Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 33 (287). Политические науки. Востоковедение. Вып. 13. С. 7—11.
ГЕОПОЛИТИКА
И ПРОБЛЕМЫ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
3
Р. С. Мухаметов
ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ СССР:
ОТ ПРОЛЕТАРСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМА ДО НОВОГО МЫШЛЕНИЯ
Излагаются основные внешнеполитические концепции СССР. Много внимания уделено принципам пролетарского интернационализма и мирного сосуществования государств. Подробному анализу подвергается доктрина Брежнева. Дается ясное представление об основных принципах Нового политического мышления.
Ключевые слова: пролетарский интернационализм, мировая революция, мирное сосуществование, доктрина Брежнева, Новое политическое мышление.
Внешняя политика любого государства является не только результатом каких-либо конкретных шагов или действий политиков и дипломатов, но это еще и итог неких осмысленных долговременных целей, программ или подходов в реализации и защите национальных интересов страны. Иными словами, реализация внешней политики подразумевает наличие определенных доктрин или концепций, т. е. идейно-теоретического фундамента. Опыт истории (по крайней мере, XX века) свидетельствует, что нет такого государства, военно-политическое руководство которого не стремилось бы формировать его внешнюю политику, опираясь на определенную систему теоретикополитических принципов.
Внешнеполитические концепции страны в XX столетии менялись кардинально. После Октябрьской революции 1917 года внешняя политика страны обрела принципиально новую идеологическую основу по сравнению с внешнеполитической деятельностью ее предшественницы — царской России. Новая внешнеполитическая доктрина означала, по существу, полное отрицание предыдущего состояния и начало принципиально нового.
Ленинская внешнеполитическая доктрина базировалась на двух принципах, а именно:
пролетарского интернационализма и мирного сосуществования.
Первый предполагал поддержку коммунистических партий и антиимпериалистических движений, помощь международного рабочего класса в борьбе против мировой капиталистической системы и поддержку антиколониальных национальных движений. При расширительной интерпретации такого принципа можно обосновать возможность вмешательства СССР в дела практически любого региона мира, где наблюдались признаки проявления национально-освободительной борьбы и межэтнических споров.
В практическом плане концепция пролетарского интернационализма получила воплощение в создании в 1919 году Коммунистического Интернационала (Коминтерна). Коминтерн, созданный по инициативе и при активнейшем участии РКП(б) и лично В. И. Ленина, с самого начала своего существования был тесно связан идейно-политически и организационно с Советской Россией, с российской компартией и материально зависел от нее. Центральная задача Коминтерна и одна из решающих причин его создания — мировая революция. Иными словами, революционное движение должно распространиться по всему миру, выйти
за границы РСФСР. Как сказано в Манифесте Коминтерна, «наша задача состоит в том, чтобы обобщить революционный опыт рабочего класса, очистить движение от предательской примеси оппортунизма и социал-патриотизма, объединить усилия всех истинно-революционных партий мирового пролетариата и тем облегчить и ускорить победу коммунистической революции во всем мире»1.
Другой принцип — «мирное сосуществование» — определял отношения СССР с капиталистическими странами. Эта концепция не была представлена в форме единого документа. Она складывалась постепенно и состояла из трех основных постулатов.
Во-первых, концепция мирного сосуществования предусматривала возможность нормализации отношений и полноценного сотрудничества Советской России и Союза ССР с капиталистическими странами на межгосударственном уровне. В первую очередь имелось в виду налаживание торгово-экономических связей с окружающим миром.
Во-вторых, концепция мирного сосуществования, провозглашая отказ от прямого военного столкновения с капиталистическими странами, выдвигала на передний план тактику мирной дипломатии посредством «игры на межимпериалистических противоречиях». Советское государство должно было использовать эти противоречия в интересах социализма. Задачей советской дипломатии было не просто восстановление контактов с внешним миром, а активное маневрирование в международном сообществе и участие в конкуренции за выход на наиболее благоприятные позиции в решении вопросов мировой политики без использования военных методов2.
В ленинской внешнеполитической доктрине принцип мирного сосуществования был востребован самой жизнью, был вынужден опираться на существующие политические реалии, учитывать сложившийся баланс мировых сил. После завоевания власти В. И. Ленину очень скоро стало ясно, что для ее удержания, для перехода к социалистическому строительству России необходима мирная внешняя среда. Для этого пришлось вступать в соглашения с правительствами капиталистических государств. На заседании ВЦИК от 17 июня 1920 года нарком по иностранным делам РСФСР Г. В. Чичерин заявил, что «наш лозунг был и остается один и тот же — мирное сосуществование с другими правительствами, каковы
бы они ни были. Сама действительность привела нас к необходимости создания длительных отношений между рабоче-крестьянским правительством и капиталистическими правительствами. Эти длительные отношения нам повелительно навязываются экономической действительностью»3.
Таким образом, руководство РКП(б) столкнулось с противоречием, связанным с тем, что Советская Россия, с одной стороны, инициировала и распространяла среди коммунистов разных стран идею подготовки мировой революции, а с другой стороны, оказавшись в капиталистическом окружении, должна была после окончания Гражданской войны и иностранной интервенции проводить политику мирного сосуществования с капиталистическими державами, развивать с ними торгово-экономические отношения.
Итак, ленинская внешнеполитическая доктрина покоилась на двух противоречивых основаниях: на идеологизированном принципе пролетарского интернационализма, в соответствии с которым Союз ССР всемирно поддерживал коммунистическое и национальноосвободительное движения в мире, надеясь на неизбежную в перспективе мировую революцию, и на прагматической установке на мирное сосуществование государств с различным общественным строем, подразумевавшей нормализацию межгосударственных отношений с различными странами.
Советский Союз на протяжении почти всего периода своего существования руководствовался внешнеполитической доктриной, основы которой были сформулированы В. И. Лениным. Впоследствии она претерпела определенные изменения, однако принципиальная смена курса Москвы произошла только при М. С. Горбачеве.
С конца 1920-х годов одна из центральных задач Коминтерна состояла в укреплении советской власти в России. Другими словами, Сталин подчинил организацию интересам внешней политики СССР. Так, на 6-м конгрессе Коминтерна, который проходил в июле-сентябре 1928 года, была принята программа, которая фиксировала «обязательства международного пролетариата» перед Советским Союзом, а именно защиту государства пролетарской диктатуры от нападения капиталистических держав всеми доступными средствами. В частности, в программе говорилось, что «со своей стороны международный пролетариат…
обязан способствовать успехам социалистического строительства в СССР и всеми мерами защищать его от нападения со стороны капиталистических держав»4. В соответствии с ранее высказанной мыслью эти обязательства конкретизировались: «В случае нападения империалистических государств на СССР и войны против него международный пролетариат должен ответить самыми смелыми и решительными массовыми выступлениями и борьбой за свержение империалистических прави-тельств»5.
Таким образом, из организации по проведению мировой революции Коминтерн превратился во вспомогательный орган советской внешней политики. По мнению Н. И. Капчен-ко, самой главной чертой внешнеполитической стратегии Сталина был именно радикальный пересмотр взглядов на мировую революцию. Во многих случаях идея мировой революции рассматривалась Сталиным уже не как главная и «конечная» цель, а как средство, подчиненное национальным интересам Союза ССР6.
В целом, в советской внешней политике 20-30-х годов идеологические императивы постепенно начали уступать место прагматическим соображениям. Ключевым элементом внешнеполитической концепции Сталина, ее стержнем являлось обеспечение национальных интересов.
В конце 1960-х годов в лексикон западных политиков и общественных деятелей вошло выражение «доктрина Брежнева», когда дело касалось политики Советского Союза в отношении других стран. Основные положения доктрины были сформулированы генеральным секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым на 5-м съезде Польской объединенной рабочей партии в ноябре 1968 года. Доктрина, признавая наличие слабых звеньев в социалистическом лагере, возможность реставрации капитализма, объявляла целью всех социалистических стран сохранение целостности социалистического лагеря. Брежнев заявил, что «КПСС всегда выступала за то, чтобы каждая социалистическая страна определяла конкретные формы своего развития по пути социализма с учётом специфики своих национальных условий. Но известно, товарищи, что существуют и общие закономерности социалистического строительства, отступление от которых могло бы повести к отступлению от социализма как такового. И когда внутренние и внешние силы, враждебные социализму, пытаются повернуть
развитие какой-либо социалистической страны в направлении реставрации капиталистических порядков, когда возникает угроза делу социализма в этой стране, угроза безопасности социалистического содружества в целом, — это уже становится не только проблемой народа данной страны, но и общей проблемой, забо-
^ 7
той всех социалистических стран»7.
Считается, что в наиболее концентрированном виде доктрина Брежнева была изложена в газете «Правда», где 26 сентября 1968 года появилась статья «Суверенитет и интернациональные обязанности социалистических стран». Суть ее сводилась к тому, что каждая коммунистическая партия несет ответственность не только перед своим народом, но и перед всеми странами социализма и всем мировым коммунистическим движением. Автор статьи пишет, что «народы социалистических стран, коммунистические партии безусловно имеют и должны иметь свободу для определения путей развития своей страны. Однако любое их решение не должно наносить ущерб как социализму, так и коренным интересам других социалистических стран, всему мировому рабочему движению, ведущему борьбу за соци-ализм»8.
Таким образом, можно сказать, что доктрина Брежнева (или, как подметил руководитель СФРЮ Иосип Броз Тито, доктрина ограниченного суверенитета) провозглашала право Советского Союза вмешиваться во внутренние дела стран Варшавского договора для того, чтобы предотвратить их выход из социалистического лагеря (например, Венгрия, Чехословакия).
Став Генсеком в марте 1985 года, М. С. Горбачев инициировал пересмотр всей концептуальной базы внешней политики СССР. Стремление подчеркнуть изменения во внешней политике страны нашло отражение в кадровых перестановках. Вместо А. Громыко, возглавлявшего МИД СССР в течение 30 лет, министром в июле 1985 года был назначен бывший первый секретарь ЦК Компартии Грузии Э. Шеварднадзе. Положения новой внешнеполитической концепции просматривались на проходившем в феврале-марте 1986 года XXVII съезде КПСС. В более целостном виде концепция «новое мышление» была сформулирована в книге М. С. Горбачева «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира», которая в 1987 году была опубликована в СССР и на Западе. В декабре 1988 года
концепция была озвучена советским лидером на сессии Генеральной Ассамблеи ООН.
Таким образом, на рубеже 1987-1988 годов возникает новая внешнеполитическая доктрина, получившая название «Новое политическое мышление». Основные принципы новой внешнеполитической концепции сводились к следующим:
— отказ от вывода о расколе современного мира на две противоположные общественнополитические системы (социалистическую и капиталистическую), признание его единым и взаимозависимым;
— отказ от принципа пролетарского (социалистического) интернационализма;
— признание приоритета общечеловеческих ценностей над любыми другими (классовыми, национальными, идеологическими);
— отказ от применения силы или угрозы силы, объявление переговоров и диалога в качестве универсального средства решения международных спорных вопросов, урегулирования конфликтов.
Одна из центральных позиций в философии Нового мышления выражалась в том, что приоритет отдавался общечеловеческим интересам и ценностям. Исходя из идеи «нового политического мышления», М. С. Горбачев и его сторонники говорили о необходимости скорректировать идеологию марксизма-ленинизма в направлении признания приоритета общечеловеческих ценностей над всеми остальными -классовыми, национальными, государственными.
В основу Нового политического мышления была положена и идея обеспечения выживания человеческой цивилизации. Отсюда возникает требование интернационализация глобальных проблем. Советский лидер считал, что «другая столь же очевидная реальность нашего времени — возникновение и обострение так называемых глобальных проблем, которые тоже приобрели жизненное значение для судеб цивилизации. Речь идет о сбережении природы,
о критическом состоянии окружающей среды, воздушного бассейна и океанов, о традиционных ресурсах планеты, которые, оказалось, не безграничны»9.
Коренному пересмотру были подвергнуты и провозглашенные прежними советскими лидерами внешнеполитические подходы к отношениям со странами социализма. М. С. Горбачев заявлял о необходимости обеспечить каждому народу права на выбор собственного пути раз-
вития. Советский лидер считал, что «каждый народ, каждая страна имеют право распоряжаться своей судьбой, своими ресурсами, суверенно определять свое социальное развитие»10. Данное положение Нового мышления вступало в противоречие с проводившимся Советским Союзом в предшествующие десятилетия принципом социалистического интернационализма, подразумевавшим возможность в случае возникновения «угрозы социалистическим завоеваниям» в той или иной стране применения любых, в том числе и военных мер, для «защиты социалистического строя». На Западе провозглашение права «свободы выбора» было расценено как отказ Союза ССР от доктрины Брежнева.
Внешнеполитический курс, взятый Советским Союзом осенью 1989 года и характеризующийся отказом от удержания любой ценой в сфере своего влияния восточноевропейских и иных зависимых от СССР стран, получил шутливое название Доктрина Синатры. Это название, наиболее популярное в США, восходит к выступлению представителя МИД СССР Геннадия Герасимова в популярной американской телевизионной программе «Доброе утро, Америка» 25 октября 1989 года. В своём комментарии Герасимов в шутку назвал новую внешнеполитическую доктрину СССР доктриной Фрэнка Синатры, имея в виду его знаменитую песню «Я это делал на свой лад» (I Did It My Way)11.
Кроме того, во главу угла был поставлен тезис о том, что главными факторами обеспечения безопасности государства должны стать не военные, а политические средства. По мнению советского лидера, «социализм безоговорочно отвергает войны как средство разрешения международных политических и экономических противоречий, идеологических споров. Наш идеал — мир без оружия и насилия»11.
Отношения между различными государствами советский лидер предлагал строить на основе «баланса интересов», под которым понималась важность учета не только собственных национальных интересов, но и интересов других стран. Добиться безопасности страны можно лишь при учете интересов других народов и государств — таково было основополагающее положение нового курса на международной арене.
Таким образом, кардинальному пересмотру были подвергнуты все основные догматы, составлявшие на протяжении многих десятиле-
тий идеологическую основу внешней политики Союза ССР.
Итак, в настоящей статье мы постарались рассмотреть эволюцию основных внешнеполитических концепций Союза ССР, проанализировать их особенности и преемственность.
Примечания
1 Манифест Коммунистического интернационала // Коммунистический интернационал в документах. 1919-1932. М., 1933. С. 53-54.
2 См.: Системная история международных отношений : в 4 т. 1918-1991. Т. 1. 1918-1945 / под ред. А. Д. Богатурова [Электронный ресурс]. иЯЬ : http://www.obraforum.ru.
3 Доклад Народного комиссара по иностранным делам РСФСР Г. В. Чичерина на заседании ВЦИК от 17 июня 1920 г. // Документы внешней политики СССР. Т. 2. М. : Политиздат, 1958. С. 639.
4 Программа и устав Коминтерна. М. : Партиз-дат ЦК ВКП(б), 1936. С. 130.
5 Там же. С. 131.
6 См.: Капченко, Н. И. Внешнеполитическая концепция Сталина // Междунар. жизнь. 2005. № 9. С. 104.
7 Брежнев, Л. И. О внешней политике КПСС и Советского государства : речи и статьи. М. : Политиздат, 1972. С. 79-80.
8 Ковалев, С. Суверенитет и интернациональные обязанности социалистических стран // Правда. 1968. 26 сент. С. 4.
9 Горбачев, М. С. Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира. М., 1987. С. 139.
10Горбачев, М. С. Избранные речи и статьи. Т. 4. М., 1987. С. 56.
11 См.: Доктрина Синатры [Электронный ресурс]. иЯЬ : http://www.ru.wikipedia.org.
Эволюция внешнеполитических доктрин СССР в годы «Холодной войны»
Базовые доктринальные установки советской внешней политики, закрепленные марксистско-ленинской теорией Чередование социально-экономических формаций исторически предопределено, в результате чего на смену «загнивающему» и обреченному на гибель капитализму непременно должна прийти социалистическо-коммунистическая формация как итог развития человечества. Единственно верной является такая методология, в основу которой положен классово-социальный подход ко всем явлениям международной жизни, базирующийся на марксистско-ленинской интерпретации классов и классовой борьбы. С этим подходом связана ориентация на победу в конечном счете «мировой революции» и на ее поддержку Советским Союзом, чего бы это ему ни стоило.
3. Задачей коммунистических властей является внедрение в массовое сознание идеи об особой авангардно-революционной роли России в мировой истории и ее особом, мессианском предназначении, обусловленном тем, что победившие в ней революционеры якобы лучше всех в мире знают, как устроить человеческое счастье на Земле и добиться всеобщего благополучия. 4. Пока существует империализм (как высшая и последняя стадия капитализма), войны на земном шаре неизбежны, поэтому, чтобы предотвратить новые войны, следует уничтожить империализм. Результатом проводимой на такой догматически-утопической основе внешней политики стала ярко выраженная несовместимость постоянно декларируемых советским руководством главных принципов его внешней политики – пролетарского интернационализма и мирного сосуществования государств с различным социальным строем.
В военно-теоретической области считалось непререкаемым марксистско-ленинское учение о войнах справедливых и несправедливых. Согласно ему, социализм ввиду своей классовой сущности — строй изначально миролюбивый, ставящий своей целью устранение войны из жизни человеческого общества. Но коммунисты (большевики), по словам И.В. Сталина, «не против всякой войны. Мы против империалистической войны, как войны контрреволюционной. Но мы за освободительную, антиимпериалистическую, революционную войну»
Развитием этой мысли в советской военной доктрине явился прочно утвердившийся тезис о том, что всякая война считается законной и справедливой, если она ведется во имя прогресса, способствует развитию мирового революционного процесса, направлена на освобождение трудящихся масс от гнета капитала или ведется во имя защиты революционных завоеваний, социалистического государства. При том справедливые войны, служащие реализации политики передовых классов, ускоряют развитие всех сторон общественной жизни и являются важнейшим фактором исторического прогресса. С таких позиций оценивались все военные конфликты и войны, которые вело советское государство до второй мировой войны. Такие же критерии для оценки конфликтов, имевших военный характер, и возможной в будущем войны сохранялись и в первые десятилетия после Второй мировой войны.
Основные направления внешней политики советского государства с самого его зарождения и вплоть до окончания Второй мировой войны определялись прежде всего перечисленными доктринальными установками. В тоже время, внешняя политика советского руководства в предвоенный период и в годы Второй мировой войны была достаточно прагматичной. Фаталистическое видение будущего мира как коммунистического не исключало случаев маневрирования и корректировки тактики советской дипломатии, когда советское руководство считало это необходимым и выгодным. Наиболее рельефно это проявилось в годы Второй мировой войны, когда руководители СССР, с одной стороны, и США и Великобритании, с другой, приглушив на время взаимное принципиальное неприятие, пошли на создание антигитлеровской коалиции во имя достижения общей цели — разгрома фашистской Германии и милитаристской Японии.
Вторая мировая война изменила расстановку сил на международной арене. США значительно усилило свои экономические и политические позиции в мире. Великобритания и другие западные страны из лагеря победителей вышли из войны с ослабленной и во многом дезорганизованной экономикой. Германия и Япония оккупированы войсками стран-победительниц. Территория Германии разделена на 4 зоны оккупации. Обе страны переживают глубочайший политический и экономический кризис.
Положение дел в СССР. 1. Война завершилась очевидной военно-политической и идеологической победой СССР как государства. Советские войска занимали половину Европы, коммунистические и просоветские идеи овладели умами миллионов людей, что привело к повышению роли компартий в жизни многих стран и превращению СССР в сверхдержаву. 2. Внутреннее положение СССР было неустойчивым: экономика страны была разрушена, а жители СССР ждали от партийного руководства перемен и послаблений. Победа в войне не принесла народу чаемых внутренних послаблений. 3. Советское руководство продолжало стремиться к цели мирового господства ценой ограничения свободы и благополучия своих граждан и жителей подконтрольных государств; оно ожидало развития кризисных тенденций внутри западного мира.
Поэтому в последние месяцы Второй мировой войны и первые месяцы после окончания войны (сентябрь 1945 – сентябрь 1946 г.), СССР стремился закрепить свои геополитические завоевания дипломатическим путем, участвуя в переговорах по созданию различных институтов экономического («Бреттон-Вудская система») и политического (ООН) регулирования международных отношений. Во внешней политике советское руководство всячески старалось создать образ СССР как миролюбивого государства, готового к поиску компромиссов в решении актуальных международных проблем совместно с бывшими партнерами по антигитлеровской коалиции. Декларируя главное содержание и задачи послевоенной внешней политики Советского Союза, ЦК ВКП(б) подчеркивал необходимость обеспечить благоприятные международные условия для мирного социалистического строительства в СССР, для развития мирового революционного процесса, для сохранения мира на Земле.
Но такая политика продолжалось недолго. В 1946-1947 гг. в советско-американских отношениях возрастает недоверие друг к другу и конфронтация. Этому способствовало наращивание усилий советского руководства, направленных на создание в Восточной Европе единого лагеря, руководимого из Москвы, отказ советского руководства ратифицировать бреттон-вудсские соглашения, попытки установить и по возможности усилить свое влияние в Китае и Северной Корее, Иранский кризис, Турецкий кризис, ужесточение советским политическим руководством политико-доктринальных установок, определявших конкретные цели и действия во внутренней и внешней политике, направления идеологической обработки населения. Результатом стал распад антигитлеровской коалиции и развертывание «холодной войны».
«Шаги» к развертыванию международной конфронтации «Длинная телеграмма» Джорджа Кеннана – 22 февраля 1946 г. «Фултонская речь» У. Черчиля – 05 марта 1946 г. 3. Интервью И.В. Сталина газете «Правда» по поводу «Фултонской речи» У. Черчиля – 14 марта 1946 г. Донесение посла СССР в США Н.В. Новикова «Внешняя политика США в послевоенный период» — 27 сентября 1946 г.
«Длинная телеграмма» Джорджа Кеннана Зимой 1945/1946 года Государственный департамент США, по запросу Казначейства США, запросило от американского посольства в Москве объяснение причин, по которым СССР не поддерживает только что созданные Всемирный банк и Международный валютный фонд. Кеннан, подготовил развернутый ответ на запрос (8 тысяч слов), в котором дал анализ возможностей и перспектив в отношениях США и Советского Союза.
Послание Д. Кеннана и выступление У. Черчиля стали импульсом для формирования в США доктрины «сдерживания коммунизма». Послание Н. Новикова в не меньшей мере способствовало разработке и принятию на вооружение советским руководством концепции «решительного отпора американскому империализму по всем направлениям». В результате произошел окончательный переход от политики сотрудничества в рамках антигитлеровской коалиции к конфронтационной политике «холодной войны».
Уверенность сталинского руководства в правильности избранного курса подпитывалась обнародованными весной 1947 года «доктриной Трумэна» и летом того же года «планом Маршалла». И доктрина, и план были восприняты и квалифицированы в СССР как враждебные интересам стран Восточной Европы, и в первую очередь Советского Союза. В сентябре 1947 года на совещании представителей ряда компартий в Польше в выступлении секретаря ЦK ВКП(б) А.А. Жданова были озвучены тезисы, не оставлявшие никаких сомнений относительно того, каким видит современный мир советское руководство.
В своем докладе А.А. Жданов заявил, что в итоге Второй мировой войны образовалась новая расстановка политических сил, образовались два лагеря: лагерь империалистический и антидемократический во главе с США, с одной стороны, и лагерь антиимпериалистический и демократический во главе с СССР – с другой. Основная цель реакционного лагеря – укрепление империализма, подготовка новой империалистической войны, борьба с социализмом и демократией и повсеместная поддержка реакционных и антидемократических, профашистских режимов и движений. Цель демократического лагеря – борьба против угрозы новых войн и империалистической экспансии, укрепление демократии и искоренение остатков фашизма.
В своем выступлении А.А. Жданова стремился обосновать и доказать два тезиса: Советский Союз «как носитель новой, более высокой общественной системы… в своей внешней политике отражает чаяния всего передового человечества, которое стремится к длительному миру и не может быть заинтересовано в новой войне, являющейся порождением капитализма»; американский империализм после окончания второй мировой войны перешел «к агрессивному, откровенно экспансионистскому курсу», что нашло свое выражение «как во внешней, так и во внутренней политике США». И хотя в докладе традиционно упоминалось о том, что «советская внешняя политика исходит из факта сосуществования на длительный период двух систем – капитализма и социализма», было понятно, что при такой заостренно антиамериканской и «антиимпериалистической» постановке вопроса для мирного сосуществования места в советской внешней политике не оставалось.
Выступая 6 ноября 1949 г. с докладом о 32-й годовщине Октябрьской революции, секретарь ЦК ВКП(б) Г.М. Маленков, в очередной раз провозгласив «незыблемую уверенность» в том, что «победа социализма и демократии во всем мире неизбежна», после ритуальной порции обвинений в адрес «главных поджигателей войны – американских империалистов» заявил, что «не нам, а империалистам и агрессорам надо бояться войны» и что не может быть никаких сомнений в том, что «если империалисты развяжут третью мировую войну, то эта война явится могилой уже не для отдельных капиталистических государств, а для всего мирового капитализма». Вопрос о страшных последствиях в случае новой мировой войны, возможных не только для капиталистических государств, но и для народов социалистических стран, в докладе не поднимался, и дело изображалось таким образом, что могила ждет в этом случае только капиталистов.
В результате создавалась крайне упрощенная картина мира: с одной стороны – постоянно «агрессивный» и «кровавый» империализм, осуществляющий политику насилия над народами, раскручивающий маховик гонки вооружений, проводящий активную подготовку к новой войне против СССР и других социалистических стран, с другой – априорно «прогрессивные» СССР и его союзники, неизменно выступающие за «мирное сосуществование». При таком подходе реалистичный анализ сложного переплетения позитивных и негативных сторон во внешней политике стран обоих лагерей исключался, поскольку советской верхушке он был просто не нужен. Политика КПСС и советского правительства объявлялась единственно правильной и безошибочной. Презумпция непогрешимости Кремля во многом определялась особой ролью И. Сталина в решении коренных вопросов внутренней и внешней политики.
Проявления воинственности, непрестанные угрозы в адрес империализма стали непременным атрибутом выступлений и заявлений высокопоставленных советских деятелей в конце 1940-х – начале 1950-х годов. Заявления были пропитаны нарочитой риторикой, призванной продемонстрировать империалистам, что СССР их не боится, и явно отсутствовало чувство реальности, так как в то время США значительно превосходили Советский Союз не только по количеству имеющихся атомных боезарядов, но и по техническим возможностям их доставки на территорию СССР (сами при этом оставались неуязвимыми ввиду территориальной удаленности). Заявления носили авантюристический характер, ибо дезориентировали население Советского Союза, всего «социалистического лагеря» и сторонников СССР в других странах.
Тем не менее тезис «если империализм развяжет третью мировую войну, то он в ней и погибнет» на долгие годы внедрился в программные партийно-государственные документы, в выступления высших руководителей Советского Союза, в учебно-пропагандистскую литературу. Этот тезис произрастал из постоянно декларируемой советскими идеологами убежденности в том, что победа социализма в мировом масштабе предопределена историческими закономерностями, которые не дано отменить никому и которые не могут быть поколеблены даже в том случае, если разразится война с применением самых разрушительных видов оружия.
В целом, во второй половине 1940-х – начале 1950-х годов обеспечение безопасности СССР и его союзников, защита интересов советского государства в условиях глобального противоборства между социализмом и капитализмом, по мнению советского руководства, могли базироваться на экономическом, морально-политическом, научно-техническом и военном могуществе Советского Союза, причем последнему придавалось особое значение. Так же как и в США, в Советском Союзе бытовала уверенность в том, что успешно защищать свои жизненные интересы, свой курс на мировой арене, возможно, и следует, имея в своем арсенале такой фактор давления, как угроза применения военной силы, а в случае необходимости и ее применение.
2-й период: 1953-1964 гг. После смерти Сталина в марте 1953 года во внутренней и внешней политике советского государства произошли многоплановые изменения. Смена высшего руководства сопровождалась зарождением на разных уровнях общества тенденции к освобождению от догматов, господствовавших в годы правления Сталина, к более реалистичному и объективному анализу ситуации внутри страны, а также роли и места СССР в мировом сообществе.
В отличие от И.В. Сталина, советское руководство в годы правления Н.С. Хрущева не рассматривало метод нагнетания международной напряженности с последующим сохранением высокого уровня конфронтации как один из способов сохранения советского режима. Искренне веря в неисчерпаемые и еще не до конца раскрытые возможности советской власти, Н.С. Хрущев и его сторонники стремились к тому, чтобы главным фактором, обеспечивающим поддержку населением СССР существующего строя, была не нагнетаемая тревога в связи с постоянно раздуваемой внешней опасностью, а повышение уровня жизни народа в сочетании с существенно отличными от сталинских методами политического контроля общества.
При такой установке руководство страны стало рассматривать обострение международной напряженности не только как ненужное, но и вредное явление мировой политики, которое можно и нужно ограничить и по возможности нейтрализовать. Высокий уровень напряженности стал рассматриваться не столько как неизбежный результат «всемирной классовой борьбы», сколько как следствие «холодной войны», которое может быть ликвидировано, если Восток и Запад сумеют наладить нормальные межгосударственные контакты, избавиться от взаимного недоверия, усилить торгово-экономические связи. Во второй половине 1950-х – начале 1960-х годов в выступлениях советских руководителей, в пропаганде в нарастающей степени проводилась мысль о пагубности сохранения высокого уровня международной напряженности, поскольку она повышает угрозу войны, порождает негативные последствия для дела революции, стимулирует репрессии внутри капиталистических стран, способствует наращиванию политического капитала консервативно-милитаристского крыла в правящих кругах западных стран, подстегивает расточительную и для Запада, и для Востока гонку вооружений.
Новые идейно-теоретические основы, характер и направления внешней политики СССР были озвучены с трибуны ХХ съезда КПСС (февраль 1956 г.). На съезде получили теоретическое обобщение важнейшие вопросы международного развития. 1. В качестве главной задачи внешней политики Советского Союза было определено создание благоприятных условий для нового подъема социалистической экономики и укрепления материально-технической базы социализма, для развития всей мировой социалистической системы. 2. Продолжение углубления общего кризиса капитализма не означает полного застоя, приостановки производства и технического прогресса в капиталистических странах. Поэтому «нам надо внимательно следить за экономикой капитализма, не воспринимать упрощенно ленинское положение о загнивании империализма, а изучать все лучшее, что дают наука и техника в странах капитализма, с тем чтобы использовать достижения мирового технического прогресса в интересах социализма».
3. При И.В. Сталине концепция мирного сосуществования была жестко ограничена определенными рамками — под мирным сосуществованием фактически понималось вооруженное перемирие, отсутствие состояния войны между двумя непримиримо антагонистическими системами. Н.С. Хрущев решительно отошел от этой схемы: «Мы полагаем, что страны с разными социальными системами не просто могут существовать рядом друг с другом. Надо идти дальше, к улучшению отношений, к укреплению доверия между ними, к сотрудничеству». Мирное сосуществование объявлялось не тактическим ходом, а основным принципом советской внешней политики.
4. Советский Союз не намерен ниспровергать капитализм в других странах с помощью «экспорта» революции. Съезд подчеркнул возможность мирного перехода от капитализма к социализму. Формы завоевания пролетариатом политической власти зависят от ряда причин. Важнейшую роль среди них играет степень сознательности и организованности самого рабочего класса, его сплоченность вокруг партии коммунистов. Большое значение имеет соотношение классовых сил внутри той или иной страны и на международной арене, а также сила сопротивления эксплуататоров».
5. Н.С. Хрущев фактически подверг ревизии сталинскую теоретическую схему, согласно которой, пока существует капитализм, мировая война неизбежна. В отчетном докладе было сказано, что пока на земном шаре остается капитализм, реакционные силы, представляющие интересы капиталистических монополий, будут стремиться к военным авантюрам и агрессии, могут пытаться развязать войну. Но фатальной неизбежности войны нет. Наличие мировой системы социализма, молодых независимых государств, активно выступающих против войны, всенародное движение сторонников мира, рабочее движение в капиталистических странах — таковы главные факторы недопущения новой войны. То есть был сделан вывод о возможности предотвращения новой мировой войны в современную эпоху.
. В новой (третьей) Программе КПСС, принятой на XXII съезде (октябрь 1961 г.), говорилось: «Основной вопрос современности — вопрос о войне и мире. Единственный источник военной опасности — империализм. Империалистический лагерь готовит самое страшное преступление против человечества— мировую термоядерную войну, которая может причинить невиданные разрушения целым странам, истребить целые народы. Проблема мира и войны стала проблемой жизни и смерти сотен миллионов людей. Усилия народов должны быть сосредоточены на том, чтобы своевременно обуздать империалистов, лишить их возможности пустить в ход смертоносное оружие. Главное — предотвратить термоядерную войну, не дать ей вспыхнуть. И это в состоянии сделать нынешнее поколение людей.»
Повторив выдвинутый на XX съезде тезис о возможности предотвращения мировой войны в современных условиях, авторы Программы записали в документ: «Объединенными усилиями могучего социалистического лагеря, миролюбивых несоциалистических государств, международного рабочего класса и всех сил, отстаивающих дело мира, можно предотвратить мировую войну. Возрастающий перевес сил социализма над силами империализма, сил мира над силами войны ведет к тому, что еще до полной победы социализма на земле, при сохранении капитализма в части мира, возникнет реальная возможность исключить мировую войну из жизни общества. Победа социализма во всем мире окончательно устранит социальные и национальные причины возникновения всяких войн. Уничтожить войны, утвердить вечный мир на земле — историческая миссия коммунизма.» Это означало окончательный отказ от тезиса о фатальной неизбежности войны, пока существует капитализм.
Радикальный путь обеспечения прочного мира — всеобщее и полное разоружение при строгом международном контроле. Империализм взвалил на народы неслыханное бремя вооружений. Социализм видит свой долг перед человечеством в том, чтобы избавить его от этой бессмысленной растраты национальных богатств…. Активной решительной борьбой народы могут и должны принудить империалистов к разоружению. Мирное сосуществование социалистических и капиталистических государств — объективная необходимость развития человеческого общества. Война не может и не должна служить способом решения международных споров. Мирное сосуществование или катастрофическая война — только так поставлен вопрос историей. В случае, если империалистические агрессоры все же осмелятся развязать новую мировую войну, народы не будут больше терпеть строй, ввергающий их в опустошительные войны. Они сметут и похоронят империализм.
В Программе КПСС были сформулированы пять принципов «Мирного сосуществования: отказ от войны как средства решения спорных вопросов между государствами, разрешение их путем переговоров; равноправие, взаимопонимание и доверие между государствами, учет интересов друг друга; невмешательство во внутренние дела, признание за каждым народом права самостоятельно решать все вопросы своей страны; строгое уважение суверенитета и территориальной целостности всех стран; развитие экономического и культурного сотрудничества на основе полного равенства и взаимной выгоды.
Мирное сосуществование служит основой мирного соревнования между социализмом и капитализмом в международном масштабе и является специфической формой классовой борьбы между ними… В условиях мирного сосуществования создаются более благоприятные возможности для борьбы рабочего класса капиталистических стран, облегчается борьба народов, колониальных и зависимых стран за свое освобождение… Политика мирного сосуществования отвечает кровным интересам всего человечества, за исключением воротил крупных монополий и военщины. Советский Союз последовательно отстаивал и будет отстаивать политику мирного сосуществования государств с различным общественным строем.
В третьей Программе КПСС были поставлены следующие задачи в области международных отношений: 1. использовать вместе с другими социалистическими странами, миролюбивыми государствами и народами все средства для предотвращения мировой войны и создания условий, которые дадут возможность полностью исключить войну из жизни общества; 2. вести курс на установление здоровых международных отношений, добиваться роспуска всех противостоящих друг другу военных блоков, прекращения «холодной войны», пропаганды вражды и ненависти между народами, ликвидации всех иностранных воздушных, морских, ракетных и других военных баз на территории других стран; 3. добиваться всеобщего и полного разоружения под строгим международным контролем;
4. укреплять отношения братской дружбы и тесного сотрудничества с государствами Азии, Африки, Латинской Америки, борющимися за достижение и упрочение национальной независимости, со всеми народами и государствами, выступающими за сохранение мира; 5. вести активную последовательную политику улучшения и развития отношений со всеми капиталистическими странами, в том числе с Соединенными Штатами Америки, Великобританией, Францией, Федеративной Республикой Германии, Японией, Италией, в интересах обеспечения мира; 6. всемерно способствовать укреплению боевой солидарности всех отрядов и организаций международного рабочего класса, выступающих против империалистической политики войн; 7. последовательно вести линию на сплочение всех сил, борющихся против войны. Все организации и партии, стремящиеся к предотвращению войны, нейтралистские и пацифистские движения, буржуазные круги, выступающие за мир и нормализацию отношений между странами,— найдут у Советского Союза понимание и поддержку;
8. проводить курс на развитие международного сотрудничества в области торговли, культурных связей, науки и техники; 9. соблюдать высокую бдительность в отношении агрессивных кругов, стремящихся нарушить мир, своевременно разоблачать зачинщиков военных авантюр, принимать все необходимые меры для обеспечения безопасности и неприкосновенности нашего социалистического отечества, всего социалистического лагеря. КПСС и весь советский народ и впредь будут выступать против всех и всяческих захватнических войн, в том числе против войн между капиталистическими государствами, против локальных войн, направленных на удушение освободительных народных движений, и считают своим долгом поддерживать священную борьбу угнетенных народов, их справедливые освободительные войны против империализма.
Значительное влияние на эволюцию внешнеполитических доктрин СССР оказал отход Н.С. Хрущева и его единомышленников от господствовавшего в сталинские годы восприятия США как самого «непримиримого и лютого врага» всего, что есть в мире прогрессивного, с которым следовало разговаривать только на языке силы. Изменения в восприятии советским руководством образа США стали, следствием, во-первых, представления более объективной информации наверх советскими специалистами и аналитиками, в отличие от прошлых лет не ориентируемыми на поиск и обнаружение повсюду одних только «врагов», и, во-вторых, личных наблюдений и умозаключений Н.С. Хрущева, ставшего первым советским лидером, решившимся съездить за океан, в самое «логово империализма».
В докладе на XX съезде КПСС Н.С. Хрущев заявил: «Для укрепления дела мира во всем мире имело бы огромное значение установление прочных дружественных отношений между двумя крупнейшими державами мира – Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки.». Н.С. Хрущевым неоднократно высказывался тезис о том, что с лидерами США возможно и необходимо вести диалог по кардинальным международным проблемам и договариваться, неоднократно подчеркивал особую совместную ответственность, лежавшую на США и СССР как на двух великих державах за предотвращение ядерной катастрофы и урегулирование конфликтов в различных «горячих точках» Земли. Например, выступая в июле 1959 года в Днепропетровске, Н. Хрущев заявил: «Наша страна и США – это две самые могущественные державы в мире. Если другие страны подерутся между собой, то их еще можно будет разнять. Но если начнется война между Америкой и нашей страной, то ее никто другой уже не остановит. Это будет катастрофа огромных масштабов. Поэтому надо приложить все усилия к тому, чтобы решить имеющиеся спорные вопросы без войны…»
Однако, констатируя в первое десятилетие после смерти И. Сталина существенные подвижки в подходах и взглядах советского руководства на определение общих идейно-теоретических и концептуально-доктринальных основ внешней политики государства, нельзя не обратить внимания на фактически полную консервацию советской военной доктрины в тот период, особенно что касается такого важнейшего вопроса, как соотношение категорий политики и войны в условиях появления принципиально нового, ракетно-ядерного, оружия. Абсолютное неприятие необходимости пересмотра соотношений категорий политики и войны в связи с появлением ядерного оружия на долгие годы утвердилось в документах и трудах, определявших советскую военную доктрину.
Оставаясь на позициях незыблемой уверенности, что в вероятной будущей ракетно-ядерной войне, которая станет глобальной конфронтацией двух противоположных общественно-политических систем, победа будет безусловно на стороне социализма, советские военные теоретики в этой связи уделяли большое внимание проблеме первого, упреждающего ядерного удара и фактору внезапности. Считалось, что стратегическая внезапность в начальный период войны могла быть обеспечена нанесением неожиданного упреждающего ракетно-ядерного удара по территории противника, по его политическим и промышленным центрам, по районам дислокации ракетной техники и аэродромам, по группировкам военно-морских и сухопутных сил. Такой внезапный ракетно-ядерный удар должен был если не привести к немедленному разгрому противника, то, по крайней мере, поставить его в крайне тяжелое положение.
Выступая на XXII съезде КПСС (октябрь 1961 г.), министр обороны СССР маршал Р.Я. Малиновский заявил: «Применение атомного и термоядерного оружия и неограниченные возможности его доставки к любой цели в считанные минуты с помощью ракет позволяют в кратчайшие сроки достигать решительных военных результатов на любой дальности и на огромной территории». С начала 1960-х годов ядерное оружие стало оцениваться в СССР как один из решающих факторов победы в вероятной ракетно-ядерной войне. В то же время продолжали раздаваться призывы против недооценки и других видов вооружений в возможной войне. «Несмотря на то, что в будущей войне решающее место будет принадлежать ракетно-ядерному оружию, − отмечал Р.Я. Малиновский на XXII съезде КПСС, − все же мы приходим к выводу, что окончательная победа над агрессором может быть достигнута только в результате совместных действий всех видов вооруженных сил»
В этой связи в СССР, так же, впрочем, как и в США, большое значение придавалось задаче накопления максимального количества оружия, в том числе и ядерного. Выступая 14 января 1960 г. на сессии Верховного Совета СССР, Н.С. Хрущев отмечал: «В наше время обороноспособность страны определяется не тем, сколько у нас солдат под ружьем… Если отвлечься от общих политических и экономических факторов… то обороноспособность страны в решающей степени зависит от того, какая огневая мощь и какие средства доставки находятся в распоряжении данной страны». КПСС и советское правительство ставили перед оборонной промышленностью задачу догнать США по количеству ядерных зарядов и средств их доставки к цели (по данным бывшего министра обороны США Р. Макнамары, соотношение ядерных сил СССР и США в этот период было 1:17 в пользу США ). Это означало, что Советский Союз втягивался в изнурительную гонку вооружений. Поскольку в США не прекращались работы по совершенствованию ядерного оружия, то СССР оказывался в положении догоняющего, что требовало колоссальных усилий военной промышленности и огромных материальных и финансовых затрат.
В целом изменения, происшедшие в доктринальных основах советской внешней политики за 1953 – 1964 годы, на наш взгляд, не поддаются однозначной оценке. С одной стороны, нельзя не видеть их весьма радикальный характер и новизну, с другой – было бы неверно преувеличивать их значение. В речах и выступлениях Н.С. Хрущева повторялся тезис о том, что «если империализм развяжет третью мировую войну, то он в ней и погибнет». В том или ином виде Н. Хрущев говорил об этом на XX, XXI, XXII съездах КПСС. В то же время, придя к выводу о том, что фатальной неизбежности новой войны больше нет, и будучи по натуре прагматиком, Н.С. Хрущев вернулся к концепции мирного сосуществования и выдвинул ее на первый план, а также способствовал появлению ряда других новаций в сфере внешней политики, которые расширяли практические возможности советской дипломатии по налаживанию контактов и связей с западными странами.
Вместе с тем, рассматривая мирное сосуществование как «специфическую форму классовой борьбы на мировой арене», Н.С. Хрущев и его сподвижники в конечном счете исходили не из принципа баланса интересов различных государств, а из принципа баланса сил в мире. Борьба за мир увязывалась с общедемократическим и антиимпериалистическим движениями, в первую очередь с борьбой рабочего класса против международного капитала. Постоянные ссылки на углубление общего кризиса капитализма, подчеркивание его «обреченности», неизбежности его гибели приводили к недооценке возможностей капиталистического способа производства, к игнорированию его ресурсов, создавали искаженную картину мирового исторического процесса, исключали признание многовариантности развития стран мира. Такой подход Кремля затруднял, а в некоторых случаях делал невозможным достижение компромиссов между социалистическими и капиталистическими государствами.
Несмотря на появление новых подходов к внешней политике, по крупному счету советское руководство при Н.С. Хрущеве так и не смогло полностью освободиться от доктринальных оков сталинизма во взаимоотношениях не только с капиталистическими, но и социалистическими государствами. Для поддержания «единства и сплоченности социалистического лагеря» СССР по-прежнему применял прежде всего методы силового давления (Венгрия (1956 г.), Германия (1961 г.). К тому же не следует забывать, что многие инициативы Н. Хрущева и его сторонников постоянно наталкивались на скрытое, а иногда и явное сопротивление тех слоев партноменклатуры, которых страшил слишком радикальный, по их мнению, отход Хрущева от «незыблемых основ» марксистско-ленинской теории и практики строительства социализма.
3-й период: 1964-1985 гг. Приход в октябре 1964 года к управлению партией и государством Л.И. Брежнева и его «команды» не принес каких-либо кардинальных изменений в подход советского руководства к основам внешней политики СССР. По-прежнему ее двумя главными «китами» оставались мирное сосуществование и пролетарский интернационализм. Но изменения были. Они проявились в приоритетности и соподчиненности принципиальных установок и конкретных целей внешней политики.
В отличие от Н.С. Хрущева, заявившего на XX съезде КПСС о том, что «ленинский принцип мирного сосуществования государств с различным социальным строем был и остается генеральной линией внешней политики нашей страны», Л.И. Брежнев уже в докладе 6 ноября 1964 г. продемонстрировал другой подход: на первое место им были поставлены задачи укрепления сплоченности социалистических стран, оказания неизменной поддержки национально-освободительной борьбе народов Азии, Африки, Латинской Америки, и только после этого было сказано о необходимости и дальше проводить политику мирного сосуществования. В такой же последовательности перечислялись внешнеполитические приоритеты Советского Союза и в выступлениях Брежнева на XXIII (1966), XXIV (1971), XІV (1976) и XXVI (1981) съездах КПСС. Это означало, что советское руководство вновь стало отдавать приоритет задаче расширения рамок социалистической системы, а добиться этого, как представлялось, можно было прежде всего благодаря укреплению единства социалистического лагеря (начиная с 1960-х годов все чаще именуемого «социалистическим содружеством») и оказанию эффективной поддержки революционным силам в «третьем мире».
В целом же в годы брежневского правления оставались в силе основные доктринально-концептуальные новации в области внешней политики, предложенные ранее Н. Хрущевым. Так, никто не подвергал сомнению тезисы о прорыве капиталистического окружения в результате второй мировой войны, об «окончательной победе» социализма в СССР и о том, что в результате глобальных перемен, происшедших на планете, новая мировая война более не является фатальной неизбежностью. Представители советского руководства продолжали говорить о размежевании правящих кругов капиталистических стран на умеренные и консервативные силы, повторяя, что с ростом здравомыслия на Западе появляется возможность достижения серьезных соглашений по разоружению и разрядке международной напряженности. Иллюстрацией некоторого изменения в восприятии советским руководством окружающего мира может служить тот факт, что начиная с XXIV съезда КПСС (1971) ни в докладах генерального секретаря ЦК КПСС, ни в других документах съездов больше не фигурировал тезис о том, что «если империализм развяжет третью мировую войну, то он в ней и погибнет».
С именем Л.И. Брежнева связано появление концепции, сыгравшей не последнюю роль в драматической истории социалистической системы и в консервации ледников «холодной войны». Речь идет о доктрине «ограниченного суверенитета» («доктрина Брежнева»), как ее нарекли на Западе. По мнению западных политиков и общественных деятелей суть доктрины заключалась в том, что СССР мог вмешиваться во внутренние дела стран Центрально-Восточной Европы, которые входили в социалистический блок для того, чтобы обеспечивать стабильность политического курса, строившегося на базе реального социализма и направленного на тесное сотрудничество с СССР.
Понятие доктрины появилось после выступления Л.И. Брежнева на пятом съезде Польской объединённой рабочей партии в 1968 году: «Хорошо известно, что Советский Союз немало сделал для реального укрепления суверенитета, самостоятельности социалистических стран. КПСС всегда выступала за то, чтобы каждая социалистическая страна определяла конкретные формы своего развития по пути социализма с учётом специфики своих национальных условий. Но известно, товарищи, что существуют и общие закономерности социалистического строительства, отступление от которых могло бы повести к отступлению от социализма как такового. И когда внутренние и внешние силы, враждебные социализму, пытаются повернуть развитие какой-либо социалистической страны в направлении реставрации капиталистических порядков, когда возникает угроза делу социализма в этой стране, угроза безопасности социалистического содружества в целом — это уже становится не только проблемой народа данной страны, но и общей проблемой, заботой всех социалистических стран.»
Доктрина «ограниченного суверенитета» стала идеологическим обоснованием военного вмешательства войск стран Варшавского договора во главе с СССР в Чехословакию в августе 1968 года. Внедрение доктрины «ограниченного суверенитета» во взаимоотношения социалистических стран надолго затормозило и заморозило всякие попытки и надежды руководителей некоторых стран «содружества» отойти от советской модели социализма и придать ему «человеческое лицо». Кроме того, реализация этой доктрины усиливала аргументацию тех западных политиков и политологов, которые постоянно высказывали сомнения в искренности миролюбивых заявлений и призывов советского руководства, поскольку уже в самих доктринальных основах его политики было заложено неприятие таких основополагающих демократических принципов общения между народами и государствами, как уважение права каждого народа на самостоятельный выбор общественного устройства своего государства и уважение его суверенитета.
На Западе считали, что доктрина «ограниченного суверенитета» оставалась в силе до конца 1980-х годов, когда при М.С. Горбачёве её не сменил иной подход, который в шутку назвали «доктриной Синатры». Это название (популярное на Западе) восходит к выступлению представителя МИД СССР Г. Герасимова в популярной американской телевизионной программе «Доброе утро, Америка» 25 октября 1989 г. Герасимов комментировал произнесенную двумя днями ранее речь министра иностранных дел СССР Э. Шеварднадзе, в которой было провозглашено намерение Советского Союза не вмешиваться впредь во внутренние дела других государств, в том числе государств Варшавского договора. В своём комментарии Герасимов в шутку назвал новую внешнеполитическую доктрину СССР доктриной Фрэнка Синатры, имея в виду знаменитую песню Синатры «Я это делал на свой лад» (англ. I Did It My Way), — так и другие страны будут далее жить каждая на свой лад. Декларация Шеварднадзе и комментарий Герасимова стали для всего мира свидетельством отказа СССР от удержания этих стран в сфере своего влияния любой ценой.
Во второй половине 1960-х — начале 1980-х годов постепенно формировались новые подходы к определению и трактовке некоторых элементов советской военной доктрины. Это касалось, прежде всего, таких важных проблем, как возможная роль ядерного оружия в глобальном конфликте в случае его возникновения, а также соотношение военной силы и политики в ракетно-ядерный век. К началу 1970-х годов СССР ценой огромных усилий догнал США по количеству ядерных зарядов. Таким образом было достигнуто примерное равновесие ядерных потенциалов СССР и США. Достижение военно-стратегического паритета между СССР и США расценивалось советским руководством как событие исторической важности, как фактор укрепления безопасности Советского Союза и других социалистических стран.
Равновесие между СССР и США в военно-стратегической области в определенной степени повлияло на дальнейшее развитие советско-американских отношений, поскольку становилось ясно, что ни та ни другая сторона не допустит превосходства своего соперника в военной области. Не случайно именно в 1970-е годы одной из главных концепций, взятых на вооружение руководством США и СССР, стала доктрина ядерного сдерживания или, как ее называли некоторые западные политики и военные, ядерного устрашения.
Появление данной доктрины связано с исследованиями Джона Нэша и Томаса Шеллинга в области теории игр, сотрудничества и конфликта. В середине 1960-х годов министр обороны США Роберт Макнамара употребил термин «гарантированное уничтожение» — как способность США нанести значительный вред СССР после первого ядерного удара. Впоследствии появились термины «взаимное гарантированное уничтожение» (англ. mutual assured destruction), а также «ядерное сдерживание» (англ. nuclear deterrence), обозначающие ключевой момент стратегии: зная, что после успешного первого удара разрушительный ответный удар неизбежен, противники вряд ли пойдут на конфликт, так как это гарантированное уничтожение обеих сторон. Данный подход, принятый обеими сторонами, успешно предотвратил ядерную войну и большинство ядерных конфликтов в XX веке. В то же время, доктрина ядерного устрашения вела к росту нестабильности в мире, оправдывала существование и укрепление военно-политических блоков, стимулировала гонку вооружений .
Во второй половине 1970-х – начале 1980-х годов и в Москве, и в Вашингтоне постепенно (хотя и очень медленно) стали осознавать, что ни ядерный паритет, ни ядерное сдерживание не могут служить долгосрочными и надежными гарантиями прочного и устойчивого мира на планете, поскольку они создавали равновесие страха, которое при отсутствии взаимного доверия гарантировало лишь временное сохранение мира. В советской печати стали появляться критические суждения по поводу концепции ядерного сдерживания. Высказывались соображения о том, что Советский Союз и США обладают примерно одинаковой военной мощью обеспечивающей в случае войны «взаимное гарантированное уничтожение». На победу над противником, как это было в прошлых войнах, рассчитывать не приходилось. Не давали надежды на выигрыш в войне и планы упреждающих ударов по территории вероятного противника, поскольку подвергшаяся нападению сторона в считанные минуты, за время подлета ракет противника, способна нанести сокрушительный ответный удар по агрессору.
В отчете ЦК XXVI съезду КПСС Л.И. Брежнев, напомнив о приверженности Советского Союза поддержанию «военно-стратегического равновесия между СССР и США, между Варшавским Договором и НАТО», которое «объективно служит сохранению мира на нашей планете», заявил: «Мы не добивались и не добиваемся военного превосходства над другой стороной. Это не наша политика. Но мы и не позволим создать такое превосходство над нами… пытаться победить друг друга в гонке вооружений, рассчитывать на победу в ядерной войне – это опасное безумие». Эти слова были призваны успокоить Запад и продемонстрировать отсутствие у советского руководства намерений добиваться какого-либо военного превосходства над возможным противником.
В июне 1982 года Л. Брежнев направил второй специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН послание, в котором отмечалось: «Ядерная война, начнись она, могла бы означать разрушение человеческой цивилизации, а может быть, и гибель самой жизни на Земле». В этом же послании было объявлено, что Советский Союз «принимает на себя обязательство не применять первым ядерное оружие». Запад не последовал этой инициативе СССР, поскольку счел ее сугубо пропагандистской акцией. Принимая во внимание превосходство СССР по обычным вооруженным силам, США продолжали опираться на концепцию, предусматривавшую возможность применения ядерного оружия первыми в качестве основы американских гарантий безопасности союзников. Первая половина 1980-х годов характеризовалась новой мощной волной конфронтации взаимоотношений между СССР и США и ростом напряженности числа военных конфликтов на региональном уровне.
4-й период: 1985 – 1991 гг. Сложившееся сложное экономическое положение в СССР к 1985 г. явилось стимулом для поиска новых, компромиссных решений. Необходимость внутренних перемен заставила руководство страны пойти на радикальные реформы. Основными путями выхода из сложной экономической обстановки видели миролюбивую внешнюю политику, приостановку гонки вооружений. В США считали, что «новое мышление» исходит из стремления Советской стороны уменьшить возможные расходы на противостояние с Америкой. Объяснялось это успехом США в области работы над СОИ и экономическим потенциалом Соединенных Штатов. Этот вывод представлен в документе «Согласованная разведывательная оценка», в котором прогнозировалось, какую политику будет проводить М. Горбачев в отношении США в ближайшие два года (1986—1988). Был сделан вывод, что «режим Горбачева ставит цель воссоздать отношения с США по типу разрядки, чтобы уменьшить бремя соперничества в вооружениях и, соответственно, облегчить выполнение задачи экономического возрождения страны».
В 1985–1986 годах советское руководство приняло ряд решений, определивших основные цели и направления внешней политики СССР, а также основы нового политического мышления как теоретической базы практической политики укрепления всеобщего мира и международной безопасности. В соответствии с концептуальными установками, обусловленный новым политическим мышлением, советское руководство вступило во второй половине 1980-х годов с целой серией внешнеполитических инициатив, нашедших отклик за рубежом. Фундаментальные изменения доктринально-концептуальных основ внешней политики СССР, происшедшие во второй половине 1980-х годов и сопровождаемые соответствующими внешнеполитическими акциями, встречное движение Запада к достижению взаимопонимания с Востоком сыграли решающую роль в том, что в конце 1980-х – начале 1990-х годов лихорадившая мир несколько десятилетий «холодная война» закончилась.
В условиях, когда огромные ядерные потенциалы сосредоточены у двух сверхдержав, важность советско-американского урегулирования не вызывала ни у кого сомнений. Примат общечеловеческих ценностей явился сутью «нового мышления» в международных делах. Эта инициатива, и конкретные шаги СССР получили широкий международный резонанс и поддержку во многих странах мира. Перестройка международных отношений в духе сотрудничества и взаимопонимания, предлагаемая СССР, должна была коренным образом обновить и оздоровить взаимоотношения государств. Перестройка и «новое мышление», изначально воспринимавшееся на Западе лишь как очередной ход и популистская акция, доказывали свою эффективность в деле снижения международной напряженности.
Во второй половине 1980-х годов произошел крутой поворот во взглядах советского руководства на формирование внешней политики СССР. В основе этого поворота было стремление увидеть процессы мирового развития, а также место и роль советского государства в этих процессах такими, какими они являлись на самом деле, а не такими, какими их хотелось бы увидеть под воздействием утопических доктрин. Главными составляющими поворота, совершенного новым советским руководством, стали: — отход от абсолютизации классового подхода ко всем явлениям международной жизни и, как следствие этого, отказ рассматривать борьбу между социализмом и капитализмом в качестве доминанты дальнейшей эволюции мирового сообщества, а также трактовать мирное сосуществование как форму классовой борьбы; — выдвижение на первый план выработки и претворения в жизнь нового политического мышления, которое, с одной стороны, учитывало бы опыт предшествующих десятилетий борьбы за мир и разрядку, а с другой – аккумулировало бы новые подходы и взгляды, открывающие реальные возможности для решения назревших международных проблем.
М.С. Горбачев «Перестройка и новое мышление» (1988 г.) Основной, исходный принцип нового политического мышления прост: ядерная война не может быть средством достижения политических, экономических, идеологических, каких бы то ни было целей. Этот вывод носит поистине революционный характер, ибо означает коренной разрыв с традиционными представлениями о войне и мире. Ведь именно политическая функция войны всегда служила ее оправданием, ее «рациональным» смыслом. Ядерная же война — бессмысленна, иррациональна. В глобальном ядерном конфликте не оказалось бы ни победителей, ни побежденных, но неминуемо погибнет мировая цивилизация. Это, собственно, даже и не война в привычном понимании, а самоубийство.
2. Развитие военной техники приобрело такой характер, что теперь и неядерная война по своим гибельным последствиям становится сопоставимой с ядерной войной. Отсюда совершенно новая ситуация… Бывшая для своего времени классической формула Клаузевица, что война есть продолжение политики, только другими средствами, — безнадежно устарела… Впервые в истории жизненной потребностью стало положить в основу международной политики общечеловеческие морально-этические нормы, очеловечить, гуманизировать межгосударственные отношения.
3. Из невозможности военного, ядерного разрешения международных противоречий следует новая диалектика силы и безопасности. Безопасность не может быть ныне обеспечена военными средствами — ни применением оружия, ни устрашением, ни постоянным совершенствованием «меча» и «щита». Кажутся смешными и нелепыми новые попытки добиться военного превосходства. Теперь — через космос. Потрясающий анахронизм, сохраняемый благодаря чрезмерной роли, которую играют в политике милитаристские круги. Абсурдной — с точки зрения безопасности — становится гонка вооружений, ибо ее логика ведет к дестабилизации международных отношений и в конечном счете — к ядерному конфликту. Отрывая от других нужд колоссальные ресурсы, она снижает уровень безопасности, подрывает ее. Она сама по себе — враг мира. Единственный путь к безопасности — это путь политических решений, путь разоружения. Подлинная, равная безопасность в наш век гарантируется все более низким уровнем стратегического баланса, из которого необходимо полностью исключить ядерное и другие виды оружия массового уничтожения.
4. Новое политическое мышление требует признания еще одной простой аксиомы: безопасность — неделима. Она может быть только равной для всех или же ее не будет вовсе. Единственная ее солидная основа — признание интересов всех народов и государств, их равенства в международной жизни. Нужно, чтобы собственная безопасность сочеталась с такой же безопасностью всех членов мирового сообщества. Разве, например, в интересах США, чтобы СССР оказался в такой ситуации, когда он считал бы, что его безопасность уступает безопасности США? И разве нам выгодна обратная ситуация? Со всей определенностью скажу, что мы этого не хотели бы. Выходит, что противники вынуждены стать партнерами и сообща искать путь к всеобщей безопасности. Мы видим признаки формирования нового мышления во многих странах, в разных слоях общества. И это естественно. Ибо это путь взаимовыгодных соглашений и обоюдных компромиссов на базе общего высшего интереса — не допустить ядерной катастрофы. Выходит, нельзя стремиться к собственной безопасности за счет других.
5. Новое политическое мышление столь же категорично диктует характер военных доктрин. Они должны быть строго оборонительными. А это связано с такими новыми или сравнительно новыми понятиями, как разумная достаточность вооружений, ненаступательная оборона, ликвидация дисбаланса и асимметрий в различных видах вооруженных сил, развод наступательных группировок войск между двумя блоками и т.п. Социалистические страны Европы решительно встали на этот путь. 29 мая 1987 года на совещании Политического консультативного комитета в Берлине они приняли принципиальный документ «О военной доктрине государств — участников Варшавского Договора». В документе раскрыта суть сугубо оборонительного характера этой доктрины… Ни к одному государству, ни к одному народу государства — участники Варшавского Договора не относятся как к своему врагу: готовы со всеми без исключения странами строить отношения на основе взаимного учета интересов безопасности и мирного сосуществования. У стран Варшавского Договора нет стремления обладать вооруженными силами и вооружениями сверх того, что необходимо для оборонительных целей.
6. Принципиальная основа всеобщей безопасности в наше время — это признание за каждым народом права выбора собственного пути социального развития, это отказ от вмешательства во внутренние дела других государств, это уважение к другим в сочетании с объективным, самокритичным взглядом на собственное общество. Народ может выбрать и капитализм, и социализм. Это его суверенное право. Народы не могут и не должны подстраиваться ни под США, ни под СССР. Значит, нужно освобождать политические позиции от идеологической нетерпимости. Нельзя переносить идеологические разногласия в сферу межгосударственных отношений, подчинять им внешнюю политику, ибо идеологии могут быть полярными, а интерес выживания, предотвращения войны является всеобщим и высшим.
7. Ядром нового мышления является признание приоритета общечеловеческих ценностей и еще точнее — выживания человечества. Во внешней политике, как и во внутренней, испокон веков во главе угла был классовый интерес… по убеждению не только марксистов, но и многих других трезво рассуждающих людей, политика всякого государства или союза государств определяется интересами доминирующих в них социально-политических сил. Острые столкновения этих интересов на международной арене вели на протяжении всей истории к вооруженным конфликтам и войнам. Так и получилось, что политическая история человечества — это в значительной мере история войн. Сегодня эта традиция ведет прямиком к ядерной бездне. Все человечество находится в одной лодке, и потонуть или выплыть можно только вместе. Поэтому переговоры о разоружении — это не игра на выигрыш. Выиграть должны все, иначе все проиграют.
Может показаться странным, что упор на общечеловеческие интересы и ценности делают коммунисты. Действительно, классовый подход ко всем явлениям общественной жизни — это азбука марксизма… Понятие общечеловеческое рассматривалось как функция и конечный результат борьбы рабочего класса, который, освобождая себя, освобождает и все общество от классовых антагонизмов. Но теперь, с появлением оружия массового — всеобщего! — истребления, появился объективный предел для классовой конфронтации на международной арене: это угроза всеуничтожения. Впервые возник реальный, а не умозрительный, сегодняшний, а не отдаленный, общечеловеческий интерес — отвести от цивилизации катастрофу. В духе нового мышления были внесены изменения в новую редакцию Программы КПСС, принятую XXVII съездом партии, в частности, мы сочли далее невозможным оставить в ней определение мирного сосуществования государств с различным общественным строем как «специфической формы классовой борьбы».
8. Развивая свою философию мира, мы по-новому взглянули и на взаимосвязь войны и революции. В прошлом война нередко оказывалась детонатором революционных взрывов… Отсюда и прогноз, которого у нас в стране придерживались долгое время: третья мировая война, если ее развяжет империализм, приведет к новым социальным потрясениям, которые вообще покончат с капиталистической системой, что будет одновременно означать и наступление всеобщего мира. Но когда итогом ядерной войны может быть только всеобщее уничтожение, мы сделали вывод и об исчезновении причинно-следственной связи между войной и резолюцией. На XXVII съезде КПСС мы четко «развели» тему революции и тему войны, исключив в новой редакции Программы нашей партии следующие две фразы: «В случае, если империалистические агрессоры все же осмелятся развязать новую мировую войну, народы не будут больше терпеть строй, ввергающий их в опустошительные войны. Они сметут и похоронят империализм». Это положение, допускавшее теоретически возможность новой мировой войны, было снято как не соответствующее реальностям ядерной эпохи.
Экономическое, политическое, идеологическое соревнование между капиталистическими и социалистическими странами неизбежно. Но его можно и нужно удержать в рамках мирного соперничества, обязательно предполагающего сотрудничество. Судить о достоинствах той или иной системы должна история. Она все рассудит. Пусть каждый народ разбирается, какой строй лучше, какая идеология лучше. Пусть это решит соревнование мирное, пусть каждая система докажет свою способность ответить на интересы и нужды человека. Государства и народы Земли — очень разные. И даже хорошо, что разные. Это импульс для состязания. Такое понимание вписывается в концепцию мирного сосуществования. Это и есть диалектическое единство противоположностей.
Итак, Основные принципы «нового политического мышления» сводились к следующим: — констатация факта, что безопасность может быть только взаимной; — отказ от вывода о расколе современного мира на две противоположные общественно-политические системы (социалистическую и капиталистическую), признание его единым и взаимозависимым; — объявление в качестве универсального способа решения международных вопросов не баланса сил двух систем, а баланса их интересов, решение конфликтов не военным, а политическим путем и обеспечение безопасности с помощью политических средств; — отказ от принципа пролетарского (социалистического) интернационализма и признание приоритета общечеловеческих ценностей над любыми другими (классовыми, национальными, идеологическими); — отказ от формулы мирного существования как формы классовой борьбы и деидеологизация внешней политики. — строгое соблюдение принципа равноправия во взаимоотношениях и невмешательство во внутренние дела…
США, поначалу недооценивавшие масштабы перестройки, впоследствии изменили свою позицию. Из аналитической записки Совета по национальной безопасности (14.03.1989): — Соединенные Штаты должны попытаться придать «необратимый характер реформам» в Советском Союзе, избегая в то же время «необратимых сдвигов» в собственной политике… — «Перестройка в наших интересах»: новый подход Горбачева «дает нам в руки рычаг воздействия, которыми восемь лет назад мы не обладали». Политика США должна быть нацелена не на то, чтобы «помочь» Горбачеву, а скорее на то, чтобы умело «бросить вызов» Советам и, таким образом, «направить их развитие в нужное нам русло»…. — Политика США должна способствовать «институционализации» советской реформы, чтобы ни Горбачеву, ни его последователю не удалось бы приостановить ее или повернуть вспять, к ледниковому периоду. Соединенным Штатам следует перехватить инициативу и установить те критерии, согласно которым Советский Союз может быть принят в сообщество цивилизованных наций.»
Реализация в жизнь принципов «нового политического мышления» привела к гибели мировой социалистической системы и Советского союза.
Внешнеполитическая доктрина СССР
Внешнеполитическая доктрина СССР
Внешнеполитическая доктрина как таковая специально не разрабатывалась правительством СССР. Наиболее близко подходили к ней, когда готовились к очередному съезду партии. В этот период в Политбюро обсуждали тезисы предстоящего отчетного доклада Генерального секретаря и проекта резолюции съезда.
Однако время от времени, в наиболее ответственные моменты, возникала необходимость проанализировать складывавшуюся международную ситуацию. В таких случаях МИД готовил специальный аналитический документ, который обсуждался затем в Политбюро и в случае одобрения становился директивным документом в области внешней политики на ближайший период.
16 сентября 1968 года Громыко направил в Политбюро обширную аналитическую записку МИД „Оценка внешнеполитического курса и состояния советско-американских отношений». В записке во многом повторялись тезисы уже упоминавшейся аналогичной записки от января 1967 года. Однако эта записка представляет значительный интерес тем, что в ней, пожалуй, впервые за многие годы была четко сформулирована, по существу, „внешнеполитическая доктрина СССР».
В записке впервые излагались такие новые предложения, как создание в перспективе конфедерации социалистических стран Европы; оказание помощи национально-освободительным движениям, но — с оговоркой соразмерно нашим возможностям; целесообразность строительства отношений с развивающимися странами на принципах выгоды для СССР; необходимость — как и США — быть сильным в международном плане прежде всего своим внутренним положением; целесообразность планомерной и целенаправленной подготовки к широкому диалогу с США.
Оценка охватывала основные направления, которые определяли и рамки советско-американских отношений применительно к каждому отдельному историческому отрезку, и формулировалась следующим образом:
„а) Главное направление внешней политики СССР сейчас — это укрепление содружества социалистических государств и развитие разностороннего, все углубляющегося сотрудничества между СССР и братскими социалистическими странами. Обстановка диктует необходимость добиться интеграции стран социалистического содружества, не менее широкой и основательной, чем имеет Запад в системе многосторонних организаций, связанных с НАТО или примыкающих к ней (общий рынок, парламентские объединения и пр.). Надо идти поэтапно и неформально к конфедерации де-факто — такова цель, которую нельзя не иметь в виду странам социалистического содружества при складывающейся мировой исторической обстановке. Со стороны США не следует ожидать в этой связи акций, влекущих серьезное напряжение международной обстановки (вопрос об интеграции соцстран и особенно об их конфедерации — как направление дальнейшей политики — впервые так отчетливо ставился советским руководством, но делалось это негласно; история, однако, зло подшутила над этими замыслами, когда через двадцать с лишним лет сам Советский Союз как единое государство перестал существовать; правда, интеграция — но уже в более скромных рамках СНГ сейчас снова вышла на передний план российской политики. — А.Д.).
б) Последовательное продолжение усилий в целях обеспечения наиболее благоприятных условий для строительства коммунизма. Сюда, в частности, относятся меры, направленные на притормаживание гонки вооружений и т. п.
в) Соразмерная нашим возможностям помощь национально-освободительным движениям. Борьба с неоколониализмом. Что касается экономических отношений с развивающимися странами, то их целесообразно строить на основе принципа выгоды для СССР. Строгое соблюдение нами этого принципа для подобных двусторонних связей определяется тем, что СССР может и дальше быть силен в международном плане, прежде всего именно своим домом, и на этой основе осуществлять свою глобальную внешнюю политику.
г) О нашей линии в отношениях с США. В политической жизни США наблюдается в условиях войны во Вьетнаме и известного обострения обстановки в Европе в связи с чехословацкими событиями, рост милитаристских и реакционных сил, что сопряжено с опасностью дальнейшего усиления агрессивности в американской внешней политике. Одновременно внутри США укрепляется и понимание того, что развитие современной международной жизни ставит определенные пределы возможностям США, особенно в тех вопросах, где прямо или косвенно сталкиваются широкие советско-американские интересы.
Развитие наших государственных отношений с США требует поэтому и впредь сочетания необходимой твердости и гибкости при проведении политики поддержания силы и активного использования средств дипломатического маневрирования. Военные опасности существуют, но отсутствует фатальная неизбежность ракетно-ядерной войны.
Чехословацкие события воспринимаются руководящими кругами в США как основание для развертывания политической и идеологической работы против СССР с целью нанесения урона международному престижу нашей страны и ее внешней политике, а также для подрыва позиций компартий в капиталистических странах. С другой стороны решимость, с которой Советский Союз действовал в вопросах Чехословакии, вынудила американских руководителей более трезво взвешивать свои возможности в этом районе и вновь убедила в решимости руководства нашей страны, когда речь заходит об отстаивании жизненных интересов СССР.
…Вместе с тем советско-американский диалог 1961–1963 годов не был исторической случайностью; причины, вызвавшие его, остаются в силе и теперь. Поэтому при известных условиях диалог может быть возобновлен, и даже по более широкому кругу вопросов. Подготовка к этому должна быть уже сейчас планомерной и целенаправленной».
Этот важный директивный документ был утвержден Политбюро для руководства на будущее.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Читайте также
Доктрина вмешательства и крен от нее
Доктрина вмешательства и крен от нее
Спустя сравнительно непродолжительный период времени после Женевского совещания руководителей четырех держав Вашингтон пошел на ужесточение курса своей политики «с позиции силы», «балансирования на грани войны». Самым рьяным ее
От советского информбюро В МИД СССР ПОСЛУ ВЕЛИКОБРИТАНИИ В СССР БЫЛО СДЕЛАНО СЛЕДУЮЩЕЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
От советского информбюро
В МИД СССР ПОСЛУ ВЕЛИКОБРИТАНИИ В СССР БЫЛО СДЕЛАНО СЛЕДУЮЩЕЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Внимание британской стороны неоднократно обращалось на возможные самые серьезные последствия поставок новейших вооружений, включая зенитные системы «Блоупайп»,
КНИГА 2 ОПЕРАЦИЯ «ГРОМ». ПРЕЛЮДИЯ К ПАДЕНИЮ СССР Глава 1 КГБ СССР — ОРГАНИЗАТОР ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕРЕВОРОТА
КНИГА 2
ОПЕРАЦИЯ «ГРОМ». ПРЕЛЮДИЯ К ПАДЕНИЮ СССР
Глава 1
КГБ СССР — ОРГАНИЗАТОР ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕРЕВОРОТА
Когда сформировался заговор?Горбачев на своей пресс-конференции после возвращения из «крымского заточения» назвал дату и час начала государственного переворота,
Глава 58 Экологическая доктрина
Глава 58
Экологическая доктрина
Начав жить на природе, после даже короткого времени приходит понимание, как мы вообще раньше могли жить в ужасных условиях мегаполиса. Сначала приезжая за чем-то в Москву, видишь, какой смог висит над городом, раньше как-то на это не обращал
Глава 13 ДОКТРИНА ТРУМЭНА
Глава 13
ДОКТРИНА ТРУМЭНА
Как-то в начале 1947 года, когда я еще был в военном колледже, Дин Ачесон, недавно назначенный заместителем государственного секретаря, пригласил меня к себе и сказал, что генерал Джордж Маршалл, ставший госсекретарем, намеревается создать в своем
Глава 15 СТАТЬЯ «X» И «ДОКТРИНА СДЕРЖИВАНИЯ»
Глава 15
СТАТЬЯ «X» И «ДОКТРИНА СДЕРЖИВАНИЯ»
Среди многих документов, написанных зимой 1946/47 года, был один, подготовленный не для чтения лекций и не для публикации в печати, а для личного пользования военно-морского министра Джеймса Форрестола. После того как я был принят
„Доктрина Брежнева — Никсона»
„Доктрина Брежнева — Никсона»
Никсон был явно тронут этим обращением. После некоторого молчания он попросил передать Брежневу свою благодарность за все сказанное и особенно за то, что сделано это в чисто человеческом плане. Он просил передать также, что „Никсон и
„Доктрина Картера»
„Доктрина Картера»
23 января Картер выступил с ежегодным посланием „О положении страны» на заседании конгресса, сосредоточив основное внимание на событиях вокруг Афганистана и курсе администрации в этой связи. Он оправдывал политику санкций в отношении Советского
Глава десятая. «ТАЙНАЯ ДОКТРИНА»
Глава десятая. «ТАЙНАЯ ДОКТРИНА»
Блаватская работала не покладая рук. Летние месяцы она обычно проводила в Остенде, на морском побережье в Бельгии, чередуя пребывание там с жизнью в семье Гебхардов в Эльберфельде. С 1 мая 1887 года Блаватская надолго обосновалась в Лондоне.
Глава 59 Тайная доктрина
Глава 59
Тайная доктрина
«Можно ли найти идею более прекрасную, чем та, согласно которой разумная жизнь универсальна и пребывает во всем, от галактики до атома, а мертвой материи не существует? Если она верна, то в ней содержится решение великой загадки обитаемости других
Военная доктрина
Военная доктрина
Ситуация в Европе становилась тревожной. В январе 1933 года в Германии пришел к власти Адольф Гитлер. Его реваншистские намерения были совершенно очевидны. Покинув Лигу Наций и женевскую конференцию по разоружению[14], Германия начала открыто наращивать
8. ПРЕЗИДЕНТУ АН СССР акад. А. П. АЛЕКСАНДРОВУ ЧЛЕНАМ ПРЕЗИДИУМА АН СССР
8. ПРЕЗИДЕНТУ АН СССР акад. А. П. АЛЕКСАНДРОВУ
ЧЛЕНАМ ПРЕЗИДИУМА АН СССР
Глубокоуважаемый Анатолий Петрович! Я обращаюсь к Вам в самый трагический момент своей жизни. Я прошу Вас поддержать просьбу о поездке моей жены Елены Георгиевны Боннэр за рубеж для встречи с матерью,
Экономическая доктрина
Экономическая доктрина
Экономическая теория Рикардо – это первая научная система политической экономии периода промышленного капитализма, продолжение и развитие положений Адама Смита (см. очерк 01. Адам Смит).Согласно ключевому положению Смита, предпосылка роста
Глава V. Славянофильская доктрина
Глава V. Славянофильская доктрина
Теперь читатель знает, с кем имеет дело. Очевидно, Аксаков не покривит душой, не утаит ничего, что у него на сердце, и будет говорить с искренностью верующего на исповеди. Тем легче и интереснее ознакомиться с его учением. Выросшее на почве
-
Основные задачи советской внешнеполитической доктрины
Доктрина Брежнева (англ. Brezhnev Doctrine или
Доктрина ограниченного суверенитета)
— сформулированное западными политиками
и общественными деятелями описание
внешней политики СССР эпохи правления
Брежнева. Доктрина заключалась в том,
что СССР мог вмешиваться во внутренние
дела стран Варшавского договора для
того, чтобы предотвратить выход страны
из ОВД. Именно этот подход стал
идеологическим обоснованием военного
вмешательства войск стран Варшавского
договора во главе с СССР в Чехословакию
в августе 1968 года. С исторической точки
зрения важно отметить, что оно было
предопределено не столько идеологическими
отклонениями или воззрениями чехов и
словаков, сколько конкретной утратой
способности к управлению их органами
власти, что делало возможным приход к
власти сил, выступавших за выход
Чехословакии из Варшавского договора
СССР и страны Запада.
В сфере внешней политики начало 70-х гг.
было отмечено радикальным поворотом в
сторону реальной «разрядки»
напряженности между Востоком и Западом.
Он был вызван стабилизацией взаимоотношений
Советского Союза с социалистическими
странами (ранее приоритетное направление
во внешней политике СССР) и наметившимися
в конце 60-х гг. изменениями в позиции
западноевропейских государств,
заинтересованных в развитии экономического
сотрудничества.
В 1966 г. Франция вышла из военных структур
НАТО, и в этот же год состоялся визит
французского президента Шарля де Голля
в СССР, проходивший под лозунгом
углубления советско-французских связей.
Советско-французские встречи в верхах
в 70-е гг. стали постоянным явлением: они
происходили в 1970, 1971, дважды в 1973 г. и
дважды в 1974 г. В результате был подписан
ряд договоров в области атомной
энергетики, космоса и связи (система
цветного телевидения СЕКАМ 1965 г.). Еще
раньше наладились прочные экономические
связи СССР с Италией, результатом которых
стало строительство в СССР фирмой «Фиат»
автомобильного завода в городе Тольятти
(1966). Советский Союз поставлял в Италию
нефть и газ, обогащенный уран, в свою
очередь, в СССР осуществлялись поставки
труб большого диаметра.
Победа на выборах 1969 г. в ФРГ коалиции
социал-демократов и свободных демократов
привела к улучшению советско-германских
взаимоотношений. 12 августа 1970 г. в Москве
между СССР и ФРГ был подписан Договор
об урегулировании территориальных
вопросов, признававший границы всех
государств в Европе, включая западную
границу Польши по Одеру-Нейсе и границу
между ГДР и ФРГ.
3 сентября 1971 г. было подписано
четырехстороннее соглашение СССР, США,
Великобритании и Франции по Западному
Берлину. Германский вопрос, долгое
время наиболее острый во взаимоотношениях
Востока и Запада, был в значительной
степени разрешен.
Итогом мирного поступательного процесса
в Европе стало Хельсинкское Совещание
по безопасности и сотрудничеству в
Европе (СБСЕ) 3 июля — 1 августа 1975 г. В
Хельсинки присутствовали представители
33 европейских государств, а также США
и Канада. В Совещании приняли участие:
генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И.
Брежнев, президент США Дж. Форд, президент
Франции В. Жискар д’Эстэн, премьер-министр
Великобритании Г. Вильсон, федеральный
канцлер ФРГ Г. Шмидт и другие руководители
государств-участников. В Декларации,
принятой СБСЕ, провозглашалась
незыблемость европейских границ,
взаимный отказ от применения силы,
мирное урегулирование споров,
невмешательство во внутренние дела
стран-участниц, уважение прав человека
и т. д.
На фоне сближения позиций СССР и
западноевропейских держав в 70-е гг.
происходит улучшение взаимоотношений
Советского Союза и США, что позволило
впоследствии назвать 70-е гг. периодом
разрядки напряженности. В определенной
степени это было вызвано сложившимся
ядерным паритетом двух сверхдержав.
Начало разрядке положил визит президента
США Р. Никсона в Москву в мае 1972 г. Во
время встречи американского президента
с Л. И. Брежневым была достигнута
договоренность о некоторых мерах в
области ограничения стратегических
наступательных вооружений (ОСВ-1). Обе
стороны в договоре признали, что в
«ядерный век не существует иной основы
для поддержания отношений между ними,
кроме мирного сосуществования». В
Москве был заключен и бессрочный договор
о противоракетной обороне (ПРО), согласно
которому стороны брали на себя
обязательство иметь на вооружении не
более 200 противоракет и по два района
их базирования, включая столицы. В июне
1973 г. состоялся ответный визит Л. И.
Брежнева в США, где было подписано
Соглашение о предотвращении ядерной
войны. Во время Вашингтонской встречи
было заключено около двадцати соглашений
о сотрудничестве в различных областях,
в том числе о совместной космической
программе «Союз-Аполлон» (реализована
в 1975 г.). Во время летней встречи 1974 г. в
Крыму Р. Никсон и Л. И. Брежнев договорились
об ограничении подземных испытаний,
уменьшении численности ракет ПРО, а
также о снижении вдвое систем ПРО,
оставляя их только вокруг столиц.
Несмотря на вынужденную отставку Никсона
в августе 1974 г., встречи в верхах имели
продолжение уже через несколько месяцев,
когда в ноябре 1974 г. во Владивостоке
встретились новый президент США Дж.
Форд и Л. И. Брежнев. Прежние договоренности
были подтверждены, и заявлено о дальнейшем
ограничении ядерных средств. В 1979 г. все
же была достигнута договоренность о
подписании нового договора ОСВ-2, но
ввод советских войск в Афганистан привел
к срыву ратификационного процесса, к
новому витку напряженности в отношениях
между СССР и США.
Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]
- #
- #
- #
- #
- #
- #
- #
- #
- #
- #
- #
Новая внешнеполитическая доктрина. Курс на мирное сосуществование
Положительный сдвиг в международной обстановке, наметившийся с середины 50-х гг. (его ярким проявлением стали события 1955 г.: проведение Женевской встречи с участием глав правительств СССР, Англии, Франции и США, подписание Государственного договора о восстановление независимой и нейтральной Австрии, восстановление диалога с Югославией и установление дипломатических отношений с ФРГ), стал отражением процесса формирования новых подходов к решению сложных международных проблем, накопившихся за первое послевоенное десятилетие. Обновленное советское руководство (в 1956 г. получил отставку министр иностранных дел В. М. Молотов, а с февраля 1957 г. в течение 28 лет этот пост занимал А. А. Громыко) оценивало сталинскую внешнюю политику как нереалистичную, негибкую и даже опасную. Важнейшими задачами СССР на международной арене являлись: скорейшее снижение военной угрозы и завершение «холодной войны», расширение международных связей, усиление влияния СССР в мире в целом. Это могло быть достигнуто лишь благодаря осуществлению гибкой и динамичной внешней политики с опорой на мощный экономический и военный потенциал (прежде всего ядерный).
Реформаторский курс советского руководства во главе с Хрущевым нашел свое отражение в новой внешнеполитической доктрине, обнародованной с трибуны XX съезда КПСС в феврале 1956 г. Основными положениями ее были: возврат к «ленинским принципам политики мирного сосуществования государств с различным общественным строем», расширение соревнования двух социальных систем, возможность’со1дания условий для предотвращения войн в современную эпоху. Было также признано многообразие форм перехода различных стран к социализму и многовариантность путей его строительства. Помимо этого, признавалась необходимость, исходя из принципов «пролетарского интернационализма», оказывать всеобъемлющую помощь как странам социалистического лагеря, так и мировому коммунистическому и национально-освободительному движению. Фактически здесь речь шла о «выращивании» союзников СССР по всему миру, о праве вмешиваться во внутренние дела стран, вставших на некапиталистический путь развития в условиях развала колониальной системы.
В качестве главного направления в деле обеспечения мира во всем мире Хрущев предложил создать систему коллективной безопасности в Европе, а затем и в Азии, а также приступить к немедленному разоружению. Желая продемонстрировать серьезность этих намерений, советское правительство пошло на одностороннее сокращение Вооруженных Сил. С августа 1955 г. Верховный Совет СССР принял решение об их сокращении на 640 тыс. человек, а 14 мая 1956 г. о сокращении Советской Армии еще на 1 млн 200 тыс. человек. Значительные сокращения своих армий провели также и другие страны социалистического лагеря. Наконец, в 1957 г. СССР внес в ООН предложения о приостановке испытаний ядерного оружия и принятии обязательств об отказе от применения атомного и водородного оружия, а также об одновременном сокращении вооруженных сил СССР, США и Китая до 2,5 млн, а затем до 1,5 млн человек. Наконец, СССР предложил ликвидировать военные базы на территориях иностранных государств. В 1958 г. советское правительство в одностороннем порядке объявило мораторий на проведение ядерных испытаний, обратилось к парламентам всех стран мира поддержать эту инициативу. Крупные сокращения Вооруженных Сил СССР, проведенные в 1955-1960 гг., позволили уменьшить Советскую Армию почти на 4 млн человек и довести ее численный состав до 2,5 млн. Однако разорвать порочный круг гонки вооружений в 50-е гг. так и не удалось.
Западные страны скептически относились к советским предложениям и выдвигали такие вполне обоснованные условия, как разработку мер доверия и контроля за сокращением как обычных, так и ядерных потенциалов противоборствующих военно-политических группировок. Большой резонанс в мире вызвало выступление Хрущева осенью 1959 г. на Генеральной Ассамблее ООН по проблеме всеобщего разоружения. В своей знаменитой речи лидер Советского государства предложил план полной ликвидации национальных армий и флотов с оставлением у государств лишь полицейских сил. Этот первый визит лидера СССР в США резко повысил авторитет и престиж нашей страны на международной арене, способствовал ослаблению напряженности в советско-американских отношениях.
Однако инициативы СССР по разоружению опирались на значительные достижения советских ученых в совершенствовании вооружений и ракетной техники. В августе 1957 г. в СССР были успешно проведены испытания первой в мире межконтинентальной баллистической ракеты. Впервые территория США оказалась потенциально уязвимой для нанесения ракетно-ядерного удара. Одновременно началось не только крупномасштабное оснащение ракетным вооружением ПВО, ВВС и сухопутных войск Советской Армии, но и создание нового вида Вооруженных Сил — Ракетных войск стратегического назначения (с 1962 г.). Помимо этого, ракетно-ядерное оружие получил и подводный флот ВМФ СССР.
Попытка осуществления политики мирного сосуществования в период «оттепели», к сожалению, оказалась, как и многие начинания хрущевского периода, незавершенной. По-прежнему великие державы на международной арене опирались в своих действиях на политику «с позиции силы». Как заявлял и сам Хрущев, «другой политики не может быть, другого языка наши противники не понимают». Именно благодаря угрозе советского «ядерного возмездия» в 1956 г. удалось предотвратить объединенную агрессию стран Запада против Египта в период Суэцкого кризиса. СССР значительно укрепил, а затем последовательно расширил сферу советского влияния в странах, освободившихся от колониальной зависимости как в Азии, так и в Африке.
Другие записи
10.06.2016.
Сельское хозяйство
После устранения Маленкова основной акцент в области преобразований в сельском хозяйстве был перенесен на освоение целинных и залежных земель, которое должно было осуществляться «штурмовыми» методами.…
10.06.2016.
Социалистический лагерь
Всесторонняя поддержка восточноевропейских стран народной демократии, а также Китая, КНДР, Монголии и Вьетнама, а затем и Кубы оставалась важнейшим направлением внешней политики СССР в постсталинский…
10.06.2016.
Государственно-политическое развитие СССР
XX съезд КПСС (14-25 февраля
1956 г.) и особенно доклад на нем Н. С. Хрущева «О культе личности и его
последствиях» дали толчок процессу обновления общества, положили начало
развенчанию социальных мифов…
Александров М. В
Внешнеполитическая доктрина Сталина
Автор: Александров Михаил Владимирович — кандидат исторических наук, докторант- исследователь Центра по изучению Ближнего Востока и Центральной Азии Австралийского национального университета.
Copyright © Mikhail Alexandrov 1995.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Личность Сталина настолько противоречива и многогранна, даже по–своему загадочна, что исследователи, наверное, еще долго будут спорить о том, как оценивать его роль в российской и мировой истории. Но, что бы ни говорили о нем критики любых политических оттенков, ясно одно — внешняя политика Советского Союза тридцатых- сороковых годов оказала столь внуш ительное влияние на ход мировых событий, что ни замолчать, ни обойти вниманием этот период просто невозможно. Естественен, следовательно, и интерес к личному вкладу Сталина в разработку, формирование и осуществление вне ней политики в то время, когда он находился во главе партии и государства.
Невольно задае ься вопросом, в чем состоял секрет успеха сталинской дипломатии. Ведь именно он, начав игру в чрезвычайно невыгодных обстоятельствах, вывел Россию из политической изоляции, а затем превратил ее в сверхдержаву, способную успешно конкурировать с объединенной мощью промышленно–развитых стран Запада вместе взятых. Внешняя политика Сталина кардинально преобразила всю международную систему нынешнего столетия. Ее последствия продолжают влиять на современные международные отношения, предопределяя действия политических руководителей многих стран мира. Поэтому личность Сталина не перестает приковывать к себе внимание не только историков, но и практикующих политиков и экспертов, ответственных за выработку текущих внешнеполитических решений.
Хотя с момента смерти Сталина прошло чуть более сорока лет — срок по историческим меркам совсем небольшой — литература, опубликованная о нем, достаточно обширна. Казалось бы, все вопросы уже подняты, все ответы найдены. Какой смысл возвращаться к этой теме? Не лучше ли закрыть ее и обратить академические взоры на менее исследованные проблемы. Но чем больше углубляешься в изучение литературы о Сталине, тем больше убеждаешься, что последнее слово о нем еще не сказано и, вряд ли, будет сказано в ближайшем будущем. Дело в том, что сразу же после его смерти фигура Сталина оказалась в центре острой политической борьбы, как внутри СССР, так и в международном контексте. Последние политические тенденции свидетельствуют о том, что эта борьба не только не идет к затуханию, но вновь усиливается. Именно в результате политической заангажированности большинства авторов, писав их и продолжающих писать о Сталине, трудно ожидать более или менее объективного освещения его мировоззрения и политики.
В предшествующие годы в литературе о Сталине объективно сложились четыре исследовательские школы: советская официальная, троцкистская,
антикоммунистическая и традиционалистская. Импульсом к созданию советской официальной школы послужил известный доклад Хрущева на 20-ом съезде КПСС. Он же заложил основные методологические установки этой колы. В рамках данной методологии было выдержано большинство публикаций о Сталине, выходив их в СССР в догорбачевский период. В целом соответствует этой коле и многотомная монография Д. Волкогонова, опубликованная уже на закате «перестройки»[1]. Среди сторонников советской официальной колы из западных авторов можно назвать канадца К. Н.Камерона[2].
Существо подхода, отстаиваемого советской официальной колой, сводится к тому, что Сталин действовал в общем и целом в соответствии с марксистско–ленинской доктриной. Это рассматривается как плюс. Но у него были отдельные «отступления» от марксизма–ленинизма, серьезные «ошибки». К последним относят обычно нару ение принципа коллективного руководства, культ личности, репрессии против коммунистов. Этому, естественно, дается однозначно негативная оценка. Причем то, что рассматривается как политические просчеты Сталина, объясняется, главным образом, «отступлениями» от марксизма–ленинизма, в то время как достижения и успехи приписываются следованию марксистско–ленинской доктрине.
В отличие от советской официальной, троцкистская школа придерживается несколько иной точки зрения. Она считает, что так называемые «ошибки» Сталина не были поверхностным явлением, «отступлением» от марксизма–ленинизма, а представляли собой принципиальное изменение политического курса, «ревизию» марксизма- ленинизма, «термидор», «бюрократический переворот». При этом подспудно проводится мысль, что не будь этого изменения в политике, окажись во главе партии и государства «чистые» марксисты–ленинцы, вроде Троцкого, Зиновьева или Каменева, то негативных явлений удалось бы избежать, а развитие СССР, да и всей мировой цивилизации пошло бы по более благоприятному варианту. Наиболее видным представителем этой колы является, естественно, сам Троцкий, написавший о Сталине и его политике целый ряд работ. Из других крупных биографов Сталина к троцкистской школе можно отнести И. Дейчера, а в бывш ем СССР неофициального историка Р. Медведева и сына видного революционера–троцкиста А. Антонова- Овсеенко[3].
1
См: Волкогонов Д. Триумф и трагедия. М.: АПН, 1989.
2
See: Cameron K. N. Stalin: Tne Man of Contradiction. Toronto: NC Press, 1987.
3
See: Deutcher I. Stalin. London: Oxford University Press, 1961; Antonov — Ovseyenko A. The Time of Stalin. N. Y.: Harper & Row, 1981; Медведев Р. А. К суду истории. N. Y.: Alfred Knopf, 1974.
ФОРМИРОВАНИЕ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОЙ ДОКТРИНЫ
В идеологических схватках второй половины двадцатых годов выкристаллизовалась внешнеполитическая доктрина Сталина. Августовский (1927 года) пленум ЦК ВКП(б) явился последней отчаянной попыткой троцкистско-зиновьевской оппозиции переломить положение, повести за собой большинство партии. Но это не удалось. Интернационал-коммунистическая доктрина все больше теряла под собой почву. Во многом этому способствовали собственные ошибки оппозиции, занявшей по ряду важнейших вопросов недопустимую позицию. Это, в частности, касалось вопроса об обороне страны. Дело в том, что августовский пленум проходил в обстановке, характеризовавшейся значительным усилением военной опасности. Подрыв советских позиций в Китае дополнился резким обострением напряженности в Европе вследствие разрыва 27 мая дипломатических отношений с Англией. Как подчеркивалось в решениях пленума «опасность контрреволюционной войны против СССР» стала «самой острой проблемой текущего периода»1. В этой наэлектризованной атмосфере Троцкий, вдруг, неожиданно для всех возродил, казалось бы, уже давно забытый лозунг «поражения своего правительства», сделав свое известное «клемансовское заявление». В письме председателю ЦКК Орджоникидзе от 11 июля 1927 года он так объяснял свою позицию:
«Что такое пораженчество? Политика, направленная на то, чтобы содействовать поражению «своего» государства, находящегося в руках враждебного класса … Если кто скажет, что политическая линия невежественных и бессовестных шпаргальщиков должна быть выметена, как мусор, именно в интересах победы рабочего государства, то он от этого никак еще не становится «пораженцем» … Французская буржуазия в начале империалистической войны имела во главе своей правительство без руля и без ветрил. Группа Клемансо находилась к этому правительству в оппозиции. Несмотря на войну и военную цензуру, несмотря даже на то, что немцы стояли в 80 километрах от Парижа (Клемансо говорил: «именно поэтому»), он вел беспощадную борьбу против мелкобуржуазной дряблости и нерешительности — за империалистическую свирепость и беспощадность … Группа Клемансо пришла к власти и более последовательной, более разбойничьей политикой обеспечила французской буржуазии победу»2.
Под «шпаргальщиками» Троцкий, естественно, понимал Сталина и его сторонников. Себе он отводил роль Клемансо, давая понять, что в случае войны будет добиваться устранения от власти сталинской фракции. К чему могли привести такие внутренние «разборки» в реальных условиях войны, думается, вполне понятно. Далеко не всегда все заканчивалось столь же благополучно, как у Клемансо. Скорее, наоборот, в большинстве случаев результаты оказывались весьма плачевными. Не случайно поэтому, что в конце 30-х годов данное заявление Троцкого будет стоить головы и ему самому и многим его последователям. Перед началом самой жестокой из всех войн Сталин не мог рисковать, не мог допустить наличие внутри СССР оппозиционного политического центра, готового в любой момент начать междоусобную борьбу перед лицом смертельной опасности.
Лидер нацистской Германии Адольф Гитлер впоследствии по достоинству оценил политическую дальновидность своего главного противника. Выступая 8 мая 1943 года на совещании с рейхляйтерами и гауляйтерами, фюрер с раздражением констатировал, что Сталин имеет то преимущество, что в СССР «не осталось практически никакой оппозиции», что «большевизм вовремя освободился от этой угрозы и может поэтому направить всю свою энергию на борьбу с врагом», а это, заметил Гитлер, «положило конец пораженчеству»3. Сам вождь немецкой нации оказался не столь прозорлив. Что такое оппозиция во время войны и к чему она может привести, он смог воочию убедиться 20 июля 1944 года, когда чудом остался жив после взрыва бомбы, подложенной полковником фон Штауфенбергом. Гитлер приписал эту удачу божественному провидению, но и оно не спасло его в конечном итоге от военного поражения.
Но все это будет намного позже. Пока же Сталин попытался просто высмеять Троцкого. В выступлении на августовском пленуме он сказал:
«Если враг подойдет к стенам Кремля километров на 80, то этот новоявленный Клемансо, этот опереточный Клемансо постарается, оказывается, сначала свергнуть нынешнее большинство именно потому, что враг стоит в 80 километрах от Кремля, а потом взяться за оборону. И если это удастся сделать нашему опереточному Клемансо, то это, оказывается и будет настоящей и безусловной обороной СССР. А для того, чтобы сделать это, он, Троцкий, т.е. Клемансо, постарается предварительно «вымести» этот «мусор» «в интересах победы рабочего государства». А что это за «мусор»? Это, оказывается, большинство партии, большинство ЦК, большинство правительства»4.
Пораженческая позиция, занятая Троцким, сыграла на руку Сталину. Оппозиции довольно трудно было объяснить как членам партии, так и широким беспартийным слоям, почему она намерена добиваться в случае войны поражения «своего государства». Это облегчило Сталину разгром оппозиционного блока. В конце октября Троцкий и Зиновьев были выведены из состава ЦК, а в декабре на 15-ом съезде ВКП(б) исключены из партии вместе с другими активными деятелями оппозиции.
Политическое поражение троцкистско-зиновьевского блока означало завершение важного этапа в истории послереволюционной России. Была подведена своеобразная черта под состязанием двух конкурирующих внешнеполитических доктрин: интернационал-коммунистической и национально-социалистической. Последняя взяла верх. Как позднее писал Троцкий, Сталин стал выразителем «консервативного национального уклона», суть которого «сводилась к тому, что мы заинтересованы не в международной революции, а в собственной безопасности для развития нашего хозяйства»5. Думается, в этом случае Троцкий правильно подметил, существо проблемы, хотя речь, видимо, следовало вести не об «уклоне», а о господствующем настроении в партии и обществе в целом. Троцкий не смог понять того, что сумел понять Сталин — роли национального фактора. Это и обрекло этого, по-своему талантливого политика, на историческое поражение.
Процесс формирования сталинской внешнеполитической доктрины в общем и целом завершился к 1930 году. К этому времени генеральный секретарь фактически закончил консолидацию власти в партии и государстве в своих руках. Последним этапом на этом пути стало устранение с руководящих постов деятелей так называемой «правой» оппозиции в лице националистов-рыночников: Бухарина, Рыкова, Томского и их сторонников. В ноябре 1929 года Бухарин был выведен из состава Политбюро, а несколькими месяцами раньше смещен с поста руководителя делегации ВКП(б) в Коминтерне и члена Президиума ИККИ. В июле 1930 года наркомом иностранных дел стал Литвинов. В декабре Молотов заменил Рыкова на посту главы правительства, а Мануильский возглавил советскую делегацию в Коминтерне.
Кадровые перестановки затронули не только верхи, но и среднее звено аппарата управления. Сталин явно извлек уроки из предшествующего опыта, когда недоучет роли руководителей более низкого уровня нанес невосполнимый урон его стратегии в Китае. Кадровая чистка непосредственно коснулась наркомата иностранных дел. Вот что писал по этому поводу в своем дневнике Литвинов:
«Началась чистка наркомата иностранных дел. За операцию отвечает Шкирьятов … Не могу его терпеть. Он дурак и антисемит. Я не против того, чтобы сократить число евреев в нашей дипломатической службе и даже в центральном аппарате, но нельзя же делать это массово и без разбора. Имел долгий разговор с Кобой6, он со мной согласен … Однако он добавил, что по причинам политической целесообразности, проистекающим из внешней и внутренней обстановки, будет необходимо радикально сократить число дипломатов-евреев. Все же, он не удержался от того, чтобы отпустить антисемитское замечание — «беда в том, что один еврей производит больше шума, чем десять неевреев …» Я сказал, что слышал такую же фразу от полицейского, который арестовал меня в Белостоке. Он рассмеялся: «Ну, Папаша7, не все, что говаривали полицейские в России было глупостью»»8.
Надо сказать, что в первой половине 30-х годов чистке подвергся не только аппарат НКИДа, но и другие ключевые ведомства, в том числе и спецслужбы. Причем, устранению подлежали не только евреи, но и всякие иностранцы: латыши, эстонцы, литовцы, поляки, финны, венгры, румыны, немцы, сделавшие карьеру в годы революции и гражданской войны. В чем же состояла та политическая целесообразность, которую упомянул Сталин в разговоре с Литвиновым? Ответ — достаточно очевиден. В 1930 году международная система вползла в новый период дестабилизации, вызванной мировым экономическим кризисом. Случайно или нет, но отставка Бухарина последовала через две недели после падения курса акций на Нью-Йоркской фондовой бирже, положившему начало «Великой депрессии». Мировой экономический кризис явился первым признаком надвигающейся бури, первым предвестником новой схватки за передел мира. Сталин понимал, что привнесенная кризисом экономическая дестабилизация должна неминуемо привести к дестабилизации политической. В июне 1930 года на XVI съезде партии он указывал:
«В ряде государств мировой экономический кризис разовьется в кризис политический … В сфере международной политики буржуазия будет искать выхода в новой империалистической войне … Отсюда, тенденция к авантюристическим нападкам на СССР и к интервенции, тенденция, которая, наверняка, будет развиваться по причине экономического кризиса»9.
Новая ситуация требовала неотложных мер по мобилизации моральных сил всей нации, по ее сплочению в единый, мощный, дееспособный организм. Одних только кадровых перестановок для этого было недостаточно. Нужна была новая идеология. Рассчитывать на то, что можно будет выиграть технологическую гонку с Западом, выстоять в надвигающейся мировой войне, опираясь на постулаты классического марксизма-ленинизма, выглядело все менее реалистично. Идеология, основанная на классовой, а не на национальной борьбе все более доказывала свою никчемность в новых международных условиях. В 1931 году в партийных верхах стали открыто поговаривать о необходимости смены идеологического курса. В дневниках Литвинова есть интересная ссылка на беседу по этому поводу с Ворошиловым. Последний заявил, что страна должна срочно перейти на путь «великодержавной политики». Причем, присутствовавший при разговоре Рудзутак поддержал его10. Эта новая «великодержавная политика» самым органичным образом вписывалась в теоретические представления Сталина, если вспомнить, что это его Ленин обвинил в «великорусском шовинизме». В любом случае именно Сталин дал старт новой идеологической доктрине. Год «великого перелома» ознаменовался не только переломом в политике и экономике. Начался перелом в идеологии. Первые признаки такого поворота обозначились уже в ноябре 1928 года. Тогда, выступая на пленуме ЦК и рассуждая о задачах индустриализации, Сталин неожиданно воскресил дух русского царя Петра I, заявив, что
«когда Петр Великий, имея дело с более развитыми странами на Западе, лихорадочно строил заводы и фабрики для снабжения армии и усиления обороны страны, то это была своеобразная попытка выскочить из рамок отсталости»11.
Это был, пожалуй, первый случай, когда лидер большевистской партии с похвалой отозвался о деятельности русского царя. Еще год назад такое было бы невозможно, но сейчас Сталин уже довольно прочно сидел в седле. Может быть, Сталин ничего серьезного в виду не имел и просто вставил упоминание о Петре для красного словца? Но не в привычке Сталина было, делать что-либо просто так, без наличия к этому причин. И действительно, вскоре реабилитация Петра I стала распространяться во все сферы жизни общества. Об этом красноречиво свидетельствует тот факт, что в 1929 году Сталин спас от запрета постановку в Московском Художественном театре романа Алексея Толстого «Петр I», которая тогда подверглась яростным атакам со стороны Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП). По свидетельству А.Толстого, Сталин не только отстоял постановку, но и посоветовал произвести корректировки в изображении петровской эпохи в следующем духе:
«Эпоха Петра I явилась одной из великих страниц в истории русского народа. По существу, вся петровская эпоха проникнута героической борьбой русского народа за свое национальное выживание и независимость … Было необходимо осуществить решительное преобразование всей жизни государства, чтобы поднять Россию до уровня культурных стран Европы. И Петр сделал это. Русский народ сохранил свою независимость»12.
В том же 1929 году Сталин взял под защиту пьесу Булгакова «Дни Турбиных» («Белая гвардия»), которая также подверглась нападкам со стороны РАППа. А в апреле 1930 года Сталин лично позвонил Булгакову и предложил ему должность заместителя директора Московского Художественного театра. В 1931 году Сталин уже открыто апеллировал к русскому патриотизму. На встрече с руководителями народного хозяйства в феврале он, например, заявил:
«Замедлить темп означало бы отстать. А те кто отстают оказываются битыми. Но мы не хотим, чтобы нас побили. Мы не согласны быть битыми. Одна из особенностей в истории старой России состоит в том, что ее всегда били из-за ее отсталости. Ее били монгольские ханы. Ее били турецкие беи. Ее били шведские феодалы. Ее били польско-литовские дворяне. Ее били английские и французские капиталисты. Ее били японские бароны. Ее били все за ее отсталость, ее военную отсталость, культурную отсталость, политическую отсталость, промышленную отсталость. Они били ее потому, что делать это было выгодно и безопасно …»13.
В этой речи, имевшей ярко выраженный мобилизационный оттенок, с точки зрения Сталина, было совершенно естественным сослаться на исторический опыт русской нации, сделать акцент на пробуждение национальной гордости и державного духа. Примечательно также, что здесь Сталин говорил о России в целом, а не только о рабочих или трудящихся. Другой особенностью данной речи явился упор на собственные внутренние силы русского народа, на его способность к самостоятельному, независимому от кого-либо развитию. Эту мысль Сталин настойчиво проводил во многих своих выступлениях того периода. Интересна в этой связи его беседа с немецким писателем Э.Людвигом в декабре 1931 года. Последний, сравнив Сталина с Петром I, заметил: «Ну в конце концов, Петр Великий много сделал для развития своей страны для привнесения западной культуры в Россию». На это Сталин ответил: «Да, конечно, Петр Великий много сделал … для создания и укрепления национального государства помещиков и купцов». Здесь обращает на себя внимание не столько дежурное упоминание о помещиках и купцах, сколько акцент на «национальное государство». При этом Сталин полностью проигнорировал заход Людвига о «западной культуре», давая тем самым понять, что отдает предпочтение версии о собственных достижениях России14. Чуть далее по ходу беседы он дал ясно понять Людвигу, что не готов принять существующего на Западе мнения о неполноценности русской нации.
«В Европе, — заметил Сталин, — существует много людей, чьи идеи о народе СССР являются старомодными: они полагают, что граждане СССР, во-первых, покорные, а во-вторых, ленивые. Это устарелая и совершенно неправильная идея. Она зародилась в Европе в те дни, когда русские помещики массами устремились в Париж, где они проматывали нажитые состояния и проводили время в безделье. Это были бесхребетные и никчемные люди. Это привело к выводам о «русской лени». Но это не может ни в коей мере быть применено к русским рабочим и крестьянам, которые зарабатывали и продолжают зарабатывать себе на жизнь своим собственным трудом»15.
Таким образом, и здесь Сталин дезавуировал тезис о мнимом превосходстве Запада над Россией и ее народом. Эта идеологическая линия четко выдерживалась им с тех пор вплоть до последних дней его жизни и нашла свою наиболее завершенную и цельную форму в борьбе с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом, которую ему так и не удалось довести до конца.
23 апреля 1932 года постановлением ЦК был ликвидирован РАПП, а вместе с ними и другие «пролетарские» союзы в области культуры. На их месте под патронажем государства были созданы союзы писателей, художников, музыкантов и т.п. Затем Сталин прикрыл историческую школу профессора Покровского («Общество марксистских историков»). Покровский практиковал вульгарно-материалистический подход к русской истории, изображая ее как результат «движения торгового капитала». С этой примитивной и далекой от истины трактовкой не мог согласиться даже такой марксист как Троцкий, который в свое время подверг Покровского критике. Но Сталину, видимо, больше не понравилась другая сторона школы Покровского. Последний преподносил русскую историю, включая даже деятельность таких царей-реформаторов как Петр I, в крайне неприглядном свете. При этом недостатки русской действительности всячески выпячивались и раздувались до невероятных размеров, в то время как достоинства и достижения затушевывались и фальсифицировались. Показательно в этой связи, что в 1920 году Ленин весьма положительно отозвался о книге Покровского «Русская история в самом сжатом очерке» и даже рекомендовал ее к переводу на иностранные языки16. Сталин же запретил книги Покровского.
Не обошел идеологический поворот и сферу внешней политики. В этой области этапным событием явилось письмо Сталина членам Политбюро от 19 июля 1934 года с оценкой статьи Энгельса «О внешней политике русского царизма». В письме Сталин выступил против публикации этой статьи в журнале «Большевик», поскольку, на его взгляд, она обладала рядом существенных недостатков, могущих «запутать читателя». Далее Сталин высказал несогласие с основными теоретическими и практическими выводами статьи. Начиная ее критический разбор, он привел следующую цитату Энгельса:
«Внешняя политика это безусловно та область, в которой царизм очень и очень силен. Русская дипломатия образует своего рода новый иезуитский орден, достаточно мощный, чтобы превозмочь в случае надобности даже царские прихоти и, широко распространяя коррупцию вокруг себя, пресечь ее в своей собственной среде. Вначале этот орден вербовался по преимуществу из иностранцев: корсиканцев, как, например, Поццо-ди-Борго, немцев, как Нессельроде, остзейских немцев, как Ливен. Иностранкою была и его основательница, Екатерина II. До сих пор только один чистокровный русский, Горчаков, занимал высший пост в этом ордене. Его преемник фон Гирс опять уже носит иностранную фамилию. Это тайное общество, вербовавшееся первоначально из иностранных авантюристов, и подняло русское государство до его нынешнего могущества. С железной настойчивостью, неуклонно преследуя намеченную цель, не останавливаясь ни перед вероломством, ни перед предательством, ни перед убийством из-за угла, ни перед низкопоклонством, не скупясь на подкупы, не опьяняясь победами, не падая духом при поражениях, шагая через миллионы солдатских трупов и по меньшей мере через один царский труп, — эта шайка, настолько же бессовестная, насколько и талантливая, сделала больше, чем все русские армии, чтобы расширить границы России от Днепра и Двины за Вислу, к Пруту, Дунаю, к Черному морю, от Дона и Волги за Кавказ, к истокам Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи. Это она сделала Россию великой, могущественной, внушающей страх, и открыла ей путь к мировому господству»17.
Прочитав эту выдержку из энгельсовской статьи, становится вполне понятным, почему она была неприемлема для Сталина. В статье явно преувеличивалась роль иностранцев в русской истории. Энгельс игнорировал тот факт, что все перечисленные им лица попросту находились на службе у русского государства. Они были профессионалами, получавшими зарплату за свои услуги и не более того. Если бы не они, то нашлось бы десятки других желающих заполучить хорошо оплачиваемую должность на российской государственной службе. Не Россия нуждалась в них, а они нуждались в России и поэтому отчаянно боролись за места, за продвижение по службе, используя различные связи, не скупясь на взятки, и оттесняя таким образом с выгодных должностей не менее талантливых и достойных русских. Самостоятельной роли в выработке внешнеполитического курса эти люди не играли или почти не играли. К тому же Энгельс допустил явную передержку, утверждая, что российская дипломатическая служба была создана Екатериной II. В действительности, эта служба уходила далеко корнями в историю русского государства и в целом сформировалась в цельный организм еще в допетровские времена. Сталин, естественно, обратил внимание на все эти искажения в статье Энгельса. Он писал:
«Можно подумать, что в истории России, в ее внешней истории, дипломатия составляла все, а цари, феодалы, купцы и другие социальные группы — ничего, или почти ничего. Можно подумать, что если бы во главе внешней политики России стояли не иностранные авантюристы, вроде Нессельроде или Гирса, а русские авантюристы, вроде Горчакова и других, то внешняя политика России пошла бы другим путем. Я уже не говорю о том, что завоевательная политика со всеми ее мерзостями и грязью вовсе не составляла монополию русских царей. Всякому известно, что завоевательная политика была также присуща — не в меньшей, если не в большей степени — королям и дипломатам всех стран Европы, в том числе такому императору буржуазной формации как Наполеон, который, несмотря на свое нецарское происхождение, с успехом практиковал в своей внешней политике и интриги, и обман, и вероломство, и лесть, и зверства, и подкупы, и убийства, и поджоги»18.
Из этой цитаты видно, что Сталин не только отвел сделанные Энгельсом выводы в вопросе о роли иностранцев в русской истории, но и недвусмысленно дал понять, что методы внешней политики России совершенно не отличались от дипломатических приемов «цивилизованной» Европы. Это свидетельствует о том, что Сталин уже тогда достаточно четко представлял себе, ту традиционную практику «двойных стандартов», которая стала излюбленным коньком европейских государств в отношениях со всем остальным миром, включая Россию, еще с незапамятных времен. Существо этой политики состояло в том, что любые действия Европы преподносились как «гуманные», «просвещенные», направленные на «защиту прав человека», в то время как политика России трактовалась как варварская, вероломная, захватническая, антигуманная. Сталин, однако, не был простаком, чтобы принимать всю эту пропаганду за чистую монету, даже, если она исходила от одного из основоположников марксизма-ленинизма.
Развивая свою мысль дальше, Сталин, подверг критике энгельсовский анализ международной обстановки, сложившейся в Европе во второй половине прошлого столетия, в том числе главный вывод Энгельса, что «падение русского царизма является единственным средством предотвращения мировой войны». Сталин назвал такую оценку «явным преувеличением», отметив значительное уменьшение «самостоятельной роли царизма в области внешней политики Европы» и его чисто вспомогательную роль для главных европейских держав перед началом военного столкновения между ними. В противоположность Энгельсу, Сталин полагал, что именно противоречия между германскими и англо-французскими интересами явились главной причиной первой мировой войны. Он писал:
«… Если империалистическая борьба за колонии и сферы влияния упускается из виду как фактор надвигающейся мировой войны, если империалистические противоречия между Англией и Германией также упускаются из виду, если аннексия Эльзас-Лотарингии Германией как фактор войны, отодвигается на задний план перед стремлением русского царизма к Константинополю, как более важным или даже определяющим фактором войны, если, наконец, русский царизм представляет последний оплот общеевропейской реакции, — то не ясно ли, что война, скажем, буржуазной Германии с царской Россией является не империалистической, не грабительской, не антинародной войной, а войной освободительной, или почти что освободительной?»19.
Таким образом, и здесь Сталин дает отпор попыткам возложить все грехи, в том числе и будущие на Россию и обелить европейские государства, представить их своего рода жертвами русской политики. Проницательность Сталина состояла в том, что он нащупал у самого что ни на есть «интернационалиста» Энгельса заглубленный немецкий национализм с ярко выраженным антирусским оттенком. Статья последнего фактически обосновывала законность войны против России, которую Энгельс, видимо, также как и Бисмарк ненавидел и боялся. Сталин правильно указал, что ход мыслей Энгельса должен был облегчить «грехопадение германской социал-демократии» в первой мировой войне, когда она «решила голосовать за военные кредиты и провозгласила лозунг защиты буржуазного отечества от царской России, от «русского варварства»»20. Не случайным является поэтому тот факт, что в мае 1941 года, когда неизбежность войны с гитлеровской Германией стала для Сталина очевидной, он распорядился опубликовать свое письмо в журнале «Большевик». Оно должно было нацелить русский народ на борьбу со всей немецкой нацией как таковой.
В том, что война в Европе начнется и что Россия будет так или иначе в нее вовлечена Сталин ни на минуту не сомневался с самой середины 20-х годов. Как-то выступая в югославской комиссии ИККИ (30 марта 1925 года), он вскользь заметил, касаясь европейской ситуации: «А что война в Европе начнется и что они там обязательно передерутся, в этом не может быть сомнения …»21. Поэтому ключевое, центральное место во внешнеполитической доктрине Сталина отводилось вопросам обеспечения военно-политической безопасности СССР. На 14-ом съезде ВКП(б) в декабре 1925 года он дал следующий анализ международной обстановки:
«… Германия есть побежденная страна, а Антанта победительница. Конференцией в Локарно этот порядок закрепляется в том смысле, что новые границы Германии сохраняются в пользу Польши, сохраняются в пользу Франции, что Германия теряет колонии и что она вместе с тем, скрученная и помещенная в прокрустово ложе, должна принять все меры, чтобы выкачать 130 миллиардов золотых марок. Думать, что с этим положением помирится Германия, растущая и идущая вперед, значит рассчитывать на чудо … Версальский мир и его продолжение — Локарно, узаконяющие и юридически освящающие потерю Германией Силезии, Данцингского коридора и Данцинга, потерю Украиной Галиции и Западной Волыни, потерю Белоруссией западной ее части, потерю Литвой Вильны и пр., — какая гарантия, что этот договор, искромсавший целый ряд государств и создавший целый ряд узлов противоречий, — не разделит судьбу старого франко-прусского договора, отторгнувшего после франко-прусской войны Эльзас-Лотарингию от Франции? Такой гарантии нет и быть не может»22.
Сталинский анализ, который, будучи по существу верным и правильно определявшим источники будущей войны, вряд ли, был чем-то экстраординарным, или открывавшим что-то новое для дипломатов послеверсальской Европы. Поражает другое. С этим анализом выступил генеральный секретарь большевистской партии. При этом он не вел речь об «оплотах реакции», как это делал Энгельс, или об абстрактных межимпериалистических противоречиях, как Ленин. У Сталина речь шла о конкретных национально-территориальных проблемах, возникших в Европе в результате Версальского мира. Эти проблемы, он совершенно справедливо не связывал ни с империализмом, ни с феодализмом, ни с какой-либо еще общественной формацией. Сталинский анализ был определенно выдержан в тонах классической дипломатии, оперирующей понятиями национальных интересов, национальной безопасности, территориальной целостности, независимо от государственного устройства, экономической и политической систем тех или иных государств.
Сталин, видимо не случайно, упомянул об Украине и Белоруссии, которые уже были советскими республиками, в числе стран, обделенных Версальским договором. Таким образом, Сталин уже тогда наметил те вопросы, которые будут интересовать СССР в будущей войне. Пока он не коснулся других территориальных претензий, хотя позднее на 16-ом съезде назовет и Бессарабию. Заход Сталина был четко выверенным и рассчитанным на Германию. Берлину давалось понять, что СССР, недовольный Версальским миром, может стать для Германии естественным союзником в деле передела сфер влияния в Европе. Немцы тогда, однако, на эту приманку не клюнули по целому ряду причин. Но в 1939 году вторичный заход Сталина дал свой результат.
Вполне очевидно, что сам по себе предложенный Сталиным маневр, при всей нормальности его с точки зрения политического реализма, был еще одним отступлением от марксистско-ленинской теории. Ленин, как известно, не отрицал возможность и даже необходимость использования противоречий между «империалистическими» государствами. Он соглашался идти на экономические и торговые соглашения с ними в интересах восстановления народного хозяйства, чтобы выиграть время в ожидании мировой революции. Но такого, чтобы вступать в политические, а тем более в военные союзы с одними «империалистическими» державами против других, да к тому же с целью передела мира, Ленин никогда не допускал и даже об этом не упоминал. Сталин же довольно легко взял этот идеологический барьер. Подтверждением этому является, например, его выступление на пленуме ЦК ВКП(б), в январе 1925 года, где, в частности, рассматривался вопрос о военных расходах. Тогда Сталин поддержал предложение Фрунзе об увеличении ассигнований на оборону. Обосновывая свою позицию, Сталин сказал:
«… Война может стать, конечно, не завтра и не послезавтра, а через несколько лет неизбежностью … А новая война не может не задеть нашу страну … Вопрос о нашей армии, о ее мощи, о ее готовности обязательно встанет перед нами при осложнениях в окружающих нас странах, как вопрос животрепещущий … Но если война начнется, то нам не придется сидеть сложа руки, — нам придется выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашу весов, гирю, которая могла бы перевесить»23.
Говоря о том, что Россия «бросит гирю», Сталин давал понять, что Россия пойдет на военный союз с одной группировкой великих (империалистических) держав против другой. Более того, по его стратегическому замыслу на такой союз следовало идти не на ранних этапах конфликта, а позднее, когда уже достаточно четко определятся силы противостоящих сторон, когда они будут втянуты в смертельную схватку за существование. Тогда Россия смогла бы выйти на арену как решающая сила мировой политики, как сила способная склонить чашу весов в ту или другую сторону. И в этом случае Россия уже могла бы претендовать на главную роль в определении судеб послевоенного устройства мира. А это, в свою очередь, позволило бы России, если не на всегда, то, по крайней мере, на достаточно длительный срок надежно обеспечить свою военно-политическую безопасность.
Основные элементы стратегического замысла Сталина были, скорее всего, навеяны изучением опыта классической британской дипломатии. Не случайно, еще в 1927 году Сталин обратил внимание на следующую особенность внешней политики Англии:
«… Английская буржуазия не любит воевать своими собственными руками. Она всегда предпочитала вести войну чужими руками. И ей иногда действительно удавалось найти дураков, готовых таскать для нее из огня каштаны»24.
Рассматривая англичан как своих будущих главных дипломатических противников, Сталин явно готовился к тому, чтобы не дать Лондону использовать себя, как он позднее выразился в качестве «батрака», и по возможности, заставить Англию саму воевать со своими противниками. России же Сталин стремился обеспечить ту самую роль «балансира», которую англичане играли в Европе в 19-ом веке, примыкая то к одной, то к другой коалиции в зависимости от обстоятельств, и пытаясь не допустить таким образом чьей-либо гегемонии на европейском континенте. Впрочем, Сталин не строил задачи коалиционной политики исключительно на расчетах о будущих союзах с той или иной группой великих держав. Пока по внутриполитическим причинам это было невозможно, он готов был на коалиции другого рода. Вовлеченность Сталина в события в Китае свидетельствует о том, что он стремился создавать коалиции с развивающимися странами, вместо того, чтобы устраивать там революции. Эту мысль он отчетливо провел на 15-ом съезде ВКП(б), выделив в качестве самостоятельной задачи «сближение с так называемыми «слабыми» и «неполноценными» государствами, терпящими гнет и эксплуатацию господствующих империалистических держав»25.
Главной задачей текущего периода Сталин считал обеспечение мирной передышки, необходимой для экономического развития, для накопления сил, и превращения России в ту самую «гирю», о которой он упомянул на пленуме в январе 1925 года.. Критикуя некоторые горячие головы в партии и государстве, он указывал:
«Нас дразнят и будут дразнить провокаторы из враждебного лагеря, утверждая, что наша мирная политика объясняется нашей слабостью, слабостью нашей армии. Это взрывает иногда кой-кого из наших товарищей, склонных поддаться провокации и требующих принятия «решительных» мер. Это слабость нервов. Это отсутствие выдержки. Мы не можем и не должны играть под дудку наших противников. Мы должны идти своей дорогой, отстаивая дело мира, демонстрируя свою волю к миру, разоблачая грабительские намерения наших врагов и выставляя их как зачинщиков войны. Ибо только такая политика может дать нам возможность сплотить трудящиеся массы СССР в единый боевой лагерь, если враг навяжет или, вернее, когда враг навяжет нам войну»26.
В этой позиции Сталина обращает на себя два момента. Во-первых, зная, что война неизбежна, он категорически против того, чтобы втягиваться в нее в невыгодных условиях, когда того желает противник. Он оставляет за собой право самому определять тот момент, когда следует «выступить». Сталин не раз подчеркивал, что «искусство большевистской политики состоит в том, чтобы уметь выбрать время и место и учитывать все обстоятельства дела для того, чтобы сосредоточить огонь на том фронте, где скорее всего можно будет добиться максимальных результатов»27. В этом заключался глубокий политический реализм Сталина. Во-вторых, для Сталина важно, каким образом следует вступать в войну. Он определенно против того, чтобы бросаться в омут сломя голову. Выступить следовало таким образом, чтобы ни у кого не было сомнений, что именно СССР подвергся нападению, что именно враг навязал войну. Только это, по мнению Сталина, могло сплотить нацию в «единый боевой лагерь». Здесь, видимо, Сталин руководствовался опытом первой мировой войны, когда Россия выступила первой, и потом за это пришлось платить низким боевым духом российских войск, особенно, на заключительных стадиях войны. Опыт борьбы с Наполеоном, напротив, свидетельствовал о том, что подвергшись нападению, русская армия демонстрировала высокий моральный дух на всем протяжении конфликта, даже тогда, когда действия были уже перенесены на территорию противника.
Может показаться парадоксальным, но это факт. В сложнейшей внешнеполитической обстановке 30-х годов Сталин с доскональной последовательностью и точностью провел в жизнь этот стратегический замысел, изложенный им более чем десятью годами раньше. Путем искусного дипломатического маневрирования Сталину удалось разыграть друг против друга две группировки великих держав: англо-французскую и германо-итальянскую. При этом он сам в последний момент увернулся от боя и избежал втягивания в конфликт на ранней, наиболее невыгодной его стадии. В итоге СССР выступил предпоследним, опередив лишь американцев. Но США к этому моменту были уже настолько глубоко вовлечены в экономическое обеспечение военных усилий Англии, что их формальное вступление в войну оставалось лишь вопросом времени. Сами же противостоящие коалиции определились тогда уже достаточно четко: с одной стороны — германо-итало-японская, с другой — англо-американская. Силы противоборствующих сторон были примерно равны. Именно от Сталина зависело теперь, в чью пользу склонится чаша весов. По ряду причин, главным образом, геополитического характера Сталин предпочел примкнуть к англо-американской коалиции. Этот выбор он сделал, видимо, в декабре 1940 года, отказавшись присоединиться к «державам оси» после переговоров Молотова и Гитлера в Берлине, состоявшихся месяцем раньше.
Следующая задача Сталина заключалась в том, чтобы возложить на Гитлера ответственность за начало войны против СССР и, превратив таким образом войну в Отечественную, опереться на патриотический подъем русского народа. Эту задачу ему тоже удалось реализовать. В ходе войны Сталин стал главной фигурой антигитлеровской коалиции, что обеспечило ему ведущую роль в решении вопросов послевоенного переустройства мира. На протяжении всего упомянутого периода Сталин показал себя как блестящий мастер коалиционной политики — искусство освоенное им в ходе противоборства с различными оппозиционными группировками внутри ВКП(б). Он создавал все и всяческие коалиции как внутри отдельных стран, так и в широком международном контексте, обеспечивая в решающий момент необходимый перевес сил. Сталин стал постепенно отходить от этой политики лишь тогда, когда послевоенные геополитические преобразования поставили Россию (пожалуй, впервые в истории) в положение абсолютной безопасности, то есть в такое положение, когда ни одна потенциальная коалиция великих держав не имела возможности нанести ей военное поражение. Это было самое крупное внешнеполитическое достижение Сталина.
Было бы, конечно, не верным утверждать, что повернув к классической дипломатии, Сталин полностью отказался от всех внешнеполитических инструментов, которые достались ему в наследство от революционного периода. Для Сталина, вообще, было не свойственно в угоду каким-то идеологическим, догмам отказываться от чего-либо, что реально работало и шло на пользу делу. Он отбрасывал только то, что считал ненужным, мешающим движению вперед. Все остальное, он, как рачительный хозяин, прибирал к рукам, наполнял новым содержанием и пускал в дело в интересах своей политики. Это, безусловно, было сильной стороной Сталина. Он мог действовать иногда как консерватор, а иногда как революционер, сбивая с толку и запутывая своих противников, вынуждая их совершать ошибки и делать ложные ходы. В этом сочетании традиционализма и революционности состояла одна из главных отличительных черт сталинской дипломатии.
Изменения, которые претерпела при Сталине концепция пролетарского интернационализма являются наиболее наглядным примером использования революционных методов и инструментов в интересах политики безопасности России. Начиная с 1924 года, в своих выступлениях и статьях Сталин стал последовательно проводить мысль о том, что поддержка международной революции необходима России прежде всего как гарантия от внешней интервенции. Примечательна в этой связи его речь на заседании польской комиссии Коминтерна 3 июля 1924 года. Тогда он подверг польских коммунистов критике за недооценку важности «русского вопроса»:
«Советская власть в России — это база, оплот, прибежище революционного движения всего мира. И если в этой базе, т.е. в России, партия и власть начинают колебаться, значит, все революционное движение во всем мире должно потерпеть серьезнейший минус … Вот почему «русский» вопрос, хотя он и является внешним вопросом для Польши, представляет вопрос первостепенной важности для всех компартий, в том числе и для польской компартии»28.
Сталин дал ясно понять полякам, что, действуя в интересах советской власти в России, они действуют в своих собственных интересах. Но поскольку советская власть являлась в то время единственной возможной формой государственной власти в России, то Сталин фактически обязал их действовать в интересах российского государства. Акцент был вполне определенно перемещен с долга России перед мировой революцией, о чем писал Ленин, на обязанности иностранных революционеров перед Россией. Таким образом Сталин развернул концепцию пролетарского интернационализма в плоскость национальных интересов России.
С тех пор запугивание Запада возможностью революционного взрыва в их собственных странах в случае агрессии против СССР превратилось в излюбленного конька сталинской дипломатии. Порой, Сталин излагал эту мысль весьма прямолинейно. Так, например, выступая перед активом московской парторганизации в мае 1925 года он заявил:
«… Ежели нападут на нашу страну …, мы примем все меры, чтобы взнуздать революционного льва во всех странах мира. Руководители капиталистических стран не могут не знать, что мы имеем по этой части некоторый опыт»29.
В условиях внутренней слабости Советского Союза перед лицом враждебной в целом Европы метод революционного запугивания оставался одним из немногочисленных дипломатических рычагов, к которым Россия могла прибегнуть в отношениях с другими великими державами. Возможно, это давало какой-то ограниченный эффект, отчасти способствовавший установлению «мирной передышки», к которой стремился Сталин. На достижение именно этой цели Сталин стал ориентировать и иностранных коммунистов, не останавливаясь иногда даже перед тем, что можно рассматривать как политическое давление. Хотя надо признать, что Сталин был довольно реалистичен в оценке того, чем западные коммунисты могут реально помочь России в случае войны. На 7-ом расширенном пленуме ИККИ он говорил:
«Когда пролетарии Западной Европы расстраивали дело интервенции в СССР, не перевозили вооружения для контрреволюционных генералов, устраивали комитеты действия и подрывали тыл своих капиталистов, — то это была помощь пролетариям СССР, это был союз западноевропейских пролетариев с пролетариями СССР»30.
Отсюда видно, что Сталин, не веривший, как уже отмечалось, в революционность западного пролетариата, все-таки надеялся на какую-то практическую помощь со стороны иностранных коммунистов. Помощь эта должна была заключаться не столько в организации социалистической революции, сколько в практических мероприятиях по срыву интервенции против СССР. Коммунисты могли выступить в качестве организаторов и застрельщиков антивоенной кампании, вести соответствующую пропаганду и даже участвовать в подрыве мобилизационных планов и материально-технического обеспечения своих войск, вести разведывательно-диверсионную работу. Какой бы малозначительной ни была бы эта помощь, не в привычке Сталина было отказываться от любых, пусть даже не очень влиятельных союзников. Не случайно, в ходе второй мировой войны Сталин эффективно задействовал потенциал иностранных компартий в той степени, в какой это было возможно.
После того, как Сталин нанес поражение троцкистско-зиновьевской оппозиции, он постарался добиться того, чтобы его трактовка концепции пролетарского интернационализма была прочно закреплена в руководящих документах Коминтерна. Венцом всему стало принятие коминтерновской программы на 6-ом конгрессе Коминтерна, проходившем в июле-сентябре 1928 года. Программа фиксировала «обязательства международного пролетариата» перед Советским Союзом. В соответствии с ранее высказанной мыслью Сталина эти обязательства были вполне конкретны — «защита государства пролетарской диктатуры от нападения капиталистических держав всеми доступными средствами». Это относилось не только к компартиям западных государств, но и к коммунистам колоний. В программе говорилось:
«В случае нападения империалистических государств на Советский Союз и войны против него, международный пролетариат должен ответить твердыми и решительными массовыми действиями и борьбой за свержение империалистических правительств под лозунгом пролетарской диктатуры и союза с СССР. В колониях, прежде всего в колониях империалистического государства, которое напало на Советский Союз, должны быть предприняты самые мощные усилия, чтобы воспользоваться преимуществами, которые предоставляются вовлеченностью в другом месте вооруженных сил империализма для подъема антиимпериалистической борьбы, организации революционных действий с целью свержения империалистического правления и завоевания полной независимости»31.
Вполне очевидно, что эта формула имела ярко выраженное внешнеполитическое предназначение. Руководители стран Запада, должны были иметь ясное представление о том, что их ожидает, если они осмелятся развязать войну против СССР. Насколько эффективным был этот прием? Сейчас точно просчитать это невозможно. Гитлера таким образом остановить не удалось. Но надо иметь в виду, что нападение Германии на СССР осуществлялось в принципиально иной политической ситуации в мире, и тогда никто уже и не пытался предотвратить войну за счет подобного рода революционного запугивания. В канун войны ставка делалась уже на демонстрацию советской военной мощи и другие дипломатические механизмы.
Пункт программы Коминтерна, где излагались обязательства СССР перед международной революцией был сформулирован несколько в ином ключе. Он изобиловал многочисленными революционными фразами, которые, однако, не несли в себе какого-либо практического наполнения, если подходить к содержанию данного пункта с точки зрения осуществления мировой революции. Советская поддержка этой революции фактически сводилась к тому, чтобы вести себя на международной арене как любое другое нормальное государство. Так, например, в подпункте о внешнеэкономической деятельности говорилось, что «генеральной линией» СССР должно быть «установление как можно более широких контактов с иностранными государствами, но только в той степени, в какой они покажут свою полезность Советскому Союзу»32. Трудно будет, видимо, отыскать такую страну, которая была бы не заинтересована в развитии взаимовыгодных контактов с другими государствами, и тем более, устанавливающую связи, которые шли бы ей во вред. Одним словом, сталинский тезис о том, что СССР должен влиять на мировую революцию самим своим существованием нашел в программе Коминтерна свое адекватное отражение.
Коминтерн был создан Лениным как инструмент осуществления мировой революции Сталин не верил в мировую революцию. Он сместил акценты на построение социализма в одной стране, на национальную модернизацию. Казалось бы, он должен был забросить Коминтерн, распустить его, как он сделает это позднее. Но Сталин избрал другой образ действий. Он нашел применение Коминтерну, предварительно изменив существо этой организации. Из организации по проведению мировой революции Коминтерн превратился во вспомогательный орган советской внешней политики. Из международного союза коммунистических партий он трансформировался в министерство по делам зарубежных компартий с той, правда, разницей, что в его штате состояли не советские, а иностранные граждане. Важной задачей при этом было сделать Коминтерн управляемым. Причем, управляемым не самим по себе, а четко подчиняющемся указаниям свыше. К осуществлению этой цели Сталин осторожно приступил еще тогда, когда во главе Коминтерна стоял Зиновьев. Именно Сталин в марте 1925 года в чехословацкой комиссии ИККИ решительно выступил против того, чтобы ослаблять контроль Коминтерна над деятельностью национальных компартий. Он, в частности, сказал:
«Что касается прав Коминтерна и его вмешательства в дела национальных партий, то я решительно не согласен с некоторыми из товарищей, высказавшихся за сокращение этих прав. Хотят, чтобы Коминтерн превратился в надзвездную организацию, бесстрастно смотрящую на происходящее в отдельных партиях и терпеливо регистрирующую события. Нет, товарищи, Коминтерн не может стать надзвездной организацией»33.
Таким образом, уже тогда Сталин стал закладывать фундамент для будущей трансформации Коминтерна. Со временем дисциплина в Коминтерне была значительно укреплена. После победы над троцкистско-зиновьевской оппозицией все сторонники последней были выведены из Коминтерна и исключены из компартий своих стран. Затем то же самое было проделано со сторонниками «правой» оппозиции. В начале 30-х годов организация подверглась дополнительной чистке на предмет устранения любых «ненадежных» лиц. В этом виде Коминтерн вошел в последнее предвоенно-военное десятилетие своего существования, ставшее самым плодотворным в его деятельности.
Первым эпизодом, когда Сталину пришлось по серьезному задействовать иностранных коммунистов в интересах безопасности России, стал политический кризис в Маньчжурии, вызванный началом японской оккупации этого района Китая. Сталинская тактика во время маньчжурских событий настолько показательна с точки зрения воспроизведения существа новой политики Коминтерна, что на этом примере следует остановиться подробнее. К моменту Мукденского инцидента (18 сентября 1931 года), послужившего поводом для начала японской интервенции в Маньчжурии, Сталин имел в своем распоряжении дисциплинированную и хорошо «управляемую» китайскую компартию. Это была уже не та компартия, с которой Сталину пришлось иметь дело в 1925-27 годах. Последний «оппозиционный» генеральный секретарь КПК Ли Ли-сан был устранен со своей должности в конце ноября 1930 года по прямому указанию Исполкома Коминтерна. Хотя Ли Ли-сан был обвинен в китайском варианте троцкизма, действительная причина его отставки заключалась в другом. Это отчетливо следует из письма ИККИ в адрес компартии Китая, где обосновывалась необходимость смещения Ли Ли-сана. Там, в частности, говорилось:
«… Некоторые опасные нотки прозвучали в выступлениях товарища Ли Ли-сана. Он позволил себе играть с затасканной теорией всех правых и «левых» ренегатов от коммунизма, что Коминтерн плохо информирован, что в Китае особая ситуация, что Коминтерн не понимает тенденций китайской революции. Он пошел настолько далеко, чтобы противопоставлять лояльность Коминтерну лояльности китайской революции …, заявив, что после взятия Ханькоу станет возможным избрать другой тон в отношении Коминтерна … ИККИ убежден, что все члены КПК решительно отвергнут антикоминтерновский подход, что все китайские большевики как один объединятся вокруг политики ИККИ»34.
Не вызывает сомнения, что Ли Ли-сан пострадал главным образом за свой «антикоминтерновский» подход, иными словами, за свою излишнюю самостоятельность и независимость. Сталину нужны были дисциплинированные исполнители, четко следующие всем указаниям, поступающим из Москвы. Таких людей Сталин имел в лице группы китайских коммунистов — «вернувшихся студентов» или «28 большевиков», как их иногда называли — которые, закончив университет имени Сунь Ят-сена, были направлены в Китай для проведения практической работы. Этой группой руководил представитель Коминтерна Павел Миф. На 4-ом пленуме ЦК КПК в январе 1931 года «вернувшиеся студенты» полностью поставили высшие органы партии под свой контроль.
К августу 1931 года Сталину стало известно о наличии в японском генеральном штабе оперативного плана захвата Маньчжурии. В середине августа этот вопрос был рассмотрен на заседании Политбюро. После долгих дебатов было решено избрать гибкую тактику и в войну на этом этапе не втягиваться. Уже 26 августа ИККИ принял резолюцию о задачах китайской компартии. В ней содержались следующие указания: «создание и укрепление Красной Армии на твердой территориальной основе», «образование центрального советского правительства», «расширение массовой революционной борьбы». Последняя задача подразумевала «формирование все большего и большего числа центров Советской власти и расширение уже существующих Советских районов», а также «координацию революционной борьбы на не-Советских территориях с действиями рабоче-крестьянской Красной армии»35.
Данные указания четко соответствовали той тактической линии, которую избрал Сталин в отношении предстоящей японской агрессии в Маньчжурии. У Сталина были веские основания полагать, что Чан Кай-ши, будет воздерживаться от активного сопротивления японцам, Это отвечало стилю его предыдущей политики, заключавшегося в том, чтобы сталкивать между собой великие державы и извлекать из этого выгоду для себя. На этот раз Чан Кай-ши мог рассчитывать на то, что Соединенные Штаты или Англия, имевшие важные экономические интересы в Китае и обеспокоенные посягательством на свои позиции со стороны японцев, выступят в его защиту. Но в США продолжало действовать изоляционистское законодательство, а Англия, по данным советской разведки, заключила секретное соглашение с Токио о разделе сфер влияния в Китае, в соответствии с которым Северный Китай рассматривался как преимущественная сфера интересов Японии, а Южный Китай — Англии.
В этом раскладе и Чан Кай-ши, и его ближайшие союзники американцы могли рассчитывать только на то, что в Маньчжурии произойдет столкновение японо-советских интересов, которое приведет если не к войне, то к серьезному обострению отношений. Основания для подобных расчетов были довольно весомые, поскольку СССР имел в Маньчжурии весьма значительные интересы в виде Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) и связанных с ней объектов. С точки зрения Чан Кай-ши, война между СССР и Японией представлялась, конечно, наиболее предпочтительным вариантом. Обе стороны ослабили бы друг друга. Японию тогда можно было бы легко поставить на место. Да, и потенциал Советского Союза на Дальнем Востоке был бы, видимо, подорван. Но даже, если бы до прямого военного столкновения не дошло, то рост напряженности между СССР и Японией все равно препятствовал бы продвижению японской экспансии на Юг, так как вынуждал бы японцев держать в Маньчжурии крупные силы на случай неожиданного нападения со стороны СССР. А это вывело бы самого Чан Кай-ши из под удара, дало бы ему возможность более или менее спокойно отсидеться до лучших времен.
Перед Сталиным встала непростая дипломатическая задача: с одной стороны, не допустить втягивания в войну в невыгодных условиях, с другой, отстоять право собственности и экономические интересы на КВЖД. Дипломатическая тактика Сталина в этих условиях состояла в том, чтобы, во-первых, дать понять японцам, что он не возражает против их оккупации Маньчжурии, если не будут нарушены российские интересы на КВЖД, и, во-вторых, направить дальнейшую японскую экспансию на Юг, чтобы создать условия для обострения отношений Японии с США и Англией и втянуть их самих в конфронтацию с Токио. А это, в свою очередь, заставило бы Вашингтон и Лондон искать расположения Москвы, что отвечало более широким целям глобальной стратегии Сталина. Более того, Сталин был не намерен давать возможность Чан Кай-ши спокойно отсиживаться в ожидании, когда произойдет столкновение между Японией и Россией, и предполагал заставить его поработать в интересах независимости своей собственной страны. Задача китайских коммунистов состояла в том, чтобы, во-первых, организовать давление на режим Чан Кай-ши, подталкивая его на противодействие японской агрессии, а, во-вторых, дестабилизировать японский тыл. Все это должно было лишить японцев стимулов к продвижению на Север, где их ожидал сильный противник — СССР, и создать стимулы для продвижения на Юг, где им противостоял гораздо более слабый противник — Чан Кай-ши.
1 сентября ЦК КПК разослал в советские районы Китая директиву, в которой указывалось, что национальный съезд Советов состоится 7 ноября в очередную годовщину Октябрьской революции. Примечательно, что в письме содержалась критика тактики ведения войны китайской Красной Армией. Эта тактика расценивалась как «партизанщина»36. Упоминание об ошибочной тактике попало в директиву не случайно. Сталин был заинтересован в том, чтобы под командованием коммунистов имелась мощная регулярная армия, способная противостоять японцам и отвлекать на себя их значительные военные силы. Фактически Сталин возвращался к концепции национально-революционной армии, которую отстаивал еще во времена своего недолгого сотрудничества с Чан Кай-ши.
Как и предполагалось, японская агрессия в Маньчжурии не встретила сопротивления гоминьдановских войск. На совещании с военным и политическим руководством в Нанкине 21 сентября Чан Кай-ши заявил, что не следует начинать войну с Японией в связи с внутренними проблемами и военной неподготовленностью. Он предложил обратиться за помощью к Лиге наций37. Коммунисты были готовы к такому развитию событий. 20 сентября ЦК КПК выступил с развернутым заявлением, осуждающим японскую агрессию и требовавшим немедленного вывода войск. Резкой критике была подвергнута позиция руководства Гоминьдана. Лозунгом коммунистов стало «соединение борьбы против японского империализма с борьбой против международного империализма и его агента Гоминьдана»38. В Харбин был срочно направлен влиятельный член ЦК КПК, в обязанности которого входило укрепить руководство партийными комитетами в районах под японской оккупацией39. Одновременно в Нанкине и других городах стали организовываться массовые акции протеста против политики коллаборационизма. Особенно сильный размах получили студенческие выступления. Они достигли своего апогея в середине декабря, когда в Нанкине собралось около 70 тыс. студентов. Они требовали объявления войны Японии. Студенты захватили штаб-квартиру Гоминьдана, здание министерства иностранных дел и помещение гоминьдановской газеты «Дейли Ньюз». Ситуация стала настолько серьезной, что правительство приказало войскам восстановить порядок и студентам пришлось ретироваться из Нанкина под военным эскортом. Однако, выступления студентов произвели определенный эффект. 15 декабря, в самый разгар беспорядков, Чан Кай-ши заявил о том, что уходит в отставку и покинул Нанкин. Казалось, тактика коммунистов сработала и к власти в Гоминьдане пришли силы, готовые начать освободительную войну против Японии. Но как впоследствии оказалось, отставка и отъезд Чан Кай-ши были лишь ловким политическим маневром, направленным на то, чтобы сбить волну антияпонских выступлений.
Между тем, 7 ноября в провинции Цзянси в соответствии с директивой Коминтерна открылся 1-й Всекитайский Съезд Советов. Съезд провозгласил Советскую республику, избрал руководящие органы и назначил первое Советское правительство под председательством Мао Цзе-дуна. Правительство торжественно заявило о намерении освободить Китай от «ига империализма», вступить в союз с мировым пролетариатом и национально-освободительным движением и установить дружеские отношения с СССР40. Хотя в то время коммунисты контролировали довольно незначительную часть Центрального Китая, провозглашение Советской республики имело важное политическое значение. В Китае был фактически создан альтернативный центр власти, готовый конкурировать с Гоминьданом за представительство интересов китайского народа.
На съезде одним из центральных стал военный вопрос. Группа «вернувшихся студентов» настаивала на скорейшем создании регулярной армии, способной вести как мобильную, так и позиционную войну. Мао Цзе-дун, напротив, отстаивал продолжение партизанской войны, доказывая, что она уже показала свою эффективность в борьбе с войсками Чан Кай-ши. Поскольку «вернувшиеся студенты» в то время контролировали ЦК КПК, их точка зрения взяла верх. Она нашла выражение в тактике «продвижения и наступления», принятой китайскими коммунистами. Вот, что говорилось об этой тактике в открытом письме ЦК КПК членам партии, обнародованном в начале декабря:
«Мы должны железной рукой раздавить прогнивший режим контрреволюции и достигнуть решающих побед в наиболее важных провинциях: Хунань, Хубэй, Цзянси, Анхуэй. Эта цель не является более перспективой будущего революционного подъема. Это задача сегодняшнего дня, она стоит в повестке дня и требует немедленного решения»41.
Тактика «продвижения и наступления» требовала, прежде всего, активных действий со стороны китайской Красной Армии, направленных на расширение Советских районов и соединения их в одну Советскую освобожденную зону, а также занятие важных городов. Помимо этого, предполагалась интенсификация партизанской борьбы в районах под японской оккупацией. На это нацеливала программная статья, опубликованная в центральном партийном еженедельнике 20 ноября. Автор статьи подверг маньчжурских коммунистов острой критике за безынициативность и малоактивность в борьбе с японцами. Вместо того, чтобы выдвигать абстрактные лозунги, говорилось в статье, партийные комитеты «должны более глубоко уяснить главную задачу и призвать массы Маньчжурии вооружиться, изгнать японских империалистов и создать свое собственное правительство». Статья предписывала поднимать восстания и усилить партизанскую войну; окружать и подвергать налетам города, ключевые транспортные узлы; поднимать солдатские бунты и привлекать солдат на свою сторону; образовывать революционные антияпонские общества; организовывать новые Советские районы42.
Впоследствии, после окончания второй мировой войны, Мао Цзе-дун критиковал тактическую линию «вернувшихся студентов», назвав ее «третьим левым уклоном». Председатель Мао был по-своему прав. Для китайских коммунистов, располагавших сравнительно малыми силами вести регулярные боевые действия оказалось непосильной задачей. Но одна лишь партизанская война не могла дать того внешнеполитического эффекта, к которому стремился Сталин. Ему было важно, чтобы и на международном и на общекитайском уровне сформировалось впечатление, что в Китае действует альтернативное правительство, альтернативный центр силы, располагающий реальной армией и контролирующий определенную, достаточно обширную территорию. Причем, правительство — настроенное вести войну с Японией. Наличие такого центра, во-первых, ослабляло позиции Чан Кай-ши, как внутри страны, так и за рубежом, подталкивая его таким образом к более твердой линии по отношению к японской оккупации. Во-вторых, это вносило неопределенность в стратегические расчеты японцев, так как они не могли предвидеть в каком направлении будет развиваться политическая ситуация в Китае. Им все время приходилось делать поправку на то, что режим Чан Кай-ши либо падет, либо сам отойдет от политики коллаборационизма и начнет войну с Японией. В сочетании с партизанскими действиями в Маньчжурии, такая ситуация создавала для японцев неустойчивый тыл, при котором они не могли помышлять о серьезной войне против Советского Союза.
К январю 1932 года китайская Красная Армия значительно укрепилась. Ее численность достигла 200 тыс. человек. Удалось пополнить и запасы оружия. В войсках имелось 150 тыс. винтовок43. Но руководство компартии пока выжидало, чем закончится внутрипартийная борьба в Гоминьдане, вызвавшая отставку Чан Кай-ши. Верх взяли коллаборационисты. Они направили Чан Кай-ши своего эмиссара. После недолгих колебаний Чан Кай-ши 21 января 1932 года отбыл обратно в Нанкин. Свое возвращение вождь Гоминьдана прямо объяснил опасениями, что «правительство под влиянием событий может поддаться давлению и разорвать отношения с Японией»44. Возвращение Чан Кай-ши означало, что войны японцам объявлено не будет и что возможность союза между компартией и Гоминьданом в борьбе против общего врага потеряна. В конце февраля китайская Красная Армия перешла в решительное наступление на территории, контролируемые Гоминьданом. На первом этапе коммунистам сопутствовал успех. В западной части провинции Хубэй им удалось вдвое расширить освобожденные районы, создать реальную угрозу Уханю и вплотную подойти к железной дороге, связывающей Пекин с Ханькоу. 26 апреля Советское правительство объявило войну Японии. Это был, конечно, символический жест, поскольку Советские районы находились далеко от зоны японской оккупации и не могли войти в реальное соприкосновение с противником. Однако он бил все в ту же цель — подрывал престиж Чан Кай-ши и раздражал Токио.
Успешное наступление Красной Армии не на шутку встревожило Чан Кай-ши. Он стал лихорадочно сколачивать мощную армейскую группировку, но не для войны с японцами, а для борьбы против Советских районов. По различным оценкам ему удалось мобилизовать от пятисот тысяч до миллиона человек. В конце июня он перешел в контрнаступление и нанес ряд серьезных поражений войскам Красной Армии. После этого война продолжалась с переменным успехом до октября 1934 года, когда, уступив превосходящим силам Чан Кай-ши, измотанная в боях Красная Армия начала свой легендарный «Великий поход» на Север. Однако к этому времени тактика «продвижения и наступления» уже сыграла свою основную роль. Международная обстановка была принципиально иной, чем в 1931 году. Завершение в СССР первой пятилетки означало значительное укрепление военно-промышленного потенциала Советского Союза. Японии теперь противостоял гораздо более мощный противник, противник, которого японцы уже не могли рассчитывать победить в одиночку. Между тем, внешнеполитические позиции Японии к тому моменту не только не укрепились, но существенно ослабли. Покинув в 1933 году Лигу наций, Токио фактически оказался в международной изоляции. Заметно ухудшились его отношения с Лондоном и Вашингтоном. Внешнеполитическая обстановка вокруг СССР, напротив, стала более благоприятной. На Дальнем Востоке произошло советско-американское сближение, вылившееся в установление дипломатических отношений. В Европе был подписан пакт о ненападении с Польшей и наметились контуры франко-русского союза. В сентябре 1934 года Советский Союз стал членом Лиги наций. Да, и китайские коммунисты в стратегическом плане не проиграли. Не надо забывать, что, именно благодаря поддержке Сталина, Мао Цзе-дун смог одержать победу над Чан Кай-ши.
Помимо вопросов военной безопасности, в доктрине Сталина значительное место уделялось тем проблемам, которые сейчас принято относить к экономической безопасности. По существу, эти две области он рассматривал в неразрывной связи друг с другом. Сталин прекрасно понимал, что обеспечить военно-политическую безопасность страны без опоры на мощный военно-промышленный потенциал невозможно. Видя, что Россия проигрывает технологическую гонку с Западом, Сталин считал самой приоритетной задачей промышленную модернизацию страны. На пленуме ЦК ВКП(б) в ноябре 1928 года он говорил:
«… Если исходить из окружающей нас обстановки, то нельзя не признать, что именно она, эта обстановка, диктует нам быстрый темп развития нашей индустрии … Мы имеем вокруг себя целый ряд капиталистических стран, обладающих гораздо более развитой и современной промышленной техникой, чем наша страна… Для того, чтобы добиться окончательной победы социализма в нашей стране, нужно еще догнать и перегнать эти страны … в технико-экономическом отношении. Либо мы этого добьемся, либо нас затрут. Это верно не только с точки зрения построения социализма. Это верно также с точки зрения отстаивания независимости нашей страны в обстановке капиталистического окружения. Невозможно отстоять независимость нашей страны, не имея достаточной промышленной базы для обороны. Невозможно создать такую базу, не обладая высшей техникой в промышленности»45.
Отсюда видно, что Сталин по существу разделил два понятия «победа социализма» и «отстаивание независимости». То есть, в его понимании они не противоречили друг другу, но все-таки являлись разными вещами. Отметив эту разницу, Сталин отчетливо показал себя как государственный деятель мыслящий не столько в революционном ключе, сколько в категориях национальных интересов и национальной безопасности. Видоизменив концепцию пролетарского интернационализма, он твердо встал на почву принципов политического реализма во внешней политике.
Сталинское представление о характере индустриализации не было поверхностным. Он строил свои расчеты на вполне научной основе. Его не устраивала какая-нибудь индустриализация. Главным элементом его доктрины был курс на создание и развитие отраслей промышленности, производящих средства производства, машины и оборудование. Останавливаться на том, чтобы удовлетвориться производством промышленных товаров потребительского назначения на оборудовании, ввезенном из-за рубежа, он считал неприемлемым. Хотя, если бы он исходил не из интересов безопасности, а из желания ускорить внедрение «социализма», то главный упор следовало бы сделать именно на производство предметов потребления. Этого как раз и добивалась группа Бухарина, отстаивавшая принцип «равновесия» в экономике. Однако Сталин хорошо понимал, что в этом случае Россия неминуемо превратиться в аграрно-сырьевой придаток стран Запада, отстанет от них в технологическом отношении и не сможет обеспечить свою политическую независимость.
Поэтому еще на 14-ом съезде партии Сталин выступил с критикой «плана Дауэса», предусматривавшего аграрно-сырьевую ориентацию в экономическом развитии СССР. Он, в частности, заявил:
«Мы вовсе не хотим превратиться в аграрную страну для какой бы то ни было другой страны, в том числе для Германии. Мы сами будем производить машины и прочие средства производства … Они хотели бы, чтобы мы ограничивались производством, скажем, автомобилей, но нам этого мало, ибо мы хотим производить не только автомобили, но и машины, производящие автомобили»46.
Обеспечение экономической безопасности требовало жестких протекционистских мер, позволяющих, во-первых, защитить отечественную экономику от внешней конкуренции, а, во-вторых, не допускать разбазаривания экспорта, то есть вывоза тех товаров, которые были нужны внутри страны. Вполне понятно, что многие экономические структуры, контролирующие сырьевые и сельскохозяйственные отрасли, в отсутствие протекционистских мер, стали бы вывозить сырье, закупать за границей ходовой ширпотреб и получать от его продажи внутри страны максимальные прибыли. Такая обстановка стимулировала бы развитие, прежде всего, сырьевых отраслей и препятствовала бы наращиванию производства средств производства. Россия бы замыкалась на внешние рынки в качестве поставщика сырья и полуфабрикатов, превращаясь таким образом в аграрно-сырьевой придаток стран Запада.
В связи со спецификой обстановки протекционизм в СССР принял форму монополии внешней торговли, еще в апреле 1918 года. Это произошло по причинам, первоначально не связанным со сталинским планом. Инициатором монополии выступил Ленин, который отводил ей не столько экономическую, сколько политическую роль. Ленин видел в монополии внешней торговли инструмент укрепления Советской власти в ожидании того момента, когда на Западе произойдет социалистическая революция. Сталин же рассматривал ее как рычаг промышленной модернизации, способ защиты внутреннего рынка в период становления национальной промышленности. Не случайно, поэтому в период введения НЭПа, означавшего существенную либерализацию экономических отношений, Сталин присоединился к тем лидерам партии, которые настаивали, на незначительном ослаблении монополии внешней торговли. Ленина, однако, переубедить не удалось и монополия была сохранена в прежнем жестком варианте. Этот вариант вполне устраивал Сталина, когда он принял решение о форсировании темпов индустриализации. Возможно, в период экономического рывка жесткая монополия и была оправдана, но затем чрезмерные ограничения оказались контрпродуктивными для нормального и полноценного экономического развития. Произошло это уже, правда, после смерти Сталина.
Несмотря на ее защитительные функции, Сталин никогда не рассматривал монополию внешней торговли как средство отгораживания от всего остального мира. Полемизируя с Троцким, он как-то заметил:
«Представлять социалистическое хозяйство как абсолютно замкнутое и абсолютно независимое от окружающих народных хозяйств, — значит утверждать глупость. Можно ли утверждать, что социалистическое хозяйство не будет иметь никакого экспорта и импорта, не будет ввозить не имеющихся в стране продуктов и вывозить в связи с этим своих продуктов? Нет, нельзя утверждать. А что такое импорт? Это есть выражение зависимости одних стран от других. Это есть выражение экономической взаимозависимости»47.
Таким образом, Сталин относился к монополии внешней торговли не только как к защитительной мере, но и видел в ней эффективный инструмент развития экономических связей с зарубежными странами. Правда, делаться это должно было в интересах всей страны, а не отдельных предприятий или лиц. Сталин даже выдвинул такую специфическую формулу «расширение … товарооборота с внешним миром на основе укрепления монополии внешней торговли»48. При этом он планировал такое «расширение» на довольно длительную перспективу. В далеком 1925 году он предвидел, что наступит время, когда промышленно-развитая Россия вступит в конкурентную борьбу с Западом за завоевание мировых рынков. Характерно, что Сталин не испытывал иллюзий относительно готовности Запада к равноправному и честному сотрудничеству, к справедливой конкуренции. Ему было ясно уже тогда, что Запад своих рынков для России не откроет. Он говорил:
«Когда мы с внутренним рынком справимся …, перед нами встанет вопрос о завоевании внешнего рынка. А этот вопрос станет перед нами в будущем, — в этом можете не сомневаться. Едва ли в будущем мы получим возможность рассчитывать на то, чтобы отобрать у капитала, более опытного, чем мы, внешние рынки на Западе. Но что касается рынков на Востоке, отношения с которым у нас нельзя считать плохими, причем эти отношения будут улучшаться, — то здесь мы будем иметь более благоприятные условия. Несомненно, что текстильная продукция, предметы обороны, машины и пр. будут теми основными продуктами, которыми мы будем снабжать Восток, конкурируя с капиталистами»49.
Думается, что Сталин правильно определил стратегическое направление развития внешнеэкономических связей. На этом пути, однако, имелось одно важное препятствие — наличие колониальных империй и особых «сфер влияния» западных государств в таких странах как, например, Китай. Это, естественно, препятствовало проникновению российских товаров в обширные районы «третьего мира», с чем Сталин, конечно, не мог согласиться. Отсюда — его последовательная линия на поддержку национально-освободительных движений в соседних с СССР странах Азии, которые в ту пору представлялись наиболее логичными рынками для российского экспорта.
Внешнеэкономическая стратегия, выбранная Сталиным, остается актуальной и по сей день. Конечно, говорить сейчас о текстильном экспорте на Восток не приходится. Восток сам мог бы завалить Россию текстильными товарами. Но в остальном Сталин был прав. Вооружения остаются главной статьей экспорта на восточном направлении. И этот экспорт будет усиливаться. Другой характерной особенностью российского экспорта в развивающиеся страны является значительная доля в нем машин и оборудования и готовой продукции. Дорога же такому экспорту на Запад остается закрытой. Поэтому экономические связи с Западом стимулируют развитие в России преимущественно сырьевых отраслей, в то время как ориентация на Восток, напротив, дает стимулы росту высокотехнологичных производств.
Впрочем, Сталин и сам не намеревался идти на одностороннее открытие российских рынков для Запада. Основным принципом его доктрины были взаимность и равноправие при экономическом обмене с другими промышленно-развитыми государствами. В случае необходимости он был готов идти достаточно далеко в деле отстаивания интересов российских экспортеров. Попытки введения дискриминационных барьеров против российских товаров немедленно встречали решительный отпор. Об этом наглядно свидетельствует реакция СССР на принятый во Франции 3 октября 1930 года декрет «О мерах контроля за импортом некоторых товаров, происходящих или ввозимых из СССР». Декрет устанавливал, в частности, необходимость получения советскими экспортерами специальных лицензий на ввоз таких товаров как хлеб, лес, сахар, мясо, лен, являвшихся основными статьями российского экспорта. Уже 14 октября полпред СССР во Франции Довгалевский заявил от имени Советского правительства решительный протест и потребовал отмены дискриминационного режима. А 20 октября Советское правительство в качестве ответной меры приняло постановление «Об экономических взаимоотношениях со странами, устанавливающими особый ограничительный режим для торговли с Союзом ССР». Декрет предусматривал следующие мероприятия: прекращение или максимальное сокращение заказов и закупок в этих странах; прекращение фрахта судов указанных стран; введение ограничительных правил для транзитных товаров, происходящих или идущих из этих стран; прекращение или максимальное сокращение использования портов, транзитных путей и баз этих стран для транзитных или реэкспортных операций Союза ССР50. Указанный декрет не только ударил по французским экспортерам, но и оказал сдерживающее воздействие на другие государства, например, на Бельгию, которые под французским нажимом могли последовать примеру Парижа. В итоге через некоторое время французы были вынуждены отступить. Уже в июле 1931 года они предложили на взаимной основе отменить дискриминационные ограничения.
Таким образом, основные элементы экономической безопасности страны в понимании Сталина сводились к следующему: недопущение отставания от Запада в области передовых промышленных технологий, прежде всего, в военной сфере; создание базы современной промышленности путем преимущественного развития производства средств производства; высокая степень защищенности внутреннего рынка от иностранной конкуренции; государственный контроль над экспортом из СССР стратегического сырья; долговременная цель на перспективу — завоевание восточных рынков и устранение политических препятствий, стоящих на этом пути; политика по установлению равноправного режима в торговле с западными государствами.
Внешнеполитическая доктрина Сталина явилась, по существу, первой развернутой доктриной внешней политики. В отличие от других внешнеполитических доктрин, известных к тому времени, она не сводилась к выборочным вопросам отношений с отдельными странами или регионами. В этом смысле она не может ставиться на один уровень, например, с «доктриной Монро», провозглашавшей Латинскую Америку как преимущественную сферу влияния США, или доктриной «вооруженного нейтралитета» введенной Екатериной II в интересах торговли с восставшими английскими колониями в Северной Америке. Отличительной чертой сталинской доктрины являлась ее целостность. Она закладывала философские основания, некоторые базовые принципы для осуществления всей внешней политики. При этом устанавливалась достаточно очевидная и неразрывная связь с задачами внутренней политики. Внешняя политика обозначалась как инструмент обеспечения внутренних интересов страны. И, наоборот, внутренняя политика должна была способствовать решению внешнеполитических задач.
При формулировании отдельных положений доктрины Сталину удалось избежать издержек схематизма. Он не увлекался излишней детализацией и регламентацией. не стремился раз и навсегда разложить все по полочкам, затвердить как истину в последней инстанции. Напротив, доктрина представляла собой набор гибких, зачастую довольно общих формулировок, связанных внутренней логикой и понятийным аппаратом. При этом имелось главное — ясность цели и общее направление движения к ней. Указанные характеристики обеспечивали Сталину широкую свободу политического маневра и идеологических интерпретаций. Эта особенность новой дипломатии Кремля была подмечена членом британского правительства Иденом во время его визита в Москву в марте 1935 года. Прагматизм сталинского подхода сразу же бросился Идену в глаза. Впоследствии он так описывал то впечатление, которое произвел на него советский лидер:
«Было легко забыть, что я разговариваю с членом партии. Совершенно определенно, было бы трудно найти меньшего доктринера. Я не мог поверить, что Сталин когда-либо увлекался Марксом. Он никогда не упоминал о нем таким образом, что можно было бы сделать подобный вывод … Сталин, пожалуй, понимал немецкую позицию лучше, чем Литвинов. Последний был настроен против национал-социалистов как таковых, что, без сомнения, обусловливалось их обращением с евреями …»51.
Действительно, ни национал-социализм, ни фашизм сами по себе не смущали Сталина. Он абсолютно был лишен всякой идеологической зашоренности и был готов сотрудничать с кем угодно, если это отвечало национальным интересам СССР. Весьма показательны с этой точки зрения его отношения с Муссолини. Несмотря на то, что в Италии компартия была запрещена, а коммунисты подвергались гонениям, Сталин поддерживал с лидером итальянского фашизма самые сердечные отношения. В мае 1933 года было заключено итало-советское торговое соглашение. В сентябре последовал договор о дружбе, ненападении и нейтралитете. В октябре состоялся визит в Неаполь советских боевых кораблей, а на следующий год Москву посетила итальянская военная делегация. СССР даже разместил в Италии заказы на строительство судов для военно-морского флота.
Аналогичную линию Сталин пытался проводить и в отношениях с Германией после прихода там к власти Гитлера. Советская дипломатия постоянно подчеркивала свою приверженность принципам Рапалло и указывала на то, что разница в идеологических подходах во внутренней политике не может служить препятствием для плодотворного сотрудничества между двумя странами. Поэтому не было ничего противоестественного в том, что в августе 1939 года Сталин неожиданно пошел на заключение пакта о ненападении с Германией («пакт Риббентропа-Молотова»). В свете сталинской внешнеполитической доктрины этот дипломатический маневр был более, чем логичным. Тот факт, что западная дипломатия оказалась не в состоянии просчитать и предвидеть такой поворот событий, свидетельствует не в пользу этой дипломатии, спасовавшей перед лицом более искусного противника.
Внешнеполитическая доктрина Сталина, как и любая другая доктрина, основанная на принципах политического реализма, не была связана с категориями этики и морали. Ключевым элементом доктрины, ее стержнем являлось обеспечение национальных интересов. А интересы и мораль — вещи совершенно несовместимые. Поэтому применение при оценке сталинской дипломатии моральных критериев, вряд ли, можно считать обоснованным. Во всяком случае это выглядело бы столь же странно, как, например, осуждать британского премьер-министра Дизраэли за его известную фразу о том, что у Англии нет вечных друзей и союзников, зато есть вечные интересы, или обвинять в аморальности одного из самых выдающихся дипломатов в истории Талейрана. Нельзя осуждать за это и Сталина, поскольку именно приверженность принципам политического реализма лежала в основе его успехов во внешней политике, было главным секретом его дипломатических побед.
Примечания
1. Документы внешней политики СССР. Т.10. М.: Политиздат, 1965. С.350.
2. Trotsky L. The Challenge of the Left Opposition. P.252-253.
3. The Goebbels Diaries / Trans. and Ed. by L.P.Lochner. London: Hamish Hamilton, 1948. Pp.277-278.
4. Сталин И.В. Сочинения. Т.10. С.53.
5. Троцкий Л. Сталин. Т.2. С.236.
6. Революционный псевдоним Сталина.
7. Революционный псевдоним Литвинова.
8. Litvinov M. Op. cit. P.134.
9. Stalin J.V. Works. Vol.12. P.261-263.
10. Litvinov M. Op. cit. P.157.
11. Сталин И.В. Сочинения. Т.11. С.248-249.
12. Tucker R.C. Op. cit. P.116-117.
13. Stalin J.V. Works. Vol.13. P.40-41.
14. Ibid. P.106-107.
15. Ibid. P.112.
16. Tucker R.C. Op. cit. P.53.
17. Цит. по: Stalin J.V. Works. Vol.1 [XIV], 1934-1940. The Hoover Institution. P.4.
18. Ibid. P.5.
19. Ibid. P.9.
20. Ibid. P.9.
21. Сталин И.В. Сочинения. Т.7. С.72.
22. Там же. С.273.
23. Там же. С.11, 14.
24. Там же. Т.9. С.324-325.
25. Там же. Т.10. С.291.
26. Там же. Т.9. С.328.
27. Там же. Т.11. С.51.
28. Там же. Т.6. С.265-266.
29. Там же. Т.7. С.101.
30. Там же. Т.9. С.149.
31. The Communist International. 1919-1943. Documents. Vol.2. P.513.
32. Ibid. P.512.
33. Сталин И.В. Сочинения. Т.7. С.67.
34. The Communist International. 1919-1943. Documents. Vol.3. P.141.
35. Ibid. P.170, 173.
36. Waller D.J. The Kiangsi Soviet Republic. Berkeley: University of California, 1973. P.26.
37. Furuya K. Op. cit. P.324.
38. Kim Y.N. The Communist United Front Movement in China. 1931-1937. Ph.D., Georgetown University, 1965. P.73.
39. Lee, Chong-Sik. Revolutionary Struggle in Manchuria. Berkeley: University of California Press, 1983. P.145.
40. Waller D.J. Op. cit. P.44.
41. Kim H.N. Op. cit. P.73.
42. Lee, Chong-Sik. Op. cit. P.131-132.
43. Ch’en, Jerome. Mao and the Chinese Revolution. London: Oxford University Press, 1965. P.175.
44. Furuya K. Op. cit. P.347.
45. Сталин И.В. Сочинения. Т.11. С.247-248.
46. Там же. Т.7. С.354-356.
47. Там же. Т.9. С.132.
48. Там же. Т.10. С.291.
49. Там же. Т.7. С.29.
50. Документы внешней политики СССР. Т.13. Госполитиздат, 1967. С.584.
51. Eden A. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. Boston: Houghton Mifflin, 1962. P.153.
Глава 2. Опыт китайской стратегии
Заключение
На главную страницу
Библиотека Михаила Грачева
|
|
предыдущая |
|
следующая |
 |
оглавление |
Александров М.В.
Внешнеполитическая доктрина Сталина
Canberra: Australian National University, 1995.
Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала указанного издания
ПРЕДИСЛОВИЕ
Личность Сталина настолько противоречива и многогранна, даже по-своему загадочна, что исследователи, наверное, еще долго будут спорить о том, как оценивать его роль в российской и мировой истории. Но, что бы ни говорили о нем критики любых политических оттенков, ясно одно – внешняя политика Советского Союза тридцатых – сороковых годов оказала столь внушительное влияние на ход мировых событий, что ни замолчать, ни обойти вниманием этот период просто невозможно. Естественен, следовательно, и интерес к личному вкладу Сталина в разработку, формирование и осуществление внешней политики в то время, когда он находился во главе партии и государства.
Невольно задаешься вопросом, в чем состоял секрет успеха сталинской дипломатии. Ведь именно он, начав игру в чрезвычайно невыгодных обстоятельствах, вывел Россию из политической изоляции, а затем превратил ее в сверхдержаву, способную успешно конкурировать с объединенной мощью промышленно-развитых стран Запада вместе взятых. Внешняя политика Сталина кардинально преобразила всю международную систему нынешнего столетия. Ее последствия продолжают влиять на современные международные отношения, предопределяя действия политических руководителей многих стран мира. Поэтому личность Сталина не перестает приковывать к себе внимание не только историков, но и практикующих политиков и экспертов, ответственных за выработку текущих внешнеполитических решений.
Хотя с момента смерти Сталина прошло чуть более сорока лет – срок по историческим меркам совсем небольшой, – литература, опубликованная о нем, достаточно обширна. Казалось бы, все вопросы уже подняты, все ответы найдены. Какой смысл возвращаться к этой теме? Не лучше ли закрыть ее и обратить академические взоры на менее исследованные проблемы? Но чем больше углубляешься в изучение литературы о Сталине, тем больше убеждаешься, что последнее слово о нем еще не сказано и вряд ли будет сказано в ближайшем будущем. Дело в том, что сразу же после его смерти фигура Сталина оказалась в центре острой политической борьбы как внутри СССР, так и в международном контексте. Последние политические тенденции свидетельствуют о том, что эта борьба не только не идет к затуханию, но вновь усиливается. Именно в результате политической заангажированности большинства авторов, писавших и продолжающих писать о Сталине, трудно ожидать более или менее объективного освещения его мировоззрения и политики.
В предшествующие годы в литературе о Сталине [c.1] объективно сложились четыре исследовательские школы: советская официальная, троцкистская, антикоммунистическая и традиционалистская. Импульсом к созданию советской официальной школы послужил известный доклад Хрущева на 20-ом съезде КПСС. Он же заложил основные методологические установки этой школы. В рамках данной методологии было выдержано большинство публикаций о Сталине, выходивших в СССР в догорбачевский период. В целом соответствует этой школе и многотомная монография Д. Волкогонова, опубликованная уже на закате “перестройки”1. Среди сторонников советской официальной школы из западных авторов можно назвать канадца К.Н. Камерона2.
Существо подхода, отстаиваемого советской официальной школой, сводится к тому, что Сталин действовал в общем и целом в соответствии с марксистско-ленинской доктриной. Это рассматривается как плюс. Но у него были отдельные “отступления” от марксизма-ленинизма, серьезные “ошибки”. К последним относят обычно нарушение принципа коллективного руководства, культ личности, репрессии против коммунистов. Этому, естественно, дается однозначно негативная оценка. Причем то, что рассматривается как политические просчеты Сталина, объясняется, главным образом, “отступлениями” от марксизма-ленинизма, в то время как достижения и успехи приписываются следованию марксистско-ленинской доктрине.
В отличие от советской официальной, троцкистская школа придерживается несколько иной точки зрения. Она считает, что так называемые “ошибки” Сталина не были поверхностным явлением, “отступлением” от марксизма-ленинизма, а представляли собой принципиальное изменение политического курса, “ревизию” марксизма-ленинизма, “термидор”, “бюрократический переворот”. При этом подспудно проводится мысль, что не будь этого изменения в политике, окажись во главе партии и государства “чистые” марксисты-ленинцы, вроде Троцкого, Зиновьева или Каменева, то негативных явлений удалось бы избежать, а развитие СССР, да и всей мировой цивилизации пошло бы по более благоприятному варианту. Наиболее видным представителем этой школы является, естественно, сам Троцкий, написавший о Сталине и его политике целый ряд работ. Из других крупных биографов Сталина к троцкистской школе можно отнести И. Дейчера, а в бывшем СССР – неофициального историка Р. Медведева и сына видного революционера-троцкиста А. Антонова-Овсеенко3. [c.2]
Основные посылки антикоммунистической школы довольно незамысловаты. Ее главный тезис состоит в том, что Сталин досконально проводил в жизнь марксистско-ленинскую (коммунистическую) доктрину, а его так называемые “ошибки” – вовсе не ошибки, а результат “антигуманной” природы самой доктрины. Вся деятельность Сталина в рамках этой школы трактуется резко негативно. Основы антикоммунистической школы были заложены представителями русской белой эмиграции. После окончания второй мировой войны эстафета была подхвачена западными историками либерального направления. Среди последних можно назвать Дж. Мерфи, Ф. Рэндалла, Дж. Льюиса и Ф. Уайтхеада, Алекса де Жонга, Р. Конквеста, а также ряд других авторов4.
Традиционалистская школа интересна тем, что она строит свою методологию на принципе исторических параллелей. Личность Сталина рассматривается в общем потоке русской истории. Такой подход позволил исследователям данной школы прийти ко многим правильным наблюдениям и выводам. И это вполне объяснимо, ибо традиции русской государственности, безусловно, присутствовали в политическом процессе сталинской России. В этом нет ничего удивительного, поскольку традиции являются неотъемлемым атрибутом развития любого государства. Как бы полностью по-новому ни пытались действовать те или иные лидеры, от традиций им никуда не уйти, так как народ, с которым им приходится иметь дело, не может в одночасье отбросить прежние традиции, если вообще можно говорить о такой возможности, как полное отбрасывание традиций.
В то же время в рамках традиционалистской школы не удалось создать целостную, логически связанную картину политической философии Сталина. Получилась некая фрагментарная личность, одни стороны деятельности которой могли быть объяснены при помощи аналогий, а другие – нет. Именно неспособность дать объяснение тому новому, уникальному, что присутствовало в политической доктрине Сталина, и составляет главный недостаток традиционалистской школы. К исследователям традиционалистского направления можно отнести Я. Грэя, Б. Суварина, А. Ноува и Р. Такера5.
Несмотря на значительную разницу в методологии и [c.3] идеологической ориентации авторов, для всех из вышеперечисленных школ характерна одна общая черта. Каждая из них в большей или меньшей степени является политически заангажированной. Если взглянуть, например, на советскую официальную школу, то нельзя не увидеть ее связи с той политической борьбой, которая развернулась в партийных верхах после смерти Сталина. Инициатор этой школы Хрущев, сделав заявку на верховную власть в стране, умело использовал жупел “сталинизма” для разгрома своих более авторитетных политических противников. Этот прием позволил Хрущеву совершить почти что невозможное – отстранить от власти людей, имевших гораздо больший, чем он, опыт партийной и государственной работы, людей с дореволюционным стажем – Молотова, Ворошилова, Кагановича. Тридцать лет спустя к этой же тактике прибег и М. Горбачев, который наклеивал ярлык “сталинистов” буквально на всех, не согласных с его политическим курсом.
Троцкистскую школу составили в основном бывшие сторонники и единомышленники Троцкого в Коминтерне, международном рабочем движении и в самой КПСС. Эта школа вплоть до начала девяностых годов вела свою собственную войну. Задним числом она пыталась разрешить в свою пользу тот исторический спор, который уже был решен на полях идеологических битв второй половины двадцатых годов. Тогда победа осталась за Сталиным. Но троцкисты не хотели признавать поражения и еще долгие годы вели шаманский “бой с тенью”. Понятно, что, стремясь доказать свою правоту, они были не очень разборчивы в средствах.
Вполне очевиден и предвзятый характер антикоммунистической школы, особенно расцветшей на Западе в годы “холодной войны”. Эта школа умело использовала то, что советская пропаганда называла “ошибками” Сталина, а троцкисты – “ревизией” марксизма-ленинизма, для дискредитации коммунистической доктрины как таковой. Между тем, главная цель этой школы – подрыв влияния коммунистической идеологии – очень часто не совпадала с задачами научной объективности. В результате многие факты и события получили поверхностную, неглубокую интерпретацию, а зачастую были просто сфальсифицированы.
Что касается сторонников традиционалистской школы, то они по своим идеологическим пристрастиям (это следует отличать от метода исследования) примыкали либо к троцкистской, либо к антикоммунистической школам. В первом случае они на основе традиционалистского подхода пытались доказать “ревизию” Сталиным марксизма-ленинизма. Во втором – чисто российское, “не западное” происхождение этой доктрины. [c.4]
Все перечисленные причины предопределили тот факт, что автор настоящей работы не посчитал возможным присоединиться ни к одной из вышеназванных школ. При подготовке исследования он делал основной упор на документальные источники – работы самого Сталина, материалы Коминтерна, документы внешней политики СССР. Более осторожно автор подходил к использованию мемуарной литературы, стараясь сопоставлять оценки и наблюдения очевидцев различной политической ориентации. Что касается исследовательской литературы, то она использовалась преимущественно в целях привлечения обширного фактического материала. При этом автор избегал следовать за сложившимися сюжетами интерпретаций тех или иных мотивов действий Сталина, придерживаясь своей собственной версии. Это, однако, не исключало упоминания некоторых интересных оценок, высказанных другими исследователями.
При написании данной работы автор исходил из того, что именно внешнеполитический аспект является ключом к пониманию и объяснению всей системы политических взглядов Сталина. В этом плане автор солидарен с Р. Такером, который считает, что “в сталинской политической программе требования внешней политики во «враждебном капиталистическом окружении» были основными”6. К сожалению, автору так и не удалось обнаружить ни одной специальной работы, посвященной сталинской внешнеполитической доктрине. В исследованиях биографического характера внешнеполитическая проблематика освещается лишь фрагментарно и сводится, главным образом, к перечислению общеизвестных фактов и событий. Попытки проанализировать теоретические взгляды Сталина на внешнюю политику не предпринимаются. В работах по советской внешней политике сталинского периода отсутствует анализ личного вклада Сталина в ее разработку, формирование и осуществление. Советская внешняя политика рассматривается как некая обезличенная постоянная величина на всем протяжении существования Советского Союза как государства. В итоге вопрос о том, в чем состояло существо внешнеполитической доктрины Сталина и была ли у него такая доктрина вообще, пока остается без ответа.
Некоторые историки вообще склонны считать, что при принятии решений Сталин руководствовался преимущественно интуицией. Другие выводят сталинскую внешнеполитическую философию из марксизма-ленинизма (с определенными отступлениями или без таковых). Третьи полагают, что Сталин действовал на основе исторического прецедента. По мнению автора настоящей работы, Сталин имел свою собственную оригинальную внешнеполитическую доктрину, отличную [c.5] от марксизма-ленинизма и связанную с ним исключительно использованием однотипной терминологии. Доказать это не просто прежде всего потому, что в сверхидеологизированном обществе, каковым являлся Советский Союз, выражение особенностей своих взглядов было затруднено для всех, включая высших руководителей страны. Куда бы ни поворачивалась стрелка политического компаса, любой такой поворот должен был быть объяснен в рамках официальной идеологии с использованием марксистско-ленинского понятийного аппарата. Отделение зерен от плевел вообще не легкий процесс. В случае со сталинской внешней политикой он требует концентрации на косвенных признаках, а также на конечном результате. Необходимо максимально абстрагироваться от той формы, в которой Сталин излагал свои взгляды. Только так можно проникнуть в существо сталинской доктрины. При таком методе исследования важное значение имеет рассмотрение эволюции внешнеполитических взглядов Сталина, начиная с того момента, когда в них обозначились некоторые особенности, отличавшие его действия, поступки, позиции от программных и руководящих установок коммунистической партии и в более широком смысле от представлений и понятий, господствовавших в большевистской среде. Этому в основном и посвящена первая глава настоящей работы.
Во второй главе автор рассматривает стратегию Сталина в Китае в период национальной революции 1925–1927 годов. Анализ этой стратегии важен тем, что для Сталина она явилась по сути первым опытом самостоятельной работы на целостном внешнеполитическом направлении. Поэтому в китайской стратегии впервые особенности сталинской внешнеполитической философии преломились в практической плоскости. К тому же, практический опыт, приобретенный Сталиным во время вовлеченности в китайские дела, послужил основой для дальнейшей эволюции его взглядов в области внешней политики, сыграл важную роль при формировании его внешнеполитической доктрины.
Наконец, в третьей главе, автор проводит сжатый логический анализ сталинской внешнеполитической доктрины, как она сформировалась во второй половине двадцатых – начале тридцатых годов. Показываются существенные отличия этой доктрины от внешнеполитических аспектов марксистско-ленинской теории и тех оппозиционных течений, которые присутствовали в тот период во внутрипартийной борьбе.
В заключении автор дает краткую характеристику системе философских взглядов, на которой, по его мнению, основывалась внешнеполитическая доктрина Сталина. [c.6]
Примечания
1 См: Волкогонов Д. Триумф и трагедия. – М.: АПН, 1989
Вернуться к тексту
2 See: Cameron K.N. Stalin: The Man of Contradiction. – Toronto: NC Press, 1987.
Вернуться к тексту
3 See: Deutcher I. Stalin. – London: Oxford University Press, 1961; Antonov-Ovseyenko A. The Time of Stalin. – N.Y.: Harper & Row, 1981; Медведев Р.А. К суду истории. – N.Y.: Alfred Knopf, 1974.
Вернуться к тексту
4 See: Murphy J.Т. Stalin. – London: John Lane, 1945; Randall F.B. Stalin’s Russia. – N.Y.: The Free Press, 1965; Lewis J., Whitehead Ph. Stalin: A Time for Judgement. – London: Methuen, 1990; Jonge Alex de. Stalin and the Shaping of the Soviet Union. – Glasgow: Fontana, 1987; Conquest R. Stalin. – N.Y.: Viking, 1991.
Вернуться к тексту
5 See: Grey Ian. Stalin: Man of History. – London: Weidenfeld and Nicolson, 1979; Souvarine B. Stalin. – N.Y.: Longmans, 1939; Nove A. Stalinism and After. – Boston: Unwin Hyman, 1989; Tucker R.С. Stalin in Power, 1928–1941. – N.Y.: Norton & Co, 1990.
Вернуться к тексту
6 Tucker R.C. Stalin in Power, 1928–1941. – N.Y.: Norton & Co, 1990. Р. 45.
Вернуться к тексту
|
|
предыдущая |
|
следующая |
|
оглавление |
Сайт создан в системе uCoz