Военно политическое руководство японии

В открытой печати, в выступлениях военно-политического руководства Японии тщетно искать сколько-нибудь объективного и целостного выражения взглядов, принятых в государстве, на коренные вопросы войны, ее цели и возможный характер, подготовку к ней страны, вооруженных сил, а также на способы ее ведения, т. е. на те вопросы, которые отражают содержание военной доктрины[820] в ее традиционном понимании[821]. Более того, истинное содержание японской военной доктрины по причине ее антинародного, реакционного характера всячески камуфлируется, искажается или просто скрывается от общественности. В изданном в США совместном исследовании нескольких японских и американских авторов отмечается, что одной из «чисто японских» особенностей разработки внешней, в том числе и военной, политики является то, что в силу отсутствия согласия в общественных кругах по важнейшим внешнеполитическим вопросам правительство «вынуждено создавать расплывчатую и часто вводящую в заблуждение картину целей и действий в отношении вопросов, касающихся безопасности»[822].

Такое положение привело к тому, что некоторые наблюдатели, военные деятели и исследователи как в Японии, так и за ее пределами (к их числу относятся эксперт по военным проблемам университета Киото проф. М. Косака, крупные военно-политические деятели Х. Окадзаки и О. Каихара, военный исследователь Я. Накада, уже упоминавшийся отставной генерал М. Гэнда, американский японовед Ф. Шиэлз) стали либо утверждать об отсутствии у японского государства в послевоенный период военной доктрины вообще (по крайней мере до первой половины 50-х годов) или ее слабой разработанности, либо заявлять, что в области военной политики Япония лишь послушно идет «в кильватере» политического курса США. Как правило, все авторы подобных утверждений призывают к увеличению военной роли страны, к более четкому и открытому выражению военно-политических взглядов ее руководства. Так, бывший высокопоставленный сотрудник УНО Х. Окадзаки пишет, что «в течение долгого времени дебаты по проблемам безопасности не затрагивали вопросы японской стратегии» и что Япония «нуждается в описании природы войн, в которые страна может быть вовлечена, в оценке возможного военного баланса в Восточной Азии в этих условиях, в разъяснении японского подхода к этим ситуациям»[823].

Тем не менее факты говорят о том, что с первых послевоенных лет, более того, с того момента, когда военное руководство Японии во главе с императором смогло осознать неизбежность поражения страны во второй мировой войне, оно тщательно продумало и последовательно претворяло в дальнейшем целый комплекс мероприятий, позволивших сохранить условия для возрождения экономических, политических и идейных основ такого явления, как японский милитаризм, и создания на их базе новой, современной военной машины, призванной обеспечивать далеко идущие политические интересы растущего империалистического государства.

Основные положения современной военной доктрины Японии вытекают из долговременных политических целей правящих кругов. Эти положения складывались в результате как тщательного анализа императорской ставкой в последний период второй мировой войны возможных последствий для судеб японского милитаризма дальнейшего ведения войны после вступления в нее СССР, так и сложного процесса послевоенного развития взглядов правящих кругов страны на достижение целей государственной политики с использованием военных средств и методов.

В ходе своего развития современная японская военная доктрина прошла два основных этапа. Первый этап — формирование основ послевоенной доктрины, в свою очередь включающий два периода: зарождение новых военно-политических взглядов (1945 г. — конец 40-х годов) и становление военной доктрины в условиях всесторонней опоры на союз с США (50-е годы — конец 60-х годов). Второй этап — выработка целостной системы военно-доктринальных воззрений, — также подразделяющийся на два относительно самостоятельных периода: развитие доктрины на собственной основе (конец 60-х — вторая половина 70-х годов) и выработка глобального подхода к разработке военной доктрины (конец 70-x — 80-е годы).

Многие японские и другие буржуазные исследователи пишут о решающей роли США в возрождении японского милитаризма. Роль Соединенных Штатов в этом действительно огромна, однако факты свидетельствуют о том, что на всех этапах японского военного возрождения решающая роль в принятии тех или иных военно-политических решений принадлежала именно правящим кругам Японии. Если бы эти круги и представляющие их правительства сами не были заинтересованы в возрождении милитаризма в своей стране, то при тех условиях, которые создала послевоенная конституция, и при том огромном антивоенном подъеме японского народа, который был характерен в первые послевоенные годы, можно было бы легко избежать возрождения милитаристских идеи, воссоздания вооруженных сил.

Естественно, что в первые послевоенные годы доктринальные взгляды японского военно-политического руководства в силу ряда объективных причин не могли еще принять современных очертаний.

Однако уже в то время в их основе лежали коренные положения, характерные для военной доктрины любого империалистического государства. Поскольку некоторые взгляды и практические мероприятия политического руководства и командования вооруженных сил Японии, отражающие военно-техническую сторону японской военной доктрины (особенно касающиеся строительства вооруженных сил, подготовки экономики и населения страны к войне), раскрыты в предыдущих главах, в настоящей главе прослеживается процесс кристаллизации лишь основных элементов ее политического содержания.

Формирование основ послевоенной доктрины

Незавершенность по вине США мероприятий оккупационного периода, предусмотренных Потсдамской декларацией и другими документами союзников, а также особая живучесть имеющих глубокие исторические корни милитаристских идей явились причиной того, что правящие круги японского государства не отказались, несмотря на военное поражение, от борьбы за право играть господствующую роль в Азиатско-Тихоокеанском регионе в стратегическом плане. 15 августа 1945 г., передав по радио приказ императора Хирохито вооруженным силам Японии о капитуляции, диктор японской радиостанции зачитал следующее заявление: «Мы проиграли. Но это только временно. Ошибка Японии состояла в недостатке материальной силы, научных знаний и вооружения. Эту ошибку мы исправим»[824]. Курс на реванш, на подготовку к новым завоевательным походам с самого начала лег в основу новой военной доктрины страны.

Одним из наиболее дальновидных и далеко идущих шагов японского руководства па последнем этапе войны следует признать быстрое принятие (после того как оно осознало роль сокрушающих ударов Советской Армии на крупнейшем и решающем ‘ГВД сухопутных войск — в Маньчжурии) условий капитуляции перед всеми союзными силами, хотя императорская армия могла бы в течение определенного времени вести оборонительные операции на собственно Японских островах.

Американский адмирал Ч. Нимиц свидетельствовал, что с началом оккупации американцы «увидели островную империю с почти нетронутой, хорошо оснащенной армией, располагающей большой авиацией… Империю, которая капитулировала еще до вторжения»[825]. Как отмечал Д. Макартур, оккупация страны прошла «без единого выстрела»[826]. Тем самым милитаристская Япония на последнем этапе войны в отличие от Германии смогла уберечь от уничтожения миллионы военнослужащих и сохранить значительную часть военно-экономического потенциала.

Это ни в коем случае не означает, что Япония, как пытаются утверждать некоторые японские военно-политические деятели, пошла на капитуляцию не вследствие своего военного поражения (именно бесперспективность дальнейшего вооруженного сопротивления была главной причиной принятия условий капитуляции), а в результате некоего «почетного» поражения «на основе соглашения» или своеобразного «контракта» между Японией и союзными державами, «положения которого открыто или завуалированно были включены в Потсдамскую декларацию как инструмент капитуляции»[827]. Напротив, это свидетельствует о том, что японская императорская ставка в отличие от ставки Гитлера предпочла позор капитуляции, когда еще не все средства сопротивления были исчерпаны, перспективе физической ликвидации человеческих и материальных носителей японского милитаризма, безвозвратной гибели всей военной структуры японского государства.

Решающей предпосылкой для послевоенного возрождения реакционной военной доктрины явилось сохранение в Японии капиталистического строя. 14 февраля 1945 г., за полгода до капитуляции, бывший премьер принц Ф. Коноэ подал императору меморандум, в котором писал, что наиболее опасным для будущего Японии явится не столько военное поражение, сколько коммунистическая революция, которая может произойти в случае поражения. Больше всего в связи с этим Коноэ опасался прихода на Японские острова советских войск[828]. Лорд-хранитель печати при императорском дворе К. Кидо — один из первых, кто в высшем эшелоне власти стал настаивать на принятии условий капитуляции сразу же после опубликования Потсдамской декларации, писал в памятной записке, что в противном случае «нас постигнет участь Германии и обстоятельства могут так сложиться, что мы не сможем даже сохранить национальную форму правления»[829].

Командование Японии боялось, что в случае продолжения сопротивления на территорию собственно Японии могут прийти советские войска, молниеносно действовавшие в Маньчжурии. Поэтому император Хирохито принял на Высшем военном совете 14 августа 1945 г. решение о немедленном прекращении военных действий, заявив, что такой «вариант капитуляции не угрожает длительному существовало императорской системы в Японии. В противном случае нация будет уничтожена»[830]. И реакционные круги Японии пошли на капитуляцию во имя предотвращения «коммунистической революции» в стране, сохранения власти в руках представителей тех сил, которые привели страну к кровавой войне. Во главе этих сил, как и прежде, оставался символ милитаристской страны Ямато — «божественный» микадо.

Таким образом, уже тогда японской военщине удалось обеспечить условия для сохранения прежних экономических, социально-политических и идейных основ военной политики, на которых стала базироваться в дальнейшем послевоенная военная доктрина японского государства. В дальнейшем преемственность такой политики была обеспечена полностью.

С первых дней американской оккупации переходное правительство принца Н. Хигасикуни и кабинет барона К. Сидэхара все силы бросили на то, чтобы на деле сохранить систему императорской власти, не допустить коренных изменений в политическом и общественном устройстве страны, уберечь военные кадры и административный аппарат крупных монополий, спасти от чистки те слои общества, которые долго и верно служили японской военщине и «дзайбацу», обеспечить благоприятные условия для возрождения милитаризма.

Видя в то время главную угрозу своему существованию в активизации антивоенных и демократических выступлений внутри страны и встретившись с ростом демократического, особенно рабочего, движения, японская реакция обрушила на него град репрессий. В октябре 1946 г. японские рабочие заявляли о том, что они «лишены всяких прав»[831].

Однако курс на будущее военное возрождение был обусловлен отнюдь не только внутренними интересами господствующего класса. В этот же период получила четкое выражение внешняя антикоммунистическая Направленность формировавшейся новой военной доктрины японского государства. Правящие круги страны понимали, что источником силы демократического движения внутри Японии являлось дальнейшее укрепление международных позиций СССР, развертывание мощного национально-освободительного движения в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Если в доктрине японской военщины периода второй мировой войны честолюбивые устремления шовинистических сил достичь своих захватнических целей в максимально короткие сроки взяли на определенном этапе верх над антисоветизмом, то в послевоенный период подготовка к возможному участию в новых войнах стала вестись в Японии в первую очередь с антикоммунистических, антисоветских позиций. Если в старой России реакционные круги Японии видели объект своих империалистических устремлений, то в лице СССР они столкнулись с бескомпромиссным противником их захватнической политики, готовым с оружием в руках отстаивать интересы порабощенных народов, оплот революционных сил в Азии и во всем мире. Антикоммунизм и его наиболее опасная разновидность — антисоветизм прочно заняли место идейной основы новой военной доктрины правящих кругов страны.

Практическое проявление это нашло в то время в перенацеливании японских войск в первые же после капитуляции дни на ведение вооруженной борьбы против революционных сил в Китае и других странах, находившихся под японской оккупацией, в попытках подавить стремление своего народа к подлинной демократии и независимости.

Важным решением, оказавшим самое существенное влияние на развитие доктринальных взглядов японского руководства, было определение союзника в проведении в будущем Японией своей военной политика. Сразу же после подписания акта о капитуляции на заседании Тайного совета Японии была принята установка: «В любом случае … придерживаться такого курса, который позволил бы нам заручиться доброжелательным отношением США»[832].

Бывший японский премьер, главный военный преступник на Токийском процессе, генерал Тодзио предрекал в своем завещании «неизбежность» третьей мировой войны, в которой противниками станут США и СССР, и заклинал Японию и Соединенные Штаты к союзу во имя борьбы с коммунизмом[833].

По свидетельству японского исследователя К. Каваи, «с самых первых месяцев оккупации» между представителями японского правительства и оккупационных властей были налажены «теплые личные отношения», они «работали вместе», исходя из «общих интересов и общих устремлений»[834].

Японскому руководству удалось запугать американские власти ростом «коммунистической угрозы» внутри страны и показать себя верным помощником империалистических сил в деле подавления с оружием в руках растущего революционно-демократического движения на территории ряда стран, оккупированных японскими вооруженными силами в ходе войны. Это сыграло решающую роль в последующей ставке США на Японию как на ведущего союзника в их агрессивной политике в Азии, позволило японским милитаристам расплатиться за военные преступления лишь «малой кровью». Классовые интересы японских и американских империалистов, одинаково заинтересованных в недопущении развития демократического и национально-освободительного движения в странах Азии, оказались сильнее противоречий между монополиями двух стран, заставили американцев отбросить сомнения (а они были у наиболее дальновидных политиков США) относительно возможных последствий перевооружения Японии. В этом свете справедливым представляется мнение советского исследователя А. Николаева, изложенное в предисловии к сборнику материалов «Черная книга Японии», о том, что военно-политический союз японских и американских монополий начал складываться еще во время оккупации Японии[835].

Так руководство Японии сделало в военной политике крутой поворот: в короткий срок переориентировалось на нового союзника в лице одного из своих бывших основных противников в войне на Тиком океане — Соединенные Штаты Америки. В американском империализме оно смогло в тот драматический период развития страны увидеть опору и надежду в осуществления планов восстановления военных позиций Японии. Соединенные Штаты охотно пошли на этот опасный союз.

Период американской оккупации явился для японских консерваторов периодом перегруппировки сил, определения новых главных противников, смены союзников, переоценки способов и средств достижения конечных целей, временем, в течение которого были созданы условия для воссоздания государственной военной машины.

Последующий период 50 — 60-х годов был насыщен для Японии событиями, главной особенностью которых был выход в военно-политических долах впервые в послевоенной истории на международную арену. К ним относятся в первую очередь соучастие в войне в Корее, а затем, в еще большем масштабе, в войне в Индокитае, создание сразу же после начала корейской войны регулярных вооруженных сил, предназначенных для борьбы не только с внутренним, но и с внешним противником, заключение в 1951 г. и пересмотр в 1960 г. японо-американского «договора безопасности» — юридической основы военного союза двух стран, возвращение в 1957 г. к довоенной системе определения военно-политического курса страны путем принятия «Основного курса в области национальной обороны».

Все это оказало существенное влияние на дальнейшее развитие военно-доктринальных взглядов правящих кругов страны.

Определение главного противника — отправной момент в разработке любой военной доктрины. Характерным, однако, является то, что в доктринах капиталистических государств не всякий вероятный противник несет в себе неспровоцированную военную угрозу для них. Это относится и к военной доктрине Японии. В истории этой страны за последние два столетия вообще нет примера, чтобы какое-либо государство первым совершило нападение па японскую территорию. В связи с этим для обоснования «необходимости» существования и постоянного наращивания японских вооруженных сил японская реакция прибегает к выдвижению лжедоктринальных положений. Со времени принятия японским парламентом Закона о силах самообороны. в 1954 г. и по сей день она использует в открытой печати в этих целях утверждение о наличии двух видов угрозы для Японии — угрозы «прямой агрессии» и угрозы «косвенной агрессии». Соответственно и главной задачей созданных «сил самообороны», согласно ст. 3 упомянутого закона, является «оборона» Японии от «прямой и косвенной агрессии»[836].

«Прямая агрессия» при этом толкуется как непосредственная агрессия против Японии со стороны какого-либо государства. Под «косвенной агрессией» имеются в виду усиление действий подрывных элементов, которые могут поддерживаться извне, нелегальное проникновение из-за рубежа людей и ввоз оружия, а также «незаконное использование военной силы в территориальных водах и воздушном пространстве Японии»[837].

В результате «прямой агрессии» существует угроза потери части или всей территории страны, в итоге как «прямой» так и «косвенной» агрессии может быть изменен ее строй. Японское правительство призывает народ и вооруженные силы быть готовыми к отражению обоих типов агрессии, направленной против государства. Однако даже японские буржуазные исследователи в военной области, например М. Ясуда, не верят в то, что на территорию Японии может напасть какая-либо страна, если она «что будет спровоцирована, не подвергнется угрозе со стороны Японии»[838]. Выступая 23 марта 1970 г. в парламенте, Я. Накасонэ признал, что «существует весьма малая вероятность того, что Япония может явиться объектом прямой агрессии»[839]. Надуманным представляется и тезис об угрозе Японии в случае возникновения народных волнений в стране. Здесь налицо попытка отождествить угрозу потери власти правящим классом в результате действий революционных масс, которая неизбежно и объективно существует в любом капиталистическом обществе, с угрозой, якобы нависшей над всей страной, игнорирование того факта, что народ не может угрожать своей собственной стране, он может лишь установить в ней более справедливый строй.

Отсюда видно, что исходной позицией военно-политических кругов при определении вероятных противников Японии является выявление сил, несущих в себе угрозу существующему буржуазному строю. Поскольку главную угрозу этому строю представляет, по мнению японского руководства, революционное движение народных масс, живым примером для которого служит реальный социализм, то и основными противниками современного японского государства, для вооруженной борьбы с которыми воссоздана военная машина, являются трудящиеся классы собственной страны и народы социалистических стран, в первую очередь Советского Союза. «Начиная с 1948 r., — пишет американский историк М. Вайнштейн, — правительства Японии строили свою политику на посылке, что Советской Союз представляет собой основную, если не единственного, внешнюю угрозу для Японии»[840]. Очевидно, что ни СССР, ни другие социалистические страны, ни тем более демократическое движение внутри Японии не несут в себе никакой угрозы этой стране. Рассматривая Советский Союз в качестве главного противника и пропагандируя подобный тезис среди населения, правительства Японии получают большую степень свободы в наращивании военного потенциалом своей страны. Советский Союз является сильным государством не только в политическом и экономическом, но и в военном отношении. Поэтому, сколько бы средств ни запросило военное ведомство на «укрепление самообороны», эти запросы неизменно могут казаться при такой постановке вопроса оправданными.

Особенно остро была продемонстрирована политическая направленность повой военной доктрины Японии во время войны в Корее. С первых дней правящие круги Японии словом и делом поддержали США в этой войне, а затем пошли и на юридическое оформление военно-политического союза с ними. Они боялись, что борьба корейского народа за национальное освобождение и объединение родины достигнет японских берегов и усилит и без того мощное движение японского народа за демократическую и независимую Японию, за нейтрализм во внешней политике, за полный отказ от военных приготовлений.

Корейская война была встречена в японских правящих кругах и среди бизнесменов как «ниспосланное богом счастье», как заявил 25 июня 1950 г. в связи с началом войны один из ответственных деятелей японского правительства[841].

Действия США получили полную поддержку со стороны крупнейших партий японского капитала тех лет — Либеральной и Демократической[842]. В годы корейской войны японо-американские отношения в силу обоюдной заинтересованности руководства Японии и США переросли из стадии отношений победителя и побежденного в стадию, когда Япония впервые могла проявить себя как пока еще младший, но уже важный партнер в империалистической игре. Для усиления марионеточной южнокорейской армии на Корейский полуостров была послана некоторая часть офицеров, солдат и матросов демобилизованных императорских армии и флота, которые принимали участие в боях против Народной армии Кореи, а сама Япония превратилась в плацдарм, арсенал и тыловую базу обеспечения боевых операций вооруженных сил США. Как указывал впоследствии В. Рэнсом, «Япония доказала свою готовность и способность поддержать наши вооруженные силы когда нужно и где нужно»[843].

Откровенная поддержка Японией империалистических сил в корейской войне не могла не вызвать резких протестов со стороны простых японцев, что послужило предлогом для японской реакции потребовать в связи с ростом «коммунистической опасности» создания в стране более мощной, чем полиция, вооруженной силы. Вскоре (10 августа 1950 г.) по решению японского парламента такая сила была создана в виде «резервного полицейского корпуса». Так правящие круги Японии пришли к решение о воссоздании национальных вооруженных сил с внутренними и внешними функциями. Это означало, что японское руководство встало на путь практического претворения в жизнь намеченных еще в дни разгрома планов военного возрождения, сделало первый шаг на пути создания материальных условий для выработки самостоятельной военной политики.

Однако японское руководство но могло, да и не хотело в то время полного высвобождения из-под опеки своего более мощного партнера. Правительство С. Иоснда при разработке подписанного 8 сентября 1951 г. первого «договора безопасности» с США предложило, чтобы американские войска продолжали оставаться на японской территории и после окончания оккупационного периода[844]. Оно даже взяло па себя обязательство выделять часть средств, необходимых на содержание американского контингента войск[845]. Чтобы хоть как-то прикрыть явный антинародный характер японо-американского «договора безопасности», его авторами был выдвинут абсурдный тезис о наличии внешней угрозы Японии со стороны социалистических стран Восточной Азии.

Переложив по «договору безопасности» главную ответственность за сохранение внутренней так называемой стабильности и «внешней безопасности» на плечи американских войск, руководители Японии смогли все силы бросить на укрепление экономики страны и совершенствование военной структуры государства, в первую очередь на создание значительных по численности и боевой мощи вооруженных сил, дальнейшее повышение их способности обеспечивать решение внутренних и внешних политических задач. США охотно помогали им в этом. В этой связи японский дипломат Т. Такэу писал в год вступления в силу «договора безопасности»: «Необходимо было усилить военный и стратегический потенциал островной страны как центрального участка восточного фронта борьбы против коммунизма»[846].

Вообще в процедуре подготовки к подписанию «договора безопасности» было столько темных и тайных сторон, что, когда истек тридцатилетний срок давности, японский МИД отказался, как это предусмотрено обычной процедурой, рассекретить документы, имеющие к этому отношение[847].

Таким образом, с самого начала военно-политический союз Японии и США складывался на базе общности классовых интересов капиталистических кругов двух стран в борьбе против демократических сил Японии, стран социализма и национально-освободительного движения.

С середины 50-х годов стало отчетливо проявляться стремление определенных кругов японского руководства к повышению самостоятельности Японии в проведении своей военной политики, ее роли в японо-американском союзе.

20 мая 1957 г. был утвержден имеющий долговременное доктринальное значение «Основной курс в области национальной обороны»[848] («Кокубо-но кихон хосин»), который, несмотря на нарочитую расплывчатость формулировок, выдвигал задачу развития эффективных «оборонительных» возможностей в пределах, необходимых для «самостоятельной обороны», в соответствии с национальной мощью и положением дел в стране при опоре в ведении боевых действий с внешним противником на «совместную с США систему обеспечения безопасности»[849].

Пришедшее в том же году к власти правительство Н. Киси, в прошлом военного преступника и открытого сторонника милитаризма, приступило в соответствии с новым курсом к подготовке пересмотра «договора безопасности» с США. Стремление к пересмотру договора диктовалось в первую очередь интересах японских монополий, которые считали, что укрепление военно-политического союза с США па более равноправной основе приведет к расширению японо-американских торгово-экономических отношений, возможностей получения из Соединенных Штатов новейшей технологии и сырья, сбыта на американском рынке промышленных товаров, а также поможет усилению экономических и политических позиций Японии в тех странах Азии, которые находились в зависимости от США[850]. Главное, чего добивалась японская реакция на переговорах, — это чтобы в «договор безопасности» были включены положения, определяющие «равное партнерство» в военном союзе двух стран. В значительной степени это им удалось. Подписанный в январе 1960 г. «Договор о взаимном сотрудничестве и гарантии безопасности» уже не возлагал на американские войска в Японии выполнение полицейских функций. Японская сторона в соответствии со ст. 3 нового договора брала на себя обязательство продолжать наращивание собственного военного потенциала. Договор предусматривал в случае необходимости совместные военные действия американских и японских вооруженных сил, и в нотах, которыми стороны обменялись вслед за подписанием договора, было зафиксировано согласие США проводить с Японией предварительные консультации на правительственном уровне по вопросам, связанным с действиями американских войск, дислоцированных на ее территории[851]. Японо-американский «договор безопасности» 1960 г. отразил результаты осуществления на практике военного союза с США в 50-е годы, определил и юридически оформил пути его дальнейшего развития в соответствии с новой обстановкой. Этот договор поднял японо-американские военные отношения на более высокий уровень, сформулировал новые цели и задачи «сил самообороны».

По новому договору Япония добровольно брала на себя обязательство усилить свой вклад в общую империалистическую политику. Бывший премьер-министр С. Иосида 12 июля 1962 г. высказал замыслы японских правящих кругов: «Мы должны выполнить свой долг. Нам необходимо совершенствовать наше вооружение не только в интересах собственной обороны, но и защитить Восток от угрозы коммунизма»[852]. «Подавление антиправительственных элементов внутри страны и умиротворение Лаоса, Вьетнама, 10жпой Кореи и других стран… — еще более откровенно заявил в ту пору один из представителей УНО, — требует от нас соответствующей подготовки»[853].

Поражение во второй мировой войне наряду с глубокими изменениями в зоне бывших колоний и полуколоний делало невозможным для японского империализма возвращение к политике прямых военных захватов и колониального порабощения. Не располагая возможностями для проведения враждебной деятельности лишь собственными средствами, эксплуататорские классы Японии блокировались с американским империализмом. В результате Япония стала плацдармом развертывания вооруженных сил США против социалистических стран Азии, способствовала развязыванию агрессивных войн в Корее и Вьетнаме, выступила пособником империалистической политики «отбрасывания коммунизма». Особенно ярко это проявилось в широкой поддержке американской агрессии в Индокитае.

В ходе войны во Вьетнаме с японской территории взлетали американские стратегические бомбардировщики, напалмовые бомбы, изготовленные в Японии, отправлялись на американских транспортных судах с японской командой и на зафрахтованных вооруженными силами США японских судах из японских портов, диспетчеры японских ВВС и гражданской авиации, японские связисты обеспечивали управление полетами американской военной авиации, многие офицеры «сил самообороны» стажировались в действующих во Вьетнаме частях и подразделениях США, японские военные заводы выполняли так называемые «спецзаказы» Пентагона[854].

Тогдашний министр иностранных дел Японии Э. Сиина открыто заявил в марте 1966 г. в парламенте, что «при определенных условиях» действие «договора безопасности» «может выходить за пределы Дальнего Востока». Тем самым оправдывалось фактическое соучастие Японии в американской агрессии на Индокитайском полуострове. Вьетнам как раз подпадал под «определенные условия», поскольку вьетнамская война имела, по словам министра, «отношение к безопасности Японии»[855]. Тот же самый Э. Сиина утверждал в парламенте, что на основании «договора безопасности» Япония обязана оказывать помощь американцам «в проведении ими военных операций»[856].

Уже в то время военная доктрина Японии предусматривала в случае войны прямое участие японских вооруженных сил совместно с американскими войсками в военных операциях, в том числе и в условиях применения ракетно-ядерного оружия, далеко за пределами Японских островов. Подтверждением тому является существование в 60-х годах ряда секретных планов ведения войны в северо-восточной части Азиатского субконтинента и в омывающих его морских пространствах. К их числу относятся оперативно-стратегические планы «Три стрелы» (1963 г.), «Летающий дракон» (1965 г.), «Бег быка» (1966 г.), которые предусматривали ведение японскими войсками боевых действий в Северной Корее и Китае, блокирование проливов, операции против морских и воздушных баз противника, высадку на принадлежащие СССР Курильские острова и южную часть о-ва Сахалин, а в случае успеха и ведение операций в советском Приморье[857].

Как указывают японские авторы, разоблачающие эти опасные приготовления, они представляют собой «не пассивное втягивание в ту агрессивную войну, которую развяжут США; новая опасность состоит в том, что японское правительство и «силы самообороны» по своей доброй воле начнут активно сотрудничать с американскими вооруженными силами еще задолго до нападения на Японию и примут серьезное участие в агрессии». «Планы «сил самообороны», — предупреждают они, — чреваты опасностью перерастания малой войны в большую, обычной войны в ядерную и локальной войны во всеобщую. Одна искра па Корейском полуострове в результате активного вмешательства Японии на основании «договора безопасности» способна повлечь за собой эскалацию вплоть до вторжения на территорию Советского Союза, КНДР, Китая, включая применение ядерного оружия»[858].

Таким образом, в 60-е годы в зону военного влияния Японии были включены районы, аналогичные по размерам тем, которые вошли по составленному 27 января 1942 г. Институтом тотальной войны «Основному плану создания сферы сопроцветания Великой Восточной Азии» во вторую по величине «малую сферу совместного процветания»[859].

В японо-американский «договор безопасности» 1960 г. были включены и некоторые статьи, в определенной степени лишавшие Японию суверенитета. В частности, в ст. 5 договора говорится: «Каждая сторона признает, что вооруженное нападение на любую из сторон на территориях, находящихся под управлением Японии, было бы опасным для ее собственного мира и безопасности, и заявляет, что она предпримет действия для отражения общей опасности»[860]. В соответствии с этой статьей Япония в случае нанесения по американским войскам на ее территории ответного удара будет обязана независимо от собственных интересов в данный момент вступить в войну на стороне США. Такое положение сохранится до тех пор, пока из Японии не будут выведены американские войска, находящиеся там в соответствии со ст. 6 договора, а, как известно, США вопреки требованиям японской общественности не собираются это делать. Простые японцы не могли не видеть антинародный характер нового договора. Не случайно поэтому подготовка и подписание «договора безопасности» были отмечены массовыми выступлениями протеста японского населения, в подавлении которых активное участие приняли п вооруженные силы Японии[861].

Современный этап развития японской военной доктрины

Сохранение определенной зависимости Японии от военной политики США вызывало недовольство и среди наиболее националистические настроенных представителей японских правящих кругов. Националисты видели в этом препятствие на пути самостоятельных действий в Восточной Азии, причем, возможно, и вопреки интересам США. В связи с этим по мере приближения окончания рассчитанного на 10 лет срока действия «договора безопасности» 1960 г. стали раздаваться требования о его новом пересмотре с учетом внешнеполитических амбиций Токио. Выступая на ХХ съезде ЛДП в январе 1968 г., генеральный секретарь правящей партии, а впоследствии премьер-министр Японии Т. Фукуда заявил: «Японии давно уже пора пересмотреть свою программу, чтобы не мириться легко с тем, что она живет под защитой американцев»[862]. Еще раньше другой видный деятель ЛДП, Т. Уцуномия, высказал мнение о том, что для «Японии, как и для США, необходимо оставить руки свободными перед лицом тех изменений, которые происходят в современном мире»[863].

Наступал второй, современный этап формирования японской военной доктрины.

Первый период этого этапа, основа которого была заложена на стыке 60 — 70-х годов, характеризовался выходом Японии по уровню экономического развития на второе место в капиталистическом мире, быстрым превращением ее в один из трех (наряду с США и Западной Европой) центров межимпериалистического соперничества. Неуклонно расширялась экономическая экспансия Японии в Азии, укреплялись позиции японских монополий во всем мире. Рост экономических возможностей создал условия для усиления политических амбиций, повышения активности японских военных кругов. В правительстве (в частности, в лице министра иностранных дел Аити) высказывались суждения, суть которых сводилась к необходимости приведения политического влияния Японии в мире в соответствие с ее возросшей экономической мощью[864]. В японской внешней политике стали проявляться элементы гегемонизма, стремление к экономической и политической экспансии, расширению военного влияния в Азиатско-Тихоокеанском регионе, активизировались территориальные притязания. Такой курс подкреплялся консолидацией правых политических сил, представителей деловых и военных кругов. В стране к этому времени произошли серьезные изменения в социальной области. Окончательно сошел с политической арены ликвидированный в результате аграрной реформы 1946–1949 гг. класс помещиков, господствующее положение в экономике страны занял промышленный капитал. Японский империализм утратил свои военно-феодальные черты, о которых говорил В. И. Ленин[865]. Он приобрел новую организационную структуру, соответствующую изменившейся обстановке и в самой стране, и на мировой арене[866]. Существенной особенностей его развития стало приобретение, при сохранении определенного национального своеобразия, государственно-монополистического характера с присущими ему военно-капиталистическими чертами. Вооруженные силы превзошли довоенный (1930 г.) уровень.

Подобное положение привело к тому, что на рубеже 60 — 70-х годов в Японии развернулась широкая и острая дискуссия по вопросам внешней политики, сыгравшая значительную роль в развитии военной доктрины страны. «Япония, — заявил министр иностранных дел Аити, — не может дальше играть пассивную роль в международных делах хотя бы ‘потому, что экономическая мощь перерастает в мощь политическую»[867]. Еще дальше пошел премьер-министр Японии Э. Сато, сделавший на рубеже 60 — 70-х годов ряд далеко идущих заявлений о том, что Япония должна увеличить свою «оборонную мощь», чтобы привести ее в соответствие с экономическим могуществом, создать такой «оборонный потенциал, который бы отвечал национальной мощи» страны[868]. Такие доктринальные установки не могли не вызвать глубокую озабоченность среди общественности. Известный военный обозреватель К. Мураками так оценил перспективы развития страны, если правительство будет следовать политике Сато: «Япония неизбежно превратится из «экономической державы» в «политическую державу», а затем и в «военную державу»»[869]. В последующем официальные органы и лица Японии не раз подтверждали и развивали дальше декларированный премьером Сато курс на повышение роли военной силы в проведении внешней и внутренней политики японского государства[870].

В основу японской военной доктрины был положен имеющий долговременное значение принцип опоры при достижении национальных военно-политических целей на собственные силы («дзисю боэй»), который нашел свое обоснование в «Белой книге по вопросам обороны Японии» 1970 г. «70-е годы, — утверждали авторы этого документа, — станут, очевидно, временем, когда государственная мощь Японии достигнет небывалых размеров. Это будет эпоха, когда возрастут обязательства страны на международной арене и ей придется решать в связи с экономическим ростом глубокие внутренние и международные проблемы. Поэтому теперь необходимо, отказавшись от подражания и копирования, добиваться осуществления своих целей собственными руками»[871]. В «Белой книге» приводятся также слова премьер-министра Э. Сато о том, что «оборона страны должна решаться прежде всего собственными силами»[872].

Сутью новой военной концепции являлся постепенный, но достаточно откровенный отход от беспрекословного следования в кильватере военно-политического курса США. Особенностью развития отношений между Токио и Вашингтоном стал курс на постепенное повышение роли Японии в рамках союза, превращение ее из следующего требованиям США союзника в достаточно сильного партнера, готового упорно отстаивать интересы национального монополистического капитала и предъявлять встречные требования[873]. При этом японская сторона хотела бы отвести японо-американскому военному союзу роль восполнителя только тех военных нужд, которые Япония пока не могла обеспечить собственными силами. Выступая на пресс-конференции 1 декабря 1970 г. Я. Накасонэ, который в то время был начальником УНО, даже заявил, что, по его мнению, уход США из Японии не может оказать серьезного воздействия на безопасность страны, «если он будет осуществлен не резко и в тесной координации с японского стороной»[874]. Хотя эти слова и не означали намерения правящих кругов Японии разорвать военный союз с США или хотя бы потребовать вывода американских войск они тем не менее свидетельствовали о решимости Токио добиваться большей независимости от США в своей военной политике. Несколько ранее, в марте 1970 г., Я. Накасонэ призвал к разработке «собственной стратегии и тактики и созданию нового образцов отечественного оружия». «Самостоятельная система обороны, — заявил он, — не может существовать без получения самостоятельности в этих областях»[875]. Начальник УНО открыто призвал взять на себя «большую долю руководства и ответственности в более широком партнерстве с США»[876].

Концепция «самостоятельной обороны» предусматривала сокращение до минимума закупок оружия и боевой техники в США, наращивание собственного военного производства, расширение сферы действий ВМС и ВВС Японии[877].

Неудачи, а затем поражение США в агрессии на Индокитайском полуострове стали использоваться наиболее националистически настроенной частью японского военно-политического руководства для спекуляций на тему о способности и решимости Вашингтона прихоти на помощь Японии в случае серьезной угрозы для ее безопасности[878]. Этим настроениям во многом способствовало принятие Соединенными Штатами в 1971 г. без какой-либо предварительной консультации со своим союзником решения о нормализации отношений с Китаем, что, как отмечает американский исследователь Ф. Шиэлз, имело для Японии «эффект шока»[879].

Важным шагом на пути к увеличению роли Японии в военном союзе с США было достижение договоренности об автоматическом продлении в 1970 г. срока действия «договора безопасности» до тех пор, пока одна из сторон не захочет расторгнуть договор и не сообщит об этом за год другой стороне. Правящие круги Японии получили определенную «свободу рук», зарезервировав за собой право отказаться от военного союза с США в случае, если они сочтут невыгодным его дальнейшее сохранение, а также обеспечили себе возможность оказывать давление на Вашингтон, особо заинтересованный в сохранении союзнических отношений с Японией в условиях ослабления своих позиций и Азии[880]. Формально оставаясь по ст. 5 и б «договора безопасности» на положении «заложника» США, Япония получила шанс выйти в удобный момент из этого положения.

Отражением линии на укрепление самостоятельности Японии в военных вопросах явилось временное декларирование в 70-х годах так называемой «многосторонней», или «равноудаленной», дипломатии[881], суть которой заключалась в «нецелесообразности построения внешнего курса страны на заблаговременно выбранную цель», например ориентацию на США. Утверждалось, что внешняя политика страны должна обеспечивать национальные интересы, «выгодно используя существующее международное положение и перспективные тенденции»[882]. На практике такой курс выразился в установлении в 1972 г. дипломатических отношений с Китаем, в занятии отличной от Вашингтона позиции в отношении ближневосточного конфликта 1973 г., в установлении контактов с правительствами стран Индокитая после ухода оттуда американских войск[883], в общем повышении самостоятельности и активности японской дипломатии. Некоторые наблюдатели рассматривали такое положение даже как «конец зависимости от США» и пересмотр «пассивной» дипломатии Японии в международных делах[884].

На рубеже 60 — 70-х годов правящие круги и монополистический капитал Японии сочли международную обстановку благоприятной для расширения своей экономической экспансии в Восточной и Юго-Восточной Азии. Японское проникновение в этот регион все более приобретает очертания неприкрытого неоколониализма. Этому способствовало сотрудничество Японии с рядом других государств в рамках созданного еще в 1966 г. военно-экономического блока АЗПАК, основным предназначением которого первоначально была всемерная поддержка американской агрессии в Индокитае. За 70-е годы общий объема японских инвестиций в странах Азии возрос более чем в 10 раз. Наметилась устойчивая тенденция к снижению удельного веса США в структуре внешнеэкономических связей Японии, в то время как доля стран данного региона в общем объеме ее тихоокеанской торговли выросла за те же годы по экспорту с 311 до 375 % и по импорту с 20,8 до 39,8 %[885].

Японское проникновение в Азию и в зону Тихого океана наталкивается на упорное сопротивление США, стремящихся сохранить те позиции в этом регионе, которые они захватили сразу после окончания второй мировой войны. О степени заинтересованности Соединенных Штатов в азиатском рынке говорят следующие цифры: торговля США со странами Тихоокеанского региона составила в 1983 г. 136 млрд. долл. (на 26 млрд. больше, чем со странами Европы), американские инвестиции-30 млрд. долл. Они приносят ежегодно прибыли, на 60 % превышающие вложения американского капитала[886].

Осуществляя экспансию в государствах IOro-Восточной Азии, Япония по-прежнему стремится закрепить за ними роль своего сырьевого придатка, источника дешевой рабочей силы и в конечном счете экономического плацдарма для политического наступления на весь Азиатско-Тихоокеанский регион. Из стран ЮВA в Японию идут основные поставки сырьевых материалов. На них приходится свыше 70 % займов и около 90 % всей «помощи» Японии развивающимся странам. По сумме капиталовложений в экономику стран АСЕАН (Филиппины, Малайзия, Сингапур, Таиланд, Индонезия, Бруней) Япония занимает второе место после США, а по доле в экспорте этих стран — первое место. Японскому бизнесу в этих странах принадлежит 75 % всех экономических объектов, в которых участвует иностранный капитал. О засилье японских монополий в экономике стран АСЕАН говорит и тот факт, что объем экспорта Японии в них, как правило, значительно превышает размеры экспорта этих стран в Японию. Так, экспорт Таиланда в Японию в 2,5 раза меньше по объему, чем японский экспорт в эту страну[887]. Азия и зона Тихого океана имеют для Японии и особое политическое значение, ибо складывающаяся здесь международная ситуация в значительной мере определяет возможность достижения глобальных внешнеполитических целей.

Этот регион чрезвычайно важен для Японии и с военно-стратегической точки зрения, поскольку это не только обширнейший, быстро развивающийся и имеющий колоссальные потенциальные возможности экономический регион мира, но и район, через который проходят основные пути снабжения Японии всеми необходимыми видами сырья, топлива и продовольствия и вывоза японских промышленных товаров.

Новое «наступление на Азию» развивалось под прикрытием тезиса о «необходимости внесения Японией своего вклада в обеспечение процветания и мира» в регионе, сформулированного еще в 1961 г. министром иностранных дел Д. Косака[888]. Постепенно стали вырисовываться политические цели такого наступления и средства его осуществления.

Так, в ноябре 1969 г. японский премьер-министр Э. Сато недвусмысленно заявил, что «Японии необходимо быть готовой к тому, чтобы, заменив США, играть главную роль в Азии»[889]. Отражая масштабы японской экспансии тех лет, Ф. Шиэлз пишет, что «растущее доминирование на рынках Юго-Восточной Азии, так же как в Корее и на Тайване, привело к тому, что стали поговаривать о Воссоздании «сферы сопроцветания» периода 1930–1945 гг.»[890] под эгидой Японии.

В материалах Токийского процесса лозунг «сферы сопроцветания» определяется как эвфемизм, прикрывавший политику установления японского господства в Восточной и Юго-Восточной Азии. Один из главных идеологов японского империализма, H. Хасимото, в 1937 г. так сформулировал внешнеполитические цели Японии: «Мы ищем новые земли, где японский труд и техника, товары и капиталы могут развиваться свободно, без помех». В заявлении японского правительства 3 ноября 1938 г. говорилось, что формирование новых отношений в Восточной Азии имеет своей целью «установление международной справедливости, антикоммунистического сотрудничества, новой культуры и экономического единства на Дальнем Востоке»[891]. Так, маскируя подлинные империалистические, экспансионистские замыслы разговорами о «международной справедливости», Япония начинала свой поход за установление «нового порядка» в Азии. Нынешняя «азиатская доктрина» Японии разрабатывается с теми же замыслами.

На почве неоколониализма в японских экономических и военно-политических кругах стали появляться высказывания о том, что якобы «по мере роста экономической мощи страны повышается ее уязвимость»[892], что в условиях, когда из ЮBA выведены английские и (после поражения во Вьетнаме) американские войска, в восточноазиатской регионе образовался «вакуум» силы[893], который необходимо заполнить, чтобы не дать расширить свои позиции Советскому Союзу, и сделать это в состоянии только Япония. Характерным в этом плане явилось высказывание в августе 1980 г. бывшего начальника УНО, председателя исследовательского комитета ЛДП А. Михара по поводу вклада стран региона в несение «бремени ответственности за обеспечение региональной безопасности». «Единственной страной, способной решить эту проблему, — заявил Михара, — является Япония. В этом состоит ее задача на 80-е годы»[894].

Еще откровеннее цели определенных японских кругов в Азиатско-Тихоокеанском регионе раскрыты в документе, который был подготовлен созданным в конце 1977 г. специальным центром по изучению проблемы обороны Японии, развитию военной политики и ориентации деловых кругов. «Япония, — говорится в этом документе, — должна резко увеличить свой военный потенциал, расширить сферы обороны и занять лидирующую роль в установлении нового порядка (курсив наш. — Примеч. ред.) в Азии и на Тихом океане»[895].

Однако, несмотря на все подобного рода высказывания, Япония не может не считаться и с реальностью.

Быстрое увеличение веса Японии в международных делах и особенно усиливающиеся амбиции в отношении азиатских дел не могли не насторожить Соединенные Штаты, хотя они и продолжают подталкивать своего союзника к наращиванию политических и военных усилий[896].

В свете обострения в середине 70-х годов обстановки на Ближнем Востоке и появившейся вследствие этого угрозы стабильности снабжения Соединенных Штатов энергетическими и сырьевыми ресурсами из этого района в Вашингтоне вновь стало усиливаться внимание к ЮBA как стабильному источнику сырья и рынку сбыта. Здесь вновь пришли в противоречие империалистические интересы Японии и США. Вновь подтвердилась справедливость ленинского высказывания о том, что «японский капитализм и американский одинаково разбойны»[897].

В военно-политических кругах США появились серьезные опасения, что «излишнее» усиление японской военной мощи может отразиться на американских интересах. Министр обороны Соединенных Штатов Дж. Шлесинджер во время переговоров в августе 1975 г. с начальником УНО М. Саката предостерег Японию от того, чтобы ее «силы самообороны» не стали «настолько мощными, чтобы представляли угрозу другим странам»[898]. Подобные же настроения выразил в январе 1981 г. американский сенатор С. Наин. Он заявил, что «было бы нежелательным превращение Японии в региональную военную державу… Япония нуждается в том, чтобы ее обороноспособность повышалась, но она должна делать это, консультируясь с США»[899]. В марте 1984 г. аналогичную мысль высказал посол США в Японии в интервью газете «Нихон кэйдзай». «Японии, — сказал он, — не следовало бы становиться великой военной державой в Азии»[900]. Однако своей политикой поощрения военных приготовлений в Японии США вступают в явное противоречие с подобными заявлениями.

В середине 70-х годов в Восточной Азии сложилась своеобразная ситуация, когда одна страна — Соединенные Штаты — в результате поражения в Индокитае значительно ослабила свои позиции в Азиатско-Тихоокеанском регионе и уже не могла единовластно вершить дела в нем, а другая страна — Япония — еще не стала столь сильна, чтобы быть в состоянии обеспечить свое безраздельное здесь господство.

На примере Вьетнама как США, так и Япония поняли, что в условиях, когда крупные социалистические державы, в первую очередь СССР, имеют возможность оказывать экономическую и военную помощь, а также политическую поддержку малым народам в их справедливой борьбе, империалистической стране даже в условиях блокирования ее с региональной реакцией остановить ход истории, предотвратить стремление народов к национальному и социальному освобождению невозможно. «Самым большим уроком, который получили Соединенные Штаты во время вьетнамской войны, — писал бывший начальник Академии обороны Японии и нынешний президент института «Номура», занимающегося исследованием военно-политических проблем, К. Саэки, — является понимание того, что военная интервенция не может дать большой эффект… Военное вмешательство Японии в азиатские конфликты вместо США будет означать использование безуспешного метода Америки, а поскольку японский военный потенциал намного ниже американского, то это лишь увеличит возможность полного провала»[901].

Таким образом, не имея достаточных собственных сил для утверждения в желательной степени своих позиций в Азиатско-Тихоокеанском регионе, Япония вынуждена была отказаться от этих планов и продолжать кооперирование с США в надежде на расширение своего экономического и военно-политического влияния в регионе при сохранении функции главного стража империалистических интересов за Вашингтоном[902]. Несмотря на то, что японские правящие круги не хотели «таскать каштаны из огня» для США в ущерб интересам собственной страны и стремились укрепить свои позиции в Азии, классовые интересы заставляли их поддерживать политику Соединенных Штатов в отношении к странам социализма, в значительной мере ориентироваться на антисоветизм американских «ястребов».

Нарастание антиимпериалистической борьбы народов Азии, общее усиление позиций социализма вновь побудили правящие круги Японии и США отложить на время «семейные ссоры», пойти на некоторую переоценку своих позиций в рамках японо-американского союза, на выравнивание ролей в нем, на учет интересов партнера-соперника, на определенные уступки друг другу в процессе углубления военно-политического сотрудничества.

Токио был готов пойти навстречу пожеланиям Вашингтона об «увеличении японской ответственности» за финансирование и осуществление совместных военных мероприятий, но с тем условием, чтобы иметь право вместе с США определять задачи военно-политического сотрудничества и способы его реализации.

США, в свою очередь, боясь потерять самого мощного союзника в Азии, поспешили устами государственного секретаря Г. Киссинджера заверить Японию в том, что будут «защищать Японию как от ядерного, так и от обычного нападения» и сохранят «договор безопасности» на весь двадцатилетний период действия договора о нераспространении ядерного оружия[903]. В августе 1975 г., в ходе переговоров на высшем уровне, Вашингтон принял представленный японской стороной план «разделения обороны», целью которого было точно зафиксировать военные обязательства США, размеры военного вклада Японии и обеспечить определенную самостоятельность ее командования[904]. В том же месяце посетивший Японию (впервые с 1971 г.) министр обороны США договорился в Токио о ежегодных встречах руководителей военных ведомств обеих стран и создании (по инициативе японской стороны) нового консультативного органа в рамках японо-американского Комитета по вопросам безопасности — Подкомитета по сотрудничеству в области обороны, аналогичного Комитету оборонного планирования НАТО. В задачи этого органа входили координация разработки конкретных совместных стратегических операций и укрепление организационной стороны военного сотрудничества. Были разработаны также меры на случай необходимости укрепления южнокорейского режима[905].

В ноябре 1978 г. японский кабинет министров принял подготовленные указанным выше подкомитетом «Руководящие принципы японо-американского оборонного сотрудничества» («Нити-бэй кёрёку-ни капсуру сисин»)[906], легшие в последующие годы в основу разработки совместных планов на «чрезвычайный период».

Новым нюансом в области военно-политического сотрудничества между Японией и США стали совместные усилия в попытках «разыграть китайскую карту» против СССР и ряда других стран социализма. В коммюнике по итогам визита премьер-министра М. Охира в Вашингтон в апреле — мае 1979 г. указывалось, что развитие отношений двух стран с Китаем якобы представляет «важный вклад в долгосрочную солидарность в Азии», и выражалась солидарность с враждебными действиями Пекина против СРВ[907].

В японских и американских политических кругах возникла идея об образовании блока в составе треугольника Вашингтон — Токио — Пекин. Впервые такая идея была открыто высказана в конце 1978 г. на заседании военной комиссии японо-американского симпозиума парламентариев двух стран. Депутат японского парламента С. Исихара даже предложил для этого блока название: «Организация договора для Восточной Азии» (ЕАТО)[908]. Сама постановка такого вопроса стала возможной благодаря подписанию в августе 1978 г. Японией и Китаем «договора о мире и дружбе», содержащего провокационную статью о «противодействие гегемонии»[909]. Дальнейшие шаги японского руководства, в том числе результаты визита в Пекин главы правительства Японии Я. Накасонэ в марте 1984 г., свидетельствуют о новых попытках Токио использовать «китайский фактор» в целях нагнетания напряженности в Восточной Азии[910].

Япония все активнее стала выступать в Азии «в роли Западной Европы», как «часть общей сдерживающей способности»[911] западных держав в отношении СССР и других стран социалистической системы.

Таким образом, хотя Япония и преследовала при выработке нового подхода к союзническим отношениям собственные конечные цели[912], стремление удержать и упрочить антикоммунистический фронт в Азии и во всем мире одержало верх. Произошел определенный возврат Японии в лоно тесного сотрудничества с США, но уже на более высоком уровне совместного «плавания» в русле общеимпериалистпческой политиках мирового капитализма.

В конце 70-х годов правящие круги Японии пошли на резкий отход от политики «многосторонней дипломатии». 19 сентября 1978 г. премьер-министр Т. Фукуда в выступлении в парламенте подчеркнул, что «японская дипломатия вступила в новую стадию»[913], Речь шла о претворении в жизнь новой внешнеполитической доктрины «модифицированного союза с США»[914], сыгравшей важную роль в дальнейшем формировании военной доктрины страны. Суть нового подхода к выработке внешней политики сводится к обоснованию необходимости использования «силовых методов» в отношениях с другими странами, созданию для этого требующихся материальных предпосылок, к дальнейшему утверждению лидерства Японии в Восточной Азии при сохранения партнерства с США в делах всего Азиатско-Тихоокеанского региона и расширению его на другие регионы земного шара с одновременным поиском новых союзников.

Видя одно из существенных препятствий этому курсу в возможности распространения на Азиатский регион положений, легших в основу одобренной в Хельсинки в 1975 г. европейской системы безопасности, таких, как необходимость следования принципам равноправия, уважения суверенитета, отказ от применения силы и угрозы силой, невмешательство во внутренние дела и особенно нерушимость послевоенных границ, правительство Японии стало на путь противодействия этому процессу. Были предприняты шаги, направленные на усиление военно-политической поляризации в Азии. Именно с этой целью в 1978 г. премьер-министр М. Охира пытался подтолкнуть процесс сколачивания так называемого «Тихоокеанского сообщества», замышляемого как организация, действующая под эгидой США и Японии и противостоящая в этом регионе силам социализма и национального освобождения. Пришедшее к власти в 1980 г. правительство Д. Судзуки приняло курс на дальнейшее укрепление военного союза с Соединенными Штатами, обострение отношений с СССР, поощрение стран АСЕАН к конфронтации с государствами Индокитая, «покровительство» Южной Корее.

В июле 1980 г. специальный комитет министерства иностранных дел по выработке политики и планированию опубликовал доклад «Об обеспечении безопасности в 1980-х годах», в котором обосновывается необходимость «глобального повышения военной роли» Японии и всестороннего сотрудничества ее с Соединенными Штатами и другими странами Запада в проведенных курса с позиции силы[915]. Эта же тенденция нашла выражение в одобренных кабинетом Судзуки в августе 1980 г. «Белой книге по обороне» и «Голубой книге по дипломатии». В них развиваются положения о необходимости упрочения военно-политических связей с теми странами, с которыми Японию объединяет «общая политическая и экономическая доктрина»[916].

Согласно предисловию к «Белой книге» 1980 г., написанному начальником УНО Д. Омура, в основу «оборонной» политики Японии был положен уже не только принцип «опоры на собственные силы» и «силы США», но и принцип опоры на военную мощь «всех стран Запада»[917].

Линия, намеченная при Судзуки, еще более активно стала проводиться при Я. Накасонэ, занявшем пост премьер-министра в конце 1982 г. Характеризуя Накасонэ, «Вашингтон пост» писала: «Его высказывания… наводят на мысль, что он занимает более откровенную националистическую позицию, острее сознает необходимость в более мощной военной машине и приводит более откровенную антисоветскую политику»[918]. Японская газета «Майнити», указывая, что нынешний премьер-министр добился общего улучшения отношений с США и странами Западной Европы, пишет, что «в этих целях Накасонэ взял на себя много обязательств. Например, он сделал заявление о превращении Японских островов в «непотопляемый авианосец», дал обещание блокировать морские проливы и оборонять морские коммуникации, он также внес изменения в государственную политику, согласившись предоставлять США передовую военную технологию, и поддержал размещение американских ядерных ракет средней дальности в странах НАТО. Этим он вызвал напряженность в японо-советских отношениях». «Майнити» подчеркивает далее, что действия Накасонэ носят крайне опасный характер[919]. Другая известная японская газета, «Иомиури». отмечает, что отличительной чертой внешней и оборонной политики Накасонэ является «гораздо более четкая по сравнению с его предшественниками демонстрация принадлежности Японии к западному лагерю»[920].

После прихода к власти кабинета Накасонэ значительно усилилось внимание к разработке военной доктрины. Этими проблемами занимаются Совет национальной обороны, Совет комплексного обеспечения национальной безопасности, а также многочисленные исследовательские организации, в первую очередь Институт проблем мира и безопасности, Японский центр стратегических исследований (сформирован в 1980 г.), Институт комплексных исследований «Номура», Исследовательский институт обороны, Центр изучения стратегических проблем при МИД Японии (создан в конце 1982 г.) и другие официальные, полуофициальные и частные учреждения и организации.

В основу доктрины был положен глобальный подход, суть которого заключается в координировании и объединении экономических, дипломатических, идеологических и военно-политических усилий стран империализма в борьбе с социализмом как общественной системой и носителем коммунистических идей. Такой подход органически вписывался в общую систему военно-стратегических приготовлений возглавляемого Соединенными Штатами и поддерживаемого другими странами Запада антикоммунистического «крестового похода», нацеленного на развязывание новой мировой войны. В трудах японских военных теоретиков общие рассуждения о «прямой» или «косвенной» угрозе в результате некой «ограниченной» или «крупномасштабной» агрессии уступили место тщательным исследованиям характера современной коалиционное мировой ракетно-ядерной войны и места в ней Японии.

Упоминавшийся Х. Окадзаки в журнале «Интернэшнл секьюрити» утверждает, что «почти не существует условий, по которым Япония могла бы быть вовлечена в локальную войну», и призывает исходить из вероятности ее участия лишь в мировой войне[921]. Генерал-лейтенант в отставке М. Гэнда считает, что «по мере развития вооружений, в первую очередь ядерного оружия, быстро наступает эра крупных вооруженных конфликтов, особенно ядерных войн». «В настоящее время… — продолжает этот участник налета на Пёрл-Харбор, — наступает эра войн на всеобщее выживание… эра коалиционной стратегии великих держав». М. Гэнда рекомендует свой вариант «всеобщей стратегии выживания», суть которой заключается во всесторонней подготовке, где «все должно быть подчинено войне»[922].

Рассматривая в книге «Третья мировая война. Захват Хоккайдо» гипотетические варианты новой мировой войны, генерал-майор в отставке И. Масатака не видит их в одном из них реальной возможности для Японии сохранить нейтралитет. Ссылаясь на место Японии в современном мире, ориентацию и глубину ее экономических и военно-политических cвязей, автор приходит к выводу о неизбежности участия страны в мировой ракетно-ядерной войне в составе коалиции капиталистических стран[923].

Основным союзником Японии в возможной будущей войне все указанные и многие другие японские исследователи считают Соединенные Штаты, а главным противником — Советский Союз. Х. Окадзаки пишет, что «любая японская… стратегия[924] должна иметь в качестве краеугольного камня известную концепцию американо-японского сотрудничества», что «японо-американский договор» является «лучшим и единственным реалистическим фундаментом, на котором базируется японская стратегия, даже если не брать во внимание идеологический аспект, делающий Японию членом свободного мира»[925]. Профессор Т. Цурутани призывает военно-политическое руководство Японии в качестве срочного шага «признать военное предназначение и потребность страны в союзе с США, включая единую союзную связь с задачами безопасности в других регионах, куда выходят жизненно важные для Японии коммуникации»[926].

Подобные выводы ряда японских исследователей основываются, по-видимому, с одной стороны, на учете ограниченных возможностей собственной страны вне коалиции ее с другими империалистическими державами, а с другой стороны, на опыте военной политики Японии в прошлом.

Можно предположить, что такого рода соображениями руководствовалась японская сторона в процессе переговоров, имевших место в последние годы с различными участниками складывающейся глобальной империалистической группировки, в которой Япония претендует на соответствующее ее экономическому и политическому весу положение. В первую очередь это относится к совещаниям в Вильямсберге (1983 г.) и Лондоне (1984 г.) «семерки» ведущих капиталистических государств, в число которых входит и Япония (эти совещания являются высшим форумом, на котором осуществляется координация стратегических курсов стран НАТО и Японии). Кроме того, вопросы координации совместных действий рассматриваются в ходе консультаций в рамках влиятельной надправительственной «трехсторонней комиссии» (США — Западная Европа — Япония) и во время многочисленных двусторонних встреч на высшем уровне руководителей Японии с руководителями США, ФРГ, Канады, Англии, Франции и других стран Запада.

За первый год существования своего правительства Я. Накасонэ трижды встречался с президентом США Р. Рейганом. На встрече в Вильямсберге Я. Накасонэ, как сообщило 5 ноября 1983 г. агентство Ассошиэйтед Пресс, заявил, что Япония — член сообщества западных стран, и по его настоянию в текст заявления «семерки» была включена фраза: «Безопасность наших стран неделима, и к этой проблеме следует подходить в глобальном масштабе».

В июне 1984 г., накануне встречи в Лондоне, Я. Накасонэ прямо заявил, что Западу и Японии «необходима совместная стратегия»[927].

В «Белой книге» за 1983 г. заявлено, что «Япония должна наращивать собственную военную мощь, а также укреплять военное сотрудничество с США и другими странами НАТО»[928] и что рост военной мощи Японии будет способствовать не только ее собственной безопасности, но и «безопасности» всех западных держав[929]. Выход Японии на уровень блокирования со странами Запада говорит о том, что японо-американский «договор безопасности» изжил себя как договор, направленные, хотя бы на словах, на «обеспечение безопасности» страны, и превратился в документ, привязывающий ее к системе западного союза. Это также свидетельствует о том, что военные приготовления Японии вышли далеко за рамки, необходимые для обеспечения, как утверждалось раньше, «лишь собственной безопасности»[930].

Ныне «договор безопасности» играет роль звена, юридически связывающего Японию через Вашингтон с другими странами, имеющими с США двусторонние и многосторонние союзные военные соглашения. Роль Токио в создании военно-политической структуры в Азиатско-Тихоокеанском регионе и глобальной расстановке империалистических сил заметно повышается. Особенностью деятельности Японии в рамках общезападной стратегии, однако, является четкое нацеливание ее на достижение конкретных выгод для себя от тесного сотрудничества со странами Запада. Расширяя свои контакты со странами НАТО, сотрудничество с Координационным комитетом которого и участие в качестве «наблюдателя» в работе ряда других его органов осуществляется уже несколько лет[931], Япония заинтересована в таком обострении отношений между странами Востока и Запада, которое ведет к усилению противоборства и ускорению создания очага конфронтации именно в Европе. Особенно наглядно это проявилось в активной поддержке правительством Японии размещения в Западной Европе американских ядерных ракет средней дальности «Першинг-2» и крылатых ракет[932]. Такой шаг был продиктован отнюдь не проявлением абстрактной «глобальной солидарности» с натовскими странами, а стремлением затруднить мероприятия Советского Союза по нейтрализации последствий расширения нацеленных против СССР военных приготовлений США и самой Японии в зоне Дальнего Востока.

Япония более активно, чем некоторые страны НАТО, содействует империалистической политике США в районах, где возникают конфликтные ситуации, она предоставляет экстренную «помощь» таким прилегающим к этим районам странам, как Пакистан, Турция, Оман[933], оказывает политическую поддержку действиям США в Ливане и Гренаде[934], солидаризируется с контрреволюционными силами в Афганистане (в мае 1984 г. Я. Накасонэ в коде визита в Пакистан посетил лагеря афганской контрреволюции в районе Пешавара, заявил о решении увеличить им «помощь» на 18 млн. долл.[935]). Словом, Япония осуществляет свою активность там, где может возникнуть крупный конфликт, способный оттянуть силы, сдерживающие японскую экспансию в Восточной Азии.

В ходе ряда контактов с руководителями США Токио добился того, чтобы «страны НАТО при принятии политических решений учитывали также мнение Японии через посредство Соединенных Штатов»[936]. На переговорах министра иностранных дел Японии С. Абэ с председателем Объединенного комитета начальников штабов США Дж. Весси 25 ноября 1983 г. японская сторона потребовала «сплоченность Запада» перед лицом якобы имеющего место «наращивания вооруженных сил Советского Союза на Дальнем Востоке»[937]. Как отмечала французская печать, Япония пыталась в начале 1983 г. прощупать позицию стран — членов НАТО с целью добиться статуса «ассоциированного члена». Незадолго до этого был создан Совет японских парламентариев по вопросам обеспечения комплексной безопасности Японии, США и западноевропейских стран. Этот Совет, в который входит около 150 парламентариев из числа самых влиятельных и относящихся наиболее благожелательно и усилению военной роли законодателей Японии, представляет собой весьма сильную группу давления. Он стремится расширять консультации с межпарламентской ассоциацией стран НАТО и таким окольным путем узаконить диалог между Японией и НАТО[938]. Проявляя готовность внести свой вклад в укрепление позиций империализма в глобальном, стратегическом плане, Токио выдвинул предложение о создании постоянного органа, включающего Японию и государства — члены НАТО, с целью выработки единой политики в вопросах «обеспечения безопасности Запада», в том числе для координации курса в отношении Советского Союза и социалистических стран. Это предложение встретило одобрение Вашингтона, который выразил готовность убедить своих натовских партнеров в целесообразности создания такого органа и уже на нынешнем этапе начать между Японией и НАТО обмен информацией военно-политического характера[939].

Осенью 1984 г. ряд стран НАТО, в том числе США, ФРГ, Бельгию и Францию, посетил начальник УНО Японии Ю. Курихара. Кроме встреч с министрами обороны этих стран он встретился с генеральным секретарем НАТО лордом Каррингтоном. Как сообщалось, на этих встречах обсуждались проблемы «комплексного обеспечения безопасности Запада»[940]. Подобная военно-политическая активность Японии объективно способствует созданию внутри мировой капиталистической системы трехсторонней военной структуры, объединяющей крупнейшие центры империалистической силы — США, Западную Европу и Японию. При этом имеется в виду, что место и роль Японии в этой структуре все более будет возрастать. Весной 1984 г. итоговый документ сессии «трехсторонней комиссии» призвал Японию «усилить вклад в обеспечение безопасности» стран Запада «путем наращивания военного потенциала либо путем увеличения стратегической помощи зарубежным странам»[941].

Факты такого рода вызывают обоснованную обеспокоенность японских прогрессивных сил. Так, председатель ЦК КПЯ К. Миямото заявил в декабре 1983 г., что правительство Японии идет по опасному пути соединения системы «договора безопасности» между Токио и Вашингтоном с блоком НАТО. Он подчеркнул, что «сколачивание военной структуры Япония — Западная Европа — США заставляет вспомнить об оси «Берлин — Рим — Токио», главари которой развязали вторую мировую войну»[942].

В империалистической политике сколачивания еще одного, восточного фронта борьбы против социалистических государств, да и не только социалистических, Япония совместно с США, несмотря на поучительный опыт позорного краха таких антикоммунистических альянсов, как СЕНТО и СЕАТО, проявляет немалую активность.

В бассейне Тихого океана японские военно-политические круги прилагают настойчивые усилия к внедрению в структуру действующего в этой части земного шара военного блока капиталистических государств — AH3IOC и расширению его до масштабов, сравнимых с НАТО. Япония рассчитывает в случае мирового военного конфликта и переброски, согласно американской «стратегии маятника», основных сил США из зоны Тихого океана в Европу или в район Персидского залива занять в этом военном союзе место ведущей державы. Соединенные Штаты, независимо от их желания, предвидят такой вариант и готовят Японию к принятию в случае необходимости на себя жандармских функций в регионе[943].

В «Белой книге по обороне» 1983 г. к числу «жизненно важных» для Японии районов отнесены Корейский полуостров, IOro-Восточная Азия, Австралия, Новая Зеландия и Океания, в каждом из которых, как указывается в документе, Японии необходимо «добиваться и поддерживать стабильность»[944], т. е. стремиться к прочному закреплению стран этих регионов в рамках империалистической стратегии. Так нашла конкретное выражение суть туманных заявлений премьер-министра Японии Д. Судзуки в мае 1981 г. и генерального секретаря кабинета министров К. Миядзава в июне того же года о стремлении Японии к «надлежащему разделению» военно-политических обязательств между ней и США в зоне Тихого океана[945].

США идут навстречу пантихоокеанским амбициям японского союзника. Еще во время визита Д. Судзуки в США в мае 1981 г. он и Р. Рейган высказали обоюдную заинтересованность в положении Японии со странами АСЕАН, в расширении ее «помощи» Южной Корее[946]. В ходе визита Р. Рейгана в Японию в ноябре 1983 г. американский президент, указав на важное значение Азиатско-Тихоокеанского региона, по словам представителя японского МИД И. Карита, «приветствовал меры, принимаемые японским правительством в области обороны, и выразил надежду на то, что оно будет продолжать эти усилия». Я. Накасонэ с удовлетворением воспринял «идею» Рейгана «развить двусторонний японо-американский союз в «тихоокеанский союз», в котором Японии отводится «самая важная роль»»[947]. Действительно, «идея» создания широкого тихоокеанского военного союза давно уже занимает умы японских политиков и генералов. Первая попытка в этом направлении — придать функции чисто военного блока группировке АЗПАК — не дала ожидаемого результата. Затем внимание Японии обратилось к блоку AH3IOC. Об этого свидетельствует, в частности, все возрастающее по масштабах участке Японии начиная с 1980 г. в проводимых с 1971 г. военно-морских маневрах стран АНЗЮС (в которых в последнее время также участвует Канада) под кодовым названием «Римпак» («Тихоокеанское кольцо»)[948]. В октябре 1981 г. по инициативе Японского центра стратегических исследований в Токио была проведена конференция по вопросам «гарантии безопасности в западной части Тихого океана» с участием специалистов по военным проблемам из Японии, Южной Кореи, Тайваня, а также стран — участниц AH3ЮC и АСЕАН. Представители Японии и Австралии предложили в целях «противостояния» Советскому Союзу создать новый региональный военный альянс на базе существующего блока AH3IOC с подключением к нему Японии и Канады (ему даже придумали название, добавив к старой аббревиатуре сокращения от наименований стран — новых членов, — ДЖАКАН3ЮС)[949]. Упоминавшийся выше Совет японских парламентариев по вопросам обеспечения комплексной безопасности Японии, США и западноевропейских стран выступил инициатором проведения в январе 1985 г. на Гавайях заседания парламентариев пяти стран, призванного выработать общую стратегию в отношении СССР и в этих целях поднять обсуждение проблем «безопасности» сколачиваемой группировки «до правительственного уровня»[950].

Предпринимаются попытки подключить к этой, пока не оформленной юридически, группировке и Сеул. Конечным целям созданная общетихоокеанского военно-политического союза, который мог бы выполнять роль второго, «восточного» фронта в новой мировой войне, служат также и упоминавшиеся ранее усилия Японии по формированию новой регионального, первоначально с целями экономической интеграции, группировки под названием «Тихоокеанское сообщество»[951].

Не оставляя попыток достичь долгосрочных целей блоковой политики, Япония вместе с тем не отказывается на этом пути и от промежуточных вариантов решения вопроса. Первоочередные усилия направляются на формирование военного союза в северо-западной части Тихого океана — треугольника Токмо — Сеул — Вашингтон.

В июле 1979 г. состоялся первый в послевоенной истории Японии визит в Южную Корею начальника УНО, что явилось отправным моментом в деле налаживания регулярных контактов между японскими и южнокорейскими военными деятелями. Японские военные стали часто присутствовать в роли «наблюдателей» на американо-южнокорейских маневрах вооруженных сил, а Япония — предоставлять свою территорию для их проведения. В октябре 1980 г. состоялись переговоры начальника УНО Д. Омура с командующим объединенными американо-южнокорейскими силами генералом Дж. Уикхэмом по согласованию общих для Японии, США и Южной Кореи военных вопросов[952]. Устанавливаются прямые контакты между ВМС Японии и Южной Кореи[953]. В 1981 г. стало известно, что Япония поставляет 10ясной Корее танки, бронетранспортеры и боевые корабли[954].

Значительное влияние на сближение Токио и Сеула сыграло выделение Японией Южной Корее в 1983 г. (не без нажима Соединенных Штатов Америки) кредита в 4 млрд. долл. главным образом на усиление ее военного потенциала[955]. А по результатам поездки Р. Рейгана в Японию и Южную Корею в ноябре 1983 г. и первого в послевоенное время визита марионеточного президента Южной Кореи Чон Ду Хвана в Японию в сентябре 1984 г., сразу после которого в Сеуле также впервые состоялась деловая встреча председателя Объединенного комитета начальников штабов вооруженных сил Японии генерала H. Ватанабэ и председателя Комитета начальников штабов южнокорейской армии генерала Ли Ки Пека, многие специалисты-международники сделали вывод о вступлении процесса сколачивания тройственного союза в завершающую стадию[956].

В мае 1984 г. на переговорах в Токио именно из этого исходил министр обороны США К. Уайнбергер, заявив о необходимости координации действий треугольника Вашингтон — Токио — Сеул. с НАТО[957].

Важной стратегической задачей Япония считает вовлечение в намечающуюся тихоокеанскую военно-политическую группировку стран АСЕАН. Еще в 1978 г. начальник штаба сухопутных войск Японии генерал О. Нагано после его поездки по четырем странам ассоциации высказал это намерение, заявив, что существует возможность сколотить в ЮBA «военный союз типа СЕАТО»[958].

Расширяя экономические связи с развивающимися странами, Япония играет роль своего рода «троянского коня», призванного удержать их в рамках капиталистической системы, настойчиво стремится к воссозданию сферы собственного господства. Именно с этой целью Япония вносит свою лепту в сохранение очага напряженности в Юго-Восточной Азии, подталкивая страны ACEAH на конфронтацию с государствами Индокитая. Для этого же используются посулы оказать «безвозмездную» или под низкий процент финансовую помощь[959] в обмен на обещания руководителей стран АСЕАН сохранять нынешнее статус-кво, иначе говоря, не допускать прогрессивных преобразований в ЮBA. Активизируются контакты японских военно-политических кругов с местными военными и политическими лидерами. Традицией стали поездки по странам АСЕАН японских премьер-министров. Японские компании подключаются к выполнению проектов модернизации, военной инфраструктуры на Филиппинах, в Малайзии и Таиланде[960]. В последнее время стал подниматься вопрос об участии Японии в «обеспечения безопасности» региона ЮВА, рассматривается возможность установления тесного военного сотрудничества между Японией и членами ACEAH[961].

Большой интерес проявляет Токио и к бассейну Индийского океана. Как отмечают американские наблюдатели, Япония уделяет все большее внимание обеспечению контроля над морскими путями, особенно теми, «которые ведут на юг и которые используются для доставки нефти из Персидского залива»[962]. В начале 1981 г. японо-американская группа военных экспертов представила своим правительствам, а также руководству всех государств — членов НАТО выработанные ею рекомендации по созданию постоянных объединенных сил в районе Персидского залива. Эти силы, по мнению экспертов, должны быть способны «эффективно сдерживать СССР» и осуществлять «соответствующие операции на суше, море и в воздухе»[963].

В целом, делая ставку на быстрое превращение страны в «непотопляемый авианосец», военно-политические круги Японии продолжают ориентироваться на вступивший, по словам Р. Рейгана, в «новую эру» военный союз с США. Имеется в виду, что японо-американский альянс будет обеспечивать силовое подкрепление собственных «глобальных» интересов Японии, которые все более растут по мере развития японской экономической мощи, усиления веса страны в мировой экономике и политике. В этой же связи все более явно стала проявляться антикоммунистическая, антисоветская направленность военной доктрины Японии.

Повышение роли Японии в глобальной системе международных отношений и увеличение ее вклада в военно-политическую структуру капиталистического мира привели к дальнейшему сдвигу ее в сторону поддержки курса на обострение конфронтации двух систем[964]. Японское военно-политическое руководство разделяет американский подвод к оценке расстановки сил в мире, согласно которому «главную угрозу» миру капитала несет в себе «обладающая глобальным потенциалом» социалистическая система с центром в лице Советского Союза[965].

Правящим кругам Японии, разумеется, хорошо известно, что оснований для утверждений об угрозе военного нападения со стороны СССР в действительности не существует. Поэтому в Токио пытаются доказать, что «советскую угрозу» следует рассматривать не с точки зрения непосредственной возможности враждебных действий со стороны СССР, а в глобальном плане, с позиций изменения в соотношении сил между социализмом и капитализмом[966]. Курс на расширение нацеленных против Советского Союза военных приготовлений, участие в политических и военно-стратегических акциях западных государств оправдываются тем, что СССР представляет собой «угрозу Японии как части западного лагеря». С этой целью широко используются также измышления американской администрации о некоем «нарушении» Советским Союзом «стратегического баланса».

Исходя из такой позиции, Япония присоединилась в начале 1980 г. к «санкциям» в отношении СССР в связи с событиями в Афганистане[967]. В декабре 1981 г. Япония «возложила ответственность» за введение польским правительством военного положения в своей стране на СССР и объявила о введении новых «санкций» против него[968]. Министр иностранных дел И. Сакураути заявил, что «в подходе к польской проблеме для Японии важно сделать все, что в ее силах, для поддержания единства западных стран и действовать в согласии с ними»[969].

Крупнейшей акцией Японии, проведенной совместно со странами НАТО против СССР, явилась поддержка решения Североатлантического блока о размещении американских ракет средней дальности в ряде стран Западной Европы. Эта акция с учетом растущих военных приготовлений Соединенных Штатов и самой Японии вблизи советских восточных границ имела целью создать условия для нарушения баланса сил на Дальнем Востоке в ущерб СССР. От поддержки решения НАТО Токио не отказался даже после того, как Советский Союз обязался в случае отказа от размещения американских ракет сократить свои ракеты средней дальности в европейской части страны до уровня, равного числу ракет у Англии и Франции, и ликвидировать все сокращаемые ракеты, выбив всякую почву из-под распространявшихся в Японии и странах НАТО утверждений, будто СССР на самом деле намеревается сохранить подлежащие сокращенно ракеты «СС-20», просто перебазировав их из Европы на восток[970].

В условиях, когда в Японии распространялись измышления об «угрозе с Севера», было бы логично, чтобы японское правительство поддержало советское предложение обсудить совместно с другими заинтересованными странами или на двусторонней основе вопрос о разработке и введении на Дальнем Востоке мер доверия. Однако Япония не проявила интереса к предложению Советского Союза. Не откликнулась она и на предложение СССР заключить двустороннее соглашение о гарантиях, в котором в соответствующей договорно-правовой форме Советский Союз взял бы на себя обязательство не применять ядерное оружие против Японии в обмен на подтверждение последней обязательства строго и последовательно соблюдать безъядерный статус — не производить, не приобретать ядерное оружие и не допускать его завоза на японскую территорию, а также в воздушное и морское пространство страны[971].

Внешнеполитические акции и военная политика Японии начала 80-х годов дали основание американскому министру обороны К. Уайнбергеру, докладывая конгрессу о военных планах США на 1984 г., заявить, что Япония отныне займет такое же место в глобальных планах войны против Советского Союза, какое занимают страны НАТО[972]. Ясно, что к задачам «самообороны» Японии эти планы не имеют никакого отношения.

Итак, в связи с тем, что по вине США и реакционных сил Японии в оккупационный период не были ликвидированы полностью экономические, социально-политические и идейные основы такого явления, как японский милитаризм, в стране были сохранены условия для постепенного возрождения в правящих кругах тех военно-политических идей, претворение в жизнь которых не раз приводило японский народ и участию в несправедливых, агрессивных, захватнических войнах. За 40 послевоенных лет эти идеи приняли достаточно четкие очертания новой военной доктрины японского государства. В основу политического содержания современной доктрины положены антикоммунизм и антисоветизм, стремление не допустить развития революционных процессов в Японии и странах Азиатско-Тихоокеанского региона.

По мере наращивания военно-экономического потенциала, расширения экспансии японского капитала росли и продолжают расти внешнеполитические амбиции японского государства, масштабы его участия в глобальной агрессивной политике империализма. В своей политике подготовки к новой войне Япония ищет союза с наиболее реакционными силами в мире; главным ее союзником в современных условиях являются Соединенные Штаты Америки. Как и в прежние годы, свое расширяющееся участие в военно-политических блоках Япония использует для усиления в первую очередь собственного экономического, политического и военного влияния в странах Восточной и Юго-Восточной Азии.

Взгляды японского командования на боевое применение вооруженных сил

На рубеже 70 — 80-х годов в Японии всесторонне рассматривался вопрос о месте вооруженной силы в системе обеспечения национальной безопасности. Институт комплексных исследований «Номура» опубликовал доклад «Стратегия к XXI в. Как преодолеть кризисы», в котором были намечены «национальные цели» до конца XX в. В нем, в частности, говорится: «В узком смысле национальная безопасность означает оборонные усилия с использованием вооруженных сил в качестве главного средства. А в широком смысле — это усилия государства, охватывающие внешние отношения, экономику, военное дело и другие сферы деятельности, направленные на обеспечение национальной безопасности от всевозможных угроз извне»[973]. Авторы доклада делают вывод, что «в современном сложном и нестабильном мире» национальная безопасность может быть эффективно обеспечена только на основе «широкого комплексного подхода».

Специально созданная в апреле 1979 г. правительственная комиссия во главе с директором Института по изучению проблем мира и безопасности М. Иноки представила в начале июля 1980 г. доклад о комплексном обеспечении национальной безопасности, в котором не только одобрялась идея «широкого комплексного подхода», но и предлагались конкретные меры, которые в неотложном порядке следует осуществить правительству[974].

В общем комплексе намеченных мер главное внимание уделяется военному строительству, в первую очередь строительству вооруженных сил и их возможному боевому использованию.

Подготовка к ведению самостоятельных военных действий.

В середине 70-х годов в Японии превалировала изложенная в «Основных положениях планов обороны» 1976 г. концепция строительства вооруженных сил («базовых сил обороны»), предусматривавшая создание таких по численности личного состава и укомплектованности боевой техникой и оружием «сил самообороны», которые обеспечивали бы «поддержание полной боевой готовности их в мирное время и способности к эффективным самостоятельным действиям по отражению агрессии ограниченного характера и небольшого масштаба»[975].

По существу, концепция предусматривала решение вооруженными силами Японии довольно объемных и сложных задач и ходе самостоятельно осуществляемых военных действия, в том числе и наступательного характера[976].

Сухопутным войскам предписывалось придерживаться строгой сбалансированности в дислокации своих соединений и частей с учетом географических особенностей Японии и обеспечения готовности к их быстрой переброске в любой район «потенциальной агрессии». Для этого сухопутным войскам вменялось в обязанность иметь в жизненно важных районах страны как минимум по одному соединению каждого рода войск, способному к ведению мобильных боевых действий, а также зенитно-ракетные части для обеспечения надежной противовоздушной обороны.

Перед ВМС была поставлена задача своевременно обнаруживать готовящееся нападение противника, предупреждать о нем и принимать меры к его срыву. В этих целях два из десяти оперативных соединений эсминцев и подводных лодок должны были нести постоянное боевое дежурство в окружающих Японию акваториях в состоянии немедленной готовности к переброске в район потенциальной или свершившейся агрессии. Кроме того, в задачи ВМС входило ведение десятью эскадрами военно-морских районов разведки и обороны прибрежных вод и осуществлена двумя эскадрами минных тральщиков блокады морских проливов. На авиацию ВМС возлагались ведение разведки, боевое патрулирование, охрана и авиационная поддержка боевых действий кораблей.

Основным предназначением ВВС, согласно концепции «базовых сил», было постоянное наблюдение и контроль за воздушным пространством в пределах сферы действия вооруженных сил: десять эскадрилий истребителей-перехватчиков и шесть зенитно-ракетных групп типа «Найк», находящихся в состоянии постоянной боевой готовности, должны были принять немедленные меры против всяких нарушений в пределах патрулируемого воздушного пространства, а три эскадрильи истребителей тактической поддержки, три транспортно-десантные, одна разведывательная эскадрилья и две эскадрильи раннего предупреждения — оказывать непосредственную авиационную поддержку частям и соединениям сухопутных войск и ВМС, вести воздушную разведку, осуществлять контроль и раннее предупреждение возможности вторжения самолетов противника на низких высотах, обеспечивать транспортные операции.

Что касается характера, масштабов и направленности использования вооруженных сил, путей наращивания их боевой мощи, то разработанные в период разрядки международной напряженности «Основные положения планов обороны» содержали довольно осторожные общие формулировки. Сроки претворения в жизнь их наметок не были ограничены твердыми временными рамками. Это способствовало сравнительно спокойному восприятию этого документа японской общественностью. Однако это же обстоятельство вызвало вскоре его острую критику со стороны правых кругов и последующих правительств.

Само же военное ведомство с первых лет существования концепции «базовых сил» стремилось в строительстве «сил самообороны» пойти как можно дальше, с тем, чтобы превратить их в высокомобильные, оснащенные первоклассными образцами оружия вооруженные силы, способные действовать в любых условиях современной войны, в том числе войны термоядерной[977].

Во «взглядах военно-политического руководства на строительство вооруженных сил все четче стало проявляться стремление к созданию потенциала, который мог бы представлять угрозу другим странам и обеспечивать условия для «достижения победы» над ними. Начальник УНО С. Канэмару, например, выступая в начале 1978 г. перед солдатами и офицерами воздушно-десантной бригады, заявил: «Существуют люди. которые считают, что японские силы самообороны не должны создавать угрозу другим странам. Но как же сможет Япония защитить себя, если ее вооруженные силы не будут опасными для врагов?!» Он подчеркивал, что врагов необходимо заставить впредь испытывать «ощущение опасности со стороны японских сил самообороны»[978]. Еще более откровенно мысли японских милитаристов высказал председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Х. Курису. В одном из военных журналов он писал: «Опыт истории учит, что в любой войне только наступление вело к победе». И призвал в целях «эффективности обороны» создавать оружие, которое обладает способностью вызывать у противника боязнь ударов по его базам и тылам[979].

Премьер-министр Т. Фукуда в марте 1978 г. заявил, что Япония в принципе может обладать любыми видами вооружения, вплоть до ядерного и бактериологического оружия[980]. Японское правительство заговорило также о конституционности действий вооруженных сил «в целях самообороны» на территориях и в воздушном пространстве других стран[981], о возможности участия «сил самообороны» в блокаде проливных зон и контроле над морскими и океанскими коммуникациями.

Процесс развития японской военной доктрины в сторону усиления ее агрессивной направленности все более ускоряется. «Создается впечатление, — пишет авторитетный международный ежегодник по военным вопросам, — что принцип «базовых и сбалансированных оборонительных сил» по крайней мере переосмысливается, если не происходит отказ от него. Когда этот принцип был использован в «Основных положениях» 1976 г., то он должен был пониматься как практическое признание необходимости минимума оборонных возможностей.

В отличие от этого в «Белой книге по обороне» 1980 г. было подчеркнуто, что, исходя из того, что для создания возможностей, которые бы отвечали потребностям быстро ухудшавшейся обстановки, требуется весьма длительный период времени. было бы благоразумным предпринять соответствующие меры заблаговременно. Смысл здесь заключается в том, чтобы иметь большие возможности, чем это необходимо в условиях нынешней ситуации… Даже МИД в «Голубой книге», опубликованной в августе 1980 г., — отмечает далее ежегодник, — привлекло внимание к тому, что концепция «минимальной силы, необходимой для обороны», превратилась в концепцию «мощи, соответствующей нуждам обороны»»[982].

Военно-политическое руководство Японии не решается в данный момент пойти на официальную отмену принципов, заложенных в «Основные положения». Поэтому, идя на выбор подобного «резиновой» формулировки концепции строительства вооруженных сил, оно создает себе таким образом условия для осуществления практически не ограниченного никакими рамками роста военных приготовлений. Представители военного ведомства заявили, что по уровню обычных вооружений Япония выйдет к середине 80-х годов на четвертое место среди партнеров США по западному альянсу (после США, Англии и Франции), т. е. на первое место в мире среди неядерных держав[983].

Претворению в жизнь далеко идущих планов военно-политических кругов призваны служить выработанные в апреле 1981 г. Японским центром стратегических исследований (Нихон сэнряку кэнкю сэнта), возглавляемым бывшим начальником УНО С. Канэмару, предложения о значительном развертывании в ближайшие годы национальных вооруженных сил в целях повышения способности «эффективно противостоять советской военной угрозе»[984]. По сухопутным войскам Центр предлагает повысить более чем на четверть численный состав по сравнению с контрольными цифрами «Основных положений» (до 250 тыс.), более чем в 10 раз (до 510 тыс.) увеличить численность резерва, создать еще три пехотные дивизии, доведя их число до 15, преобразовать воздушно-десантную бригаду в дивизию, сформировать девять (вместо одного) дивизионов 203,2-мм самоходных гаубиц (способных вести огонь ядерными боеприпасами), создать бригаду морской пехоты, три группы ракет класса «земля — земля», три новые эскадрильи самолетов, довести число самолетов и вертолетов до 620 единиц. Кроме того, специально для выполнения задач по блокаде проливных зон предложено создать по шесть дивизионов 220-мм самоходных гаубиц (под которые в США также создан ядерный боеприпас) и ракет класса «земля — воздух», а также 6 групп ракет класса «земля — корабль».

По ВМС предлагается повысить контрольные цифры по корабельному составу: эсминцев и фрегатов — с 60 до 90, в том числе 5 крупных авианесущих, подводных лодок — с 16 до 20, ракетных катеров — с 5 до 30, десантных кораблей — с 12 до 20, кораблей снабжения — с 3 до 7. В морской авиации рекомендуется более чем в 2,7 раза увеличить численность самолетов и вертолетов, главным образом за счет закупки 100 самолетов и 80 вертолетов корабельного базирования для авианесущих эсминцев (уже по программе «базовых сил» допускалось создание двух таких кораблей) и вновь создать 12 дивизионов ПВО баз.

По ВВС предложено увеличить по сравнению с наметками 1976 г. в 2,6 раза (до 260) количество самолетов «F-15», в 3 раза (до 150) — истребителей поддержки «F-1», в 2 раза (до 24) — самолетов-разведчиков, более чем в 3 раза (до 19) — количество групп новых зенитных ракет типа «Х», довести число самолетов раннего предупреждения «Е-2С» с 8 до 10, создать заново 16 мобильных радиолокационных центров и впервые закупить 12 самолетов-заправщиков «КС-135». Общее число самолетов в ВВС увеличивается с 430 до 500.

В июле 1982 г. под предлогом необходимости учета изменений в международной обстановке в связи с «ростом советской угрозы» предложения Центра были обсуждены и одобрены в авторитетных политических органах. Исследовательский совет ЛДП по вопросам безопасности, Комиссия по национальной обороне и специальная Комиссия для выработки мероприятий по обеспечению баз приняли на совместном заседании решение приступить к пересмотру долгосрочной программы перевооружения, предусмотренной «Основными положениями»[985]. Все это является наглядным подтверждением мнения, высказанного японской прессой еще в 1980 г., о том, что УНО развернуло «двухступенчатую стратегию», сводящуюся к тому, чтобы в первую очередь закрепить в правительстве и среди народа представление об «усилении советской угрозы» и после этого выдвинуть «новую оборонную концепцию»[986].

Анализ количественного и качественного роста японских вооруженных сил в свете предполагаемого и уже фактически осуществляемого перевооружения позволяет сделать вывод о далеко идущих последствиях нововведений для практики их использования. Речь идет о резком повышении наступательных возможностей японских вооруженных сил. Так, строительство авианесущих и десантных кораблей, формирование соединения морской пехоты, усиление воздушно-десантных войск резко увеличивают потенции сухопутных войск и ВМС по переброске значительных сил в районы, удаленные от японской территории, авиационному и ракетно-артиллерийскому обеспечению их боевых действий. Закупка самолетов-заправщиков дает возможность существенно увеличить радиус действий оборудованных системой дозаправки самолетов «F-15». Претворение в жизнь намерения УНО оснастить ВВС самолетами вертикального взлета и посадки типа английского «Харриер»[987] позволит не только укрепить ВВС и создать условия для их использования с ограниченных по размерам взлетно-посадочных полос, но и образовать резерв самолетов для оснащения запланированных к постройке авианесущих кораблей. В результате проведения намечаемых мероприятий будет создана материальная основа для принятия политического решения об использовании в ракетно-артиллерийских системах оперативно-тактического ядерного оружия американского, а возможно, и собственного производства.

В начале 80-х годов в Японии получила распространение новая система взглядов на ведение японскими вооруженными силами боевых действий под названием концепция «исключительной обороны» («сэнсю боэй»)[988]. Эта концепция в отличие от концепции «базовых сил обороны», рассчитанной, по мнению многих японских и американских специалистов[989], на «пассивное ведение обороны», исходит прежде всего из принципа упреждения нападения противника в ходе активно ведущейся обороны, вплоть до нанесения ударов по изготовившемуся к нападению противнику на его территории, с использованием всех видов вооруженных сил, по возможности без получения помощи извне.

Важнейшим фактором успешного осуществления концепции «исключительной обороны» является, по мнению ее авторов, тщательная оценка на основе совершенной системы получения разведывательной информации военно-политической обстановки с целью определения времени, когда наиболее целесообразно нанести по противнику упреждающий удар. Но тот, кто готовится к «упреждению противника», может нанести первый удар отнюдь не только в целях обороны. В условиях, когда Японии реально никто не угрожает, ясно, что идея упреждающего удара понадобилась японским стратегам лишь для прикрытия возможных агрессивных акций, ничего общего не имеющих с целями обороны.

Концепция допускает ведение вооруженными силами наступательных действий и использование ими любых средств ведения войны на обширном театре, однако с оговоркой (опять-таки с учетом реакции общественного мнения), что это делается «исключительно в оборонительных целях».

Такая трактовка «оборонительных действий» уже была использована правящими кругами страны для оправдания участия в течение ряда лет вооруженных сил Японии в многосторонних океанских маневрах «Римпак» («Тихоокеанское кольцо»). Используется она и для обоснования возможности участия Японии в совместных учениях вооруженных сил трех стран (США, Южной Кореи и Японии).

В последующие годы ряд положений, разработанных в концепции «исключительной обороны», получил дальнейшее развитие в высказываниях военно-политических деятелей и трудах японских исследователей. Многие ее положения прошли и продолжают проходить проверку в ходе учений и маневров.

Активно дискутируется вопрос о допустимых размерах военного потенциала страны. В этом вопросе настойчиво проявляется тенденция к отказу от каких-либо ограничений. Как заявил премьер-министр Я. Накасонэ, в январе 1983 г. он изложил свою концепцию создания такого военного потенциала, который «смог бы сдерживать любую агрессию против Японского архипелага»[990]. Однако многие военно-политические решения, принятые Японией в последние годы, выходят далеко за рамки «сдерживания».

При правительствах Д. Судзуки и Я. Накасонэ Япония официально и добровольно взяла на себя (по рекомендации Центра стратегических исследований) обязательства силами своих ВМС и ВВС выполнять задачу по контролю над морскими коммуникациями в 1000-мильной зоне вокруг побережья Японских островов, выходящему за рамки функции по охране своих кораблей и судов[991]. Согласно опубликованному 1 февраля 1984 г. докладу министра обороны США, Япония обязалась «оборонять» в пределах тысячемильной зоны не только коммуникации, но и «прилегающие к ее территории морские районы»[992].

В «Белой книге по вопросам обороны» 1983 г. впервые открыто рассматривается концепция, согласно которой «ВВС и ВМС должны быть готовы к нанесению ударов по противнику на максимально возможном удалении от своей территории, насколько позволяют возможности состоящих на вооружении систем оружия»[993]. Иначе говоря, речь идет о ведении Японией боевых действий на практически неограниченном ТВД. Материальные возможности для этого у японских вооруженных сил имеются: даже без дозаправки находящиеся на вооружении японских ВВС истребители «F-15» способны действовать при средней бомбовой нагрузке в радиусе около 1300 км и имеют общую дальность полета около 4600 км[994], дальность же плавания современных японских кораблей при соответствующем обеспечении практически не ограничена.

Согласно тому же документу, «силы самообороны» будут проводить на море и в воздухе операции, нацеленные на блокирование сил противника или нанесение им урона, а также на то, чтобы не допустить принятия противником эффективных мер по нарушению морских перевозок[995]. Действительно, уже с 1979 г. японские ВМС начали отработку операций по блокирования Малаккского пролива[996]. Тем самым реализуется высказанная после провала агрессии США во Вьетнаме известным в Японии специалистом в области военно-морского дела Х. Сэкино рекомендация японским ВМС взять на себя миссию по «защите интересов страны» в регионе, простирающемся вплоть до берегов Индонезии. Многие наблюдатели рассматривают это как рецидив старой доктрины японских милитаристов, согласно которой контролируемое Японией «восточноазиатское пространство» распространялось на окружность с центром на острове Тайвань и радиусом в 4–5 тыс. км[997].

С 70-х годов ведется разработка планов блокирования международных проливов Лаперуза, Корейского и Сангарского[998]. В 1983 г. начальник департамента обороны УНО Х. Нацумаэ и начальник штаба ВМС Японии

Маэда заявил о блокировании проливов как реальных самостоятельных задачах японских вооруженных сил. Американские наблюдатели отмечают, что это означает намерение Японии «играть стратегическую роль в международном масштабе», так как подобные действия призваны помешать советскому Тихоокеанскому флоту беспрепятственно выходить в открытый океан[999]. При осуществлении блокады Корейского пролива японские вооруженные силы планируют, по словам Х. Нацумаэ, ведение боевых действий практически на всей акватории пролива, вплоть до «трехмильной зоны» Южной Кореи[1000]. В июле 1981 г. отработка задач по блокаде Корейского пролива была проведена в ходе крупных командно-штабных учений всех трех видов вооруженных сил Японии. Эти военные игры закончились учениями по противовоздушной обороне о-ва Цусима и прилегающих районов с привлечением зенитно-ракетных частей и подразделений[1001]. Этот остров, по данным зарубежной печати, усиленно оборудуется в целях превращения его в опорный пункт «обороны» Корейского пролива. В зонах всех трех упомянутых проливов ведется постоянное боевое дежурство японских надводных кораблей и подводных лодок, осуществляется патрулирование самолетов японских ВВС, отрабатываются операции по минированию и захвату зон путем высадки морских и воздушных десантов[1002].

Вряд ли можно отнести к оборонительным и те задачи, которые решали, согласно сообщению УНО, в ходе девятидневных учений в заливе Исикари у западного побережья о-ва Хоккайдо ВМС Японии в апреле 1982 г., отрабатывая преодоление минных заграждений противника — один из важных элементов морских десантных операций.

В июне 1983 г. проведено крупное учение по высадке воздушного десанта, в ходе которого части и подразделения воздушно-десантного соединения отрабатывали действия по уничтожению командных пунктов и центров связи, складов боеприпасов и горючего, захвату штабов «в тылу врага»[1003].

В мае 1982 г. в районе о-ва Хоккайдо проведены маневры трех видов вооруженных сил с привлечением 13 тыс. военнослужащих, 260 танков и бронетранспортеров, 140 самолетов, примерно 20 кораблей. В ходе этих маневров, в обстановке, максимально приближенной к боевой, отрабатывалось в комплексе ведение всех видов боевых действий, включая «массированные удары» по «противнику с Севера», высадку воздушных и морских десантов[1004].

В июне 1984 г. японские ВВС отрабатывали полеты на предельно низких высотах, что характерно для действий по преодолению противовоздушной обороны противника, насыщенной радиолокационными станциями[1005].

В октябре 1981 и сентябре 1984 г. прошли крупномасштабные учения по нанесению «превентивных» ударов по «противнику» на максимальном удаления от Японских островов и отражению «массированных ударов» этого противника со всех направлений в условиях, когда дислоцирующиеся в Японии ВВС США «были срочно переброшены в район другого конфликта». В этих учениях участвовало каждый раз примерно 600 военных самолетов и 50 тыс. солдат и офицеров «сил самообороны»[1006].

Японские планы предусматривают также ведение самостоятельных боевых действий в ситуациях, когда и другие виды дислоцирующихся на территории Японии вооруженных сил США перебрасываются из Тихого океана в Индийский, ближе к Персидскому заливу. По японской терминологии это называется «заполнением вакуума»[1007].

Планирование и отработка боевых действий во взаимодействии с вооруженными силами США и других стран. Конкретная разработка планов координации действий вооруженных сил Японии и США началась практически одновременно с заключением «договора безопасности» 1951 г. С 1959 г. японские ВВС (так же как и авиация южнокорейских вооруженных сил) находятся в оперативном подчинении командованию 5-й воздушной армиях США, их штабы находятся в одном здании на территории авиабазы Йокота. В секретном соглашении, предусматривающем это подчиненные, говорится, что при чрезвычайных обстоятельствах ВВС Японии приводятся в боевую готовность «номер один» и начинают боевые действия по приказу американского командования[1008].

В августе 1975 г. в Токио на встрече глав военных ведомств Японии и США было подписано соглашение о плане совместных операций ВМС двух стран[1009].

17 января 1983 г. начальник УНО Японии ‘К. Таникава и начальник штаба армии США генерал Мэйер заключили соглашение о более тесных связях в области обороны на уровне сухопутных войск[1010].

Важным этапом развития военного сотрудничества Японии и США стало принятие в ноябре 1978 г. уже упоминавшихся «Руководящих принципов японо-американского оборонного сотрудничества»[1011], рассчитанных на подготовку вооруженных сил двух стран к ведению совместных боевых действий. Основное внимание в них обращено на определение роли в ходе таких действий японских вооруженных сил. Япония подтвердила свое намерение продолжать наращивать боевую мощь «сил самообороны» и совершенствовать их мобилизационную и боевую готовность, активно участвовать в создания совместно с США системы управления вооруженными силами и взаимодействия между ними, в разработке совместных планов боевых операций в обширном регионе, в сборе и обработке разведывательной информации, формировании единой системы материально-технического обеспечения.

«Руководящие принципы» представляют собой детальный план стратегического развертывания японских и американских вооруженных сил в Восточной Азии. Они определяют задачи сторон на каждом этапе развития военно-политических событий в «чрезвычайных обстоятельствах», в том числе в ходе мероприятий по «предотвращению агрессии», и в период самого вооруженного вторжения противника на Японские острова. Однако при этом документ исходит из того, что «ограниченную по характеру и масштабам агрессию» Япония будет стремиться отражать самостоятельными усилиями, ее вооруженные силы будут вести боевые действия главным образом на японской территории, а также в прилегающих воздушном и морском пространствах. Вооруженные силы США берут на себя задачи, выходящие за рамки, определенные для решения «силами самообороны». Вместе с тем предусматривается, что при невозможности отразить «агрессию» самостоятельно Япония может прибегнуть к американской помощи.

«Сухопутные силы самообороны», согласно документу, ведут боевые действия с целью остановить противника, подготовить и пронести контрнаступление. ВМС осуществляют оборону портов, минирование, блокирование проливных зон, контроль над морскими коммуникациями, противолодочную оборону. ВВС отвечают за противовоздушную оборону страны, срыв высадки десантов противника, ведение разведки, «авиационную поддержку наземных войск, переброску войск по воздуху.

ВВС и ВМС CIIIA, поддерживая «силы самообороны», могут по просьбе Японии способствовать им и проведении операций по срыву наступления противника. США полностью берут на себя роль ядерного зонта Японии.

К началу 1982 г. в ходе серии двусторонних консультаций на самых различных уровнях разработка конкретных планов ведения совместных операций на случай внешней угрозы Японии была завершена. Однако на этом «исследования» возможных вариантов военного сотрудничества Японии и США не закончились. По данным японской прессы, в январе 1982 г. было принято решение о начале «изучения»[1012] практических вопросов взаимодействия вооруженных сил двух стран при обострении обстановки на всем Дальнем Востоке, в том число на Корейском полуострове, что не только противоречит конституции, но и выходит за рамки обязательств Японии по японо-американскому «договору безопасности» и, как отмечает японская пресса, увеличивает опасность «вовлечения Японии во внешние вооруженные конфликты»[1013]. После сформировался кабинета Я. Накасонэ данные «исследования» вступили в практическую фазу[1014].

В США и Японии все более открыто рассматриваются конкретные вопросы участия Японии и со вооруженных сил в глобальной стратегии империализма. 1 ноября 1982 г. японская печать со ссылкой на американские и японские военные круги сообщила, что в связи с совместными исследованиями в военной области представители американских ВМС «разъяснили» специалистам из японского УНО основные направления стратегии США.

Суть американской позиции, которая впоследствии, в период проведешь совещания «семерки» капиталистических стран в Лондоне в июне 1984 г., была изложена японскому премьеру лично президентом США (см. «Известия», 12.06.1984), выглядит следующим образом.

Вооруженные силы США (речь идет, в частности, об американских ВМС) придают наиболее важное значение районам Ближнего Востока и Индийского океана, где, как полагают американские специалисты, вероятнее всего, может начаться новая мировая война. С целью не допустить выхода советского флота «к теплым морям» будет установлена морская блокада в акватории, тяготеющей к Атлантическому океану. В Восточной Азии основными «объектами нападения станут Петропавловск-Камчатский и Курильские острова. Однако до прибытия на помощь Японии главных сил ВМС США, включая авианосцы, потребуется 2–3 месяца. Японии предписывается в это время вести затяжные бои, в частности осуществить захват и удерживать морские проливные зоны. «Такая позиция США, — указывается в сообщении, — основывается па заявление Вашингтона о том, что «Соединенные Штаты несут ответственность за оборону районов за пределами 1000-мильной зоны вокруг Японского архипелага»»[1015].

На основании этого можно предположить, что Япония, очевидно, должна будет первой пойти по требованию США на военный конфликт с СССР (она должна будет одна или во взаимодействии с вооруженными силами Южной Кореи[1016] как минимум запереть международные проливы, чтобы не допустить выход советских кораблей в Индийский океан). Японии предстоит это делать даже тогда, когда ей самой никто не будет угрожать, что напрочь отметает все разговоры об оборонительном характере японской военной доктрины.

Во-вторых, отказ США от несения ответственности за 1000-мильпухо зону означает фактически и полный отказ от положений японо-американского «договора безопасности», главная цель которого — помочь Японии в случае нападения на ее территорию, т. е. как раз в центре этой 1000-мильпой зоны.

Другими словами, между Японией и США обсуждаются уже не вопросы защиты «обороняющейся Японии», а вопросы ее активного военного участия в глобальной стратегии империализма США и других стран Запада. О фактическом согласии Японии выполнять в ходе мирового конфликта ведущую роль в зоне Восточной Азии свидетельствует и сделанные в январе 1983 г. премьер-министром Я. Накасонэ в Вашингтоне заявления о готовности превратить Японские острова в «непотопляемый авианосец», используемый для контроля над обширными международными морскими и океанскими пространствами, в том числе и проливными зонами.

Взятие Японией на себя самостоятельных оперативно-тактических задач в рамках объединенных общим замыслом японо-американских и общекоалиционных стратегических операций не означает, что также задачи не будут в некоторых условиях выполняться совместными усилиями или не будут браться на себя американскими вооруженными столами. Одной из причин этого является боязнь Соединенных Штатов чрезмерного усиления японского военного влияния на дела в Азии в ущерб американским интересам. Японское правительство вынуждено было согласиться» с тем, что в определенных ситуациях блокаду морских проливов вблизи и даже внутри Японского архипелага будут брать на себя США. Более того, согласно заявлению Я. Накасонэ, правительство Японии разрешит Соединенным Штатам делать это, «даже если Япония не подвергается нападению»[1017].

Отработку совместных с американскими кораблями и морской пехотой оперативно-стратегических задач по захвату и удержанию проливных зон, приморских и островных территорий регулярно проводят ВВС и ВМС, а с ноября 1982 г. и сухопутные войска Японии[1018]. Подобные учения, в которых приняли участие с японской стороны половина всего личного состава флота, около 100 боевых кораблей, большое количество самолетов и вертолетов, а с американской — оперативное соединение разнородных сил 7-го флота во главе с авианосцем «Мидуэй», были проведены во второй половине сентября 1984 г.[1019]. В июле этого же года минирование Сангарского пролива и прилегающей и нему акватории отрабатывали крупные отряды кораблей ВМС США и Японии, в том числе американский десантный вертолетоносец «Окинава»[1020].

Весной 1983 г. оперативное соединение американских кораблей, принимавших участие в небывалых по масштабам и продолжительности американо-южнокорейских учениях «Тим спирит» прошло Сангарским проливом из Японского моря в северную часть Тихого океана, отрабатывая на ходу операции по блокирования международных проливов[1021].

Японский флот, по словам представителей УНО, может обеспечивать эскорт кораблей, в том числе авианосцев американского 7-го флота[1022].

В последнее время участились совместные американо-японские учения по поиску и уничтожения подводных лодок. Эти задачи были отработаны, например, в ходе учений в августе 1983 г. в районе о-вов Огасавара и во время упоминавшихся маневров в сентябре 1984 г. Среди общего числа проведенных с середины 50-х годов совместных учений ВМС двух стран, которое достигло к осени 1983 г. 96, большая часть (более 60) приходится на учения по отработке противолодочных операций[1023].

По планам совместной отработки задач ВВС двух страх к осени 1983 г. (за пять лет) проведено около 50 различного рода и масштаба учений, как правило, с обозначенным противником.

На крупнейших таких учениях в феврале 1984 г. боевые действия на морских коммуникациях проигрывались с японской стороны 170 истребителями ВВС, с американской стороны — 112 истребителями и штурмовиков ВВС США с баз Кадена и Ивакуни. Обращает на себя внимание тот факт, что эти учения проводились одновременно с американо-южнокорейскими маневрами «Тим спирит», где в качестве «наблюдателей» присутствовали высокопоставленные представители японских «сил самообороны»[1024].

C 1982 г. началось проведение совместных учений сухопутных войск Японии и США. Характерно, что чаще всего они проходят на ближайшем к советской территории острове Хоккайдo. Уже прошло несколько учений японских войск, размещенных на этом острове, с частями и подразделениями 25-й ‘и 9-й пехотных дивизий США, причем личный состав последней осенью 1983 и 1984 гг. специально перебрасывался для участия в маневрах «Ямато» с западного побережья США, а в мае 1983 г. японские офицеры сухопутных войск летали на учения в Соединенные Штаты. Одновременно японские и американские ВМС отрабатывали задачи по тралению мин в прибрежных водах, присущие наступательным операциям.

В конце октября 1984 г. на о-ве Хоккайдо впервые проведены учения японской Северной армии с морскими пехотинцами США, расквартированными на Окинаве. В ходе учений отрабатывались наступательные десантные операции[1025].

Кроме названных задач, Япония усиленно готовится играть более активную роль в осуществлении воздушного и морского» наблюдения в обширном районе на западе Тихого океана, снабжении американских ядерных подводных сил навигационной информацией и данными о передвижении советских надводных и подводных кораблей, причем даже тогда, когда сама Япония не будет, по словам бывшего начальника УНО К. Таникава, вовлечена непосредственно в военные действия. Расширяются задачи Японии в обеспечении складирования военных резервных запасов и тыловом снабжения американских вооруженных сил[1026].

Истинный характер подобных приготовлений наглядно проявился 1 сентября 1983 г., когда по свидетельству японского публициста А. Такахаси, станции наблюдения «сил самообороны» снимали данные о провокационном полете с разведывательными целями в интересах США южнокорейского лайнера «Боинг-747» и немедленно передавали их американскому командованию, а также шефу специального разведывательного органа при кабинете министров Японии и генеральному секретарю кабинета министров. На заключительном этапе этой враждебной в отношении СССР провокации в полную боевую готовность были приведены более 70 японских истребителей-перехватчиков, а в море были спешно направлены 5 боевых кораблей[1027].

Далеко идущие последствия может иметь участие японских вооруженных сил в учениях и маневрах совместно с американскими формированиями, имеющими на вооружение ядерное оружие. Как признал упоминавшийся уже сотрудник УНО Х. Нацумаэ, японским ВМС дано указание вести отработку совместных операций с частями ВМС США, имеющими ядерное оружие[1028]. Он, а также начальник юридического бюро кабинета министров Р. Цунода утверждали в парламенте, что корабли ВМС Японии вправе эскортировать в военное время американские корабли с ядерным оружием на борту[1029]. С начала 80-х годов ежегодно практикуются крупные военно-морские маневры двух стран, в которых с американской стороны принимает участие авианосец «Мидуэй», а с 1983 г. — атомные авианосцы «Энтерпрайз» и «Карл Винсон»[1030].

В последние годы по решению УНО заметно активизировалась отработка совместных операций японских ВВС с оснащенной ядерным оружием авиацией США, в частности со штурмовиками «А-6», истребителями «F-15» и «F-16» и даже (с августа 1982 по март 1984 г. проведено 33 учения) со стратегическими бомбардировщиками «В-52»[1031], которые, как известно, переоснащаются крылатыми ракетами. В августе 1984 г. японское правительство официально подтвердило, что этим бомбардировщикам разрешено использование при выполнении боевых задач воздушного пространства Японии[1032]. По заявлению начальника штаба ВВС Японии генерала С. Мори, в процессе учений осенью 1984 г. отрабатывались стратегические действия японской авиации с ВВС США[1033].

В ходе учений сухопутных войск двух стран проигрываются боевые действия в условиях применения ядерного и химического оружия, которыми обладают пехотные дивизии армии США, прибывающие для участия в учениях на Японские острова. Об этом же свидетельствует и начало закупки японским УНО (в первую очередь для дивизий, размещенных на Хоккайдо) специальной техники для проведения дезактивации и дегазации военнослужащих и вооружения, «ведение по плану строительства вооруженных сил (1983–1987) в механизированных и моторизованных дивизиях сухопутных войск рот защиты от специальных видов оружия[1034] и создание в преф. Сизуока в 1980 r. тренировочного центра, где японские военнослужащие отрабатывают действия в условиях применения ядерного, химического и бактериологического оружия[1035].

Очевидно, что подобные военные приготовления увеличивают опасность вовлечения Японии в военный конфликт и превращения ее территории в театр военных действий.

Глубокие союзнические отношения Японии с США ведут к тому, что с ее территории может быть применено ядерное оружие. Выше уже отмечались многие свидетельства того, что в Японию, несмотря на провозглашенные ее парламентом «три неядерных принципа», ввозится или через ее территорию провозится ядерное оружие. Не исключается и обладание Японией в будущем собственным ядерным оружием. Не случайно японские правящие круги противятся приданию «трем неядерным принципам» законодательного или договорного оформления. 13 1983 г. глава японского внешнеполитического ведомства С. Абэ заявил, что «Японии будет трудно придерживаться неядерной политики в случае возникновения «чрезвычайных обстоятельств»»[1036], а год спустя Я. Накасонэ назвал отказ от использования ядерного оружия «посягательством на суверенные права государства»[1037].

В целях совершенствования механизма взаимодействия вооруженных сил Японии и США в последнее время проводятся активные консультации между военными ведомствами двух стран по вопросам унификации и стандартизации вооружения, боеприпасов и средств связи, а также военной терминологии, условных знаков и шрифтов. Одна из таких консультаций была проведена в Гонолулу (Гавайские острова) в июне 1984 г.[1038].

Проведение большого количества совместных учений, координация военной деятельности двух стран отвечает на данном этапе империалистическим интересам как Японии, так и Соединенных Штатов. Японские «силы самообороны» овладевают современными достижениями военного искусства, получают практику организации вооруженной борьбы на обширном ТВД с использованием всех видов вооруженных сил как во взаимодействии с войсками и силами флота США, так и самостоятельно. Американская сторона, в свою очередь, надеется, передав Японии свой военный опыт, подготовить ее к решению, если это потребуется Соединенным Штатам или будет диктоваться интересами западного альянса в целом, части задач, решаемых ныне вооруженными силами США.

Вместе с тем в свете растущего соперничества Японии и США в борьбе за сферы влияния в Восточной Азии участие в совместных с Соединенными Штатами маневрах дает Японии возможность изучить особенности американского военного искусства, принципы управления и организации боевых действий вооруженными силами США и на основе этого выработать свой подход, свои стратегические и оперативно-тактические взгляды на ведение войны, с тем чтобы в случае необходимости быть готовой обратить их против своего нынешнего союзника.

Не случайно в Японии уделяется в последние годы пристальное внимание анализу и обобщению опыта второй мировой войны, уроков войны на Тихом океане, в Восточной и Юro-Восточной Азии, в которой США в течение четырех лет были ее главным противником (с этой целью издана капитальная «Официальная история войны в Великой Восточной Азии», насчитывающая около 100 томов).

Вопросы развития военной теории и практики военного строительства, подготовки страны и вооруженных сил к новым войнам находятся, таким образом, в центре внимания правящих кругов Японии. Главная тенденция военного строительства, осуществляемого японским государством, — создание комплексного потенциала, необходимого для ведения крупномасштабной затяжной войны и достижения победы в ней.

Осуществляя военное строительство, военно-политическое руководство Японии стремится по мере возможности подчинить этим задачам все стороны жизни и деятельности японского государства, его экономику, политику, идеологию.

Строительство вооруженных сил рассматривается японскими военно-политическими кругами как важнейшая составная часть военного строительства. Главное направление в строительстве вооруженных сил Японии — создание современных мощных армии, авиации и флота, способных вести боевые действия против сильного противника и «создавать угрозу» ему как самостоятельно, так и во взаимодействии с армиями союзных государств, решать задачи не только в национальном, но и в региональном масштабе, исходя из глобальных интересов империализма. На это нацелены тщательно разрабатываемые и корректируемые в соответствии с новыми военно-политическими установками годичные, среднесрочные и долгосрочные планы развития «сил самообороны», постоянно совершенствующаяся система оперативно-стратегического планирования. Разрабатываемые в УНО, ОКНШ и штабах видов вооруженных сил документы предусматривают в случае возникновения военного конфликта ведение длительных, автономных, активных и решительных боевых действий с использованием всей мощи страны и ее вооруженных сил как на своей, так и на чужой территории, в международном морском и воздушном пространстве. В ходе учений и маневров отрабатываются нанесение «массированных превентивных ударов», блокада проливных зон, контроль над морскими коммуникациями, переброска войск на большие расстояния, высадка морских и воздушных десантов, ведение боевых действий в условиях применения оружия массового поражения и радиоэлектронной борьбы.

В целом процесс создания системы взглядов японского военно-политического руководства на цели и характер возможной войны, на подготовку к ней страны и вооруженных сил, а также на способы ее ведения уже прошел стадии «младенческого» и «юношеского» возраста и вступил в тот период развития, когда накопленные представляет» стали превращаться в зрелую, стройную и четко выраженную военную доктрину быстро развивающегося», алчущего новых источников сырья, дешевой рабочей силы и стабильных выгодных рынков империалистического государства, известного в прошлом своими разбойничьими традициями.

В основе формирующейся военной доктрины Японии лежат антикоммунизм, враждебность ко всему новому и прогрессивному.

Главными целями японской военной политики являются сохранение господства эксплуататорских классов внутри страны и мировой системы капитализма в целом, внесение вклада в уничтожение или ослабление социалистической системы, обеспечение экономического и политического закабаления других государств и народов.

Основная направленность военной доктрины — курс на подготовку совместно с США и с другими странами складывающейся глобальной капиталистической коалиции к мировой войне с Советским Союзом и другими социалистическими странами. Одновременно готовятся условия для усиления борьбы за передел сфер империалистического влияния в соответствии с экономическим, политическим и военным весом японского государства.