Руководство выводом войск из афганистана

7 апреля 1988 года министром обороны СССР Дмитрием Язовым была подписана директива, определившая порядок вывода из Афганистана Ограниченного контингента советских войск (ОКСВ) и методы обеспечения безопасности на марше. Согласно документу, последнее подразделение армии должно было покинуть республику 15 февраля 1989 года.

В этот же день, 7 апреля 1988 года, генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв встретился в Ташкенте с президентом Демократической Республики Афганистан (ДРА) Мохаммадом Наджибуллой. На переговорах советский лидер уговорил афганского коллегу заключить политическое соглашение с Пакистаном, который поддерживал вооружённую оппозицию.

Данный документ был подписан 14 апреля 1988 года в Женеве. Гарантами мирного урегулирования выступили СССР и США. Исламабад взял на себя обязательство не вмешиваться в дела ДРА, а Москва — вывести войска в период с 15 мая 1988 года по 15 февраля 1989 года.

Подразделения армии СССР должны были поэтапно покинуть Афганистан и передать полномочия по обеспечению безопасности правительственным силам. Принято считать, что женевский документ обеспечил Москве международно-правовые основания для полноценного завершения афганской кампании.

Слабость режима

С 1980 года основу ОКСВ составляла 40-я армия, сформированная в Туркестанском военном округе в декабре 1979 года. Директива о выводе войск была подготовлена на основании предложений руководства этого соединения. Одним из её разработчиков был командующий 40-й армией генерал-полковник Борис Громов.

В своих воспоминаниях он утверждал, что максимальный срок пребывания в Афганистане ограничивался 2—3 годами. Эту версию подтверждают множество исследователей. В частности, заведующий сектором Афганистана Института востоковедения РАН Виктор Коргун считал, что переговорный процесс, который вылился в женевские договорённости, инициировал в 1982 году генсекретарь ЦК КПСС Юрий Андропов.

Однако обсуждение конкретных планов вывода ОКСВ стартовало лишь в 1985 году, и только в 1987 году Москва приняла окончательное решение по столь болезненному вопросу.

Через продолжавшуюся 10 лет войну прошли 546 тыс. советских военнослужащих, в ней погибли 13,8 тыс. человек. Как отмечает Громов, «наши потери в Афганистане были в четыре раза меньше, чем, скажем, у американцев во Вьетнаме, но я не думаю, что матерям, вдовам и детям погибших от этого легче».

В своей книге «Трагедия и доблесть Афгана» генерал-майор Александр Ляховский подчёркивает, что ключевая причина вывода ОКСВ заключалась в неспособности правительственных формирований ДРА сдерживать натиск моджахедов даже при ощутимой поддержке контингента.

Слабость армии Наджибуллы объяснялась недостатком мотивации личного состава, нехваткой профессиональных кадров, неумением вести контрпропагандистскую работу и находить общий язык с местными авторитетами. Советские офицеры постоянно сталкивались с тем, что вооружённые силы ДРА не могли принять элементарных мер по организации обороны.

Перед уходом из Афганистана Минобороны СССР разработало чёткие рекомендации по обеспечению безопасности ДРА с учётом человеческих и материальных ресурсов, которыми обладали правительственные формирования. Однако большая часть предписаний так и не была реализована. В 1992 году режим Наджибуллы рухнул, а в 1996 году власть в стране захватил «Талибан»*.

Борис Громов также вспоминал, что война в Афганистане теряла смысл из-за неспособности лояльных СССР армии и правительства закреплять итог боевых операций. По его словам, советские войска были вынуждены постоянно отвоёвывать недавно освобождённые районы. Это приводило к росту потерь среди личного состава и перенапряжению экономических ресурсов.

«Местное афганское руководство, несмотря на просоветские настроения, не было заинтересовано в том, чтобы боевые действия проводились нами с максимальной эффективностью. Лишь немногие из них в «очищенных» уездах пытались закрепить свою власть и руководить. Очевидно, они понимали, что рано или поздно война закончится, и, кроме них, ответ держать будет некому… Вместо конкретных решительных действий слышны были лишь красивые речи и разговоры о вере в интернационализм и светлое будущее афганской родины», — описывает ситуацию Громов.

«Интернациональный долг»

Цель ввода советских войск в Афганистан в 1979 году заключалась в стремлении руководства СССР обезопасить южные рубежи, закрепив результаты прокоммунистического переворота (так называемой Апрельской революции 1978 года). Против смены режима выступили США и соседний Пакистан.

Формально ОКСВ выполнял «интернациональный долг перед строящим социализм афганским народом». Однако в целом успешная международная пропаганда, которую инициировал Запад, создала представление о том, что советская армия является оккупационной силой, не учитывающей интересы жителей республики.

Среди местного населения ДРА пакистанская и американская разведки распространяли лозунги о борьбе с «неверными», играя на исламистских настроениях. В итоге в Афганистане возникло достаточно мощное партизанское движение, которое держало в напряжении в том числе тыловые части ОКСВ.

«Афганцы очень тепло встречали наши первые колонны. Общение советских таджиков и узбеков с местным населением завязывалось повсюду. Однако уже в конце месяца (январь 1980 года) тучи начали сгущаться. Одной из причин этого стала активная антисоветская пропаганда. В каждом кишлаке и маленьком городе людей настраивали против нас», — констатировал Громов.

Помимо этого, участники боёв вспоминают, что огромные трудности возникали со снабжением войск. Горный и скалистый рельеф не всегда позволял доставлять грузы наземным транспортом, а вертолёты не могли сбрасывать грузы с высоты более 2 км. Кроме того, винтокрылые машины превратились в уязвимую мишень с появлением у моджахедов американских ПЗРК.

Сопровождение колонн требовало колоссальных усилий. Чтобы обеспечить их безопасный проход, советским войскам приходилось организовывать заставы на высокогорье. Подъём на высоту свыше трёх тысяч метров был очень тяжёлым испытанием. Военнослужащие просто физически не могли доставить на вершину необходимое количество боеприпасов и амуниции. 

«Каждый солдат, сержант и офицер шёл в горы, неся на своих плечах по 40—60 кг. С таким огромным весом, да ещё под палящим солнцем не каждый сможет просто подняться на вершину, не говоря уже о том, чтобы после этого принять бой. Поэтому командиры иногда смотрели, как говорится, сквозь пальцы на то, что некоторые солдаты перед выходом в горы оставляли в казарме тяжёлое снаряжение — бронежилеты и каски», — поясняет Громов.

Сильно рисковали и вертолётчики. Как правило, машина упиралась передним шасси к небольшому выступу, обозначала зависание и сбрасывала груз на скалы. Однако после выполнения миссии вертолёт не мог подняться вверх. Машина фактически падала вниз, а потом набирала скорость и подъёмную силу. Это был единственный способ доставки грузов на высокогорье.

Проблемы с транспортом лишали советские войска возможности организовывать нормальную эвакуацию раненых. Чаще всего командир подразделения выбирал наиболее выносливых солдат, которые на самодельных носилках несли своего товарища. Вместе с ними двигалась группа охраны. В эвакуации одного раненого могли быть задействованы 13—15 человек.

«Мы буквально вгрызались в горы»

Прекрасно знавшие окружающую местность моджахеды и пакистанские спецназовцы пользовались проблемами, которые испытывал советский контингент. Например, отдалённые заставы, прикрывавшие движение колонн, подвергались регулярным нападениям со стороны превосходящих сил противника.

Наиболее известный эпизод, иллюстрирующий происходившие ожесточённые боестолкновения на высокогорье, произошёл 7 января 1988 года. Оборонявшие высоту 3234 десантники 9-й роты были атакованы 300 душманами. В знаменитом фильме Фёдора Бондарчука погибли все бойцы подразделения (исключением стал только один солдат-срочник). На самом деле потери гарнизона составили 6 из 39 человек.

Защитники высоты проявили профессионализм и воинскую доблесть (двое бойцов были удостоены звания Героя Советского Союза посмертно). Однако десантники не смогли бы продержаться без подкрепления и артиллерийской поддержки. В реальности по позициям моджахедов постоянно били советские гаубицы и реактивные системы залпового огня.

История подвига 9-й роты демонстрирует высокий уровень боеспособности советских военнослужащих, действовавших в тяжелейших природно-климатических условиях. Командование и бойцы ОКСВ достаточно быстро научились грамотно организовывать оборону, чтобы не допустить блокады противником удерживаемых высот. 

«Очень трудно было «зарываться» в скалы. Всё-таки находили довольно оригинальные решения, позволявшие охранять участок, доверенный взводу или роте, вообще не выходя с заставы. Мы буквально вгрызались в горы, делая траншеи в полный рост. Пробежав по этим проходам и переходам из казармы, солдат оказывался на своей огневой позиции, ни разу не показавшись противнику», — рассказывает Громов об одном из оригинальных способов организации обороны в горах. 

Непроигранная война 

Эксперт Центра изучения современного Афганистана Дмитрий Верхотуров полагает, что советские солдаты успешно выполняли поставленные задания в ДРА. По его словам, множество фактов опровергают широко распространённое на Западе мнение о том, что ОКСВ якобы ушёл из Афганистана, потерпев поражение.

«Моджахедам ничего, по сути, не удалось сделать против советских войск, успехи у боевиков были только в боях с правительственными силами. Поэтому нет никаких оснований делать вывод, что Москва в той войне проиграла. В то же время имеет смысл дискутировать о том, стоило ли советским войскам настолько глубоко втягиваться в конфликт и какие политические ошибки были допущены», — сказал в беседе с RT Верхотуров.

Как пояснил эксперт, первоначальная миссия ОКСВ заключалась в занятии стратегически важных объектов для поддержки режима Наджибуллы. Проведение  крупномасштабных боевых действий было прерогативой правительственных сил. Стратегия поменялась в 1982 году, когда Москва осознала, что для сохранения социалистической ориентации Афганистана необходимо стать полноценным участником войны.

«Стоит развеять ещё один миф — никакой оккупации Афганистана не было. Правительственные войска и чиновники действовали вполне автономно от советских покровителей. Правда, на мой взгляд, в этом и была главная ошибка СССР. У руководства ДРА не было ресурсов для управления страной. С целью сохранения режима как раз требовалась настоящая оккупация по принципу той, которая была в Восточной Германии в 1945—1949 годах», — заявил Верхотуров.

Собеседник RT убеждён, что только более решительные действия СССР могли бы стать залогом сохранения стабильного Афганистана. Как полагает Верхотуров, десятью годами пребывания в ДРА Москве следовало воспользоваться иначе — сосредоточить усилия на воспитании военной и политической элиты, которая потом могла бы удержать власть в своих руках.

«Как могли наши союзники управлять армией, если значительная часть офицеров были безграмотными, а лояльные СССР политики и чиновники не имели представления о том, как развивать страну. Москве не удалось многое сделать, но она пришла в Афганистан с благими помыслами. Чтобы это понять, достаточно сравнить период 1979—1989 годов с последствиями пребывания в стране американского контингента с 2001 года», — резюмировал Верхотуров.

* «Талибан» — организация признана террористической по решению Верховного суда РФ от 14.02.2003.

Михаил Горбачев имел неоднозначную репутацию, как руководитель Советского Союза. В частности, его критикуют за вывод войск из Афганистана, считая, что это было позорно. Британский писатель и последний посол Великобритании в Советском Союзе Родрик Брейтвейн в своей книге «Афган: русские на войне» рассказывает свою версию того, как это было.   

Горбачев пришел к власти с твердым намерением добиться решения афганской проблемы. В первую очередь он попросил проанализировать ситуацию Комиссию ЦК КПСС по Афганистану: следовало рассмотреть «последствия, плюсы и минусы вывода войск».

После он счел комиссию, состоящую из одних стариков, препятствием на пути прогресса — и распустил ее.

В некоторых западных источниках утверждается, что Горбачев дал генералам год на то, чтобы закончить дело военными средствами, и что в 1985-1986 годах интенсивность боев достигла пика.

Крючков (естественно, пристрастный свидетель) утверждал, что сначала Горбачев раскритиковал Минобороны за недостаточно энергичное ведение войны, но вскоре после этого занял диаметрально противоположную позицию.

МАТЕРИАЛЫ ПО ТЕМЕ
Умер Михаил Горбачев

В 1985 году были действительно предприняты несколько крупных операций, прежде всего наступление в долине реки Кунар в мае-июне.

В том же 1985 году была создана бригада спецназа: советские войска переходили от масштабных наземных операций к более гибким действиям в поддержку афганской армии, которые в случае необходимости подкреплялись налетами стратегических бомбардировщиков с территории СССР.

Но число жертв среди советских военных достигло максимума в тот период, когда Горбачев еще не был у власти, а с мая 1985 года стало снижаться. Это едва ли согласуется с теорией «горбачевского наращивания».

Как бы там ни было, Горбачев принял решение еще до конца года. В октябре 1985 года он вызвал в Москву Бабрака Кармаля (Генеральный секретарь Центрального комитета Народно-демократической партии Афганистана, председатель Революционного совета и председателем Совета министров с 1979 по 1986 годы) и поднял вопрос о выводе советских войск.

Кармаля потрясло осознание того, что русские нуждались в нем меньше, чем он в них.

Побелев, он сказал: «Если выведете сто тысяч сейчас, в следующий раз придется направить миллион».

Горбачев ответил, что Афганистан должен быть способен защитить себя сам уже к лету 1986 года.

Советский Союз больше не станет помогать Афганистану военной силой, но будет и дальше поставлять военную технику. Кармалю следует забыть о социализме, разделить власть с другими политиками, в том числе моджахедами и прочими врагами, восстановить в правах религию и религиозных лидеров.

Анатолий Черняев, партийный чиновник, которого Горбачев в начале года назначил своим советником по внешнеполитическим вопросам, записал в дневнике:

«Десять наших парней гибнут каждый день. Народ разочарован и спрашивает — доколе там будут наши войска? И когда же афганцы научатся защищать сами себя? Главное — нет массовой базы. Без этого никакая революция не имеет шансов. Рекомендовано — сделать крутой поворот назад — к свободному капитализму, к афганско-исламским ценностям, к делению реальной власти с оппозиционными и даже ныне враждебными силами… Посоветовал искать компромиссы даже с лидерами мятежников и, уж конечно, с эмиграцией. Пойдет ли на это Кармаль, а главное — способен ли, владеет ли он ситуацией настолько, чтобы пошли ему навстречу нынешние враги?!»

Горбачев ясно дал понять Политбюро, что намерен взять быка за рога. Играя на эмоциях слушателей, он зачитал письма, полученные ЦК от родителей погибших солдат. Многие из них были подписаны. Женщины рассказывали как о моральном, так и о физическом ущербе, причиненном их сыновьям.

Офицеры и даже один генерал говорили, что уже не могут объяснить подчиненным, зачем они воюют. Солдаты жаловались на газеты, сообщавшие, что боевые действия ведет афганская армия, хотя на самом деле воевали они.

«Интернациональный долг?! А во имя чего? Сами-то афганцы хотят, чтобы мы выполняли этот долг? И стоит ли этот долг жизни наших парней, которые не понимают, за что они воюют?.. И что же вы (советское руководство) бросаете молодых новобранцев против профессиональных убийц и гангстеров, обученных лучшими иностранными инструкторами и вооруженных лучшим оружием, способных вести бой вдесятером против целой бригады?! Тогда уж добровольцев, что ли, набирайте».

Политбюро согласилось с выводами Горбачева, что задачей советской политики теперь должно быть укрепление афганского государства и уход из Афганистана.

Горбачев выступил на эту тему в феврале 1986 года перед делегатами XXVII съезда КПСС. Он заявил, что советские войска уйдут из Афганистана, как только будет выработано политическое решение, позволяющее этой стране остаться дружественной, независимой и нейтральной и дающее гарантии от внешнего вмешательства в ее дела.

Хотя теперь война была все более непопулярна среди народа и военных, Горбачев, конечно, не мог просто так вывести войска. Перед ним возникала сложная внутриполитическая проблема, которая ставила в тупик и другие страны, оказавшиеся в подобных обстоятельствах.

МАТЕРИАЛЫ ПО ТЕМЕ
Эмомали Рахмон выразил соболезнование в связи со смертью Горбачёва

Как вывести армию с достоинством, чтобы это не выглядело паническим бегством, предательством афганских союзников и памяти своих погибших солдат?

40-я армия не потерпела поражения на поле боя. Но как избежать удара по престижу Советского Союза и его армии, который с очевидностью будет нанесен?

Более того, Горбачеву нужно было убедить сотрудничать все стороны конфликта. И склочных моджахедов, желающих прогнать из Кабула коммунистов-безбожников. И пакистанцев, желающих видеть в Кабуле дружественное исламское правительство.

И, конечно, американцев, многим из которых хотелось стереть из памяти поражение во Вьетнаме, заставить Советы заплатить максимальную цену, сколько бы это ни стоило русских, а тем более афганских, жизней.

Неудивительно, что переговоры заняли гораздо больше времени, чем предполагал Горбачев.

«Трудно строить новое здание из старого материала»

Первым делом требовалось укрепить афганскую власть. Русские потеряли веру в Бабрака Кармаля, видя, что он слаб, нерешителен и все больше увлекается алкоголем. В апреле 1986 года советские лидеры решили, что Кармалю следует уйти. Горбачев нанес ему визит в кремлевской больнице, где Кармаль лечил почки, но не смог договориться об уходе по-тихому.

Оскорбленный Кармаль вернулся в Кабул, и 1 мая Крючкова отправили к нему, чтобы попробовать еще раз. Их первую встречу прервала шумная демонстрация в поддержку Кармаля.

Крючков сказал, что прекрасно знает, как устраиваются подобные демонстрации, и через пять минут демонстранты исчезли. В тот раз Крючков ничего не добился. Но через несколько дней он вернулся в Кабул, и после двадцати часов уговоров Кармаль, наконец, согласился уйти в отставку.

Формально ее причиной стало слабое здоровье, хотя советские врачи, не успевшие получить инструкции, успели объявить Кармаля здоровым.

Его заменил более молодой лидер — глава секретной полиции ХАД Наджибулла.

Кармаль сидел на президентском посту, не имея реальной власти, до момента избрания Наджибуллы (в ноябре 1986 года).

Потом он уехал в Москву — якобы для лечения, но на самом деле в бессрочную ссылку — и умер там десять лет спустя.

К Наджибулле тоже имелись претензии. Доклад ГРУ, подготовленный в апреле 1986 года, вновь продемонстрировал расхождение во взглядах между некоторыми советскими военными, которые поддерживали «Хальк» и ее сторонников в армии, и КГБ, предпочитавшим «Парчам» Кармаля и Наджибуллы.

Обсуждая слухи о том, что Наджибулла может стать преемником Кармаля, аналитики ГРУ отметили: афганские политики считают его сильной личностью. Но их тревожила власть, которой он располагал в ХАД, и то, что он использовал организацию в собственных целях.

При нем тюрьму Пули-Чархи заполнили халькисты. Он был широко известен как пуштунский националист. Наджибуллу часто обвиняли в том, что при нем коррупция достигла неслыханного размаха.

К тому же ГРУ не было уверено в его лояльности Советскому Союзу: он не учился в СССР и, в отличие от многих других лидеров афганских коммунистов, не имел опыта службы в армии.

ГРУ заключало: «Он не сумеет сплотить партию, армию и народ в интересах достижения мира».

Генерал Варенников, самый высокопоставленный военный в Афганистане в то время, не разделял эту точку зрения. Кандидатуру Наджибуллы поддерживал и Крючков.

Националистические взгляды Наджибуллы подрывали его способность убедить таджиков и другие народы в преимуществах политики национального примирения, и эта неспособность оказалась роковой во время последующей гражданской войны. Но других достойных кандидатов не было.

Кроме того, большинство экспертов и тогда, и после соглашались с тем, что Наджибулла при всех своих недостатках обладал многими качествами лидера: способный, энергичный, открытый новому и умевший выступать на публике.

Крючков и глава советского МИДа Шеварднадзе особенно активно поддерживали его в Москве и впоследствии весьма критически восприняли то, что СССР и Россия оставили Наджибуллу.

Но каким бы умелым лидером ни был Наджибулла, реальная власть не в полной мере перешла в его руки. Раздутый штат советских советников (в 1986 году — две с половиной тысячи) мешал Наджибулле.

«Опять все делаем сами, — сетовал Горбачев. — Наши только к этому приучены. Вяжут Наджиба по рукам и ногам».

Горбачев ворчал, что советский посол Табеев ведет себя как генерал-губернатор, рассказывает Наджибулле, что это он сделал его генеральным секретарем. В июле 1986 года Табеева отозвали.

Но, несмотря на убежденность Горбачева в том, что афганцы должны принять на себя ответственность за собственную судьбу, даже он не мог устоять перед искушением управлять афганской политикой в ручном режиме.

«Трудно строить новое здание из старого материала, — замечал Горбачев на заседании Политбюро. — Дай бог, [чтобы] не ошиблись в Наджибе».

Проблема состояла в том, что цели Наджибуллы были диаметрально противоположны целям русских. В его интересах было всеми правдами и неправдами оставить советские войска в стране.

Ведь как иначе могло бы устоять его правительство, если силы мятежников крепли, а его — балансировали на грани исчезновения?

Наджибулла соглашался с тем, что переговоры с оппозицией неизбежны: его политика национального примирения предполагала, что в правительство войдут умеренные оппозиционеры и муллы.

Но он был твердо уверен, что НДПА должна сохранить ключевые политические и административные посты, в том числе Минобороны, МВД и госбезопасности. К тому же Наджибулла не желал сотрудничать с политиками-непуштунами.

Все это не так уж отличалось от той политики, которую пытался реализовать Кармаль.

Конечно, Наджибулла осуществлял ее энергичнее и охотнее старался привлечь на свою сторону командиров моджахедов. Но повстанцы относились к нему столь же подозрительно, как и к его предшественнику, и желающих принять протянутую им оливковую ветвь нашлось немного.

Впрочем, большинство русских уже не слишком волновал состав афганского правительства. Главным стала организация респектабельного прикрытия для ухода из страны, а попутно сокращение масштабов боевых действий и сведение к минимуму своих жертв.

Генералы были не слишком этому рады. Они вели войну, и ограничения, налагаемые на них теперь, шли вразрез с их инстинктами. Они делали то, что им было приказано, пусть и с огромным нежеланием. Но давние конфликты между армией, КГБ, партией и правительством, а также их представителями в Кабуле по-прежнему влияли на процесс вывода войск.

Это порой порождало серьезные сомнения в его своевременности. Наджибулла умело играл на этих противоречиях.

В июле 1986 года Горбачев приказал вывести из Афганистана шесть полков. Это, как он объяснил Политбюро, покажет, что СССР не планирует оставаться в Афганистане и не «рвется к теплым морям», что слова у Советского Союза не расходятся с делом.

Наджибулла должен был понять это и взять дело в собственные руки. По сути, решение Политбюро означало сокращение численности 40-й армии на пятнадцать тысяч человек. Но мир не признал эту заслугу Советского Союза, объявив этот шаг пропагандистским трюком.

Горбачев делает свой ход

В ноябре 1986 года Горбачев снова поставил перед Политбюро вопрос:

«Шесть лет уже воюем! Некоторые говорят: если так вести дела, она и двадцать, и тридцать лет может продолжаться… У людей возникает вопрос: мы что, там бесконечно будем сидеть? Или должны кончать эту войну? Иначе ведь опозоримся во всех отношениях. Стратегическая цель — в один, максимум два года завершить войну и вывести войска».

Шеварднадзе прибавил, что СССР нужно определиться, кто главный: армия или КГБ?

Военная ситуация все еще была совершенно неудовлетворительной. Советские войска не смогли закрыть афганскую границу. Мятежники сменили тактику и ушли в подполье.

Ахромеев, ставший начальником Генштаба, повторял то, что многие говорили ему:

«За семь лет в Афганистане не осталось квадратного километра, чтобы там не ступала нога советского солдата. Но стоит ему откуда-то уйти, как тут же приходит противник и восстанавливает все, как было. Мы проиграли борьбу. Афганский народ сейчас в большинстве идет за контрреволюционерами. Мы проморгали крестьянство, оно от революции ничего не получило, 8о% страны — в руках контрреволюционеров. И положение крестьян там лучше, чем на государственной территории».

Политбюро согласилось, что построение социализма в Афганистане на повестке уже не стоит и что следует вывести первую половину советских войск за год, вторую — еще за год, расширить политическую и социальную базу режима, а затем предоставить афганскому правительству самому решать судьбу страны.

Горбачев предложил прямые переговоры с Пакистаном.

Следующая дискуссия Политбюро на эту тему, состоявшаяся в январе 1987 года, проходила в угрюмой атмосфере. Становилось все более очевидно, что уйти с честью будет крайне трудно.

Как заметил Горбачев:

«Можно выйти быстро, не думая ни о чем, и ссылаться на прежнее руководство, которое все затеяло. Но мы так не можем. Мы перед своим народом не отчитаемся. Миллион наших солдат прошел через Афганистан. [Ему доложили неверно — на самом деле около шестисот тысяч.] И, оказывается, все попусту. За что же людей положили?»

Шеварднадзе только что побывал в Кабуле. Он доложил, что традиционное расположение, которое афганцы испытывали к Советскому Союзу, улетучилось. Слишком много людей погибло:

«То, что мы вошли туда, не зная абсолютно психологии людей, реального положения дел в стране, это факт. И все, что мы делали и делаем в Афганистане, несовместимо с моральным обликом нашей страны».

Наджибулла производил достойное впечатление, но его база поддержки трещала по швам. Военная ситуация ухудшалась. Закрыть границу с Пакистаном не получалось. Эту войну нельзя было выиграть.

Позднее Горбачев замечал, что в Польше, невзирая на идеологические опасения, СССР признал роль церкви, частное сельское хозяйство, политический плюрализм. Нужно было смотреть фактам в лицо. Лучше платить деньгами, чем человеческими жизнями.

В январе замминистра иностранных дел Анатолий Ковалев поехал в Пакистан на переговоры с президентом Зия-уль-Хаком. В феврале Горбачев вновь подчеркнул, насколько важно привлечь к переговорам американцев, и предложил пригласить Зия-уль-Хака на переговоры в Ташкент.

МАТЕРИАЛЫ ПО ТЕМЕ
Эксперт: «Этой осенью в Таджикистан могут вторгнуться группировки из Афганистана»

Когда Громыко заявил, что альтернативы выводу войск нет, Горбачев резко ответил: «Есть альтернатива! Если мы введем, например, двести тысяч. Но тогда — крах всего нашего дела».

Политбюро снова собралось в мае 1987 года. На заседании присутствовали Варенников и высокопоставленные чиновники из Кабула. Они жаловались, что афганская армия разваливается, американцы и пакистанцы делают все, чтобы сорвать политику национального примирения, а Наджибулле не удается утвердиться в роли национального лидера.

Ахромеев утверждал, что если Наджибулла станет центральным элементом новой политической конструкции, война никогда не кончится.

Горбачев сказал, что никого другого у них нет. И если русские оставят его на произвол судьбы, их обвинят в предательстве:

«И народу своему не объясним, зачем и почему. А в Афганистане, кто на стороне моджахедов, надолго запомнят, как мы их уничтожали, а те, кто с Наджибом, — что мы всех одним утюгом уравняли с их врагами. И мы не получим дружественного Афганистана. И в тоже время эту войну нельзя продолжать до бесконечности».

Подводя итоги этой в некотором смысле безнадежной дискуссии, Горбачев заключил: нужно активнее привлекать к делу ООН и американцев. ООН смогла бы обеспечить нейтральную площадку для переговоров.

Американцы в тот момент были главным поставщиком оружия моджахедам, и никакие гарантии невмешательства без них не имели смысла.

Наджибулле следует предоставить более обширную экономическую помощь, но твердо сказать, что русские планируют закрыть афганский вопрос за полтора года… 

Читать полностью книгу можно тут.

Малоизвестные факты о возвращении советских войск из Афганистана

Малоизвестные страницы, связанные с историей возвращения советских войск из Афганистана

Кремль, напомню, долго колебался, прежде чем принять роковое решение. Рассекреченные документы политбюро, КГБ и Мин­обороны свидетельствуют о бурных спорах, возникавших на сей счет в высоких кабинетах, о том, как много явных и скрытых противников было у сторонников оказания Афганистану «интернациональной помощи». И в партийной номенклатуре, и в генштабе, и в экспертном сообществе оказалось немало людей, хорошо понимавших, какими тяжелыми последствиями грозит масштабная военная операция.

Однако «ястребы» — министр обороны Д. Устинов, глава Лубянки Ю. Андропов, министр иностранных дел А. Громыко — сумели келейно продавить решение о вводе войск. Каждый из них руководствовался при этом своими соображениями, но все трое были уверены: войска войдут на территорию сопредельного государства, наведут там «порядок» и скоро вернутся в свои казармы. Никто из них не предполагал участия в затяжной, изматывающей войне.

Увы… Наведение порядка растянулось почти на долгие десять лет. А последствия оказались катастрофическими — и для региона, и для судьбы государства, отрядившего за Амударью стотысячный контингент. Присутствие наших войск в Афганистане стало мощным стимулом для радикализации экстремистских сил, их широкой поддержки извне. Война не только не прекратилась, а, напротив, охватила буквально все провинции страны, невольно сделав кабульский режим марионеточным, целиком зависимым от чужих войск. Советский Союз, и без того испытывавший серьезные экономические трудности, зашатался под гнетом колоссальных военных расходов, необходимости содержать огромную воюющую армию плюс кормить немалое соседнее государство.

Вот почему, едва став генсеком, Михаил Горбачев одним из приоритетов своей политики сразу сделал решение афганской проблемы. Однако и принятие решения о выводе войск, и сам вывод растянулись на годы и тоже были связаны с чередой драматических эпизодов. Самое время вспомнить их сейчас.

Зачистка в Кабуле

Представляю, как был ошеломлен Горбачев, когда по его запросу предсовмина подготовил и положил на стол генерального секретаря справку Госплана «о наших материальных расходах в Афганистане, в том числе об уровне среднесуточных затрат». В сутки война пожирала из казны десятки миллионов рублей — по тем временам это немыслимые деньги.

А как быть с провозглашенным курсом на открытость и гласность? Кто бы встал рядом с Горбачевым под эти знамена, зная о том, что «из-за речки» продолжают идти гробы, что кабульский режим — какой бы розовой краской его ни мазали, — держится исключительно на наших штыках.

Да и внутри СССР, как свидетельствовали докладные КГБ, нарастало явное недовольство затянувшейся «интернациональной миссией».

В ответ на сигналы из Москвы о готовности вывести войска западные страны, напротив, значительно увеличили поставки партизанам современного оружия

Поэтому, едва осмотревшись в Кремле и на Старой площади, генеральный секретарь поручил высшему советскому руководству срочно пересмотреть политику в отношении Афганистана и, в частности, решить вопрос о возвращении домой «ограниченного контингента».

Самим афганцам была предложена концепция национального примирения, которая предусматривала многопартийную систему и замирение с моджахедами, а командованию 40-й армии поступило указание постепенно переложить груз боевых действий на вооруженные силы ДРА. Однако на пути к миру почти сразу возникло множество серьезных препятствий.

Да, Горбачев не имел никакого отношения к принятию решения о вводе войск, он в 1979-м в ЦК отвечал за сельское хозяйство. Но теперь, став во главе партии и государства, Михаил Сергеевич невольно нес ответственность за поступки предшественников. Ему было ясно, что 40-я армия не может покинуть Афганистан просто так, без каких-либо гарантий для дружественного кабульского режима. Да и соратники зорко приглядывали за тем, чтобы в пылу перестройки не потерять верность «интернациональному долгу». Громыко, Пономарев, Крючков — эти изначально были завязаны на войну и все, что с ней связано.

Стали думать, как быть. Для начала решили поменять кабульское руководство. Глава Афганистана Бабрак Кармаль был предан Москве, но он и слышать не хотел о выводе советских войск. К тому же не пользовался авторитетом у своего же окружения, погряз во фракционной борьбе, редко покидал резиденцию в центре Кабула, охраняемую нашими десантниками и сотрудниками 9-го управления КГБ. Для нового курса Кармаль явно не годился — с таким приговором согласились все наши руководители. В марте 86-го афганского лидера под благовидным предлогом выманили в Москву, затем надолго упекли в Кремлевскую больницу («вы плохо выглядите, мы не можем рисковать вашим здоровьем»), и только спустя двадцать дней его принял Горбачев. Тут-то все и разъяснилось.

Михаил Сергеевич с радушной улыбкой на лице прочел гостю целую лекцию о том, что мир становится другим, что большие изменения грядут и в Советском Союзе, и в Афганистане, что «не каждый из нас способен адекватно соответствовать этим изменениям». Конечно, заслуги товарища Кармаля велики, а его вклад в дело революции и укрепление афгано-советской дружбы просто выдающийся, но, возможно, было бы целесообразно подумать о том, чтобы уступить главные посты в партии и государстве кому-то из более молодых товарищей.

Курить в горбачевском кабинете было категорически запрещено. Но когда Михаил Сергеевич закончил свой монолог, афганец, враз потемнев лицом, назвал действия советской стороны «государственным терроризмом», разволновался, попросил переводчика принести ему пепельницу, достал пачку «Кента». Горбачев тоже расстроился, его предупреждали, что Кармаль — крепкий орешек, но… Нет, не ожидал Михаил Сергеевич такого. Это противоречило устоявшимся нормам партийного этикета.

Едва за Кармалем закрылась дверь, генсек позвонил начальнику Первого главного управления КГБ (разведка) Владимиру Крючкову: «Включайтесь, используя все свои возможности». И вслед за самолетом афганского руководителя в Кабул вылетел борт начальника Первого главного управления КГБ СССР.

«Возможности» у спецслужб предполагались разные — вплоть до физического устранения Кармаля, но это было бы явным перебором. Всего шесть лет назад они уже ликвидировали предыдущего афганского лидера Хафизуллу Амина, который тоже стал неугоден Москве. И теперь было решено вначале использовать арсенал других средств.

Крючков в Кабуле двадцать часов (!) убеждал афганского руководителя добровольно покинуть пост генерального секретаря. В ход было пущено все — лесть, скрытые угрозы, щедрые посулы («за вами останется пост председателя Ревсовета, вы всегда будете окружены почетом и уважением»)… Эти изнурительные беседы днем позже завершились тем, что хозяин дворца Арк в присутствии советских генералов написал заявление об уходе. Главой партии стал доктор Наджибулла, креатура Лубянки, до того возглавлявший тайную службу ХАД.

Осенью того же 1986 года Кармаля вынудили оставить и пост председателя Революционного совета. Его опять заставили приехать «на лечение» в Москву, а там фактически поместили под домашней арест на секретной даче в Серебряном бору. Я хорошо представляю настроение вчерашнего властителя, потому что в то время моя служебная дача (от издательства «Правда») находилась рядом и я часто наведывался к Кармалю, чтобы за чаем расспросить его про Афганистан.

За кулисами официальных переговоров шла своя невидимая игра, в которую были вовлечены и «ястребы» из нашего военного ведомства, и члены высшего афганского руководства

Устранив препятствие в лице неудобного правителя, приступили к интенсивной работе по линии МИД, Минобороны и спецслужб: следовало наладить контакты с иностранными партнерами моджахедских организаций, сражавшихся против Кабула и с самими лидерами партизан. Задача была поставлена недвусмысленная: договориться, что в ответ на мирные инициативы Москвы спонсоры вооруженной оппозиции тоже прекратят финансовую и материальную поддержку моджахедов. Дескать, мы уйдем, а афганцы пусть сами договариваются насчет своего будущего.

Но на этом фронте успехи были гораздо скромнее. В ответ на сигналы из Москвы о готовности вывести войска западные страны, напротив, значительно увеличили поставки партизанам самого современного оружия. Как раз в этот период «духи» стали получать портативные зенитно-ракетные комплексы. 25 сентября 1986 года в небе у Джелалабада они впервые применили ракеты «Стингер», уничтожив одним залпом сразу несколько советских вертолетов. В Белом доме это вызвало взрыв восторга, а для советской армии война с того дня значительно усложнилась. Она потеряла прежнее абсолютное господство в воздухе, парашюты стали обязательными даже для пассажиров транспортных самолетов.

На сцене и за кулисами

В челночную дипломатию, которая начала действовать на маршруте Москва -Кабул — Исламабад — Женева — Нью-Йорк, включились самые искусные люди со Смоленской площади, включая министра Э. Шеварднадзе и его замов. На каком-то этапе даже первый заместитель министра Юлий Воронцов — редкий случай в истории МИД — был направлен послом в Кабул, оставляя за собой должность в Москве. И 14 апреля 1988 года при посредничестве наших дипломатов и активном участии ООН министры иностранных дел Афганистана и Пакистана подписали пакет документов, призванных положить конец войне. Советский Союз обязывался в девятимесячный срок завершить вывод своих войск.

Но самые авторитетные лидеры вооруженной оппозиции наотрез отказывались участвовать в каких-либо мирных переговорах, отвергали любые компромиссы с Кабулом и Москвой. Так, например, знаменитый «лев Панджшера» Ахмад Шах Масуд, получив через посредников письмо с предложением занять в будущем коалиционном правительстве пост министра обороны, в категорической форме ответил «нет».

Вспоминая об этой странице эпической драмы, надо напомнить и о том, что за кулисами официальных переговоров шла своя невидимая игра, в которую были вовлечены и «ястребы» из нашего военного ведомства, и члены высшего афганского руководства, включая самого Наджибуллу.

Формально поддерживая попытки советских дипломатов достичь компромиссных соглашений с лидерами партизан, глава Афганистана неоднократно срывал важнейшие встречи и переговоры. Как? Да очень просто: по тем районам, где намечались контакты, вдруг наносились мощнейшие ракетно-артиллерийские удары силами ВС ДРА. А моджахеды считали это очередным коварством русских.

Я хорошо помню искреннее огорчение Юлия Михайловича Воронцова, который не мог понять, отчего на его послания, адресованные Ахмад Шаху Масуду и переданные по агентурным каналам, «лев Панджшера» либо не отвечал, либо наотрез отказывался верить миролюбивым заверениям посла. Воронцов даже предлагал личную встречу — один на один с Масудом в том месте, которое укажет афганец. Тщетно.

И в Москве тоже не было полного согласия относительно того, как выстраивать заключительный акт афганской эпопеи. Воронцов предлагал переговоры, обещал от своего имени добрые намерения и гарантии безопасности, а министр обороны Язов в те же дни требовал от командарма-40 Громова и руководителя опергруппы генштаба Варенникова «уничтожить Масуда любыми средствами». Для этого предлагалось задействовать всю мощь 40-й армии, агентурный аппарат КГБ, ГРУ, ХАДа, привлечь стратегическую авиацию из тыловых округов СССР.

Среди наших политиков, крупных военачальников, дипломатов крепло убеждение, что кабульский режим падет сразу после эвакуации последних подразделений «ограниченного контингента». Даже проницательный, обладавший аналитическим складом ума Александр Бовин, посланный Горбачевым в Кабул со специальной миссией (прояснить перспективы режима), вернувшись, вынес однозначный вердикт: Наджибулла и его сторонники будут сметены, едва наш последний солдат покинет Афганистан.

Не знаю, что подумал при этом автор перестройки, однако поезд на всех парах продолжал мчаться по той же колее.

Весной 1988 года Горбачев встретился в Ташкенте с Наджибуллой, после чего министр обороны Д. Язов подписал директиву: вывод войск завершить 15 февраля 1989 года. На тот момент за Амударьей и Пянджем находились более ста тысяч советских солдат, офицеров и генералов.

«Приступить к ликвидации»

Интрига с закулисными играми продолжалась и на самом заключительном этапе этого глобального процесса, за которым тогда следил весь мир.

Семья Наджибуллы, когда ее в Кабуле навестили Шеварднадзе и Крючков, наотрез отказалась эвакуироваться в СССР. Тогда в нашем посольстве соорудили для президента, его жены и детей специальный, хорошо защищенный бункер, где можно было укрыться от пуль и снарядов.

Сам Наджибулла в какой-то момент дрогнул, запросил приостановить вывод войск, ссылаясь на то, что «Пакистан и США не выполняют Женевские соглашения». Насчет спонсоров оппозиции это была чистая правда: поставки вооружения и боеприпасов партизанам увеличились. Но такой же правдой было и то, что в ответ на просьбы афганского руководства Москва отправила «за речку» новые типы современной боевой техники, например, тактические ракеты «Скад», реактивные установки «Ураган», тяжелые огнеметы «Буратино». По налаженным тогда воздушным мостам Ташкент — Кабул и Ташкент — Кандагар самолетами ВТА ежедневно выполнялись десятки рейсов с боеприпасами, продовольствием, горючим.

Генералы Варенников и Громов настаивали на соблюдении утвержденного в Женеве графика эвакуации, делали все возможное, чтобы на финише войны избежать лишних жертв как среди наших воинов, так и среди афганцев.

Однако ровно за месяц до 15 февраля Шеварднадзе на совещании в Кабуле высказался за то, чтобы часть войск осталась в Афганистане — «для охраны магистрали Хайратон — Саланг — Кабул, обеспечения безопасности столичного аэродрома и недопущения блокады Кабула». По прикидкам, которые тут же сделали военные, речь могла идти о контингенте численностью тридцать тысяч человек. Это было бы вопиющим нарушением Женевских договоренностей.

Командование 40-й армии вышло на Язова, но тот не стал конфликтовать с министром иностранных дел, отмолчался. Он уже знал, что через неделю назначено заседание политбюро, на котором будет рассматриваться этот вопрос, а потому счел за лучшее выждать.

Люди Крючкова и лично сам глава разведки приступили к расследованию: кто из офицеров ГРУ имел несчастье контактировать с Масудом («сепаратные переговоры за спиной нашего союзника доктора Наджибуллы»).

Можно себе представить состояние Громова и Варенникова: они потратили массу сил на то, чтобы договориться с полевыми командирами о беспрепятственном выводе войск, гарантировали моджахедам выполнение установленных сроков, обещали не бомбить их позиции. А Москва теперь потребовала снова ударить по отрядам Масуда, причем использовать при этом тяжелую артиллерию, тактические ракеты и даже стратегическую авиацию.

Сразу после того заседания политбюро, то есть 23 января, маршал Язов в жесткой форме потребовал от командования ОКСВ «приступить к ликвидации». По воспоминаниям генерала Ляховского, входившего в состав оперативной группы генштаба, Варенников и Громов были близки к состоянию шока, но приказ им пришлось выполнить.

Вот он — сюжет для непридуманной драмы. На кону тысячи жизней — и наших воинов, и моджахедов, и мирных афганцев. На кону — карьеры множества генералов, дипломатов, политиков. На кону — судьба горбачевских инициатив.

Но молох войны беспощаден. Запущенный однажды, он действует сам по себе, ломая судьбы и отдельных людей, и государств, выстраивая историю самым затейливым и непредсказуемым образом.

Массированный удар, нанесенный 24 января 1989 года по районам, контролируемым отрядами Масуда, привел к значительным жертвам среди мирного населения. «Лев Панджшера» в своем письме на имя Ю. Воронцова от 26 января с горечью отмечал: «Жестокие и позорные действия, которые ваши люди осуществили… в последние дни своего пребывания в этой стране, уничтожили весь недавно проявившийся оптимизм».

Теперь наши генералы не без оснований ждали от Масуда ответного удара. Но, как это ни покажется удивительным, лидер моджахедов даже и в этой ситуации остался верен своему обещанию — не стрелять в спину уходившим солдатам в тех районах, которые контролировали его бойцы.

15 февраля последний советский солдат перешел мост, соединявший Союз и Афганистан.

Конечно, по законам драматургии и человеческим законам вернувшихся с долгой войны солдат первым должен был встречать глава государства. И ведь именно он, Горбачев, так последовательно руководил многолетней и многотрудной операцией по возвращению домой. Но тут отчего-то случился сбой: никто из высших руководителей страны в Термез не приехал. Никто не сказал солдатам спасибо за выполненный ими долг, не склонил голову в память о погибших. Заноза осталась.

Войну трудно начать. Но еще труднее ее закончить. И это только один вывод, который можно сделать из той истории. •

P.S.

Режим Наджибуллы после вывода советских войск, к удивлению московских знатоков, продолжал держаться и более того — отбивал все атаки исламских партизан. И это при том, что Запад и Пакистан, в нарушении Женевских соглашений, продолжали активно поддерживать моджахедов деньгами, оружием, боеприпасами. Москва, надо признать, тоже до поры помогала «своим». Но с развалом СССР и крушением системы эта поддер-жка прекратилась. Силы стали неравными. Спустя три года Кабул пал. Семья президента Наджибуллы сумела укрыться в Индии, а сам он остался в Кабуле и в 1996 году был зверски убит талибами. Ахмад Шах Масуд после победы моджахедов в 1992 году стал, как ему и предсказывали, министром обороны Афганистана, а затем возглавил так называемый Северный Альянс, силы которого успешно противостояли Талибану, однако тоже не уцелел: убит неопознанными террористами. Война в Афганистане все эти годы не прекращалась: сначала моджахеды делили власть между собой, затем их почти смели талибы, а с 2001 года в игру вступили американцы и силы международной коалиции. И теперь уже Вашингтон ломает голову: как уйти из Афганистана и при этом сохранить лицо. 

15 февраля 1989 г.  генерал-лейтенант Борис Громов, согласно официальной версии, стал последним советским военнослужащим, переступившим по мосту Дружбы границу двух стран. В действительности на территории Афганистана оставались как советские военнослужащие, попавшие в плен к душманам, так и подразделения пограничников, прикрывавшие вывод войск и вернувшиеся на территорию СССР только во второй половине дня 15 февраля. Пограничные войска КГБ СССР выполняли задачи по охране советско-афганской границы отдельными подразделениями на территории Афганистана до апреля 1989 г.

15 ФЕВРАЛЯ 1989 ГОДА

Февральская ночь, ледяная броня На скалах свет фар, автоматы в бойницах. Колонна уходит из-под огня. Выходим к границе, выходим к границе!

Грохочет вода в русле горной реки И темень в горах трассерами искрится Сегодня последний рывок, мужики! Последний рывок — и мы на границе.

Афган! Ты как рана в душах солдат.  Я знаю — ты будешь ночами нам сниться. Ведь здесь вдоль дорог обелиски стоят До самой границы, до самой границы.

На этой войне не бывает чудес. Не всем пацанам суждено возвратиться. Они наблюдают за нами с небес,  Они помогают нам выйти к границе.

Вот выйдем и мамам напишем: «Теперь Не надо за нас ночами молиться!» Поможет нам Бог и мы без потерь Дойдем до границы, дойдем до границы

«Рубеж!» дозор головной доложил И стали светлей запыленные лица И тихо в эфире сказал командир: «Бойцы! Будем жить! Ведь мы на границе!»

Неужто закончилась эта война И с нами теперь ничего не случится Не зря ты заначку хранил, старшина.  Давай, доставай — мы уже на границе!

Сергей Терехов 

СВОЙ СОЛДАТСКИЙ ДОЛГ МЫ ИСПОЛНИЛИ С ЧЕСТЬЮ

Население афганских кишлаков провожало нас в основном дружественно. В некоторых поселениях люди выходили с цветами и приветливо махали вслед. За время марша не было произведено ни единого выстрела. В местах возможных засад и в населенных пунктах по договоренности с родовыми авторитетами на борт наших боевых машин садились старейшины, которые служили своего рода гарантами безопасности наших военнослужащих. Мы не остались в долгу у населения. Им были переданы наши хорошо обжитые городки с налаженной инфраструктурой. Особую ценность представляли собой артезианские скважины, которые стали источниками водоснабжения многих кишлаков.

Конечно же, для наших солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров возвращение на Родину стало настоящим праздником. В свежевыстиранном обмундировании, с подшитыми подворотничками, развернутыми полотнищами, на которых были написаны наименования подразделений, наши воины эффектно смотрелись при пересечении границы. На бортах боевых машин были надписи: «Я вернулся, мама!» На всех направлениях были развернуты пункты санитарной обработки, все с удовольствием помылись после дороги, продезинфицировали обмундирование, привели в порядок боевую технику и вооружение. Кухни не дымили. Почти по всей границе обоняние солдат дразнил запах вкуснейшего туркменского, узбекского и таджикского плова. И стар и мал приграничных населенных пунктов встречали наших воинов. На митингах, посвященных выходу из Афганистана, выступили руководители республик, приграничных районов, солдаты и офицеры-интернационалисты. Встречать своих сыновей из многих регионов СССР приехали родители. Они искренне благодарили офицеров за возвращение домой их возмужавших мальчишек. После обильных обеда и ужина мотоманевренные группы приняли походный порядок и совершили марш в заранее подготовленные районы базирования вдоль государственной границы с Афганистаном.

К этому времени мы уже все нырнули в «перестройку», появились горячие точки уже внутри СССР, часть мотоманевренных и десантно-штурмовых групп срочно перебрасывались в другие регионы. Охранять и защищать афганскую границу оставалось все меньшее количество сил и средств, что крайне отрицательно сказалось в ходе последующих событий уже на территории Таджикистана. Средства массовой информации начали открытую диффамацию причин и следствия нашего пребывания в Афганистане, крайне негативно влияя на морально-психологическое состояние воинов-интернационалистов. Со многими из них я и до сих пор состою в переписке. Многие не находят свое место в нашем базарном рынке наживы и обмана, но абсолютное большинство уверено, что свой солдатский долг мы исполнили с честью и достоинством.

Из воспоминаний Ивана Михайловича Коробейникова, генерал-лейтенанта, с 1983 по 1990 гг. выполнявшего интернациональный долг на территории Афганистана, с 1987 по 1990 гг. в качестве начальника войск Среднеазиатского пограничного округа КГБ СССР

ПРАВИЛЬНОЕ ОСВЕЩЕНИЕ

О выводе наших войск из Афганистана сказано и написано уже немало. И тем не менее в этой эпопее имеется еще немало страниц, о которых мало кто знает. Об одном, курьезном до анекдотичности, эпизоде я и хочу рассказать. Дело было в октябре 1986 года.

Вывод Советских войск из Афганистана начался с того, что на Родину выводились 6 полков, 3 из которых — танковые. По большому счету, с точки зрения сегодняшнего дня, да и самой целесообразности,  решение представляется правильным — в самом деле, ну что толку от танков в горной местности? Они и стояли только на блокпостах, да на заставах — в унизительной (для «брони»!) роли артиллерийских точек. Вот и решили танковые части вывести, преподав мировому мнению этот шаг как акт доброй воли, миротворческий жест и попытку сделать хорошую мину при плохой игре — мол, мы свою миссию выполнили, теперь свою судьбу пусть решает сам освобожденный от средневекового рабства народ… и т.д.

Первой из частей в Союз должен был отправиться танковый полк, входивший в состав 5-й гвардейской дивизии, которая тогда дислоцировалась в Шинданде, а в эпоху перемен вовсе прекратившей свое существование. На торжества, посвященные проводам полка, должны были съехаться десятки и десятки журналистов со всего света. Но выходили-то наши! Соответственно, мы должны были обязательно оказаться первыми, кто оповестит весь мир об этом «жесте доброй воли»!.. И при этом сделать так, чтобы не случилось никакого конфуза.

И тогда кто-то из умных людей придумал, как все организовать с максимальной степенью надежности.

Сценарий  выписали до мелочей. Личный состав  полка должен был выстроиться перед стройными рядами боевой техники и каждый журналист, независимо от того, какую страну и издание он представляет, мог задать вопрос любому из участников действа. То есть максимум гласности и открытости. Но ведь то была эпоха грандиозной показухи, пусть даже и на ее излете! В те времена большинство людей, несмотря на провозглашенную гласность, еще предпочитали  не высказывать собственное мнение!

А потому личный состав полка построили таким образом, что первая шеренга оказалась сплошной, монолитной, без просветов, в которые можно было бы проникнуть. Следовательно, любой журналист имел возможность даже при помощи телескопической штанги микрофона дотянуться лишь — максимум! — до третьей шеренги. Дальше уже все было, как говорится, делом техники. Первые три шеренги странным образом оказались составленными из людей, которые: а) хорошо говорили и понимали по-русски и б) были надежно-проверенными и гарантированно-надежными, что не ляпнут что-либо лишнее. Этим парням заблаговременно раздали вопросники и «ответники» из доброй сотни пунктов, которые они обязаны были вызубрить — список того, что у них могут спросить и того, что они должны на эти вопросы отвечать. Ну а в задние ряды поставили тех, кто не способен заучить и озвучить заблаговременно заготовленный текст.

Впрочем, это еще мелочь, дальше показуха оказалась еще  более «крутой». Дело в том, что специально для советских журналистов на всякий случай была накануне организована «показушная»  репетиция вывода. За сутки до истинной церемонии полк выстроили на пустыре. Личный состав снимали на камеры, фотографировали, у солдат и офицеров брали перед объективом интервью. Так что реально, когда иностранцы торопливо щелкали затворами фотокамер, мечтая передать свою информацию первыми, на ЦТ уже лежали заблаговременно отснятые пленки.

Тем не менее, когда на показуху демонстрации вывода первого из шести полков прибыли журналисты из тридцати с лишним ведущих информационных агентств мира, наши корреспонденты старались вовсю. И снимали, и спрашивали… Короче говоря, вели себя так же, как и их зарубежные коллеги.

…Отгремели фанфары, полк вытянулся в колонну и ушел в сторону Герата и далее в Союз. Корреспонденты наперегонки устремились к вертолетам… И тут вдруг выяснилось, что где-то на трассе закрыт перевал, налетели тучи, пошел снег, образовался тайфун, рухнул ураган, разъярился цунами… Короче говоря, вылет в Кабул, откуда журналисты могли передать свою информацию в родные издания, откладывается на неопределенное время.

Самое смешное, что на эту уловку клюнул и один из наших фотожурналистов. Приняв за правду сообщение о плохой погоде на трассе, он бросился в редакцию дивизионной газеты «Гвардеец», которую в то время возглавлял майор Виктор Дахно, чтобы, не теряя времени, отпечатать фотографии, которые должны были бы попасть в завтрашний номер. Для нужд представителя центральной военной газеты «Красная звезда» срочно переоборудовали жилую комнату в фотолабораторию. И вдруг…И вдруг дают «погоду». Правда, не для всех… Наши журналисты срываются, их срочно загружают в «вертушку» и – полетели. Ошарашенные иностранные журналисты ничего не могут понять. Им ведь невдомек, что в происходящем спектакле им отведена лишь роль массовки. Только когда советские журналисты прибыли в Кабул и отправили свои, уже подлинные, репортажи в Москву, погода над перевалами вдруг мгновенно нормализовалась и иностранцам позволили вылететь в столицу Афганистана. Так что мы, как тогда и было принято, оказались впереди планеты всей. Американцы со своей напористостью, японцы со своей техникой, немцы со своей  пунктуальностью — все они в оперативности отстали от пишуще-снимающей братии Советского Союза.

Умели же, право слово, очки втирать!

Николай Стародымов

Обложка: «На посту». Советский воин-интернационалист охраняет дороги Афганистана. Афганистан. Фото: RIA Novosti archive, image #21225/A. Solomonov/CC-BY-SA 3.0 Источник: https://ru.wikipedia.org

From Wikipedia, the free encyclopedia

The final and complete withdrawal of the 40th Army (Soviet Union) from Afghanistan began on 15 May 1988 and ended on 15 February 1989, under the leadership of Colonel-General Boris Gromov. The Soviet military had been one of the main combatants in the Soviet–Afghan War since its beginning in 1979.

Planning for the withdrawal of the Soviet Union (USSR) from Afghanistan began soon after Mikhail Gorbachev became the General Secretary of the Central Committee of the Communist Party of the Soviet Union. Under the leadership of Gorbachev, the Soviet Union attempted to consolidate the People’s Democratic Party of Afghanistan’s hold over power in the country. During this period, the military and intelligence organizations of the USSR worked with the government of Mohammad Najibullah to improve relations between the government in Kabul and the leaders of rebel factions.

The diplomatic relationship between the USSR and the United States improved at the same time as it became clear to the Soviet Union that this policy of consolidating power around Najibullah’s government in Kabul would not produce sufficient results to maintain the power of the PDPA in the long run. The Geneva Accords, signed by representatives of the USSR, the US, the Islamic Republic of Pakistan and the Republic of Afghanistan (thus renamed in 1987) on 14 April 1988, provided a framework for the departure of Soviet forces, and established a multilateral understanding between the signatories regarding the future of international involvement in Afghanistan. The military withdrawal commenced soon after, with all Soviet forces leaving Afghanistan by 15 February 1989.^[3] The Afghan Civil War (1989–1992) then began. The USSR continued to support the Najibullah government with military aid until the dissolution of the Soviet Union in 1991.

Events leading up to military withdrawal[edit]

Understanding that the Soviet Union’s troublesome economic and international situation was complicated by its involvement in the Afghan War, Gorbachev «had decided to seek a withdrawal from Afghanistan and had won the support of the Politburo to do so [by October 1985]».^{[4]: 193 [5]: 74} He later strengthened his support base at the top level of Soviet government further by expanding the Politburo with his allies.^[6]: 248 To fulfill domestic and foreign expectations, Gorbachev aimed to withdraw having achieved some degree of success. At home, Gorbachev was forced to satisfy the hawkish military-industrial complex, military leadership, and intelligence agencies^[7]: 119 (later, Gorbachev would tell UN Envoy Diego Cordovez that the impact of the war lobby should not be overestimated; Cordovez recalls that Gorbachev’s advisors were not unanimous in this pronouncement, but all agreed that disagreements with the US, Pakistan, and realities in Kabul played a bigger role in delaying withdrawal).^[6]: 245 Abroad, Gorbachev aimed to retain prestige in the eyes of third-world allies. He, like Soviet leaders before him, considered only a dignified withdrawal to be acceptable.^[7]: 117 This necessitated the creation of stability within Afghanistan, which the Soviet Union would attempt to accomplish until its eventual withdrawal in 1988-9.^{[5]: 75 [6]: 208} Three objectives were viewed by Gorbachev as conditions needed for withdrawal: internal stability, limited foreign intervention, and international recognition of the Democratic Republic of Afghanistan’s Communist government.^[5]: 93

Policy of national reconciliation[edit]

After the death of Leonid Brezhnev, the political will for Soviet involvement in Afghanistan dwindled. The level of Soviet forces in the country was not adequate to achieve exhaustive military victory, and could only prevent the allied DRA from losing ground.^[8]: 238 The Soviet Union began the gradual process of withdrawal from Afghanistan by installing Muhammed Najibullah Ahmadzai as the General Secretary of the Afghan Communist Party, seeing him to be capable of ruling without serious involvement from the Soviet Union. Babrak Karmal, Najibullah’s predecessor, was deemed by the Soviet leadership to be an obstacle to both military withdrawal and the diplomatic process.^[7]: 120 Although Soviet military, diplomatic and intelligence agencies were not singleminded about his appointment, Najibullah was seen as a leader that could work with the Soviet Union in order to find a negotiated settlement.^{[8]: 238 [7]: 121} Mirroring shifts within the USSR itself, the Soviet effort in Afghanistan placed «a much greater emphasis on pacification through winning over rebel commanders» rather than transforming «Afghanistan along Marxist lines [,] winning over the population through economic incentives and establishing a party and government influence in the cities and countryside».^[5]: 100 As a whole, the policies the Soviet Union and their allies powers in Afghanistan pursued after the transition of power from Babrak to Najibullah were referred to as the Policy of National Reconciliation

To achieve reconciliation, the Soviet Union dedicated a serious effort to helping the Najibullah government establish relations with rebel factions, sent record packages of aid, and promised that «absolutely all of the military infrastructure would be handed over to the DRA armed forces» upon Soviet withdrawal.^[5]: 101 Najibullah achieved considerable success in reinvigorating the government security apparatus, and consolidating his power within the state. This, however, may have encouraged the Soviets to place excessive trust in Najibullah, and did not achieve the primary objective: meaningfully incorporating the opposition into Najibullah’s support base. Kalinovsky writes:

Vadim Kirpichenko, deputy chief of the KGB First Directorate, later wrote that Najibullah’s success in establishing more control within Kabul and some sectors of the government led them to believe that they had found a solution that could be replicated everywhere in Afghanistan: «Faith in Najibullah and in the dependability of his security organs created illusions on the part of the KGB leadership. . . . These dangerous illusions, the unwillingness to look truth in the face, delayed the withdrawal of Soviet troops by several years.» (99)^[5]: 99

The Soviet-led attempts to encourage reconciliation were also complicated by mid-level military commanders, both Soviet and Afghan. While the military and political leadership of the USSR worked with the Najibullah government on raising the level of cooperation with rebel and tribal leaders, Soviet «mid-ranking officers sometimes failed to grasp the political significance of their operations» and the Afghan army had to be convinced «to stop calling the opposition «a band of killers,» «mercenaries of imperialism,» «skull-bashers,»‘.^{[5]: 103–104} Nevertheless, some progress was achieved by Soviet intelligence agencies, military and diplomats in improving relations with rebel factions. The canonical example is the establishment of tentative collaboration with noted rebel commander and Afghan National Hero (posthumously) Ahmad Shah Massoud. Here too, however, relations were complicated by mid-level military realities, and even by Najibullah himself. Although the Soviet military leadership and diplomats had been in contact with Massoud since the early 80’s, military operations against his troops, the DRA’s insistence on his disarmament, and information leaks about his relations with the Soviets derailed progress towards achieving a formal ceasefire with him.^{[5]: 107, 104} Conversely, Najibullah was in ostensibly regular contact with unnamed rebel leaders «through certain channels», as Cordovez found out during his first meeting with the Afghan leader.^[6]: 239

Political reform and Soviet disenchantment[edit]

Political reforms were enacted by the DRA government and their Soviet allies as part of the Policy of National Reconciliation. Generally, these reforms can be characterised as seeking to allow rebel factions to align with the government and state order in Afghanistan by stripping it of its Marxist-revolutionary agenda. Throughout 1987 the Democratic Republic of Afghanistan was renamed the Republic of Afghanistan, participation of all political parties in government was permitted conditional on their non-violence towards each other, and Afghanistan’s Islamic identity was reassumed.^[5]: 105 These political reforms were met by scepticism from rebel leaders and PDPA members alike, and were generally unproductive. Cordovez and Harrison write:

Najibullah’s policy of «national reconciliation» went just far enough to antagonize hard-liners in the PDPA but not far enough to win over significant local tribal and ethnic leaders to support of his government.^[6]: 252

Within the ruling party, the Policy of National Reconciliation was criticised by those who believed it would result in the PDPA losing power over the country, while the opponents of the PDPA and the Soviet Union dismissed the efforts as propaganda. Hampered by the slow pace at which top-level policy decisions were implemented on the ground, and realising that the Policy of National Reconciliation by itself would not result in a favourable outcome, the Soviet leadership began looking for alternate ways to create the necessary degree of stability in Afghanistan for a withdrawal to be permissible.

Beginning in early 1987, Soviet faith in the Policy of National Reconciliation in the format in which it was initially conceived began to falter. While previously the preeminence of the PDPA in leadership, and the desired identity of Najibullah as the party leader was indisputable for the Soviet leadership, now the «emerging consensus in the Politburo was that the PDPA would be but one of the political forces in power after Soviet troops left. Even Vladimir Kryuchkov and Andrei Gromyko agreed that reconciliation would mean accepting that the PDPA would lose its leading position».^[5]: 116 In a personal meeting on the July 20, 1987, Gorbachev again attempted to impress on Najibullah the need to incorporate opposition leaders into the Afghan government, but this effort, like earlier, was weakened by Najibullah’s biliateral conversations with Eduard Shevardnadze and Kryuchkov.^[6]: 251 Najibullah retained a strong hold over Kabul and the government apparatus^[5]: 117 – bar internal divisions within the PDPA – but was not able to incorporate the opposition into the government in any meaningful way, instead giving out «relatively powerless posts to prominent non-PDPA personalities who had until then neither supported nor opposed the government.»^[6]: 252

Negotiations about non-interference of foreign actors[edit]

Faced by the failure of the Policy of National Reconciliation to stabilise the country by itself, and hoping to benefit from the gradually thawing relationship with the United States, the Soviet Union pushed forward with its effort to attain a diplomatic solution that would limit Pakistani and American interference in Afghanistan. Throughout 1987, Soviet diplomats attempted to convince the United States to stop supplying the mujahideen with weaponry as soon as Soviet forces withdrew, and to reach an agreement on a power-sharing proposal that would permit the PDPA to remain a key actor in Afghan politics.^[5]: 128 Najibullah was receptive to the prior, but the Soviet Union did not manage to come to this agreement with the United States. From statements made by Secretary of State George Shultz, the Soviet leadership came under the impression that the US would cease military shipments to the mujahideen immediately after Soviet withdrawal, with the condition that the USSR «front-loaded» its withdrawal (i.e. withdrew the majority of its troops in the beginning of the process, thereby complicating redeployment).^[6]: 261 This was conveyed to the Najibullah government, managing to convince him that the Soviet-American diplomatic effort would benefit the Kabul government.

This impression made by Shultz was false – though mixed signals were sent by various US officials at and around time of the summit, Reagan could not agree to stop arms shipments immediately .^[5]: 132 In late 1987, when this US commitment was conveyed to the Soviet Union, negotiations came to a halt, but proceeded tentatively as the White House and Department of State continued to make contradictory statements on the issue. The issue dissipated when the Department of State suggested that an immediate cessation of US military aid could occur if the Soviets did the same (prior, the US had agreed to an asymmetric cessation of aid, whereby the USSR would be allowed to continue supporting Kabul).^[6]: 263 On February 8, 1988, the Soviet leadership announced a conditional date for the beginning of the military withdrawal (which the United States had insisted on for years) in an attempt to encourage the US to compromise on ceasing military shipments.^[5]: 137 This announcement failed to change the American position on shipments, and simultaneously decreased Soviet bargaining power at the negotiations.^[6]: 265 Nevertheless, Gorbachev decided that

it was desirable to withdraw within the framework of an international agreement, however flawed, rather than to proceed independently. «We weren’t thinking only of Afghanistan,» recalled Vadim Zagladin. «There were many processes taking place at that time. The INF agreement on missiles in Europe was particularly important, and all of these things were interconnected.»^[6]: 265

This factor complicated convincing Najibullah to agree to the Geneva Accords, but he was eventually placated by Soviet promises to dramatically expand aid and assistance measures post-withdrawal.^[6]: 265 Although the USA was not bound under the Geneva Accords to cease its military aid, Pakistan (through which this aid flowed) was obligated to prevent cross-border armament flows to Afghanistan (Kalinovsky 149). On April 14, 1988 the Geneva Accords were signed between Pakistan and Afghanistan, with the USSR and US acting as guarantors, stating provisions for the withdrawal of Soviet forces and mutual non-interference between Pakistan and Afghanistan.

Process of military withdrawal[edit]

The withdrawal of the Soviet military began on 15 May 1988, under the leadership of General of the Army Valentin Varennikov (with General Gromov commanding the 40th Army directly).^[6]: 368 As agreed, the withdrawal was «front-loaded», with half of the Soviet force leaving by August. The withdrawal was complicated, however, by the rapid deterioration of the situation in Afghanistan. While the United States was not bound by any commitment to stop arms shipments and continued to supply the Afghan mujahideen in Pakistan, the latter was not delivering on its commitment to prevent weaponry and militants from flowing into Afghanistan through the Durand Line. Likewise, the mujahideen also continued their attacks on withdrawing Soviet forces.^[5]: 150 The Soviet Union repeatedly reported these violations of the Geneva Accords to United Nations monitoring bodies, and even pleaded with the United States to influence the factions that they were supplying. The desire of the Soviet Union to withdraw, however, coupled with the United States’ inability to control the behaviour of the mujahideen, meant that the Soviet objections did not yield any results. The following conversation between a Soviet diplomat and a station chief of the Central Intelligence Agency in Islamabad (as told by the latter in a book he co-authored), is cited by Kalinovsky:

Botshan-Kharchenko: You must understand, Mr. Buurdon, that these attacks against our troops as they withdraw must stop.

Bearden: And if they don’t?

Botshan-Kharchenko: Then perhaps we will halt our withdrawal. Then what will you do?

Bearden: It is not what I will do, Counselor; it is what the Afghans will do. And I think they will simply keep on fighting and killing your soldiers until you finally just go home.

Botshan-Kharchenko: But you have some control over such matters.

Bearden: No one has control over such matters, Counselor, except the Soviet Union.

Botshan-Kharchenko: Mr. Buurdon, you must still understand that there will be consequences if these attacks continue.

Bearden: I am sure there will be, Counselor.^{[5]: 153  [9]: 354}

As the Soviet military withdrawal and rebel attacks continued, the deteriorating security of the Najibullah government caused policy disagreements between the different services of the Soviet Union. For example: while the Soviet military had succeeded in establishing a de facto cease-fire with Ahmad Shah Massoud’s forces as Soviet troops withdrew through territories under his control, the KGB and Shevarnadze attempted to convince Gorbachev that an attack on Massoud was necessary to guarantee Najibullah’s survival. In the words of Soviet military commanders, Najibullah himself also aimed to retain the Soviet military in Afghanistan – Generals Varennikov (in charge of the withdrawal operation), Gromov (commander of the 40th Army), and Sotskov (chief Soviet military advisor in Afghanistan) all pleaded with top Soviet military and political leadership to control Najibullah’s attempts to use Soviet troops to achieve his own security, and to convey to him that the Soviet military would not stay in Afghanistan.^[5]: 161 After the departure of Yakovlev from the Politburo in the fall of 1988^{[clarification needed]}, Gorbachev adopted the Shevarnadze-KGB line of policy regarding supporting Najibullah at the cost of antagonising rebel factions, and a halt of the withdrawal was ordered on November 5, 1988.^[5]: 167 In December, Gorbachev decided to resume the withdrawal, but also to carry out an operation against Massoud, ignoring arguments from his advisors and military commanders on the ground. In January 1989, the Soviet withdrawal continued, and on January 23 Operation Typhoon (1989) [ru] began against the forces of Ahmad Shah Massoud.^[5]: 170 Up until the end of the military withdrawal, Shevarnadze and the head of the KGB unsuccessfully attempted to convince Gorbachev to retain a contingent of Soviet military volunteers in Afghanistan to defend land routes to Kabul. On February 15, the 40th Army finished their withdrawal from Afghanistan. General Gromov walked across the «Bridge of Friendship» between Afghanistan and the USSR last. When Gromov was met by Soviet TV crews while crossing the bridge, he swore at them profusely when they tried to interview him. Recalling the events in an interview with a Russian newspaper in 2014, Gromov said that his words were directed at «the leadership of the country, at those who start wars while others have to clean up the mess.»^[10]

Aftermath[edit]

Soviet support for the Najibullah government did not end with the withdrawal of the regular troops. Aid totalling several billion dollars was sent by the Soviet Union to Afghanistan, including military aircraft (MiG-27s) and Scud missiles.^[7]: 123 Due primarily to this aid, the Najibullah government held onto power for much longer than the CIA and State Department expected. The mujahideen made considerable advances following the withdrawal of the Soviet contingent, and were even able to take and control several cities; nevertheless, they failed to unseat Najibullah until the spring of 1992.^[7]: 124 Following the coup of August 1991, the Soviet Union (and later the Russian Federation under Boris Yeltsin) cut aid to their Afghan allies. This had a severe impact on the Hizb-i Watan (formerly known as the PDPA), and on the armed forces, already weakened by their fight against the mujahideen and internal struggles – following an abortive coup attempt in March 1990, the Army (already encountering a critical lack of resources and critical rates of desertion) was purged. Ultimately, the cessation of Soviet aid and the instability that it caused allowed to the mujahideen to storm Kabul.^{[8]: 248  [11]: 9} Najibullah was removed from power by his own party, after which the mujahideen futilely attempted to form a stable coalition government.^[8]: 251 Disagreements and infighting between the likes of Massoud and Gulbuddin Hekmatyar set the stage for the eventual rise of the Taliban.

See also[edit]

• Withdrawal of United States troops from Afghanistan (2020–2021)

References[edit]

External links[edit]

• Grau, Lester. «Breaking contact without leaving chaos: the Soviet withdrawal from Afghanistan» (PDF). [Foreign Military Studies Office Publications]. Archived from the original (PDF) on 25 December 2010. Retrieved 17 August 2007.
• Marshall, A.(2006); Phased Withdrawal, Conflict Resolution and State Reconstruction; Conflict Research Studies Centre; ISBN 1-905058-74-8