означала качественных изменений в сельском хозяйстве. Любопытно в этой связи замечание л. Троцкого это пилит: «крестьянин Кокс и крестьян, хотя бы и объединились, они могут его большое хозяйство, как из суммы обильно пароход загрузки невозможно. Когда крестьянин падает на наследство теперь полностью в колхозы, не потому, что колхозы успели обнаружить перед крестьянством рентабельности на самом деле, а не потому что государство доказала крестьянину (или хотя бы себе), что он имеет возможность уже в ближайшее время крестьянской экономики на коллективной основе реконструировать, а потому, что… крестьян, то есть. особенно ее верхних слоев, которые были установлены на фермер капиталистического режима, внезапно попадали в тупик. Ворота рынка стояли на замке. Перед ними в страхе утоплен, имеет gescharrt себя крестьянство в единственно открытые ворота — коллективизации».

Таким образом, принятые меры позволили сбить остроту жары, несколько успокоить деревню. Но реальных изменений в политике не произошло, изменились только формы принуждения. В феврале — марте 1931 года началась новая волна раскулачивания и коллективизации. Давление сверху усилилось, беззаконие, насилие и репрессии продолжались.

Голод 1932-1933 годов

Когда дело доходит до ошибок и перегибов, мы всегда ограничиваемся событиями в деревне, коллективизацией сельского хозяйства в основном. Между тем они имели место и в сфере промышленного развития, особенно в политике и практике индустриализации. Иногда им приходилось платить одному и тому же человеку. Первый пятилетний план предусматривал мощный скачок на пути индустриализации, особенно в производстве металлов. Выплавку чугуна планировалось увеличить с 3,3 млн тонн до 10 млн тонн. Это рассматривалось как трудная, но возможная задача и V съезд советов СССР утвердил пятилетний план, ставший таким образом в государственном законе. А в январе 1930 года производство чугуна было увеличено до 17 миллионов тонн. Этот скачок в металлургии и некоторых других отраслях привел к дезорганизации промышленного строительства, к резкому осложнению экономической ситуации, к растрате материальных и человеческих сил страны. Одним из результатов стало невыполнение плана по металлургии: в прошлом году пятилетки было получено 6,2 млн тонн чугуна.

Другим результатом стал голод зимой 1932-1933 годов в селах зерновых районов страны.

Для покупки промышленных объектов нужна была валюта. Получить его можно было только за счет вывоза хлеба. Высокий в то время урожай 1930 года, давший 835 миллионов центнеров хлеба, позволил увеличить государственный урожай зерна до 221,4 миллиона центнеров, из которых было экспортировано 48,4 миллиона центнеров. 1931 год был менее продуктивным, было получено всего 695 миллионов центнеров хлеба, но тем не менее государственные заготовки возросли до 228,3 миллиона центнеров, а вывоз на внешний рынок-до 51,8 миллиона центнеров во многих колхозах был конфискован весь хлеб, в том числе и семена. В Сибири, Поволжье, Казахстане, на Северном Кавказе, на Украине возникли серьезные продовольственные трудности, иногда начинался голод. И колхозники, и одиночки иногда целыми семьями снимались с места, уходили в города, на строительство. Колхозы начали распадаться, в результате чего темпы коллективизации 62,6 процента в январе 1932 года сократилось на 61,5 процента в июне.

Продовольственные и семенные кредиты в то время предотвратили массовый смертельный голод. Те не менее зимы и весны, что жили в холоде, не прошли бесследно: физически истощенная деревня едва доживала до следующего урожая. Как только я начал поливать хлеб колосьями на колхозных полях, появились «парикмахеры» — чаще всего матери из голодающих семей выходили по ночам с ножницами резать колосья на кашу. Когда начались уборочные работы, начались массовые кражи зерна — возили с колхозными потоками в карманах, на коленях… в ответ закон об охране социалистической собственности от 7. августа 1932 года, Сталин лично написал. В качестве уголовного наказания за хищение коллективного имущества, независимо от размера хищения, закон требовал провести «высшую меру социальной защиты — конфисковать все имущество и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишения свободы на срок не менее 10 лет с конфискацией всего имущества». До истечения года, за неполные пять месяцев, было осуждено около 55 тысяч человек, в том числе приговорено к расстрелу 2,1 тысячи, среди осужденных были очень много женщин.

В ноябре 1932 года Сталин выступил с речью, в которой обосновал репрессии против колхоза тем, что в нем нашлись те, кто идет против советской власти, те, кто поддерживает вредительство и саботаж хлебозаготовок. — Спросил он, отвечая ударом на удар. Удар по колхозным крестьянам был поистине сокрушительным.

Зимой 1932-1933 года в сельских районах зерновых районов страны, то есть на Украине, Дону и Северном Кавказе, нижнем и Среднем Поволжье, Южном Урале и Казахстане, разразился массовый голод: были случаи вымирания целых деревень. Размер продовольственных кредитов был ничтожен. Попытки голодающих найти спасение в более благополучных районах и в городах, как в прошлую зиму, оказались безуспешными. Они либо натыкались на цепи, либо безжалостно ловились и возвращались туда, где был голод. Есть даже странная «статистика»: весной 1933 года было арестовано и возвращено почти 220 тыс. голодали, чтобы принести хлеб в другие места.

Точные цифры голодающего населения установить очень трудно, так как граница между голодающими и просто недоедающими всегда остается неясной. Кроме того, картина голода была очень красочной. Рядом с деревней, не выполнившей плана производства хлеба и сильно голодавшей, находилась деревня, которая меньше голодала или вовсе не голодала, а зимовала на морозе.

Необходимые исследования еще предстоит провести, чтобы дать действительную и полную картину масштабов и последствий голода в хлебозаводах, за которые отвечает сталинское руководство. Тот факт, что хлеб был изъят у колхозов для нужд индустриализации, не может оправдать ни насилия в создании колхозов, ни, тем более, этого голода. О голоде 1932-33 годов нельзя судить иначе, как о тяжелейшем преступлении сталинского руководства против собственного народа.

Результаты коллективизации

Экономические итоги коллективизации были плачевными: за четыре года первой пятилетки валовые сборы зерна снизились — по официальным подсчётам — с 733,3 млн. ц. (1928) до 696,7 млн. ц. (1931 — 1932). Урожайность зерна в 1932 году составляла 5,7 ц/га против 8,2 ц/га в 1913.

Но партия добилась того, что в продолжение каких-то трех лет ей удалось организовать более двухсот тысяч колхозов и около пяти тысяч совхозов зернового и животноводческого направления, добившись при этом расширения посевных площадей за 4 года до 21 миллиона гектаров.

Это было сделано, что колхозы теперь подключить более 60% фермерских хозяйств с охватом свыше 70% всех фермерских хозяйств, что означает, что пять сезонов превышен в три раза.

И партия добилась того, что СССР уже был превращен из страны мелкобуржуазного хозяйства в страну крупнейшего сельского хозяйства мира.

Она добилась того, что вместо 500 — 600 миллионов пудов коммерческий хлеб, уже сказал в период преобладания индивидуального крестьянского хозяйства, она имеет теперь возможность поставить 1200 — 1400 миллионов пудов товарного зерна ежегодно.

Этот успех был оплачен прежде всего миллионами человеческих жертв. Демографические итоги коллективизации были трагическими. Число жертв коллективизации никогда — да и сейчас не подсчитано-точно. Данные о рождаемости, смертности, численности населения после 1932 года вообще перестали публиковаться. Статистику вел лично Сталин.

Заключение

Разгром сложившихся в деревне форм экономики вызвал серьезные трудности в развитии аграрного сектора. Среднегодовое производство зерна в 1933-1937 годах снизилось до уровня 1909-1913 гг., 40-50% скота сократилось поголовье. Это было прямым следствием насильственного создания колхозов и неумелого руководства высланных им председателей.

За пять лет государство успело провести «блестящую» операцию по вымогательству сельхозпродукции, закупая ее по смехотворно низким ценам, которые едва покрывали 20% стоимости. Эта операция сопровождалась беспрецедентным широким применением принудительных мер, способствовавших укреплению политически бюрократического характера режима. Насилие над крестьянами позволило оттачивать методы репрессий, которые впоследствии применялись к другим общественным группам. В ответ на принуждение крестьяне работали все хуже и хуже, потому что земля им, по существу, не принадлежала. Государство должно было тщательно продумать все процессы крестьянской деятельности, которые во все времена и во всех странах были весьма успешными и осуществлялись крестьянами: п, посев, жатва, о и т. Лишенные всех прав независимости и всякой инициативы, колхозы были обречены на застой. А колхозники, перестав быть хозяевами, превратились в граждан второго сорта.

Начался массовый исход сельского населения в города. Но это входило и в планы управления, индустриализация тоже требовала рабочей силы. В течение 30-х годов из деревни ушло более 15 миллионов человек, а численность рабочего класса возросла с 9 до 24 миллионов, объемы сельскохозяйственного производства по итогам коллективизации почти не изменились. Только среднегодовое производство зерновых увеличилось на 6-7 млн. т. Но эти цифры волновали теперь не 55 миллионов крестьян-индивидуалистов, а 35 миллионов крестьян. К тому же полностью зависит от государства. Конечно, главным историческим результатом коллективизации ценой огромных усилий и затрат был промышленный скачок.

Коллективизация привела не к росту сельскохозяйственного производства, не к развитию производительных сил сельского хозяйства, а к разрушению, не к улучшению благосостояния крестьян, а к нищете и разрушению, не к «свободной колхозной жизни», а к консолидации крестьян, превращению их в подневольных рабочих.

С экономической точки зрения все, чего она добилась, — это возможность прокормить народ: чаще — холодно, менее сытно, но все же прокормить и одновременно изъять для нужд индустриализации, а затем войны и послевоенного восстановления значительную часть людских и материальных ресурсов деревни. Не больше. Но не меньше, пожалуй.

Список литературы

1. Сталин И. В. год Великого перелома. / Сталин И. В. — Сочинения. Т. 12.
2. Сталин И. В. Головокружение от успехов. [Электронный Ресурс] / Сталин И. В. — Сочинения. Т. 12.
3.  КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций  ЦК. T. 4.- М., 1984.
4. Трагедия советской деревни. Коллективизация. События 1927-1939 гг. Документы и материалы. В 5 ДД. / Т. 1. Май 1927-ноябрь 1927 г. / ред. Данилова, Р. Minning, Л. Виола. — 2000.- 880 с.
5. Трагедия советской деревни. Коллективизация. События 1927-1939 гг. Документы и материалы. В 5 ДД. / Т. 2. Ноябрь 1929-декабрь 1930 / под Ред.. Данилова, Л. Виола. — , 2000-с.-927 стр.
6.  История Советского Союза. Т. 2.:От революции до второй мировой войны. Ленин и Сталин, 1917-1941. / Д. Бoффa: по. с итал. И. Б. Левин.- М.: Международные Отношения, 1990. Т. 1.- 632 с.
7. Н. Верт история Советского государства. / Верт Н.-М.: Прогресс-Академия, 1995. — 543 с.
8. Гущин, н. и. крестьянство СССР. Крестьяне СССР в период строительства социализма (1917-1937) / н. и. Гущин.- Новосибирск: Наука. Сибирское Отделение, 1983.- 381s.
9. Гущин, н. и. совестливые деревня на пути к социализму / н. и. Гущин.- Новосибирск: Наука, 1973.- 510s.
10. Гущин, Н. Я. Классовой борьбы в советской деревне (до середины 1920-х 1930-х годов) / н. Я. Гущин, В. А. Ильиных, В. А. — Новосибирск: Наука,1987. — 330 с.
11.  В. П. Данилов, Заместитель Н. И. О деревне накануне и в ходе сплошной коллективизации // Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. М.: Прогресс, 1991. — С. 50-76.
12. Данилов в. п. Организованный голод. К 70. Годовщина obschekrestyanskoy трагедии / Данилов в. п. / / отечественная история. 2004. — № 5. — С. 36-87
13. Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации 1927-1932 / коллекции. — М.: Наука, 1989. — 299 с.
14. Дубровский С. М. Советское Крестьянство. Короткое эссе по истории (1917-1970). / Дубровский с. м.-м.: politizdat, 1973-592 с.
15. Налоговая политика Советского государства в деревне. М.: Наука, 1970. — 428 с.
16.  Зеленина, т. е. сталинской революции сверху после «великого перелома»: 1930-1939гг. Политика, Осуществление, Результаты / И. Е. Зеленин. Наука, 2006.-315 с.
17.  И. Е. Зеленин О некоторых «белых пятен» заключительного этапа сплошной коллективизации / и. е. Зеленин // история СССР. 1989. № 2
18. Зеленин И. Е. коллективизация И одиночка (1933-первая половина 1935 г.) / Зеленин И. Е. / / отечественная история. 1993. № 3. — С. 118-153.
19. Кабанов в. В. судьбы кооперации в советской России: проблемы, историография / кабанов в. В. / / судьба российских фермеров. : 1996. — С. 216 — 257.
20.  Проблемы истории Советского крестьянства: СБ. ed. М. П. Ким. М.: Наука, 1981. — 381 с.
21.  Рогалина Н. Л. коллективизация: уроки пройденного пути. / Rogalina Л. Н.-М.: Наука, 1989. — 316 с.
22. Солопов А. н. Кого считали кулаком в 20-е годы. (По истории предпосылки перегибов в деревне) / / вопросы истории КПСС. 1990. №1. — С. 71-127.
23. Сталинские крестьяне. Социальная история советской России в 30-е годы: деревня. / Per. с англ.- М.: «Российская политическая Энциклопедия» , 2001.- 423 с.

1 февраля 1930 г. Советом народных комиссаров СССР и Центральным исполнительным комитетом СССР принято постановление «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством». Это постановление стало отправной точкой массовой коллективизации в стране. Началась борьба с кулачеством и принуждение крестьян к вступлению в колхозы. Этим событиям посвящена выставка «Другого выхода нет!»: коллективизация в СССР».

***

Коллективизация – одно из важнейших событий в истории России XX в. Она не только кардинально изменила аграрный строй и жизнь основной массы населения страны, но и оказала огромное влияние на последующее развитие государства:  события Великой Отечественной войны, послевоенное развитие советской деревни и аграрного сектора экономики, а также страны в целом. Последствия коллективизации сказываются и на ходе современной аграрной реформы в России, а также ее общественно-политической жизни. Свидетельство тому – активное обсуждение данной темы в публичном пространстве и в научной среде в рамках дискуссии о сталинизме и советском периоде в целом.

Причины коллективизации

К концу 20-х годов объективный ход социально-экономического развития, развертывание индустриализации страны остро поставили проблему подъема и реорганизации сельско-хозяйственного производства. Его низкий уровень сдерживал экономики страны в целом.

В 1927 г. в СССР разразился очередной «хлебный кризис». Из-за нехватки промышленных товаров для обмена на зерно, а также неурожая в ряде районов, сократилось количество поступившего на рынок товарного хлеба, а также снизилась продажа сельхозпродукции государству. Промышленность не поспевала кормить город через товарообмен. Опасаясь повторения хлебных кризисов и срыва выполнения плана индустриализации, руководство решило ускорить проведение сплошной коллективизации.

В декабре 1927 г. ХV съезд ВКП(б) принял специальную резолюцию по вопросу о работе в деревне, в которой провозгласил «Курс на коллективизацию». 

Поставлена задача обеспечить на основе дальнейшего кооперирования крестьянства постепенный переход распыленных крестьянских хозяйств на рельсы крупного производства, всемирно поддерживая и поощряя ростки обобществленного сельскохозяйственного труда.

При этом съезд высказался против каких бы то ни было мер административного воздействия и принуждения по отношению к крестьянству. В его решениях подчеркивалось, что переход к коллективному хозяйству может происходить только при согласии на это со стороны трудящихся крестьян.

Ход коллективизации

Весной 1928 г. Наркомзем и Колхозцентр РСФСР составили проект пятилетнего плана коллективизации крестьянских хозяйств. Сергей Максудов в книге «Победа над деревней» приводит статистические данные, согласно которым к концу пятилетки предполагалось вовлечь в колхозы 1,1 млн. хозяйств (4%). 

1930-е годы по характеру динамики сельскохозяйственного производства в стране с некоторой долей условности делятся на первую и вторую половину десятилетия. Начало сплошной коллективизации отмечено тенденциями к депрессии, застою и упадку. С середины десятилетия характерной стала медленная и неустойчивая стабилизация, связанная с утверждением колхозно-совхозной системы в сельском хозяйстве. 

Коллективизация первоначально рассматривалась как социалистическая перестройка сельскохозяйственной отрасли в органической связи с индустриализацией. Техническое переоснащение сельского хозяйства понималось как массовое внедрение тракторной техники в сельскохозяйственное производство. Но поступление новых технических средств в сельское хозяйство не успевало за возникновением десятков тысяч новых колхозов с миллионами крестьянских дворов. Основная масса коллективов продолжала работать при помощи конской или ручной силы.

Искусство руководить есть серьёзное дело. Нельзя отставать от движения, ибо отстать значит оторваться от масс. 

И. В. Сталин

Для проведения коллективизации были мобилизованы 25 тыс. рабочих из городов, готовых выполнить партийные директивы. Уклонение от коллективизации стали трактовать как преступление. Под угрозой закрытия рынков и церквей крестьян заставляли вступать в колхозы. Имущество тех, кто осмеливался сопротивляться коллективизации, конфисковывалось. К исходу февраля 1930 года в колхозах численность уже 14 млн. хозяйств — 60% общего числа. Фактически, с колхозов в первое время брать было нечего. Города стали испытывать еще большую нехватку продовольствия, чем ранее.

Книга Е. А. Прудниковой «Битва за хлеб» рассказывает, что нехватка продовольствия обусловила нарастание внеэкономического принуждения в аграрном секторе — чем дальше, тем больше у крестьянина не покупали, а брали, что вело к еще большему сокращению производства. В первую очередь, не хотели сдавать свое зерно, скотину, инвентарь зажиточные крестьяне, называемые кулаками. Многие из них открыто выступали против местных властей, деревенских активистов. В ответ на местах переходят к раскулачиванию, с 1930 г. возведенному в ранг государственной политики.

В начале 1930-х годов цены на зерно на мировом рынке резко упали. Урожаи 1931 и 1932 гг. в СССР были ниже средних. Деревню захлестнула волна административного террора. Изъятие для нужд индустриализации из колхозов ежегодно миллионов центнеров зерна вызвало вскоре страшный голод. 

Последствия коллективизации

После выхода сталинской статьи «Головокружение от успехов» отмечался массовый выход крестьян из колхозов. Вся политика советского руководства в отношении сельского хозяйства была направлена на удержание крестьянина в жестких рамках: либо работать в колхозе, либо уехать в город и влиться в новый пролетариат.

Крупнейший урон сельскохозяйственному производству наносил уход крестьян из деревни и перемещение их из сферы сельскохозяйственного производства в города, на строительство, лесозаготовки, в добывающую промышленность и т.д. Уходили из деревень целыми семьями. Гнала людей из деревни материальная необеспеченность, неуверенность в завтрашнем дне и правовая незащищенность.

Для недопущения неконтролируемой властями миграции населения в декабре 1932 г. были введены паспорта и система прописки. Крестьяне паспортов не получили. Без них же нельзя было переехать в город и устроиться там на работу. Покидать колхоз можно было только с разрешения председателя. Подобное положение сохранялось вплоть до 1960-х гг.

Мы имеем величайшие политические и хозяйственные достижения в итоге победоносного выполнения первой пятилетки.

Из стенограммы объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б). 1933 год

С течением времени недовольство крестьян коллективизацией затихало. Однако затаенная злость и обида на советский строй у многих из них оставалась.

В 1934 г. было объявлено о завершающем этапе коллективизации. Было покончено с разделением крестьян на бедноту, середняка и кулака. К 1937 г. 93% крестьянских хозяйств были объединены в колхозы и совхозы. Государственная земля закреплялась за колхозами в вечное пользование. Колхозы располагали землей и рабочей силой. Машины давали государственные машинно-тракторные станции (МТС).

Подводя итоги, необходимо отметить, что колхозный строй решил важные задачи. Благодаря коллективизации была создана модель аграрной экономики, наиболее приспособленная для военного времени. Несмотря на все свои недостатки, она доказала это в годы Великой Отечественной войны. Вклад коллективизации очевиден и при анализе источников создания военно-промышленного комплекса. 

Автор Н. Ивницкий в книге «Коллективизация и раскулачивание» подмечает, что в то же время, новая организация аграрной сферы оказалась нереформируемой и неэффективной с точки зрения решения своей главной задачи — накормить страну. Это был закономерный итог для строя, возникшего вопреки воле крестьян, основанного на принуждении, заточенного лишь на выполнение государственных задач и в самую последнюю очередь считавшегося с интересами тружеников.

На выставке представлены книги, посвященные событиям того периода. Монографии и сборники о советской деревне накануне и в ходе коллективизации. А также авторские работы по изучению причин и факторов, обусловивших процесс коллективизации.

Почитать о коллективизации

Выставка «Коллективизация в СССР», посвященная самой значимой аграрной реформе XX века, будет работать
с 24 января по 24 февраля 2022 г.
в Информационно-библиографическом отделе (3-й этаж).

1.1. Повседневная жизнь послевоенного советского крестьянства в трудах отечественных и зарубежных исследователей

История советского крестьянства неоднократно становилась предметом специального исторического исследования. В отечественной исторической науке выделяются два этапа в изучении данной проблемы: советский и современный (начиная с 1990-х гг.), что вызвано распадом Советского Союза и освобождением научной сферы от диктата коммунистической идеологии. Данное обстоятельство открыло перед историками новые горизонты познания. Множество проблем, рассмотрение которых объективно и всесторонне в советское время было немыслимым, стало предметом исследования современной исторической науки. История советского крестьянства, его адаптация к советской действительности, трансформация крестьянской культуры под воздействием советской партийно-бюрократической системы относится к таким проблемам.

Необходимо отметить, что советские историки рассматривали крестьянство как союзника пролетариата в борьбе за мировую революцию, а мероприятия, проводимые советскими партийными органами по изменению культурного и экономического облика советской деревни, всегда оценивались позитивно. История послевоенного развития советского общества была одной из самых идеологизированных тем. Справедливо констатирует Н.В. Чиркова: «Историкам-аграрникам так и не удалось выйти из-под влияния документов правящей коммунистической партии, стать на позиции объективных исследователей аграрной политики советского государства»^[16]. По мнению исследователя И.В. Кометчикова, советскую историографию послевоенного колхозного крестьянства целесообразно подразделять на три этапа, основанием для такого деления являются изменения во внутриполитическом курсе правящего режима^[17]. Первый этап — вторая половина 1940-х — середина 1950-х годов (донаучное осмысление проблематики, преобладание пропагандистских и популярных работ, публикация выступлений, записей бесед с передовиками производства). Второй этап — с середины 1950-х годов до середины 1960-х, в это время продолжалось накопление и осмысление конкретно-исторических данных, возобновилась систематическая публикация статистических сборников, появились первые конкретные (экономические, историко-партийные, этнографические, социологические) исследования. Третий этап — с середины 1960-х до конца 1980-х годов, он характеризуется созданием документированной схемы истории советского крестьянства и началом исследования социальных изменений в колхозной деревне.

Для первого этапа советской историографии изучаемой проблемы характерно рассмотрение истории деревни с точки зрения руководящей роли ВКП(б) в процессе восстановления народного хозяйства и колхозного производства. Исследования данного периода носили популярный характер и выполняли функцию пропаганды достижений советского аграрного проекта в сельском хозяйстве, и в них отсутствовал научной подход к изучаемой проблеме. Исходя из постулатов марксистской идеологии, авторы немногочисленных работ данного этапа положительно оценивали деятельность ВКП(б) в социалистическом преобразовании колхозной деревни^[18]. Исследователей не интересовали вопросы взаимоотношения власти и крестьянского социума, они были нацелены на исследование экономических показателей колхозов и роли руководящих партийных кадров в восстановлении народного хозяйства. В монографиях Н.И. Анисимова, С.С. Сергеева и А.П. Теряевой рассматривалась лишь проблема укрепления материально-хозяйственной базы сельскохозяйственных артелей^[19]. Уже в первой послевоенной пятилетке, по данным Н.И. Анисимова, была осуществлена механизация всех основных сельскохозяйственных работ. О политическом перевоспитании крестьянства, стирании классовых и имущественных различий между рабочими, колхозниками, интеллигенцией рассуждали Г.Е. Глезерман и К.О. Абросенко^[20]. Процесс послевоенного восстановления сельского хозяйства, по мнению Ф.П. Кошелева, был связан с решением зерновой проблемы в СССР, по его мнению, даже засуха 1946 г. не повлияла на показатели урожайности и не вызвала «голода», т. к. советское правительство «смогло оказать необходимую помощь продовольствием пострадавшим районам»^[21]. В большинстве работ содержится вывод «об окончательном и бесповоротном решении зерновой проблемы в нашей стране»^[22]. По мнению А. Викентьева, установившаяся система перераспределения материальных благ из села в город была справедливой и обоснованной, а государство, осуществляя контроль за деятельностью колхозов, обеспечивало эквивалентный обмен товарной продукцией^[23]. В целом тон научным исследованиям данного этапа задавала работа И.В. Сталина «Экономические проблемы социализма», в которой он обосновал псевдонаучную мысль о постепенном сокращении товарного обращения и переходе к прямому обмену между промышленностью и сельским хозяйством^[24]. Этот ошибочный тезис Сталина был определяющим в оценке происходящих социально-экономических преобразований в СССР (вплоть до смерти вождя). Недостаток работ первого послевоенного десятилетия заключается в отсутствии целостной картины сложного процесса восстановления подорванного войной народного хозяйства. Авторы работ преуменьшали трудности, с которыми сталкивалась колхозная деревня после победоносного завершения Великой Отечественной войны^[25].

Смерть И.В. Сталина в марте 1953 г. и последующие события, произошедшие во властной вертикали, повлияли на трансформацию подходов к исследованию крестьянской проблематики в советской исторической науке. Взаимоотношения власти и крестьянства стали рассматриваться преимущественно через призму решений сентябрьского Пленума ЦК КПСС (сентябрь 1953 г.), на котором были отмечены неблагополучные явления в сельскохозяйственном производстве и колхозной системе, была предпринята первая попытка материально заинтересовать крестьянство в труде на общественном производстве. На исследования данного этапа влияние оказали личные взгляды Н.С. Хрущева на положение в сельском хозяйстве как «кризисное». В частности, в своих выступлениях на пленуме ЦК КПСС (сентябрь 1953 г.) и на съездах партии (ХХ и XXII) он заявил о нарушении принципа материальной заинтересованности работников сельского хозяйства и ошибочной налоговой политики по отношению к колхозникам в предшествующий период. На данном этапе (начиная со второй половины 1950-х гг.) активно публикуются статистические сборники, которые становятся источниковой базой исторических и экономических исследований. Во многих работах отчетливо прослеживается пропагандистская составляющая в освещении исторических событий, заданная идеологическим контекстом директивных указаний партии^[26]. И хотя партийное руководство подчеркивало преемственность в аграрной политике государства, исследователи В.И. Окороков, И.А. Тишков, констатируя в своих работах застойное положение в послевоенном сельском хозяйстве, утверждали, что советские политические институты проводили мероприятия, направленные на ликвидацию «колхозно-кооперативной собственности»^[27]. Несмотря на существование таких взглядов в официальной науке, большинство исследователей, как и на предшествующем этапе, подчеркивали руководящую роль партии в социалистическом преобразовании деревни^[28]. Достижением исторической науки того времени можно считать появление работ, раскрывающих деятельность культурно-просветительских учреждений в колхозной деревне. Исследователи стремились показать рост культуры села как непосредственную, встречающую широкую поддержку заботу коммунистической партии о сельских жителях^[29]. Развитие послевоенного сельского хозяйства и его отраслей ряд авторов рассматривали на локальном материале, расширяя хронологические рамки, а также в формате изучения истории партийных организаций различных областей и республик^[30].

В вышедшем в свет в 1963 г. сборнике статей «История советского крестьянства и колхозного строительства в СССР» сессии научного совета РАН СССР по проблеме «История социалистического и коммунистического строительства в СССР» отмечалось, что в послевоенное двадцатилетие «советское крестьянство приближается к рабочему классу по квалификации и условиям труда, культурно-техническому уровню»^[31]. Но на самой сессии не прозвучало ни одного доклада, посвященного истории послевоенного крестьянства. Произошедшие изменения в социальной структуре колхозной деревни, по мнению авторов сборника, должны были привести к исчезновению классов в советском обществе, и крестьянство, следовательно, должно исчезнуть. По мнению Ю.В. Арутюняна, сближение города и села должно было происходить за счет развития технической базы сельскохозяйственного производства^[32]. Механизаторы, по мнению исследователя, являлись «новым социальным типом современной деревни». Он рассмотрел динамику численности, производственный, профессиональный и культурный потенциал механизаторских кадров на селе; были рассмотрены не только механизмы подготовки и обучения сельскохозяйственных кадров, но и вопросы материально-бытового положения механизаторов, оплата и организация их труда. Проанализировав важнейшие аспекты подготовки производственных кадров в послевоенном сельскохозяйственном производстве, Ю.В. Арутюнян выявил причины оттока сельского населения в города. В частности, он указывал: «Существовавшая до 1953 г. система государственных заготовительных и закупочных цен не стимулировала развитие важнейших отраслей сельского хозяйства. Доходы многих колхозов… не обеспечивали полноценной оплаты трудодня. В колхозах слабо велось культурное и бытовое строительство»^[33].

На дальнейшее развитие отечественной историографии исследуемой проблемы оказали влияние решения октябрьского и ноябрьского пленумов ЦК КПСС (1964 г.), а также работы Л.И. Брежнева. Необходимо отметить, что на данном этапе возрастает исследовательский интерес к крестьянской тематике, что было вызвано сельскохозяйственной политикой Брежнева;эта проблематика нуждалась в переоценке значения и итогов сталинской аграрной модернизации и аграрных преобразований Н.С. Хрущева. Одной из первых работ, посвященных влиянию экономических отношений на трансформацию классовой структуры колхозной деревни в период упрочения социализма, стала монография В.Б. Островского^[34]. В данной работе партийная политика в аграрной сфере анализировалась комплексно, внимание автора было сосредоточено не только на производстве товарной продукции в сельскохозяйственных артелях, но и в подсобных хозяйствах колхозников. С позиции общественного и личного производства оценивались изменения в бытовых условиях и духовной жизни колхозного крестьянства. Впервые в отечественной исторической науке анализировалось развитие личного подсобного хозяйства колхозников, его роль в формировании бюджета крестьянской семьи. Автор подчеркивал: «…личное подсобное хозяйство колхозников представляет собой особый вид личной собственности, которая дает доход» и служит средством ликвидации разрыва «уровня оплаты труда и обеспечении рабочих и колхозников»^[35]. Существование личной собственности колхозников, по его мнению, было обусловлено «спецификой деревенской жизни и психологией крестьян»^[36]. Повышение общеобразовательного уровня колхозного крестьянства, участие колхозников в клубной деятельности, вытеснение традиционной религиозности материальным мироощущением В.Б. Островский рассматривает как процесс формирования его духовного облика. По его мнению, к началу 1960-х гг. вследствие трансформации духовного облика советского крестьянства у колхозников формировались материалистическое мировоззрение, сознательная общественно-политическая позиция, а классовые отличия между крестьянами и рабочими стирались. Крупнейшим специалистом по послевоенной аграрной истории на тот момент являлся И.М. Волков^[37]. Он подверг сомнению тезисы отечественных исследователей о позитивном влиянии Великой Отечественной войны на укрепление колхозного строя. По его мнению, последствия войны для сельского хозяйства оказались более тяжелыми, чем для промышленности. Это объяснялось, в частности, безвозвратными людскими потерями^[38]. По его подсчетам, доля трудоспособного мужского населения на селе с 16,9 млн человек в 1940 г. сократилась до 6,5 млн в 1946 г. Послевоенную политику советского руководства в области сельского хозяйства И.М. Волков оценивает позитивно, а принятие специального постановления Совета Министров СССР от 19 сентября 1946 г. «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах» считает вынужденной мерой, вызванной необходимостью оградить общественную собственность от расхищения и экономически укрепить колхозы^[39]. Впервые в отечественной историографии И.М. Волков затронул тему засухи и неурожая 1946 г., а также демографических изменений в составе сельского населения, трансформации структуры трудовых ресурсов колхозов. По мнению автора, неурожай 1946 г. был вызван неблагоприятными погодными условиями, которые усугубились низкой земледельческой культурой колхозов и тяжелыми последствиями войны^[40]. Преодоление трудностей военного времени, по мнению И.Е. Зеленина, позволило крестьянам в полной мере воплотить в жизнь «демократические принципы руководства» в колхозах^[41]. По мнению А.М. Выцлана, уже к 1950 г. усилиями правительства был восстановлен довоенный уровень «технической вооруженности сельского хозяйства»^[42]. Этот же автор отметил происходивший в послевоенной деревне разновекторный процесс: с одной стороны, происходил рост численности колхозников за счет демобилизованных и репатриантов, но с другой — интенсивно шел «отлив» населения из села. По его данным, на 1 января 1947 г. 5,5 % трудоспособных колхозников только числились и проживали в колхозах, но их трудовая деятельность не была связана с колхозом^[43]. Систематическое невыполнение плановых показателей колхозами Выцлан связывал не с отсутствием материальных стимулов к труду у крестьян, а с нехваткой рабочих рук на селе. Производственную мощность колхозов, по его мнению, необходимо было механизировать. Таким образом, в отечественной историографии была высказана мысль о необходимости интенсификации сельскохозяйственного производства.

На рубеже 60-70-х годов были опубликованы содержательные работы, посвященные крестьянству различных регионов страны в годы Великой Отечественной войны. Значимость исследований определяется наличием в них материалов, уточняющих оценки демографических последствий войны для колхозной деревни конкретного региона ^[44].

В «Кратком очерке истории советского крестьянства», изданном в 1970 г., в главах, посвященных послевоенному восстановлению и развитию сельского хозяйства, было указано, что, несмотря на засуху и неурожай в 1946 г., колхозы были вынуждены сдать государству большую часть урожая, оставив на трудодни самый минимум. Лишь 14,1 % урожая было распределено по трудодням^[45]. Авторы отмечали, что это обстоятельство замедлило процесс восстановления подорванного войной советского сельского хозяйства. О последствиях действий властей по изъятию хлеба у колхозов, вызвавших голод на обширных территориях СССР, стыдливо умалчивалось. Принятие специального постановления Совета Министров СССР от 19 сентября 1946 г. «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах» в отечественной историографии в очередной раз было связано с объективными причинами преодоления последствий войны. Несмотря на то что полностью ликвидировать последствия нарушения Устава сельскохозяйственной артели в первые послевоенные годы не удалось, по мнению авторского коллектива, данная политическая кампания «не только способствовала укреплению экономики колхозов, но и вызвала большой политический производственный подъем в деревне»^[46]. Авторы уделили внимание и проблеме изменения численности сельского населения и соотношения половозрастных групп трудоспособных и нетрудоспособных членов колхозов. Было подчеркнуто, что даже несмотря на естественный прирост и демобилизацию, довоенная структура колхозного населения не была восстановлена и к концу первой послевоенной пятилетки. В качестве важного показателя улучшения производственного потенциала колхозов авторы предложили считать увеличение там численности коммунистов и комсомольцев, ряды которых пополнялись демобилизованными, партийным активом, которых направляли из городов для работы на селе, а также в результате приема в партию «лучших колхозников».

На данном этапе в орбиту исследовательского интереса попадают вопросы социальных изменений в крестьянской среде, материального положения и культурного облика колхозников. Произошедшие в послевоенной деревне социальные изменения, кадры сельскохозяйственного производства, трудовая деятельность крестьянства рассматривались в научных статьях, диссертационных исследованиях и монографиях^[47]. Ю.В. Арутюнян сделал вывод о положительных последствиях оттока сельского населения в города, он назвал его «резервом» для пополнения всех слоев советского общества^[48]. Ошибочность данного тезиса будет обоснована позднее О.М. Вербицкой^[49]. По мнению Ю.В. Арутюняна, потребление сельским населением во второй половине 40-х — 50-х годов городских товаров способствовало изменению культурного облика крестьянства^[50]. Широкое распространение средств массовой коммуникации в колхозной деревне способствовало «делокализации культурных ценностей, традиций, понятий, образцов поведения;… запросы и потребности сельского населения теряли деревенскую специфику»^[51]. Таким образом, формировался новый сельский житель, чьи культурные, материально-бытовые запросы и образовательный уровень оказывались равными социальному статусу городского жителя, занятого в сфере индустриального производства.

В 1970-1980-е годы широкое распространение в научной сфере получили работы, затрагивающие проблему миграции сельского населения. В частности, осмысливался опыт планового перемещения трудовых ресурсов из села в город^[52]. Лейтмотивом данных исследований выступал тезис о решающей роли миграции в адаптации населения к изменяющимся жизненным условиям. Исследователи данного этапа определили тенденции движения сельского населения, выявили динамику изменения его численности.

В 60-70-е годы появляется значительное количество экономических работ, посвященных исследованию неделимых фондов колхозов, организации колхозного производства, вопросам планирования хозяйственной деятельности, управления артельным хозяйством и т. д.^[53] Большинство этих работ были написаны для решения конкретных экономических задач, тем не менее, несмотря на это обстоятельство, в них содержатся данные социологических наблюдений, позволяющие выявить узловые моменты развития послевоенных колхозов, их взаимодействие с партийными и властными учреждениями. Авторы отмечали решающую роль государства в определении путей развития колхозного производства и организации товарного обмена между промышленностью и сельским хозяйством^[54]. На единую природу трудовой деятельности рабочих и колхозников указывал П.И. Симуш. Определяющим в организации социалистического труда являлось обобществление средств производства, отсутствие эксплуатации, всеобщность труда, отношения товарищеского сотрудничества и взаимопомощи, свободная и сознательная трудовая дисциплина^[55]. Труд в личном подсобном хозяйстве, подчеркивал П.И. Симуш, не является признанием частной собственности, а выступает проявлением «низшей ступени зрелости» социалистической природы труда. Увлеченность крестьян-колхозников личным подсобным хозяйством, по мнению И.М. Волкова и Ю.В. Арутюняна, была вызвана в послевоенной колхозной деревне недостаточной оплатой труда в сельскохозяйственных артелях, т. к. «заработки на стороне были главным источником существования колхозной семьи»^[56]. Усиление административно-правовых методов управления колхозами вплоть до 1953 г., по мнению В.А. Пешехонова, было оправдано, поскольку «оно обеспечивало укрепление социалистических начал» в сельском хозяйстве^[57]. Автор подчеркивал необходимость подчинения деятельности колхозов для удовлетворения интересов и потребностей всего социалистического общества, а не только своих коллективных интересов.

Принятый в 1969 г. новый Примерный Устав сельскохозяйственной артели актуализировал научный интерес к истории «колхозной демократии». Появляются работы, посвященные анализу практик участия колхозников в управлении делами колхозов, роли общих колхозных собраний в хозяйственной и культурной жизни села^[58]. В исследованиях отмечалось, что «колхозная собственность не допускает иного принципа распределения общественного продукта, как по труду, в соответствии с его количеством и качеством»^[59]. Колхозная демократия объявлялась разновидностью и неотъемлемой частью «советской социалистической демократии», являвшейся «подлинным народовластием». Исследователи утверждали, что колхозные собрания формировали «человеческие души»^[60]. Советские историки по-разному наполняли содержание понятия «колхозная демократия». Так, для И.В. Павлова^[61] существенным было участие колхозников в управлении артельным хозяйством, В. Голиков^[62] указывает на реализацию социальных прав колхозных крестьян, а С.И. Дешков^[63]колхозную демократию связывает с колхозным самоуправлением. Другое исследовательское направление — развитие социальной жизни послевоенного села. Это развитие связывали с «направляющим воздействием сельских коммунистов, партийных, советских и руководящих кадров», что было вызвано маломощностью колхозов^[64]. Данные обстоятельства не позволяли в послевоенные годы «расширить хозяйственную самостоятельность колхозов».

Итоги изучения послевоенной советской деревни в отечественной историографии были подведены в четвертом томе «Истории советского крестьянства»^[65]. Авторы ввели в научный оборот множество архивных документов по истории крестьянства, но им так и не удалось раскрыть весь комплекс существующих проблем советской колхозной деревни. Авторский коллектив предпринял попытки выйти за шаблонные рамки исследования послевоенного крестьянства и показать механизмы аграрной политики партии в колхозной деревне; проследить динамику численности и состава колхозного крестьянства, изменения социального и культурного облика крестьянства, его общественно-политической активности и т. д. В указанной выше работе впервые в отечественной исторической науке — в завуалированной форме — упоминается действие Указа Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. «О выселении в отдаленные районы СССР лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный паразитический образ жизни». Конечно, не было сказано, что это была целенаправленная политика государства, очередное запугивание крестьянства. Кампанию 1948 г. по выселению крестьян, не выработавших минимума трудодней в колхозах, авторы исследования представляют самостоятельной инициативой колхозников, требующих принятия от властей жестких мер по отношению к «колхозникам-спекулянтам», своими действиями разлагающим трудовую дисциплину^[66]. Применение практики выселения, по мнению авторов, оказало положительное воздействие на хозяйственную деятельность крестьянства, что выразилось в сокращении количества крестьян, уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве.

Таким образом, мы видим, что в исследовании послевоенного развития крестьянства и сельского хозяйства отечественные ученые исходили из марксистских позиций, навязанных официальной идеологией. Процессы трансформации традиционного облика колхозной деревни исследователи оценивали позитивно, полагая, что на практике осуществляется процесс нивелирования классовых различий между селом и городом. Советской историографией был накоплен значительный по объему фактический материал, который может служить ценным источником на современном этапе научного осмысления неоднозначных последствий трансформации крестьянской культуры в послевоенное время. Существенный недостаток исследований советского периода проявляется в узости марксистского подхода в оценке модернизационных процессов и однообразии источниковой базы исследований. Находясь под жестким контролем политической цензуры и идеологических догм, авторы советской эпохи так и не смогли раскрыть глубинные проблемы повседневной жизни советского крестьянства. Исходя из заданных установок властей, авторы нередко выдавали желаемое за действительное. Существующий колхозный строй ими оценивался однозначно положительно, а существующая система, по их мнению, создавала предпосылки для дальнейшего поступательного развития советского общества.

Освобождение отечественной науки от диктата партийно-бюрократической номенклатуры в результате общественно-политических преобразований конца 80-х — начала 90-х годов ХХ в. позволило исследователям восстановить объективную картину развития советского общества и колхозного крестьянства в послевоенное время. Утверждение плюралистических ценностей в научной сфере позволило ученым самостоятельно определять методологические принципы и источниковедческую базу исследования. В современной российской историографии послевоенной колхозной деревни магистральной парадигмой выступают теория модернизации и цивилизационный подход. Модернизация понимается как движение общества от традиционности к современности. Современность исследователями осознается как развитие промышленности и научных технологий, рационального познания, рост уровня и продолжительности жизни населения, формирование глобальных рынков, дифференциация социальных ролей, рост социальной мобильности, изменение социально-классовой структуры общества, секуляризация сознания и утверждение светского государства, широкое внедрение образцов массовой культуры в пространство повседневной жизни, открытость власти и участие населения в формировании властных институтов и т. д.^[67] Содержательная неопределенность понятия «модернизация», по мнению С. Каспэ, требует дополнительной фиксации смысловых рамок, в которых этот термин сохраняет принадлежность к научному дискурсу^[68]. Такие исследователи, как А. Абдель-Малек, Ш.Н. Айзенштадт, Р. Бендикс, Н. Глейзер, Г. Мюрдаль, А. Турен, основным в процессе модернизации рассматривают социокультурный аспект, который характеризует взаимодействие модернизационных сдвигов с традиционными культурными и ментальными стереотипами, определяет ее ход и последствия. Современное общество, основанное на совершенствовании науки и технологий, по мнению Э. Геллнера, способно обеспечить достойный жизненный уровень населения, а реставрация аграрного общества обрекает подавляющее большинство человечества на голодную смерть, в данном ключе модернизация выступает безусловным благом^[69]. На ошибочность представлений о модернизации как о нивелировании традиционных ценностей и поведенческих стереотипов по стандартам западноевропейской цивилизации указывает Р. Бендикс. Он полагает, что традиции продолжают определять ход развития индустриальных обществ^[70]. Таким образом, сталинская модернизация, ставившая перед собой задачу индустриального преобразования экономики, опиралась на традиционные властные механизмы и традиции взаимоотношения власти и общества. Модернизация любых не западных обществ является вторичной и «догоняющей». Как отмечает В.Г. Федотова, именно осознание властными элитами своей отсталости, которая выявляется в сравнении с западным миром, вынуждает власти разрабатывать механизмы перехода к современности. На этом пути возникает угроза утраты традиционной национальной культуры, происходит усиление социального неравенства, распад устаревших механизмов поддержания социального порядка, при невозможности внедрения новых^[71]. Модернизация затрагивает не только сферу экономического производства и властные механизмы, но и «глубочайшие пласты человеческого бытия», подвергая эрозии традиционные ценности, моральные нормы, вопросы жизни, продолжения рода и т. д.^[72] Таким образом, осуществляется демографическая модернизация в форме «демографического перехода» — высокая смертность и высокая рождаемость сменяются низкой смертностью и низкой рождаемостью. В Советской России демографическая модернизация — как и все другие виды отечественной модернизации — оказалась консервативной. Особенность ее выразилась в быстрых технических переменах за счет «консервирования многих основополагающих звеньев традиционалистского социального устройства»^[73]. Созданная в советское время экономическая и политическая система с ее консервативно-революционной стратегией развития определила ограниченный характер и незавершенность советской модернизации. Да и значительная часть общества была не готова к восприятию модернизационных перемен и внутренне сопротивлялась им^[74].

Детально разработанная и теоретически обоснованная концепция модернизации аграрного сектора СССР представлена в совместных работах М.А. Безнина и Т.М. Димони^[75]. По мнению этих авторов, советская модернизация, начавшаяся с коллективизации и продолжавшаяся вплоть до конца 80-х годов ХХ в., преследовала цель — формирование крупных товаропроизводителей, которые должны были заменить традиционную крестьянско-семейную кооперацию. В данном обществе решающая роль отводилась государственной собственности, при этом экономика сохраняла многоукладность. Государственный капитализм сочетался с развитием колхозного и крестьянского уклада, который «представлял собой личное приусадебное хозяйство колхозника»^[76]. Ключевой механизм модернизации, по мнению вышеуказанных авторов, заключается в использовании государственного капитализма в сельскохозяйственной отрасли ^[77]. Отделение крестьян от земли и основных средств производства позволяло государству производить масштабные изъятия финансовых средств из сельского хозяйства^[78]. Модернизационный процесс, по их мнению, сопровождался формированием новой стратификации сельского населения, реализуемой посредством пролетаризации крестьянства. В рамках предложенного ими подхода выделяются пять социальных классов сельского населения, а именно: протобуржуазия, менеджеры, интеллектуалы, рабочая аристократия, сельский пролетариат^[79]. Как было доказано М.А. Безниным, Т.М. Димони, Л.В. Изюмовой, особенность советской аграрной модернизации (в сталинском варианте) заключалась в определенной архаизации аграрного устройства страны, что нашло свое отражение в насильственном изъятии земли из индивидуального пользования, в восстановлении системы внеэкономического принуждения для мобилизации и перераспределения произведенного продукта, в ограничении возможностей пространственной и социальной мобильности^[80]. Вплоть до середины 60-х годов ХХ в. в аграрном секторе наблюдался процесс сокращения и деградации капиталов крестьянского уклада^[81]. Размеры накоплений в колхозах, как отмечает Т.М. Димони, регулировались государством через установление законодательных норм отчисления на пополнение неделимых фондов. Это выражало стремление государства довести показатели накоплений до норм, характерных для модернизированной экономики^[82].

Х. Кесслер и Г.Е. Корнилов полагают, что в условиях советского модернизационного проекта колхозы в руках государства являлись инструментами повышения товарности сельского хозяйства. Внедрение прогрессивных технологий и усовершенствование техники, свертывание товарно-денежных отношений и кооперации, преодоление консервативных представлений крестьянства о смысле и задачах крестьянского труда, изменение типа воспроизводства населения и трансформация сельской семьи, изменение роли женщины, внедрение грамотности и изменение быта сельского населения, по их мнению, стали атрибутами сталинской модернизации^[83]. В их представлении модернизация сельского производства и социума заключается в агропереходе, который в сталинском варианте оказался незавершенным ^[84].

Одной из первых в отечественной историографии работ, посвященных анализу влияния демографических последствий советской модернизации на послевоенную крестьянскую культуру, стало исследование О.М. Вербицкой^[85]. Без идеологических тисков и строгого следования марксистским постулатам О.М. Вербицкая рассматривает вопросы реального — материального и демографического — положения колхозников, организацию и оплату труда в колхозной деревне, факторы, влияющие на демографические процессы, трансформацию духовной культуры и быта послевоенной деревни. По ее мнению, постоянное пренебрежение властей интересами крестьянства, «принесение их в жертву развитию других отраслей экономики и социальных групп» в конечном счете привело к раскрестьяниванию русской деревни^[86]. Демографические последствия войны, интенсивная урбанизация в послевоенном советском обществе не только усилили процесс раскрестьянивания деревни, но и привели к сокращению общей численности сельского населения в сравнении с городским^[87]. Под раскрестьяниванием О.М. Вербицкая предлагает понимать не только сокращение численности колхозников и единоличников в деревне, но и «перерождение крестьянской натуры», выражавшееся в постепенной утрате любви к сельскому труду, в нежелании заботиться о земле и животных^[88]. По мнению М.А. Безнина, раскрестьянивание есть «исчезновение натуральных в своей основе, замкнутых, в значительной степени “самовоспроизводящихся” форм хозяйствования в аграрной области»^[89]. Традиционные крестьянские ценности разрушались под воздействием жесткого государственного давления на деревню. Крестьяне, не имевшие юридического права на получение паспортов, были прикреплены к колхозам и не могли свободно выйти из колхозной артели. О.М. Вербицкая отмечала: «…система внеэкономического прикрепления крестьян к колхозам без особых перемен просуществовала до середины 50-х годов»^[90]. Она указывает на несправедливость существующей системы планирования и распределения товарной продукции между городом и деревней в 1946-1953 гг. Так, по ее подсчетам, за этот период в сельском хозяйстве было произведено 298 млрд рублей национального дохода, но на нужды села было использовано только 193 млрд, а оставшуюся сумму в размере 105 млрд правительство использовало на нужды других отраслей народного хозяйства^[91]. Кроме этого, О.М. Вербицкой была вскрыта проблема неоднозначной роли организационного набора рабочих промышленных предприятий за счет сельских жителей. Она полагает, что наборы имели неоднозначные последствия как для колхозников, так и для самих колхозов. С одной стороны, крестьяне получали возможность «резко улучшить свое социальное и материальное положение», перейдя на работу в город, но с другой стороны, оргнаборы стали дополнительным каналом утечки людских ресурсов из деревни^[92]. В исследовании О.М. Вербицкой под сомнение поставлены и тезисы советской историографии о причинах миграции сельского населения в города. По ее данным, утверждения о высокой механизации производства в сельском хозяйстве и массовой замене ручного труда машинным не соответствуют действительности. Не технический прогресс вынуждал крестьян покидать колхозы, а неудовлетворенность условиями жизни: низкая оплата труда в колхозном производстве, плохое культурное, бытовое, медицинское обслуживание, отсутствие социальной инфраструктуры. О росте социальных требований и самосознания колхозников говорит тот факт, что крестьяне стали осознавать «свою социальную ущербность в обществе», считая себя «ущемленными и дискриминированными». Стать рабочим для крестьян-колхозников «означало быть гражданином первого сорта»^[93]. В монографии О.М. Вербицкой сформулирован важный вывод об изъятии государством из деревни не только прибавочного, но и значительной части необходимого продукта. В результате весь послевоенный период деревня сидела «на голодном пайке», а доходы крестьян от общественного хозяйства были ниже прожиточного уровня^[94].

Детальный анализ основных факторов демографического развития сельского населения России, причины убыли сельского населения в первые послевоенные годы отражены в серии работ В.П. Попова^[95]. В послевоенные годы, как отмечает исследователь, государство мало способствовало улучшению экономического положения села, сосредоточив основное внимание на восстановлении промышленности. Деревня рассматривалась властями «как источник трудовых ресурсов и продовольствия»^[96]. По мнению В.П. Попова, единственной формой выживания на селе в послевоенное время являлась «полуподпольная жизнь, двойная линия поведения и двойная мораль»^[97]. Как и О.М. Вербицкая, В.П. Попов отмечает отрицательное влияние советского аграрного эксперимента на моральный облик и ценности советского крестьянства, что нашло выражение в потере селянами любви и уважения к деревенскому труду и образу жизни. Государственную кампанию по укрупнению экономически неэффективных колхозов В.П. Попов связывает с желанием властей «организовать очередную ломку деревенского уклада, разрушить остатки сельского общежития, унифицировать деревню и ее людей, заставить их продолжать покорно трудиться в колхозах, еще более централизовать управление крестьянами». Итог данной деятельности, по его мнению, оказался неудовлетворительным: в селе усилились социальная напряженность и «раздоры», но эффективность колхозного производства не повысилась^[98]. Исследовавшая проблему укрупнения колхозной деревни О.М. Вербицкая приходит к выводу о негатиивных последствиях этой властной инициативы, затронувшей сферы внутриколхозных социальных отношений. В монографии Н.В. Кузнецовой отмечается, что укрупнение колхозов способствовало расширению их материально-технических возможностей, но лишало большинство из них перспектив рентабельности. По мнению автора, процесс укрупнения колхозной деревни привел к усилению партийного контроля над сельским трудовым коллективом и стал «катализатором роста числа бесперспективных деревень»^[99].

Неприглядную картину послевоенной колхозной деревни представил в своей работе А.А. Базаров. С глубокой эмоциональностью он воссоздает образ советской деревни, представшей перед демобилизованными солдатами-победителями: «Родина встретила победителей нищетой..Неузнаваемо изменился внешний облик родных мест. И до Отечественной деревня несла шрамы коллективизации, а теперь дошла до повсеместной убогости, которая была особенно унизительной..Страна обносилась до лохмотьев. Раньше в сельпо можно было что-то купить под индивидуальный хлебозакуп. Теперь — ни зерна, ни товаров» ^[100].

В кандидатской диссертации А.А. Мальцева были выявлены основные потоки миграции сельского населения в Среднем Поволжье; раскрыты механизмы взаимосвязи миграционных процессов в сельском социуме с политической и социально-экономической обстановкой в стране^[101]. Автору удалось установить объективные и субъективные причины, способствовавшие выходу колхозной деревни из послевоенного демографического кризиса. По его мнению, уже к началу 1950-х гг. положительный эффект компенсаторной волны в поволжской деревне был исчерпан репрессивной политикой государства и отсутствием элементарных бытовых условий, достойного уровня жизни.

Современными отечественными историками активно разрабатывается тема голода в послевоенном СССР^[102]. Исследователи стараются выявить его причины, масштабы и последствия. В отличие от историков предшествующего периода, считавших причиной голода объактивные обстоятельства в виде засухи, авторы современных работ выдвигают на первый план «рукотворный фактор», то есть желание властей использовать голод как средство «воспитания» крестьянского населения. Изучены новые, ранее недоступные для исследователей документы партийных и государственных архивов. Причины голода 1946-1947 гг., его масштабы и последствия проанализированы в монографии В.Ф. Зимы. Проанализировав множество официальных документов, подписанных первыми лицами государства, автор приходит к выводу, что голод был вызван тремя причинами, это: 1) послевоенные трудности; 2) засуха 1946 г.; 3) политика продразверстки в отношении колхозов и совхозов^[103]. По его данным, голод затронул по крайней мере 100 млн человек, а его жертвами стали не менее 2-х млн жителей СССР. В.Ф. Зима пишет, что последствия голода были преодолены лишь в начале 50-х годов^[104]. Этой же точки зрения придерживается В.П. Попов, который утверждает, что голод не ограничивался 1946-1947 гг., а продолжался и позже. По его данным, прямые потери от голода только в 1947 г. составили 770,7 тыс. человек. Особенно тяжело жили семьи колхозников и единоличников, чьи отцы и сыновья погибли или все еще находились в армии^[105]. Голод, порожденный заготовительной кампаний 1946 г., не привел к пересмотру правительственной аграрной политики, и весь послевоенный период сталинизм сопровождался «налоговым удушением деревни». В работах последнего времени утверждается, что правительство в полной мере располагало информацией о масштабах голода и имело достаточно возможностей для снижения его последствий, но расходования государственного зернового резерва не допускал Сталин^[106]. А.И. Репинецкий отмечал: «От партийных и советских органов на местах требовали во что бы то ни стало выполнения плановых заданий по производству и сдаче зерна»^[107]. По утверждениям Т.Д. Надькина, для того чтобы выполнить государственный план хлебопоставок, в колхозах и совхозах было изъято все семенное и продовольственное зерно, частично включая и предназначенное к выдаче колхозникам за отработанные трудодни^[108]. Жалобы и письма крестьян во власть с информацией о тяжелом продовольственном положении в сельских районах страны оставались без ответа ^[109]. Вместо решения продовольственной проблемы власти пошли по пути увеличения прямых и косвенных налогов. Налоговое бремя сельского населения в период с победного 1945 г. по 1952 увеличилось в 3 раза. Данные действия властей, констатирует В.Ф. Зима, обрекли деревню «на медленное угасание»^[110]. По мнению Р.Р. Хисамутдиновой, стремление властей не допустить сокращения государственного хлебного резерва в 1946 г. определило организацию дополнительных хлебозаготовок. Колхозы и совхозы после выполнения плана хлебосдачи получили дополнительную надбавку к плану, что привело к массовому изъятию хлеба и голоду даже в тех районах, которые не были охвачены засухой^[111]. Изъятие хлеба, по утверждению Т.Д. Надькина, проводилось «в духе эпохи “военного коммунизма” и “продразверстки”»^[112]. Историк В.В. Кондрашин сопоставил и проанализировал «три советских голода» (1921-1922, 1932-1933 и 1946-1947 гг.), что позволило ему сделать вывод об отличии голода 1946-1947 гг. от предшествующих периодов массового голода советского времени. По его мнению, голод разразился в то время, когда страна победоносно завершила войну и сталинская модель экономического развития и государственного управления, доказав свою жизнестойкость, нуждалась в стабильности. Поэтому причины голода кроются не в действиях властей, которые, по мнению многих исследователей, целенаправленно обрекали миллионы колхозников на голодную смерть, а в последствиях войны и засухи^[113].

Смена социально-политического вектора развития страны дала исследователям возможность получить доступ к архивным документам, которые в советское время хранились в государственных и ведомственных архивах под грифом «секретно». «Архивная революция» позволила пролить свет на наиболее трагические события послевоенной истории советского села, в частности, восстановить масштабы репрессий по отношению к колхозному крестьянству^[114]. Был выявлен и опубликован секретный Указ Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. «О выселении в отдаленные районы СССР лиц, злостно уклоняющихся от работы в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни». Начиная с 1990-х годов, активно публикуются архивные документы, статистика по практике реализации Указа от 2 июня 1948 г., общая статистика судимости крестьян за хищения общественной собственности и зерна, невыполнение налоговых обязательств и отработочных повинностей. Указ от 2 июня 1948 г. предусматривал исключение из колхоза и выселение в отдаленные районы СССР (районы рек Енисея, Оби, Лены) лиц, злостно нарушающих трудовую дисциплину в колхозах. Но ответственность за выселение колхозников власти перекладывали на плечи самих же крестьян, именно сходы сельских граждан принимали решения о выселении «тунеядцев», а райсоветы только утверждали эти приговоры. Передавая репрессивные функции собранию членов сельскохозяйственной артели, власти стремились показать значимость крестьянских инициатив, апеллируя к дореволюционному опыту крестьянской общины, когда сельские сходы являлись инструментом не только обсуждения хозяйственных вопросов, но и установления справедливости, решения различных споров ^[115]. Основной целью репрессий, по мнению Т.Д. Надькина, было желание властей в очередной раз напугать народ, сломить нарастающее антиколхозное движение^[116]. Репрессии были составной частью системы государственного управления сельским хозяйством ^[117].

Многие исследователи аграрной истории послевоенного периода отмечают нарастание в экономической и социальной политике советского государства антикрестьянских тенденций, направленных на дальнейшее разрушение традиционного уклада крестьянской жизни и духовно-нравственных ориентиров сельской культуры. Государство, используя различные механизмы, активно продолжало процесс раскрестьянивания. Справедливо утверждение В.А. Ильиных о решающей роли налогово-податной политики сталинского режима в данном процессе. Им были охарактеризованы ее базовые принципы: «…изъятие у производителей в качестве земельной ренты не только прибавочного, но и части (иногда значительной) необходимого продукта; внеэкономическое принуждение (включая прямые репрессии), применяемое как основной способ изъятия ренты; рефеодализация системы налогообложения деревни, которая заключалась в возврате к присущей для феодализма сословности обложения, натуральным и отработочным его формам»^[118]. По утверждению ряда исследователей, система повинностей крестьянства включала обязательные отработки, натуральные поставки продовольствия и денежное обложение, что позволяет делать вывод о феодально-крепостническом характере зависимости колхозного крестьянства от государства. Отработочные повинности включали обязательные отработки в общественном хозяйстве колхоза, трудовую и гужевую повинность на лесозаготовках и торфоразработках, работу по строительству и ремонту дорог и т. д.^[119]

B. А. Ильиных отмечает, что количество отработок в колхозах регулировалось обязательным годовым и сезонным минимумом трудодней, установленными в трудоднях нормами выработки и расценками работ^[120]. Трансформация крестьянского двора как основной хозяйственной единицы в условиях советской модернизации представлена в научных трудах В.М. Безнина. Исследователь делает вывод о разрушении механизма воспроизводства крестьянского хозяйства вследствие недостаточных возможностей удовлетворения минимальных потребительских запросов крестьян в колхозный период отечественной истории^[121]. Важнейшая функция крестьянского двора заключалась в «выталкивании подрастающих детей из крестьянского состояния». Возникшее противоречие социально-демографической функции крестьянского двора и его хозяйственных возможностей, по утверждению В.М. Безнина, имело следствием возникновение механизма «внешнего раскрестьянивания». Сочетание внутренних и внешних обстоятельств в 60-е годы привело к угасанию крестьянской культуры и традиционного крестьянского образа жизни.

Индивидуальные приусадебные участки колхозников, имевшие значительный вес в производстве, заготовках и потреблении основных сельскохозяйственных продуктов, в формировании совокупных денежных доходов колхозников, исследованы в монографии М.И. Денисевича^[122]. Последний отмечает, что, несмотря на неоднократные попытки административно-экономического давления, ограничения и ликвидации, они проявляли живучесть, эластичность и приспособляемость к внешним воздействиям. Автор выявил ряд факторов, обусловивших высокую экономическую эффективность личных приусадебных хозяйств, в частности: 1) материальный интерес; 2) сохранение чувства хозяина на своем участке земли, соединение в одном лице работника и хозяина; 3) органичное соединение труда со средствами производства; высокая степень саморегуляции как элемента любой саморазвивающейся хозяйственной структуры; 5) относительная свобода в определенные периоды в реализации продукции.

Советский аграрный проект предусматривал не только слом вековых хозяйственных норм крестьянского миропорядка, но и «перевоспитание» крестьян, формирование новых ментальных установок и ценностей сельского населения. В основном данная задача достигалась именно через механизмы налогового бремени — крестьянин должен был думать не о благополучии своей семьи, а заботиться о благополучии государства, выполняя всевозможные трудовые повинности и продовольственные поставки. Проблема эволюции ментальных установок крестьянства в результате социально-политических трансформаций ХХ века, их отражение в социальной памяти сельских жителей рассмотрены в работах И.Е. Козновой. По ее утверждению, советская модернизация разрушила традиционный крестьянский образ жизни, который остался в исторической памяти как идеал^[123]. Потеря земли, продолжает автор, привела к тому, что мечтой нескольких поколений советских крестьян стало желание вырваться из деревни и избавиться от своего крестьянского прошлого. Несмотря на то что к середине 50-х годов повседневное пространство крестьянской культуры все более определялось советскими новациями, в данный период наблюдалось возрождение многих сельских традиций и обрядов, прежде всего религиозных^[124]. Религиозность колхозниками не осуждалась. Более того, религиозность, способствовавшая объединению населения в годы Великой Отечественной войны, являлась важнейшим фактором роста национального самосознания и свидетельствовала о неутешительных итогах антицерковной кампании предвоенного периода^[125]. Исследователи отмечают факт признания государством существования религиозных организаций и снятия ограничений в осуществлении религиозных практик верующих^[126]. Историки исследуют не только проблему взаимоотношения церкви и государства, но и вопросы взаимодействия легальных и нелегальных церквей, деятельность подпольных церковных организаций, процесс вовлечения в церковную жизнь нелегальных общин верующих и т. д. Для Е.Ю. Зубковой, которая рассматривала религиозность советского человека как составную часть структуры послевоенных настроений, рост религиозной активности масс является проявлением тягот войны и надеждами на преодоление повседневных трудностей^[127]. Постепенное расширение доступа сельского населения к образовательным ресурсам и социокультурным учреждениям позволяет О.М. Вербицкой констатировать факт отхода большей массы сельских жителей от религиозного мировоззрения, за исключением лиц, чья социализация пришлась на довоенный период^[128]. Она отмечает, что уже к началу 60-х годов сельская религиозность представляла собой «затухающее» явление. Спад уровня религиозности в колхозной деревне на рубеже 50-60-х годов ХХ в., по мнению А.Л. Беглова, связан не столько с антирелигиозными государственными кампаниями, сколько с миграционными процессами, которые привели к оттоку значительной части сельского населения, являющегося основой сельских приходов^[129]. Т.М. Димони отмечает стремление крестьян европейского севера России использовать религиозные традиции для противовеса властной модернизационной инициативе, вписывая определенные культурно-нравственные элементы, базирующиеся на православном мировоззрении, в систему официальных ценностей^[130]. А.Ю. Михайловым были выявлены различия в отношении центральных и сельских органов власти к организационным структурам православной церкви в колхозной деревне в конце 1940-х гг., а именно то, что сельские властные институты не проявляли активности в антирелигиозной деятельности^[131]. Многие современные исследователи предлагают оценивать циклы религиозной активности и апатии сельского населения, возрождения и угасания религиозных традиций в срезе антицерковной борьбы государства.

Таким образом, как видим, на современном этапе историки значительно расширили представления о послевоенном развитии СССР, сформулировали новые подходы, оценки и концепции послевоенного развития колхозного строя и советского крестьянства. Состояние современной историографии свидетельствует о качественном переходе от первоначального накопления фактического материала к его концептуализации. В новейших исследованиях на первый план выходит преимущественно освещение социальной проблематики: вопросы демографии, голода, быта, сельской стратификации, роли и места личного подсобного хозяйства и крестьянского двора в производстве сельскохозяйственной продукции, значение крестьянских хозяйств для самих крестьян и др. Вместе с тем в современной российской историографии доминирует представление о потребительском отношении к деревне со стороны власть имущих, обусловленном направленностью государственной политики на первоочередное развитие города и тяжелой индустрии. Историографический анализ показывает, что в современной исторической науке нет комплексных работ, посвященных анализу процесса трансформации пространства повседневной жизни крестьян Среднего Поволжья в послевоенное время. Практически отсутствуют работы, раскрывающие механизмы аграрной политики советского государства в территориальных границах Ульяновской и Куйбышевской областей.

1.2. Источниковая база исследования

Источниковую основу исследования составил значительный комплекс опубликованных и неопубликованных документов: законодательные материалы; доклады и сочинения партийных лидеров; периодическая печать; статистические материалы; историко-социологические обследования поволжской деревни; источники личного происхождения (письма и обращения сельских жителей во властные институты и партийным лидерам, в средства массовой информации), делопроизводительная документация и материалы устной истории (интервьюирование респондентов сельских жителей)

Необходимо отметить, что законодательные акты, затрагивающие различные аспекты хозяйственной и социокультурной жизни послевоенной колхозной деревни, публиковались в центральных и местных периодических изданиях. Наибольшую ценность для исследования представляют два юридических акта, которые в полной мере характеризуют аграрную политику позднего сталинизма как репрессивную по отношению к колхозному крестьянству. Так, принятое 19 сентября 1946 г. специальное постановление Совета Министров СССР «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах», широко освещенное в советских средствах массовой информации, ознаменовало возвращение советского правительства к довоенным принципам взаимоотношения с крестьянами^[132]. Постановление, в частности, было направлено на борьбу с самовольными расширениями крестьянами размеров своих личных подсобных хозяйств и на укрепление трудовой дисциплины в сельскохозяйственных артелях. В документе отмечался массовый характер процесса «расхищения общественных земель», происходивший в виде «увеличения приусадебных участков колхозников путем самовольных захватов или незаконных прирезок со стороны правлений и председателей колхозов в целях раздувания личного хозяйства в ущерб общественному». Причиной данного явления было попустительство «правлений колхозов, председателей сельсоветов и райсоветов»^[133]. Таким образом, маховик репрессий был направлен не только против рядовых колхозников, но и против руководящего состава колхозов, сельских советов и районов. В Постановлении утверждалось, что «некоторые советско-партийные и земельные районные работники вместо того, чтобы строго охранять общественную собственность, как основу колхозного строя, грубо нарушают советские законы и, злоупотребляя своим служебным положением, незаконно распоряжаются имуществом, натуральными и денежными доходами колхозов, принуждая правления и председателей колхозов выдавать им бесплатно или за низкую цену имущество, скот и продукты, принадлежащие колхозам»^[134]. В Постановлении подчеркивалось, что колхозники и иные элементы, осуществляющие самозахват колхозной земли, преследуют цель «спекуляции и личной наживы». Региональным властям было рекомендовано до 15 ноября 1946 г. провести ревизию колхозных земель и провести обмер размеров приусадебных участков колхозников, а при обнаружении нарушений «незаконно захваченные земли» возвратить колхозам^[135]. Задача данной кампании заключалась в принуждении крестьян к исполнению своих трудовых обязанностей в колхозах, не отвлекаясь на личное хозяйство, то есть власть была заинтересована в сохранении у крестьян единственного источника финансового обеспечения в форме артельного хозяйства. Однако несмотря на жесткие меры давления на сельское общество и массовое выявление случаев нарушения Устава сельскохозяйственной артели рядовыми колхозниками и представителями административно-управленческого персонала колхозов, крестьяне продолжали реализовывать хозяйственные практики, утвердившиеся на селе в военные годы. Архивные документы свидетельствуют, что «в ряде колхозов госкомиссии несерьезно подходили к обмеру приусадебных участков у колхозников»^[136].

В ходе кампании 1946 г., инициированной постановлением «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственных артелей», у колхозников изымались излишки участков, выходящие за рамки установленных норм, но трудовая дисциплина от этого не повышалась: крестьяне по-прежнему не были финансово мотивированы трудиться в общественном хозяйстве. В данных условиях по предложению Н.С. Хрущева Президиум Верховного Совета СССР 2 июня 1948 г. принимает Указ «О выселении в отдаленные районы страны лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный паразитический образ жизни»^[137]. Указ не был предназначен для публикации, т. к. затрагивал интересы большинства сельских жителей.

В условиях секретности копии Указа были разосланы в областные и республиканские центры с предложением немедленно приступить к реализации основных положений данного законодательного акта. И маховик новых репрессий начал раскручиваться в колхозной деревне.

Региональные власти полностью контролировали процесс реализации Указа, а сельские жители лишь играли роль массовки, задача которой заключалась в принятии нужного решения.

По задумке властей, очередная волна государственного насилия по отношению к крестьянству должна была способствовать росту производительности труда в колхозном хозяйстве. Но эффект оказался краткосрочным, и уже после смерти И.В. Сталина советское руководство было вынуждено перейти к новым принципам взаимодействия с крестьянством.

К законодательным актам примыкают сочинения, выступления, доклады лидеров партии и государства, являвшиеся, по своей сути, директивными указаниями для нижестоящих институтов власти и населения^[138].

Исследователь, ставя задачу реконструкции прошлого, в своей практике опирается на архивные материалы, круг которых достаточно обширный (делопроизводство, статистические данные, документы личного происхождения, законодательные акты и т. д.). Но изучая повседневную жизнь послевоенного села, историк сталкивается с большим количеством сложностей: с многих документов не снят гриф секретности, или у архивных дел, содержащих сведения личного происхождения, не истек 75-летний срок. До сих пор архивы ФСБ закрыты для широкого круга исследователей, и материалы, содержащиеся в них, недоступны для научного анализа. В данных условиях остро стоит вопрос решения проблемы источниковой базы исследования. Конечно, в реконструкции картины жизни послевоенного крестьянства можно и необходимо использовать методы устной истории и микроистории^[139]. Но опираясь только на данную методологию, нельзя воссоздать объективную картину прошлого. Необходимо привлекать в качестве источников материалы советской периодической печати, которые отражают реалии социально-экономической, политической и культурной жизни регионов. Влияние периодической печати на массовое читательское сознание переоценить сложно. Не случайно в системе исторических источников она занимает весьма существенное место. Именно печать является ведущим средством массовой информации населения, важнейшей функцией ее является структурирование общественного мнения, пропаганда господствующей государственной идеологии^[140]. Выделяют три разновидности периодической печати: газеты, журналы и повременные издания научных обществ. Говоря о советской периодической печати, мы останавливаемся лишь на газетах.

Советская периодическая печать находилась под контролем партийного аппарата и проходила строгую цензуру. Несмотря на это региональные газеты содержат широкий фактический материал, раскрывающий жизнь советской провинции в рамках господствующей идеологии. Как отмечает Ю.П. Бокарев, «идеологические фильтры не были непроницаемыми. В статьях, обзорах, корреспонденциях с мест, в письмах читателей, в публицистике выражались разные точки зрения»^[141].

Советское источниковедение утверждало, что советская пресса является источником достоверных и неоспоримых фактов. Крушение советского строя обнажило проблему неприкрытости идеологически-пропагандистской направленности советской печати и, следовательно, тенденциозности в подаче материала. На этом основании многие стали полагать, что советская пресса не может служить достоверным источником фактического материала, раскрывающим событийные стороны минувшей эпохи. Но мы придерживаемся иной точки зрения.

В ходе нашего исследования мы проанализировали материалы областных и районных газет, издаваемых с 1945 по 1954 г. в Куйбышевской и Ульяновской областях. Это такие областные газеты, как «Ульяновская правда» (Ульяновск) и «Волжская коммуна» (Куйбышев), а также 24 районные газеты по Ульяновской области и 19 — по Куйбышевской области. Данные периодические издания были официальными печатными органами областных и районных партийных институтов, и перед ними стояла задача доведения официальной информации, постановлений и решений областных и районных комитетов партии до широких слоев населения. Но не только это определяло содержание газетных материалов.

Написал по возможности краткий материал с основной информацией о том, что означила и как на практике проводилась коллективизация в СССР.

Коллективизации: основные сведения, цели

Коллективизация – государственная политика по установлению госмонополии на производство и распределение в сельском хозяйстве путем создания т. н. колхозов (коллективных хозяйств, сельхозартелей). Проводилась в СССР в конце 1920-х – 1930-х гг. Среди основных целей коллективизации были создание высокотоварного сельхозпроизводства, перераспределение материальных и людских ресурсов из сельского хозяйства в промышленность в рамках индустриализации, а также борьба с нелояльным большевикам населением на селе. Коллективизация предусматривала фактическую конфискацию земельных наделов крестьян и их обобществление в рамках колхозов (при этом колхозная земля являлась государственной собственностью). Передаче в колхозы также подлежало основное имущество крестьян: хозяйственные постройки, скот, сельхозинвентарь, семена и т. п. Результатом установления колхозного строя стало превращение крестьян, свободно распоряжавшихся собственным имуществом, в работников, прикрепленных к крупным государственным хозяйствам.

Предпосылки, начало коллективизации

Большевики изначально рассматривали крестьянство, в первую очередь его зажиточную часть, в качестве враждебного класса – «мелкобуржуазной стихии». Партийная программа предусматривала «коренное социалистическое преобразование» деревни, в ходе которого самостоятельные крестьянские хозяйства, должны были сменить высокотоварные коллективные сельхозпредприятия, организованные под жестким контролем государства. Ленинская версия социализма не предусматривала права крестьян распоряжаться результатами своего труда: лидер большевиков называл свободную торговлю хлебом «государственным преступлением». Рынок в народном хозяйстве планировалось заменить системой государственного распределения. Новая экономическая политика (НЭП), провозглашенная в 1921 г. и допускавшая элементы рыночной экономики, рассматривалась советским руководством как временная мера.
В декабре 1925 г. руководство Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) провозгласило в СССР курс на форсированную индустриализацию. Масштабное развитие промышленности требовало значительных средств, основным источником которых было сельское хозяйство (одним из главных экспортных товаров СССР было зерно). В середине 1920-х гг. советское правительство пыталось перераспределить средства из сельхозсектора в промышленность за счет неэквивалентного обмена между городом и деревней. Цены на промтовары для села повышались, в то время как стоимость сельхозпродукции оставалась низкой. Также увеличивались различные налоги и повинности, наложенные на крестьян. К концу 1927 г. такая политика привела к кризису хлебозаготовок, когда крестьяне отказывались сдавать государству зерно по низким закупочным ценам. Ряд советских экономистов (Александр Чаянов, Николай Кондратьев и др.) разрабатывали проекты преодоления кризиса на основе развития агропромышленного сектора, сочетания элементов рыночной экономики и государственного планирования. За продолжение НЭПа и гибкую политику по отношению к крестьянству выступила часть советских руководителей (Николай Бухарин, Алексей Рыков, Николай Томский). Однако генсек ВКП(б) Иосиф Сталин (Джугашвили) выбрал курс на ликвидацию НЭПа, использование методов «военного коммунизма» в отношении крестьянства, изъятие ресурсов села с помощью мер внеэкономического принуждения (изначально такая программа была предложена в середине 1920-х гг. Львом Троцким-Бронштейном). Все противники насильственной коллективизации были объявлены «правыми уклонистами» и впоследствии репрессированы.
Начало коллективизации сельского хозяйства было провозглашено в декабре 1927 г. на XV съезде ВКП(б). Первоначально декларировалось, что организация колхозов будет постепенной, а вступление в них добровольным. Но уже в секретной директиве ЦК ВКП(б) от 5 января 1928 г. местным парторганизациям было приказано применять «жестокие кары в отношении кулачества и особые репрессивные меры в отношении кулаков и спекулянтов». Иосиф Сталин назвал нежелание крестьян продавать хлеб по заниженным ценам «серьезным выступлением капиталистических элементов деревни против советской власти». Началась массовая конфискация сельхозпродукции у крестьян, причем изымали не только запасы, но и семена, предметы домашнего обихода и др. У зажиточных крестьян конфисковывались земельные излишки, выкупались трактора и сельхозмашины, увеличивались налоги, наложенные на их хозяйства. Для стимуляции участия деревенских низов в классовой войне на селе 25% от конфискованного хлеба распределялись среди бедняков, доносивших на своих зажиточных односельчан. В рамках коллективизации вводились дополнительные натуральные налоги, принудительная сдача государству хлеба и др. сельхозпродукции, запрещалась торговля продовольствием в деревнях. Все эти меры привели к свертыванию крестьянами сельхозпроизводства, распродаже и забою скота, бегству в города. К началу 1930 г. по сравнению с 1928 г. поголовье крупного рогатого скота сократилось на 9,5 млн голов, свиней – на 7,8 млн, овец и коз – на 13,7 млн. Также сокращались объемы закупаемого государством хлеба, падал его экспорт.
К октябрю 1929 г. были коллективизированы лишь 7,6% хозяйств. Однако 7 ноябре 1929 г. в своей статье «Год великого перелома» в газете «Правда» Иосиф Сталин призвал однопартийцев к всемерному ускорению коллективизации и заявил, что крестьяне пошли в колхозы «целыми деревнями, волостями, районами, округами…».

Сплошная коллективизация

10-17 ноября пленум ЦК ВКП(б) утвердил задачу проведения сплошной коллективизации по всей стране и принял решение направить для этого в деревню 25 тыс. рабочих-активистов. Для госуправления процессом в декабре 1929 г. был создан Наркомат земледелия СССР, в состав которого вошли Колхозцентр и Всесоюзный центр машиннотракторных станций (Трактороцентр).
Спецкомиссия Политбюро ЦК ВКП(б) по коллективизации под руководством наркома земледелия Якова Яковлева (Эпштейна) подготовила постановление ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Документом устанавливались жесткие сроки завершения сплошной коллективизации: осень 1930 г. или весна 1931 г для Северного Кавказа, Нижней и Средней Волги, осень 1931 г. или весна 1932 г. — для левобережных районов Украинской ССР, Сибири, Юга Урала, Казахстана, Башкирии, Чувашии, Московской области и Нижегородского края.

Раскулачивание, крестьянские восстания

Основным противником на селе руководство СССР считало зажиточных крестьян (по советской терминологии «кулаков»), которые олицетворяли для односельчан жизненный идеал самостоятельного хозяйствования. В 1927 г. в сельском населении СССР было 35% бедняцких, 60% середняцких и 5% зажиточных дворов. Критерии определения «кулаков» были утверждены постановлением СНК СССР 21 мая 1929 г. К ним относили крестьян, систематически применявших в хозяйстве наемный труд; владевших сельхозтехникой; сдававших в наем сельхозмашины, жилые или производственные помещения; имевших членов семьи, занимавшихся торговлей, коммерческим посредничеством или являвшихся «служителями культа»; а также семьи, доход на каждого «едока» которых, превышал 300 руб. Отдельный пункт постановления позволял местным властям произвольно изменять эти критерии. Фактически в «кулаки» могли записать любого недовольного коллективизацией. Лиц, причисленных к «кулакам», лишали гражданских прав (в частности, избирательных), им запрещали вступать в колхозы, поступать в средние специальные и высшие учебные заведения, занимать определенные должности и др. (запреты распространялись и на членов их семей).
30 января 1930 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило секретное постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». В рамках провозглашенной партией политики «ликвидации кулачества как класса» (провозглашена Сталиным в декабре 1929 г.) местные власти обязывались конфисковать у зажиточных крестьян все средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, кормовые и семенные запасы. В отношении индивидуальных хозяйств отменялось действие законов об аренде земли и применении наемного труда. Всех «кулаков» разделили на три категории. Признанных наиболее опасными расстреливали или заключали в концлагеря, их семьи ссылались. «Склонные к контрреволюции» подлежали «высылке в отдаленные местности Союза ССР». Остальных расселяли на землях «за пределами колхозных хозяйств».
11 марта 1930 г. для проведения репрессий на селе Политбюро ЦК ВКП(б) создало специальную комиссию во главе с зампредседателя СНК СССР Aндреем Андреевым, зампредседателя ОГПУ Генрихом Ягодой (Иегудой) и секретарем ЦК ВКП(б) Павлом Постышевым.
Все репрессии проводились органами ОГПУ (с 1934 г. — НКВД) при участии местных партийных и советских властей во внесудебном порядке. Ссыльные крестьяне фактически находились в заключении в поселках для «спецпоселенцев», где привлекались к принудительному труду (включая детей с 12 лет). Значительную часть ссыльных вывозили в непригодные для земледелия и животноводства районы Крайнего Севера без достаточного продовольствия и стройматериалов, что привело к массовой смертности от голода и болезней, особенно среди детей (по данным ОГПУ в 1931 г. смертность детей до 3-х лет достигала 15%).
Всего раскулачиванию до 1940 г. подверглись 5-6 млн человек (свыше 1,1 млн хозяйств), из которых 4 млн были отправлены в ссылку, не менее 600 тыс. скончались от непосильного труда, голода и болезней. Основными жертвами раскулачивания стали крестьяне-середняки.
Насильственное обобществление хозяйств, раскулачивание, сопровождались также массовым закрытием и осквернением церквей, мечетей, преследованием священнослужителей. К началу 1931 г. в СССР было закрыто около 80% сельских храмов. Репрессии спровоцировали массовое сопротивление крестьян. По данным ОГПУ, в январе — апреле 1930 г. в стране произошло 6 тыс. 117 выступлений крестьян, в которых участвовали свыше 1,5 млн человек. Пассивное сопротивление выражалось в отказе от выполнения хлебозаготовок, от работы в колхозе, массовом забое скота, бегстве из деревни в города.

Дальнейшее развитие коллективизации

2 марта 1930 г., чтобы погасить недовольство крестьян, в «Правде» была опубликована статья Сталина «Головокружение от успехов». В ней осуждалась практика принуждения к вступлению в колхозы, тотальное обобществление крестьянской собственности. Вся вина за «перегибы» возлагалась на местный партийный и советский аппарат. Временное смягчение госполитики привело к массовому выходу крестьян из колхозов, в августе 1930 г. в них остались 21,4% крестьянских хозяйств (в феврале 1930 г. – 56%).
В сентябре 1930 ЦК ВКП(б) направил райкомам, обкомам и ЦК компартий союзных республик письмо с требованием снова «добиться мощного подъема колхозного движения». Для агитации на село вновь отправлялись агитбригады из партийных, рабочих и колхозных активистов. В декабре 1930 г. ЦК ВКП(б) утвердило годовую программу создания 1 тыс. 400 машинно-тракторных станций (МТС). Колхозам устанавливались пониженные по сравнению с крестьянами-единоличниками нормы сдачи продуктов животноводства, предоставлялись кредиты и налоговые льготы (в 1931 г. колхозник платил 3 руб. сельхозналога, единоличник — свыше 30 руб., «кулак» — 314 руб.). Власти также обещали колхозникам право на ведение собственного личного подсобного хозяйства и оплату труда в колхозах. В 1932 г. была разрешена торговля продукцией, оставшейся после сдачи обязательных норм государству. Были отменены все налоги и сборы с торговли колхозников. В результате уже к июню 1931 г. в колхозы было объединено 52,7% хозяйств по стране.
Однако все эти меры не привели к улучшению продовольственного положения страны. Вызванный коллективизацией кризис сельского хозяйства привел к очередному снижению урожая в 1932 г., что поставило под угрозу зерновой экспорт СССР. В 1932 г. объем сельхозпроизводства сократился более чем в 1,5 раза по сравнению с 1928 г., животноводческой продукции — на 53%.

Усиление репрессий

7 августа 1932 г., в условиях начинавшегося голода, было принято постановление ЦИК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» (подписано председателем ЦИК СССР Михаилом Калининым, председателем СНК СССР Вячеславом Молотовым). Позднее за этим актом закрепились названия «Закон о трех колосках» или «Указ 7/8». Постановление предусматривало резкое усиление репрессивных мер за сопротивление коллективизации. Документ приравнивал колхозную собственность к государственной, а преступления в отношении нее — к государственным преступлениям, за совершение которые предусматривались расстрел или лишение свободы на 10 лет. Отдельным пунктом вводилось наказание за «агитацию» против колхозов (от 5 до 10 лет). Лиц, осужденных по постановлению от 7 августа 1932 г., законодательно запрещалось амнистировать. Секретная инструкция позволяла применять закон к в отношении деяний, совершенных до его издания. Специальные акты правительства значительно расширяли толкование постановления. В частности, оно применялось «к лицам, уличенным в саботаже сельскохозяйственных работ, краже семян, во вредительском преуменьшении норм высева, вредительской работе по пахоте и севу» и т. п. К февралю 1933 г. по постановлению 7 августа 1932 г. были осуждены 103 тыс. человек, из них к расстрелу приговорены около 6 тыс. 400 (6,2%), к 10 годам лишения свободы – около 34 тыс. (33%). В РСФСР в 1932-1939 гг. были осуждены 183 тыс. человек.
Осенью 1932 г. Политбюро ЦК ВКП(б) направило на Северный Кавказ, Украину и Поволжье чрезвычайные комиссии по хлебозаготовкам во главе с Молотовым, Постышевым и секретарем ЦК партии Лазарем Кагановичем. Они возглавили кампанию по насильственному изъятию продовольствия у крестьян. Для селений и целых районов не выполнивших план по хлебосдаче была предусмотрена специальная репрессивная мера – занесение на т. н. черные доски. В таких населенных пунктах конфисковались приусадебные участки жителей, прекращалось ведение торговли, в них закрывались рынки и магазины, полностью вывозилось продовольствие, населению запрещалось выезжать за пределы селений (часто населенный пункт оцеплялся войсками). Местные сельсоветы, колхозы, бригады распускались, в отношении руководства и «враждебных элементов» организовывались выездные показательные процессы. Только в Северо-Кавказском крае (ныне – территория Ростовской обл., Краснодарского и Ставропольского краев) в первой половине 1930-х гг. были высланы из своих селений свыше 60 тыс. жителей «чернодосочных» станиц.
27 декабря 1932 г. было принято постановление ЦИК и СНК СССР «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописке паспортов». Одной из основных целей паспортизации стал запрет крестьянам на неподконтрольный выезд за пределы колхозов, а также «очистка» городов и рабочих поселков от «укрывающихся кулацких элементов» (ограничения на выдачу паспортов крестьянам были окончательно сняты 28 августа 1974 г.).
Паспорт стал обязательным документом для всех граждан СССР с 16 лет, за исключением большинства крестьян. Вся территория страны и ее население были поделены на две неравные части: ту, где была введена паспортная система, и ту, где она не действовала. В сельской местности паспорта выдавались только жителям 100-километовой полосы вдоль западной границы СССР, вокруг Москвы и Ленинграда, а также 50-километровой зоны вокруг Харькова. Учет остальных крестьян в СССР велся по поселенным спискам. Для выезда за пределы колхоза (совхоза) необходима была специальная справка за подписью председателя колхоза или сельсовета. Вокруг крупных промышленных центров были введены режимные зоны, где запрещалось выдавать паспорта и проживать крестьянам, бежавшим от коллективизации.

Голод 1932-1933 гг.

Прямым результатом коллективизации стал массовый голод в СССР в 1932–1933 гг., жертвами которого стали 5 млн человек. Всего в стране голодали 25-30 млн человек. Подавляющее большинство погибших проживали в основных зерновых районах СССР (Дон, Кубань, Ставрополье, Поволжье, Украинская ССР). Увеличению числа жертв способствовала политика властей с января 1933 г. установивших блокаду охваченных голодом регионов: кордоны, маневренные группы ОГПУ и армейских частей блокировали железнодорожные станции (например, Миллерово, Шахты, Армавир, Краснодар и др.) и основные дороги с целью не допустить выезд крестьян в другие районы страны. Беглецов заключали под стражу в специальных «фильтрационных пунктах» для «выявления злостного контрреволюционного кулацкого и белогвардейского элемента».
Местные партийные руководители, пытавшиеся сократить задания по хлебозаготовкам, создать из части заготовленного зерна семенной фонд, судились как саботажники коллективизации и “предатели рабочего класса”.
По расчетам доктора исторических наук Виктора Данилова, отказ от временный от экспорта хлеба и реализация хлебных запасов позволяли избежать массовой гибели людей. Однако на практике государственная помощь крестьянству голодающих районов была незначительной.

Завершение коллективизации

В январе 1933 г. решением пленума ЦК ВКП(б) для усиления «советского влияния» на селе при МТС были учреждены политотделы (ликвидированы в конце 1934 г.), заместителями начальников которых назначались местные руководители ОГПУ. Политотделы провели массовую «чистку» колхозов, особенно их управленческого аппарата, от лиц, сомневавшихся в партийных директивах. Сотрудники политотделов следили за выполнением планов колхозами, контролировали оплату трудодней (единицы, в которых рассчитывался трудовой вклад колхозников), выявляли «вредителей». Комендантами элеваторов и заготпунктов назначались сотрудники НКВД. Представители госбезопасности также по заданию парторганов выступали в качестве уполномоченных при проведении посевных и уборочных кампаний. К 1933 г. в колхозах было объединено 61,8% крестьянских дворов и 80% посевных площадей.
8 мая 1933 г. Иосиф Сталин и Вячеслав Молотов направили местным властям, органам ОГПУ, суда и прокуратуры секретную директиву. В ней говорилось, что «классовые враги» в деревне «разгромлены», советское руководство более не считает необходимым проведение «массовых репрессий, задевающих, как известно, не только кулаков, но и единоличников и часто колхозников». Карательным органам предписывалось «прекратить применение массовых выселений и острых форм репрессий».
В феврале 1935 г. был принят примерный устав колхозов, который позволял крестьянам-колхозникам иметь приусадебные хозяйства площадью от 0,25 до 0,5 га, владеть одной-двумя коровами, неограниченным числом птицы и др. Во второй половине 1930-х гг. личные хозяйства колхозников давали 52,1% произведенных колхозами картофеля и овощей, 56,6% плодовых культур, 71,4% молока, 70,9% мяса, 70,4% кож. При этом в СССР регулярно проводились кампании по сокращению приусадебных участков (в 1939 г., в 1950-х гг.).
Работающие в колхозе крестьяне в качестве оплаты труда получали только часть урожая по остаточному принципу (после обязательной сдачи продукции государству, выплаты налогов и др.). Расчет велся на основании отработанных и учтенных бригадиром трудодней, при этом в неурожайные годы они не оплачивались. Денежные выплаты по трудодням были крайне низкими, зачастую вообще не производились (трудодни были заменены денежной зарплатой только в 1966 г.). Средняя оплата по колхозному трудодню до середины 1950-х гг. составляла 36% от средней дневной зарплаты рабочего, годовой заработок колхозников был в 4 раза меньше, чем в промышленности. Кроме того, колхозники были лишены государственного соцобеспечения, право на получение пенсий от государства было закреплено за ними только в 1965 г.
В целом коллективизация в СССР завершилась в 1937 г., ею были охвачены 93,9% хозяйств и 99,1 всех посевных площадей. Наименьший уровень был достигнут в Грузии, где в колхозы вошло менее 50% крестьянских хозяйств. В 1939-1940 и 1945-1946 гг. коллективизация проводилась на присоединенных к СССР территориях Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибалтики и Северной Буковины.

Последствия

В ходе коллективизации и раскулачивания в 1930-1937 гг. численность крестьянских хозяйств сократилась с 25,6 млн до 19,9 млн., из них 18,5 млн были объединены в 243,7 тыс. колхозов. В города мигрировали свыше 18,5 млн крестьян. В дальнейшем одним из последствий коллективизации стала депопуляция российской деревни.
Во время «большого террора» 1937-1938 гг. по решению Политбюро была проведена спецоперация «по репрессированию бывших кулаков и др. антисоветских элементов». В этот период были повторно арестованы 787 тыс. 397 человек, 386 тыс. 798 из них расстреляны, 380 тыс. 559 – отправлены в лагеря.
По итогам коллективизации государство получило возможность беспрепятственно перераспределять колхозный доход в свою пользу путем ежегодно устанавливаемых планов по поставкам сельхозпродукции. При этом утвержденная на селе система партийно-государственного управления агропромышленным комплексом показала свою неэффективность. До конца существования СССР так и не была решена задача по обеспечению страны продовольствием.

Основные источники:

Новейшая история Отечества. ХХ век. В 2-х тт. Т.2. М., 1999. С. 28-71.
https://bigenc.ru/domestic_history/text/2080918
https://bigenc.ru/domestic_history/text/3494029
https://bigenc.ru/domestic_history/text/2620889
https://www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-intro/1002733
https://cyberleninka.ru/article/n/golod-1932-1933-gg-v-rossiyskoy-federatsii-rsfsr
https://www.portal-slovo.ru/impressionism/39139.php
Ивницкий Н. А. Судьба раскулаченных в СССР. М., 2004.
Зеленин И.Е. Сталинская “революция сверху” после “великого перелома”. 1930-1939: политика, осуществление, результаты. М.: Наука, 2006.