Восстание под руководством пугачева было разгромлено в каком году

Становление крестьянского вождя

Пугачёв родился в станице Зимовейской Донской области. Точная дата его рождения не определена, но известно, что он появился на свет в 1742 году. Когда Емельяну было 17 лет, он поступил на военную службу вместо вышедшего в отставку отца. 

Пугачёв участвовал в Семилетней и Русско-турецкой войнах, отличился при взятии Бендер и дослужился до офицерского звания — хорунжего.

В 1771-ом Пугачёв поехал на Дон — менять лошадей. Однако вернуться в строй не смог по состоянию здоровья: у него на ногах и груди появись гнойные язвы. Он отдал другому казаку двух лошадей со сбруей, саблю, бурку, зипун и 12 рублей, чтобы тот его подменил. Пролежав месяц дома, Пугачёв поехал в Черкасск, чтобы подать в отставку. Но на вольные хлеба казака отпускать не захотели, предложив ему лечь в лазарет. От казённого лечения Емельян отказался.

Впоследствии с разрешения командования он отправился в Таганрог проведать сестру и зятя. Родственники пожаловались Пугачёву на трудную жизнь, и в конце концов все решили бежать за Дон, в Терское войско. Но сначала приехали в Зимовейскую, и там жена с матерью уговорили Пугачёва отказаться от этого замысла. Правда, зятя с товарищами он всё же переправил через Дон. Однако через некоторое время беглецы вернулись и доложили властям, что им помогал Пугачёв. Тот попытался скрыться, но был пойман и взят под стражу.

Дожидаться решения командования будущий вождь восстания не стал и сбежал из-под ареста. Так он оказался вне закона. Некоторое время Пугачёв прятался в окрестностях станицы, потом переправился через Дон и вступил в Терское войско. Затем Емельяна не раз задерживали, но ему всегда удавалось бежать. 

Спасаясь от возможного преследования, Пугачёв начал выдавать себя за старовера. С помощью представителей общины он добрался до польской границы и там сделал вид, что возвращается в Россию с запада. Пугачёв получил паспорт и рекомендации от местного купца-старовера к игумену Филарету, настоятелю старообрядческого скита на реке Иргиз.

Начало восстания

Осенью 1772 года Пугачёв поселился в ските у Филарета и узнал о волнениях в Яицком войске, которым сочувствовал игумен. В то время у Пугачёва, видимо, и появилась идея, назвавшись царём Петром III, увести яицких казаков на Кубань к бежавшим ранее «некрасовцам» — потомкам донских и хопёрских казаков, которые ушли в турецкие владения после подавления Булавинского восстания в 1708 году. 

Пётр III был свергнут женой ещё в 1762 году и умер при не до конца выясненных обстоятельствах. После этого появилось несколько самозванцев, объявлявших себя «спасшимся императором». Однако все они были пойманы и отправлены на каторгу.

Пугачёв под видом купца прибыл в Яицкий городок, где, представившись Петром III, стал подбивать бывших повстанцев уходить на Кубань. Вскоре Пугачёва арестовали по доносу и отправили в Казань. Местные власти перевели задержанного на облегчённый режим содержания. Его планировали наказать плетьми и отправить на каторгу, но в мае Пугачёв, вступив в сговор с караулом, совершил побег.

Тем временем яицким казакам объявили приговоры за участие в восстании. Им вырывали ноздри, ставили клейма, отправляли в ссылку и в армию. Многие оказались на грани разорения из-за огромных штрафов. Ситуация для появления нового лидера оказалась весьма удачной.

«На то, о чём говорил Пугачёв, возник социальный спрос. Людям приходилось плохо, и они воспринимали происходящее с ними как нечто неправильное. Но жизни без царя они в то время не мыслили. Поэтому идея замены «неправильной» императрицы на «правильного» императора пришлась им по душе», — рассказал в беседе с RT профессор РГГУ доктор исторических наук Игорь Курукин.

Во второй половине XVIII века в ряде регионов Российской империи, в том числе и на Урале, сложилась напряжённая социальная обстановка, отмечают эксперты.

«По мере расширения страны шло наступление властей на казацкую вольницу», — рассказал в интервью RT доктор исторических наук Дмитрий Володихин.

Ещё Пётр I перевёл казаков из попечения Коллегии иностранных дел в подчинение Военной коллегии. Выборность казачьих должностей ликвидировалась. Простые казаки лишались механизма воздействия на своё командование, а старшины всё больше напоминали закрытую касту. Введение в 1754 году монополии на соль лишило казаков доходов от соляных промыслов.

«В 1762 году царь Пётр III подписал документ, освобождавший дворян от обязательной службы в мирное время. Его же придерживалась и Екатерина II. Однако другие социальные группы — казаки и крестьяне — чувствовали себя обделёнными, поскольку, в отличие от дворян, их ограничивали в правах всё больше и больше», — рассказал в беседе с RT академик Академии политических наук РФ, заведующий кафедрой РЭУ им. Г.В. Плеханова Андрей Кошкин.

Как отметил эксперт, из-за имущественного и социального расслоения возник дисбаланс и внутри самого казачества. 

В 1771-ом Военная коллегия приказала наказать плетьми яицких казаков, отказавшихся участвовать в погоне за откочевавшими из России калмыками. Это вылилось в Яицкое восстание 1772 года, жестоко подавленное царскими войсками. Ряд казацких лидеров были приговорены к смертной казни, однако Екатерина II заменила четвертование и повешение вырыванием ноздрей и ссылкой.

По словам Кошкина, при Екатерине II было укреплено самодержавие. При этом права крестьян ограничивали помещики и руководители промышленных предприятий.

«Для того чтобы снять напряжение в обществе, нужны были социальные преобразования в пользу поражённых в правах прослоек населения, но они не происходили. Достаточно было искры, чтобы произошёл взрыв. И этой искрой стал Емельян Пугачёв», — подчеркнул эксперт.

В свою очередь, Андрей Кошкин отметил, что многие в России воспринимали переворот 1762 года как свидетельство того, что Екатерина II узурпировала власть, и это только усиливало популярность Пугачёва.

Его отряд насчитывал уже порядка 300 человек. Казаки бежали к Пугачёву поодиночке и целыми подразделениями. На Рубёжинском форпосте был созван круг, в ходе которого его сторонники присягнули «великому государю императору Петру Фёдоровичу» и избрали себе старшину. Вскоре на сторону Пугачёва перешёл Илецкий городок. Повстанцы направились к Оренбургу, захватывая по пути небольшие крепости.

Взлёт и падение Пугачёва

В конце сентября 1773 года войска Пугачёва захватили Рассыпную, Нижнеозёрную и Татищеву крепости. Впоследствии участники бунта подошли к Оренбургу, который был хорошо укреплён и защищался гарнизоном в 3 тыс. человек.

Попытки штурма крепости оказались неудачными, зато пугачёвцы разбили несколько отрядов, которые шли на помощь осаждённым. В начале 1774 года в Оренбурге начался голод, и командование стало выселять из крепости гражданских. Пугачёв в это время собрал от 25 до 40 тыс. повстанцев, а бунт охватил до 100 тыс. человек. С целью оптимизации военного планирования вождь повстанцев создал в своих войсках Военную коллегию и Тайную думу.

В январе следующего года отряды Пугачёва взяли Ставрополь. В их ряды массово вливались башкиры и татары-мишари. Под контролем участников бунта оказались десятки уральских заводов — одни были взяты штурмом, работники других помогали пугачёвцам, передавая оружие, припасы и деньги. Кроме того, к восстанию стали присоединяться районы Западной Сибири. Продвижение пугачёвских войск сопровождалось жестокими расправами с дворянами, офицерами и чиновниками.

Когда в Санкт-Петербурге стало известно о масштабах восстания, против Пугачёва начали перебрасывать войска с западных границ империи. Повстанцы отвели силы от Оренбурга и сконцентрировали их в районе Татищевой крепости, где и были разбиты 2 апреля отрядом правительственных войск под командованием генералов Петра Голицына, Павла Мансурова и Фёдора Фреймана.

Ещё одну победу над бунтовщиками царские войска одержали 12 апреля под Сакмарским городком. Пугачёву пришлось спасаться бегством. Однако, воспользовавшись спорами между представителями правительственных сил, связанными с распределением полномочий, он вновь сумел собрать разрозненные отряды в единую армию. 

Теряя позиции на Урале, Пугачёв развернулся в сторону Волги. Во многих населённых пунктах его встречали хлебом-солью, в отряды повстанцев вступали новые добровольцы. В июле пугачёвские войска ворвались в Казань, вынудив гарнизон города запереться в местном кремле. На помощь осаждённым подоспел отряд подполковника Ивана Михельсона.

26 июля регулярные войска разбили у Казани пугачёвский корпус, превосходивший их по численности в несколько раз. Крестьянское ополчение и башкирская лёгкая кавалерия в беспорядке отступили, неся значительные потери. Пугачёв бежал в западном направлении. В Саранске он зачитал манифест о даровании вольности крестьянству, воодушевивший простой народ, после чего восстание вспыхнуло с новой силой. Крестьяне массово убивали дворян.

Екатерина II отправила против повстанцев отряд под руководством бывшего командира Пугачёва — генерала Петра Панина. Заключение мира с Турцией позволило ей отозвать из Причерноморья 20 полков и самого Александра Суворова. Многие ожидали похода Пугачёва на Москву, но он вместо этого повернул на юг.

Казаки, понёсшие огромные потери в Казанском сражении и последующих столкновениях, устали от войны и перестали верить в свои силы. Пугачёв занял несколько городов, но провалил штурм Царицына и был в очередной раз разбит правительственными войсками.

Среди старшин пугачёвского войска уже после поражения при Казани начал зреть заговор. В итоге представители окружения Пугачёва выдали своего лидера властям в Яицком городке.

«Начались допросы Пугачёва. С ним беседовал даже сам Суворов, которого заинтересовали полководческие способности казака», — рассказал Андрей Кошкин.

Лидера бунтовщиков отконвоировали сначала в Симбирск, а затем в Москву. Поведение вождя повстанцев под следствием историки оценивают неоднозначно. Одни считают, что он вёл себя мужественно, другие полагают, что Пугачёв активно оговаривал товарищей и пытался добиться помилования.

Оставшиеся без своего вождя повстанцы были окончательно разгромлены в 1775 году.

«Точное количество жертв восстания Пугачёва нам неизвестно, но в любом случае обе стороны проявляли чрезвычайную жестокость, проливая реки крови», — отметил Игорь Курукин.

По решению суда Пугачёв был четвертован на Болотной площади в Москве 21 января 1775 года. Были казнены или отправлены на каторгу многие из его соратников. Семью вождя восстания заточили в крепость, дом сожгли, населённые пункты, участвовавшие в бунте, переименовали.

По словам Кошкина, до начала ХХ века пугачёвщина была последним крупным восстанием в России.

«Сам Пугачёв — это знамя для недовольных во второй половине XVIII века. Но против опытной регулярной армии он не смог ничего поделать», — подчеркнул эксперт.

В свою очередь, Дмитрий Володихин подчеркнул, что, вопреки мнению ряда исследователей, пытающихся представить пугачёвщину крестьянской войной, она была казацким восстанием.

«Данные события привели к огромным разрушениям. Это была страшная трагедия», — резюмировал историк.

Главной причиной народных волнений, включая восстание под предводительством Емельяна Пугачева, было усиление крепостного права и рост эксплуатации всех слоев черного населения. Казаки были недовольны наступлением правительства на их традиционные привилегии и права. Коренные народы Поволжья и Приуралья испытывали притеснения и  от властей, и от действия русских помещиков и промышленников. Войны, голод, эпидемии также способствовали народным восстаниям. (Например, московский чумной бунт 1771 г. возник вследствие эпидемии чумы, занесенной с фронтов русско-турецкой войны.)

МАНИФЕСТ «АМПЕРАТОРА»

«Самодержавного амператора, нашего великого государя, Петра Федоровича Всероссийского и прочая… Во имянном моем указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, прежным царям служили до капли своей крови… так вы послужите за свое отечество мне, великому государю амператору Петру Федоровичу… Будити мною, великим государем жалованы: казаки и калмыки и татары. И которые мне… винные были… в всех винах прощаю и жаловаю вас: рякою с вершины и до устья и землею, и травами, и денежным жалованием, и свиньцом, и порохам, и хлебным правиянтам».

САМОЗВАНЦЫ

В сентябре 1773 г. яицкие казаки могли слышать этот манифест «чудом спасенного царя Петра III». Тень «Петра III» в предшествующие 11 лет не раз являлась в России. Некоторые смельчаки назывались государем Петром Федоровичем, объявляли, что хотели они вслед за вольностью дворянству дать волю крепостным да жаловать казаков, работных людей и прочий весь простой люд, но дворяне вознамерились их убить, и пришлось им скрываться до времени. Самозванцы эти быстро попадали в Тайную экспедицию, открытую при Екатерине II взамен распущенной канцелярии тайных розыскных дел, и жизнь их обрывалась на плахе. Но появлялся вскоре где-нибудь на окраине живой «Петр III», и народ хватался за слух о новом «чудесном спасении амператора». Из всех самозванцев лишь одному — донскому казаку Емельяну Ивановичу Пугачеву удалось разжечь пламя крестьянской войны и возглавить беспощадную войну простолюдинов против господ за «мужицкое царство».

В своей ставке и на поле битвы под Оренбургом Пугачев отлично играл «царскую роль». Он издавал указы не только от себя лично, но и от имени «сына и наследника» Павла. Часто при людях Емельян Иванович доставал портрет великого князя и, глядя на него, говорил со слезами: «Ох, жаль мне Павла Петровича, как бы окаянные злодеи его не извели!» А в другой раз самозванец заявлял: «Сам я царствовать уже не желаю, а восстановлю на царствие государя цесаревича».

«Царь Петр III» пытался внести порядок в мятежную народную стихию. Повстанцы были поделены на «полки», возглавляемые выборными или назначенными Пугачевым «офицерами». В 5 верстах от Оренбурга в Берде сделал он свою ставку. При императоре из его охраны образовалась «гвардия». На пугачевские указы ставили «большую государственную печать». При «царе» действовала Военная коллегия, сосредоточившая военную, административную и судебную власть.

Еще Пугачев показывал сподвижникам родимые пятна — в народе тогда все были убеждены, что цари имеют на теле «особые царские знаки». Красный кафтан, дорогая шапка, сабля и решительный вид завершали образ «государя». Хотя внешность Емельяна Ивановича была непримечательная: это был казак тридцати с небольшим лет, среднего роста, смугловатый, волосы стрижены в круг, лицо обрамляла небольшая черная борода. Но он был таким «царем», каким желала видеть царя мужицкая фантазия: лихим, безумно отважным, степенным, грозным и скорым на суд над «изменниками». Он казнил и жаловал…

Казнил помещиков да офицеров. Жаловал простых людей. Например, появился в его лагере мастеровой Афанасий Соколов по прозвищу «Хлопуша», видя «царя» упал в ноги и повинился: сидел он, Хлопуша, в оренбургской тюрьме, но был выпущен губернатором Рейнсдорфом, пообещав за деньги убить Пугачева. «Ампера-тор Петр III» прощает Хлопушу, да еще назначает его полковником. Вскоре Хлопуша прославился как решительный и удачливый предводитель. Другого народного вожака Чику-Зарубина, Пугачев произвел в графы и звал не иначе, как «Иваном Никифоровичем Чернышевым».

Среди пожалованных вскоре оказались прибывшие к Пугачеву работные люди и приписные горнозаводские крестьяне, а также восставшие башкиры во главе со знатным молодым богатырем-поэтом Салаватом Юлаевым. Башкирам «царь» возвращал их земли. Башкиры принялись поджигать русские заводы, построенные в их крае, при этом уничтожались деревни русских поселенцев, жители вырезались чуть ли не поголовно.

ЯИЦКИЕ КАЗАКИ

Восстание началось на Яике, что было не случайно. Волнения начались еще в январе 1772 г., когда яицкие казаки с иконами и хоругвями явились в свою «столицу» Яицкий городок просить царского генерала сместить угнетавшего их атамана и часть старшины да восстановить прежние привилегии яицких казаков.

Правительство в то время изрядно потеснило казаков Яика. Их роль пограничной стражи упала; казаков стали отрывать от дома, отправляя в дальние походы; выборность атаманов и командиров была отменена еще в 1740-е гг.; в устье Яика рыбопромышленники поставили, по царскому дозволению, заграждения, которые затрудняли продвижение рыбы вверх по реке, что больно ударило по одному из основных казачьих промыслов — рыболовству.

В Яицком городке шествие казаков было расстреляно. Солдатский корпус, прибывший чуть позже, подавил казацкое возмущение, зачинщиков казнили, «непослушные казаки» разбежались и затаились. Но спокойствия на Яике не было, казачий край по-прежнему напоминал пороховой погреб. Искрой, которая его взорвала, и стал Пугачев.

НАЧАЛО ПУГАЧЕВЩИНЫ

17 сентября 1773 г. он зачитал свой первый манифест перед 80 казаками. На другой день у него уже было 200 сторонников, а на третий — 400. 5 октября 1773 г. Емельян Пугачев с 2,5 тыс. сподвижников начал осаду Оренбурга.

Пока «Петр III» шел к Оренбургу, весть о нем облетела всю страну. По крестьянским избам шептались, как везде «амператора» встречают «хлебом-солью», торжественно гудят в его честь колокола, казаки и солдаты гарнизонов небольших пограничных крепостиц без боя распахивают ворота и переходят на его сторону, «кровопийц-дворян» «царь» без промедления казнит, а их вещами жалует восставших. Сначала некоторые храбрецы, а потом целые толпы крепостных с Волги побежали к Пугачеву в его лагерь у Оренбурга.

ПУГАЧЕВ У ОРЕНБУРГА

Оренбург был хорошо укрепленным губернским городом, его защищали 3 тыс. солдат. Пугачев стоял под Оренбургом 6 месяцев, но взять его так и не сумел. Однако войско восставших выросло, в некоторые моменты восстания его численность достигала 30 тыс. человек.

На выручку осажденному Оренбургу с верными Екатерине II войсками спешил генерал-майор Кар. Но его полуторатысячный отряд был разгромлен. То же произошло и с воинской командой полковника Чернышева. Остатки правительственных войск отступили в Казань и вызвали там панику среди местных дворян. Дворяне уже были наслышаны о свирепых расправах Пугачева и начали разбегаться, бросая дома и имущество.

Положение складывалось нешуточное. Екатерина, чтобы поддержать дух поволжских дворян, объявила себя «казанскою помещицей». К Оренбургу стали стягиваться войска. Для них требовался главнокомандующий — человек талантливый и энергичный. Екатерина II ради пользы могла поступаться убеждениями. Вот в этот решающий момент на придворном бале императрица обратилась к А.И. Бибикову, которого не любила за близость к своему сыну Павлу и «конституционные мечтания», и с ласковой улыбкой попросила его стать главнокомандующим армией. Бибиков отвечал, что посвятил себя службе отечеству и, конечно, принимает назначение. Надежды Екатерины оправдались. 22 марта 1774 г. в 6-часовом сражении под Татищевой крепостью Бибиков разгромил лучшие силы Пугачева. 2 тыс. пугачевцев были убиты, 4 тыс. ранены или сдались в плен, у повстанцев захватили 36 пушек. Пугачев был вынужден снять осаду Оренбурга. Казалось, бунт подавлен…

Но весной 1774 г. началась вторая часть пугачевской драмы. Пугачев двигался на восток: в Башкирию и на горнозаводской Урал. Когда он подошел к Троицкой крепости, самой восточной точке продвижения повстанцев, в его армии насчитывалось 10 тыс. человек. Восстание захлестывала разбойная стихия. Пугачевцы жгли заводы, отнимали у приписных крестьян и работных людей скот и другое имущество, чиновников, приказчиков, пленных «господ» уничтожали без жалости, иногда самым изуверским способом. Часть простолюдинов пополняла отряды пугачевских полковников, другие сбивались в отряды вокруг заводовладельцев, раздавших своим людям оружие, чтобы защитить их и свою жизнь и собственность.

ПУГАЧЕВ В ПОВОЛЖЬЕ

Войско Пугачева росло за счет отрядов поволжских народов — удмуртов, марийцев, чувашей. С ноября 1773 г. манифесты «Петра III» призывали крепостных расправляться с помещиками — «возмутителями империи и разорителями крестьян», а дворянские «дома и все их имение брать себе в награждение».

12 июля 1774 г. император» с 20-тысячным войском взял Казань. Но в казанском кремле заперся правительственный гарнизон. К нему на помощь подоспели царские войска во главе с Михельсоном. 17 июля 1774 г.  Михельсон разбил пугачевцев. «Царь Петр Федорович» бежал на правый берег Волги, и там крестьянская война развернулась вновь с большим размахом. Пугачевский манифест 31 июля 1774 г. даровал крепостным волю и «освободил» крестьян от всех повинностей. Везде возникли повстанческие отряды, которые действовали на свой страх и риск, часто вне связи друг с другом. Интересно, что обычно восставшие громили усадьбы не своих хозяев, а соседних помещиков. Пугачев с главными силами двигался к Нижней Волге. Он с легкостью брал маленькие города. К нему пристали отряды бурлаков, поволжских, донских и запорожских казаков.  На пути восставших стояла мощная крепость Царицын. Под стенами Царицына в августе 1774 г. пугачевцы потерпели крупное поражение. Поредевшие отряды мятежников начинали отступать туда, откуда пришли, — на Южный Урал. Сам Пугачев с группой яицких казаков переплыл на левый берег Волги.

12 сентября 1774 г. бывшие соратники предали своего предводителя. «Царь Петр Федорович» превратился в беглого бунтовщика Пугача. Не действовали уже гневные окрики Емельяна Ивановича: «Кого вы вяжете? Ведь если я вам ничего не сделаю, то сын мой, Павел Петрович, ни одного человека из вас живым не оставит!» Связанного «царя» верхом и отвезли к Яицкому городку и там сдали офицеру.

Главнокомандующего Бибикова уже не было в живых. Он умер в разгар подавления бунта. Новый главнокомандующий Петр Панин (младший брат воспитателя цесаревича Павла) имел ставку в Симбирске. Туда Михельсон и приказал отправить Пугачева. Конвоировал его отозванный с турецкой войны прославленный екатерининский полководец А.В. Суворов. Пугачева везли в деревянной клетке на двухколесной телеге.

Тем временем не сложившие еще оружия соратники Пугачева распустили слух, что арестованный Пугачев к «царю Петру III» отношения не имеет. Некоторые крестьяне вздыхали облегченно: «Слава Богу! Какого-то Пугача поймали, а царь Петр Федорович на воле!» Но в целом силы повстанцев были подорваны. В 1775 г. были затушены последние очаги сопротивления в лесной Башкирии и в Поволжье, подавили отголоски пугачевского бунта на Украине.

А.С. ПУШКИН. «ИСТОРИЯ ПУГАЧЕВА»

«Суворов от него не отлучался. В деревне Мостах (во ста сорока верстах от Самары) случился пожар близ избы, где ночевал Пугачев. Его высадили из клетки, привязали к телеге вместе с сыном, резвым и смелым мальчиком, и во всю ночь; Суворов сам их караулил. В Коспорье, против Самары, ночью, в волновую погоду, Суворов переправился через Волгу и пришел в Симбирск в начале октября… Пугачева привезли прямо на двор к графу Панину, который встретил его на крыльце… «Кто ты таков?» — спросил он у самозванца. «Емельян Иванов Пугачев»,  — отвечал тот. «Как же смел ты, юр, назваться государем?» — продолжал Панин. — «Я не ворон» — возразил Пугачев, играя словами и изъясняясь, по обыкновению, иносказательно. «Я вороненок, а ворон-то еще летает». Панин, заметя, что дерзость Пугачева поразила народ, столпившийся около дворца, ударил самозванца по лицу до крови и вырвал у него клок бороды…»

РАСПРАВЫ И КАЗНИ

Победа правительственных войск сопровождалась зверствами, не меньшими, чем творил Пугачев над дворянами. Просвещенная императрица заключила, что «в теперешнем случае казнь нужна для блага империи». Склонный к конституционным мечтаниям Петр Панин реализовал призыв самодержицы. Тысячи людей были казнены без суда и следствия. На всех дорогах восставшего края валялись трупы, выставленные в назидание. Невозможно было счесть крестьян, наказанных кнутом, батогами, плетьми. У многих отрезали носы или уши.

Емельян Пугачев сложил свою голову на плахе 10 января 1775 г. при большом стечении людей на Болотной площади в Москве. Перед смертью Емельян Иванович поклонился соборам и попрощался с народом, повторяя прерывающимся голосом: «Прости, народ православный; отпусти мне, в чем я согрубил перед тобою». Вместе с Пугачевым были повешены несколько его сподвижников. Знаменитого атамана Чику увезли для казни в Уфу. Салават Юлаев оказался на каторге. Пугачевщина кончилась…

Пугачевщина не принесла облегчения крестьянам. Правительственный курс в отношении крестьян ожесточился, а сфера действия крепостного права расширилась. По указу 3 мая 1783 г. в крепостную неволю переходили крестьяне Левобережной и Слободской Украины. Крестьяне здесь лишались права перехода от одного владельца к другому. В 1785 году казацкая старшина получила права российского дворянства. Еще ранее, в 1775 г., была уничтожена вольная Запорожская Сечь. Запорожцев переселили на Кубань, где они составили казачье кубанское войско. Помещики Поволжья да и других областей не сократили оброки, барщину и другие крестьянские повинности. Все это взыскивалось с прежней строгостью.

 «Матушке Екатерине» хотелось, чтобы память о Пугачевщине стерлась. Она даже велела переименовать реку, где начался бунт: и стал Яик — Уралом. Яицких казаков и Яицкий городок приказано было звать уральскими. Станицу Зимовейскую, родину Стеньки Разина и Емельяна Пугачева, окрестили по-новому — Потемкинской. Однако Пугач запомнился народу. Старики всерьез рассказывали, что Емельян Иванович — это оживший Разин, и вернется он еще не раз на Дон; по Руси звучали песни и ходили легенды о грозном «императоре и его детушках».

ВОССТАНИЕ ПУГАЧЕВА В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

«Сказка про Пугачева и про вдову Харлову» — первое фольклорно-поэтическое произведение о крестьянской войне 1773-1775 гг. под предводительством Е. И. Пугачева

А.С. Пушкин. «История Пугачева»  

А.С. Пушкин. «Капитанская дочка»

С.А. Есенин. «Пугачев»

В.Я. Шишков. Емельян Пугачев

Pugachev’s Rebellion
Date 1773–1775 Location Russian Empire Result Russian victory Catherine expands serfdom[1]
Belligerents
Russian Empire	Coalition of Cossacks, Russian Serfs, Old Believers, and non-Russian peoples
Commanders and leaders
Catherine the Great Grigory Potemkin Petr Panin Alexander Suvorov Johann von Michelsohnen	Yemelyan Pugachev   Salawat Yulayev
Strength
5,000+ men[2]	1773: 15,000 men[2] 80 artillery pieces[2] 1774: 25,000 men[3]
Casualties and losses
3,500 killed[2]	20,000 killed[2] 16,000 captured[2]

Pugachev’s Rebellion (Russian: Восстание Пугачёва, Vosstaniye Pugachyova; also called the Peasants’ War 1773–1775 or Cossack Rebellion) of 1773–1775 was the principal revolt in a series of popular rebellions that took place in the Russian Empire after Catherine II seized power in 1762. It began as an organized insurrection of Yaik Cossacks headed by Yemelyan Pugachev, a disaffected ex-lieutenant of the Imperial Russian Army, against a background of profound peasant unrest and war with the Ottoman Empire. After initial success, Pugachev assumed leadership of an alternative government in the name of the late Tsar Peter III and proclaimed an end to serfdom. This organized leadership presented a challenge to the imperial administration of Catherine II.

The rebellion managed to consolidate support from various groups including the peasants, the Cossacks, and Old Believers priesthood. At one point, its administration claimed control over most of the territory between the Volga River and the Urals. One of the most significant events of the insurrection was the Battle of Kazan in July 1774.

Government forces failed to respond effectively to the insurrection at first, partly due to logistical difficulties and a failure to appreciate its scale. However, the revolt was crushed towards the end of 1774 by General Michelsohn at Tsaritsyn. Pugachev was captured soon after and executed in Moscow in January 1775. Further reprisals against rebel areas were carried out by General Peter Panin.

The events have generated many stories in legend and literature, most notably Pushkin’s historical novel The Captain’s Daughter (1836). It was the largest peasant revolt in the history of the Russian Empire.

Background and aims[edit]

As the Russian monarchy contributed to the degradation of the serfs, peasant anger ran high. Peter the Great ceded entire villages to favored nobles, while Catherine the Great confirmed the authority of the nobles over the serfs in return for the nobles’ political cooperation. The unrest intensified as the 18th century wore on, with more than fifty peasant revolts occurring between 1762 and 1769. These culminated in Pugachev’s Rebellion, when, between 1773 and 1775, Yemelyan Pugachev rallied the peasants and Cossacks and promised the serfs land of their own and freedom from their lords.

There were various pressures on Russian serfs during the 18th century, which induced them to follow Pugachev. The peasantry in Russia were no longer bound to the land, but tied to their owner. The connecting links that had existed between the peasant community and the tsar, which had been diminishing, was broken by the interposition of the serf owners; these private lords or agents of the Church or state who owned the land blocked serfs’ access to the political authority. Many nobles returned to their estates after 1762 and imposed harsher rules on their peasants. The relationship between peasant and ruler was cut off most dramatically in the decree of 1767, which completely prohibited direct petitions to the empress from the peasantry. The peasants were also subject to an increase in indirect taxes due to the increase in the state’s requirements. In addition, a strong inflationary trend resulted in higher prices on all goods.^[4] The peasants felt abandoned by the «modern» state.^[5] They were living in desperate circumstances and had no way to change their situation, having lost all possibilities for political redress.

There were natural disasters in Russia during the 18th century, which also added strain on the peasants. Frequent recurrence of crop failures, plagues and epidemics created economic and social instability. The most dramatic was the 1771 epidemic in Moscow, which brought to the surface all the unconscious and unfocused fears and panics of the populace.^[6]

Each ruler altered the position of the Church, which created more pressure. Peter the Great gave the Church new obligations, while its administration assimilated to a department of the secular state. The Church’s resources, or the means of collection, could not meet the new obligations and as a consequence, they heavily exploited and poorly administered their serfs. The unrest spurred constant revolt among Church serfs.^[6]

Leadership and strategy[edit]

Pugachev’s image according to folk memory and contemporary legends was one of a pretender-liberator. As Peter III, he was seen as Christ-like and saintly because he had meekly accepted his dethronement by his evil wife Catherine II and her courtiers. He had not resisted his overthrow, but had left to wander the world. He had come to help the revolt, but he did not initiate it; according to popular myth, the Cossacks and the people did that.^[7]

The popular mythology of Peter III linked Pugachev with the Emancipation Manifesto of 1862 and the serf’s expectations of further liberalizations had he continued as ruler. Pugachev offered freedom from the poll tax and the recruit-levy, which made him appear to follow in the same vein as the emperor he was impersonating.

Pugachev attempted to reproduce the St. Petersburg bureaucracy. He established his own College of War with quite extensive powers and functions. He did not promise complete freedom from taxation and recruitment for the peasants; he granted only temporary relief. His perception of the state was one where soldiers took the role of Cossacks, meaning they were free, permanent, military servicemen. Pugachev placed all other military personnel into this category as well, even the nobles and officers who joined his ranks. All peasants were seen as servants of the state, they were to become state peasants and serve as Cossacks in the militia. Pugachev envisioned the nobles returning to their previous status as the czar’s servicemen on salary instead of estate and serf owners. He emphasized the peasants’ freedom from the nobility. Pugachev still expected the peasants to continue their labor, but he granted them the freedom to work and own the land. They would also enjoy religious freedoms and Pugachev promised to restore the bond between the ruler and the people, eradicating the role of the noble as the intermediary.^[8]

Under the guise of Peter III, Pugachev built up his own bureaucracy and army, which copied that of Catherine. Some of his top commanders took on the pseudonyms of dukes and courtiers. Zarubin Chaika, Pugachev’s top commander, for example, took the guise of Zakhar Chernyshev. The army Pugachev established, at least at the very top levels of command, also mimicked Catherine’s. The organizational structure Pugachev set up for his top command was extraordinary, considering Pugachev defected as an ensign from Catherine’s army. He built up his own War College and a fairly sophisticated intelligence network of messengers and spies. Even though Pugachev was illiterate, he recruited the help of local priests, mullahs, and starshins to write and disseminate his «royal decrees» or ukases in Russian and Tatar languages. These ukazy were copied, sent to villages and read to the masses by the priests and mullahs. In these documents, he begged the masses to serve him faithfully. He promised to grant to those who followed his service land, salt, grain, and lowered taxes, and threatened punishment and death to those who didn’t. For example, an excerpt from a ukase written in late 1773:

From me, such reward and investiture will be with money and bread compensation and with promotions: and you, as well as your next of kin will have a place in my government and will be designated to serve a glorious duty on my behalf. If there are those who forget their obligations to their natural ruler Peter III, and dare not carry out the command that my devoted troops are to receive weapons in their hands, then they will see for themselves my righteous anger, and will then be punished harshly.^[9]

Recruitment and support[edit]

From the very beginning of the insurgency, Pugachev’s generals carried out mass recruitment campaigns in Tatar and Bashkir settlements, with the instructions of recruiting one member from every or every other household and as many weapons as they could secure. He recruited not only Cossacks, but Russian peasants and factory workers, Tatars, Bashkirs, and Chuvash. Famous Bashkir hero Salawat Yulayev joined him. Pugachev’s primary target for his campaign was not the people themselves, but their leaders. He recruited priests and mullahs to disseminate his decrees and read them to the masses as a way of lending them credence.

Priests in particular were instrumental figures in carrying out Pugachev’s propaganda campaigns. Pugachev was known to stage “heroic welcomes” whenever he entered a Russian village, in which he would be greeted by the masses as their sovereign. A few days before his arrival to a given city or village, messengers would be sent out to inform the priests and deacons in that town of his impending arrival. These messengers would request that the priests bring out salt and water and ring the church bells to signify his coming. The priests would also be instructed to read Pugachev’s manifestos during mass and sing prayers to the health of the Great Emperor Peter III. Most priests, although not all, complied with Pugachev’s requests. One secret report of Catherine’s College of War, for example, tells of one such priest, Zubarev, who recruited for Pugachev in Church under such orders. “[Zubarev], believing in the slander-ridden decree of the villainous-imposter, brought by the villainous Ataman Loshkarev, read it publicly before the people in church. And when that ataman brought his band, consisting of 100 men, to their Baikalov village, then that Zubarev met them with a cross and with icons and chanted prayers in the Church; and then at the time of service, as well as after, evoked the name of the Emperor Peter III for suffrage.” (Pugachevshchina Vol. 2, Document 86. Author’s translation)

Pugachev’s army was composed of a diverse mixture of disaffected peoples in southern Russian society, most notably Cossacks, Bashkirs, homesteaders, religious dissidents (such as Old Believers) and industrial serfs. Pugachev was very much in touch with the local population’s needs and attitudes; he was a Don Cossack and encountered the same obstacles as his followers. It is noticeable that Pugachev’s forces always took routes that reflected the very regional and local concerns of the people making up his armies. For example, after the very first attack on Yaitsk, he turned not towards the interior, but instead turned east towards Orenburg which for most Cossacks was the most direct symbol of Russian oppression.

The heterogeneous population in Russia created special problems for the government, and it provided opportunities for those opposing the state and seeking support among the discontented, as yet unassimilated natives.^[10] Each group of people had problems with the state, which Pugachev focused on in order to gain their support.

Non-Russians, such as the Bashkirs, followed Pugachev because they were promised their traditional ways of life, freedom of their lands, water and woods, their faith and laws, food, clothing, salaries, weapons and freedom from enserfment.^[11] Cossacks were similarly promised their old ways of life, the rights to the river Iaik (now the Ural River) from source to sea, tax-free pasturage, free salt, twelve chetvi of corn and 12 roubles per Cossack per year.^[11]

Pugachev found ready support among the odnodvortsy (single homesteaders). In the westernmost part of the region swept by the Pugachev rebellion, the right bank of the middle Volga, there were a number of odnodvortsy. These were descendants of petty military servicemen who had lost their military function and declined to the status of small, but free, peasants who tilled their own lands. Many of them were also Old Believers, and so felt particularly alienated from the state established by Peter the Great. They were hard-pressed by landowners from central provinces who were acquiring the land in their area and settling their serfs on it. These homesteaders pinned their hopes on the providential leader who promised to restore their former function and status.^[12]

The network of Old Believer holy men and hermitages served to propagandize the appearance of Pugachev as Peter III and his successes, and they also helped him recruit his first followers among the Old Believer Cossack of the Iaik.^[13]

The Iaik Cossack host was most directly and completely involved in the Pugachev revolt. Most of its members were Old Believers who had settled among the Iaik River. The Cossacks opposed the tide of rational modernization and the institutionalization of political authority. They regarded their relationship to the ruler as a special and personal one, based on their voluntary service obligations. In return, they expected the czar’s protection of their religion, traditional social organization, and administrative autonomy. They followed the promises of Pugachev and raised the standard of revolt in the hope of recapturing their previous special relationship and securing the government’s respect for their social and religious traditions.^[14]

Factory workers supported Pugachev because their situation had worsened; many state-owned factories had been turned over to private owners, which intensified exploitation. These private owners stood as a barrier between the workers and the government; they inhibited appeals to the state for improvement of conditions. Also, with the loss of Russia’s competitive advantage on the world market, the production of the Ural mines and iron-smelting factories declined. This decline hit the workers the hardest because they had no other place to go or no other skill to market. There was enough material to support rebellion against the system. By and large the factories supported Pugachev, some voluntarily continuing to produce artillery and ammunition for the rebels.^[15]

Challenge to the Russian state[edit]

In 1773 Pugachev’s army attacked Samara and occupied it. His greatest victory came with the taking of Kazan, by which time his captured territory stretched from the Volga to the Ural mountains. Though fairly well-organized for a revolt at the time, Pugachev’s main advantage early on was the lack of seriousness about Pugachev’s rebellion. Catherine the Great regarded the troublesome Cossack as a joke and put a small bounty of about 500 rubles on his head. But by 1774, the threat was more seriously addressed; by November the bounty was over 28,000 rubles. The Russian general Michelson lost many men due to a lack of transportation and discipline among his troops, while Pugachev scored several important victories.

Pugachev launched the rebellion in mid-September 1773. He had a substantial force composed of Cossacks, Russian peasants, factory serfs, and non-Russians with which he overwhelmed several outposts along the Iaik and early in October went into the capital of the region, Orenburg. While besieging this fortress, the rebels destroyed one government relief expedition and spread the revolt northward into the Urals, westward to the Volga, and eastward into Siberia. Pugachev’s groups were defeated in late March and early April 1774 by a second relief corps under General Bibikov, but Pugachev escaped to the southern Urals, Baskiria, where he recruited new supporters. Then, the rebels attacked the city of Kazan, burning most of it on July 23, 1774. Though beaten three times at Kazan by tsarist troops, Pugachev escaped by the Volga, and gathered new forces as he went down the west bank of the river capturing main towns. On September 5, 1774, Pugachev failed to take Tsaritsyn and was defeated in the steppe below that town. His closest followers betrayed him to the authorities. After a prolonged interrogation, Pugachev was publicly executed in Moscow on 21 January [O.S. 10 January] 1775.^[16]

Indigenous involvement[edit]

Pugachev’s vague rhetoric inspired not only Cossacks and peasants to fight, but also indigenous tribes on the eastern frontier. These indigenous groups made up a comparatively small portion of those in revolt, but their role should not be underestimated. Each group had a distinct culture and history, which meant that their reasons for following Pugachev were different.

The Mordovians, Mari, Udmurts, and Chuvash (from the Volga and Kama basin) for example, joined the revolt because they were upset by Russian attempts to convert them to Orthodoxy. These groups lived within Russia’s borders, but held onto their language and culture. During the Pugachev Rebellion, these natives responded by assassinating Orthodox clergy members.^{[citation needed]} Because the natives professed allegiance to Pugachev, the rebel leader had no choice but to implicitly condone their actions as part of his rebellion.^[17]

The Tatars (from the Volga and Kama basin) were the indigenous group with the most complex political structure. They were most closely associated with Russian culture because they had lived within the empire’s borders since the 16th century. Many Tatars owned land or managed factories. As more integrated members of the Russian Empire, the Tatars rebelled in objection to the poll tax and their military and service obligations. The Tatars were closely associated with the Cossacks and were a crucial part of Pugachev’s recruitment efforts.

As a group, the Bashkirs had the most unified involvement in the rebellion. The Bashkirs were nomadic herdsman, angered by newly arrived Russian settlers who threatened their way of life. Russians built factories and mines, began farming on the Bashkir’s former land, and tried to get the Bashkirs to abandon their nomadic life and become farmers too. When fighting broke out, Bashkir village leaders preached that involvement in the rebellion would end Russian colonialism, and give the Bashkirs the political autonomy and cultural independence they desired. The Bashkirs were crucial to Pugachev’s rebellion. Some of the memorable leaders of the rebellion, like Salavat Yulaev were Bashkirs, and historian Alan Bodger argues that the rebellion might have died in the beginning stages were it not for the Bashkir’s involvement. In spite of their integral role, Bashkirs fought for different reasons than many of the Cossacks and peasants, and sometimes their disparate objectives disrupted Pugachev’s cause. There are accounts of Bashkirs, upset over their lost land, taking peasant land for themselves. Bashkirs also raided factories, showing their aggression towards Russian expansion and industrialization. Pugachev thought that these raids were ill-advised and not helpful towards his cause.

While the Bashkirs had a clear unified role in the rebellion, the Buddhist Kalmyks and Muslim Kazakhs, neighboring Turkic tribes in the steppe, were involved in a more fragmented way. The Kazakhs were nomadic herdsman like the Bashkirs, and were in constant struggle with neighboring indigenous groups and Russian settlers over land. Pugachev tried hard to get Kazakh leaders to commit to his cause, but leaders like Nur-Ali would not do so fully. Nur-Alit engaged in talks with both Pugachev’s and Tsarist forces, helping each only when it was advantageous for him. The Kazakhs mostly took advantage of the rebellion’s chaos to take back land from Russian peasants and Bashkir and Kalmyk natives. Historian John T. Alexander argues that these raids, though not directly meant to help Pugachev, ultimately did help by adding to the chaos that the Imperial forces had to deal with.^[18]

The early Volga German settlements were attacked during the Pugachev uprising.

The Kalmyks’ role in the rebellion was not unified either, but historians disagree about how to classify their actions. Historian Alan Bodger argues that the Kalmyks’ role was minimal. They helped both sides in the conflict, but not in a way that changed the results. John T. Alexander argues that the Kalmyks were a significant factor in the rebel’s initial victories. He cites the Kalmyk campaign led by II’ia Arapov which, though defeated, caused a total uproar and pushed the rebellion forward in the Stavropol region.^[19]

Defeat[edit]

By late 1774 the tide was turning, and the Russian army’s victory at Tsaritsyn left 9,000-10,000 rebels dead. Russian General Panin’s savage reprisals, after the capture of Penza, completed their discomfiture. By 21 August 1774, Don Cossacks recognize that Pugachev is not Peter III. By early September, the rebellion was crushed. Yemelyan Pugachev was betrayed by his own Cossacks when he tried to flee in mid-September 1774, and they delivered him to the authorities.^[20] He was beheaded and dismembered on 21 January 1775, in Moscow.

After the revolt, Catherine cut Cossack privileges further and set up more garrisons across Russia. Provinces became more numerous, certain political powers were broken up and divided among various agencies, and elected officials were introduced.^[21]

Assessments[edit]

The popular interpretation of the insurgency was that Pugachev’s men followed him out of the desire to free themselves from the oppression of Catherine’s reign of law. However, there are documents from Pugachev’s war college and eye witness accounts that contradict this theory. While there were many who believed Pugachev to be Peter III and that he would emancipate them from Catherine’s harsh taxes and policies of serfdom, there were many groups, particularly of Bashkir and Tatar ethnicity, whose loyalties were not so certain. In January 1774, for example, Bashkir and Tatar generals led an attack on the City of Kungur. During the revolt the nomadic Kazakhs took the opportunity to raid the Russian settlements.^[22] Pugachev’s troops suffered from a lack of food and gunpowder. Many fighters deserted, including one general who left the battle and took his entire unit with him. One general wrote in a report to his superior, V. I. Tornova, «For the sake of your eminence, we humbly request that our Naigabitskiaia Fortress be returned to us with or without a detachment, because there is not a single Tatar or Bashkir detachment, since they have all fled, and the starshins, who have dispersed to their homes, are presently departing for the Naigabanskaia fortress.» (Dokumenty i Stavki E. I. Pugacheva, povstancheskikh vlastei i ucherezhdenii, 1773-1774. Moskva, Nauka, 1975. Document number 195. Author’s translation)

The concept of freedom was applied to the movement in regard to being free from the nobility. A peasant was to be free to work and own the land he worked. Pugachev’s followers idealized a static, simple society where a just ruler guaranteed the welfare of all within the framework of a universal obligation to the sovereign. The ruler ought to be a father to his people, his children; and power should be personal and direct, not institutionalized and mediated by land- or serf owner. Such a frame of mind may also account for the strong urge to take revenge on the nobles and officials, on their modern and evil way of life.^[23]

Pugachev’s followers were particularly frightened by apparent economic and social changes. They wished to recapture the old ideals of service and community in a hierarchy ordained by God. They needed a palpable sense of direct relationship with the source of sovereign power. The Cossacks were most keenly aware of the loss of their special status and direct contact with the czar and his government.

The Imperial government endeavored to keep the matter of the rebellion strictly secret or, failing that, to portray it as a minor outbreak that would soon be quelled. The absence of an independent Russian press at the time, particularly in the provinces, meant that foreigners could read only what the government chose to print in the two official papers, or whatever news they could obtain from correspondents in the interior. (Alexander, 522) Russian government undertook to propagate in the foreign press its own version of events and directed its representatives abroad to play down the revolt.^[24]

The Russian government favored the use of manifestos to communicate with the people of Russia. Catherine thought that exhortations to abandon him would excite popular antipathy for his cause and elicit divisions within rebel ranks. Her printed pronouncements were widely distributed in the turbulent areas; they were read on the public squares and from the parish pulpits. In the countryside local authorities were instructed to read them to gatherings of the people, who were then required to sign the decree. These government proclamations produced little positive effect. They actually added more confusion and even provoked unrest when the peasantry refused to believe or sign them.^[25]

Much of the blame for the spread of the insurrection must be laid on the local authorities in Russia. “They were lax, timid, and indecisive; their countermeasures were belated, futile, and lost lives needlessly.”^[26] Catherine herself recognized this assessment. As Catherine said “I consider the weak conduct of civil and military officials in various localities to be as injurious to the public welfare as Pugachev and the rabble he has collected.”^[27] The weakness could not have been entirely the fault of the officials. The local bureaucracy in Russia was too remote and too inefficient to adequately deal with even the most basic administrative matters.

Pugachev’s success in holding out against suppression for over a year proved to be a powerful incentive for future reforms. It made apparent to the government several problems with their treatment of the provinces. They were left weakly controlled and consequently, susceptible to outbreaks of peasant violence. The most crucial lesson Catherine II drew from the Pugachev rebellion, was the need for a firmer military grasp on all parts of the Empire, not just the external frontiers. For instance, when the governor of the Kazan guberniya called for assistance against the approaching Pugachev, there was no force available to relieve him. The revolt did occur at a sensitive point in time for the Russian government because many of their soldiers and generals were already engaged in a difficult war on the southern borders with Ottoman Turkey. However, the professional army available outside the gates of Kazan to counter the Cossack-based army of Pugachev only consisted of 800 men.^[11]

Media[edit]

• The Captain’s Daughter (1836 historical novel by Alexander Pushkin) Imperial officer Pyotr Grinyov is sent to a remote outpost. While traveling he is lost in a snowstorm, where he encounters a stranger who guides him to safety. He gratefully gives the stranger his fur coat and they part ways when the storm ends. Later his outpost is attacked by Pugachev’s forces, led by the stranger — who turns out to be Pugachev himself. Pugachev, impressed with the young man’s integrity, offers him a place in his army. The officer has to choose between loyalty to his commission or following the charismatic Pugachev.
• Tempest (1958 film) An adaptation of The Captain’s Daughter produced by Dino de Laurentis and directed by Alberto Lattuada. It starred Geoffrey Horne as Piotr Grinov, Silvana Mangano as Masha Miranov and Van Heflin as Emelyan Pugachov.

References[edit]

Sources[edit]

• Alexander, John T. (1969). Autocratic politics in a national crisis: the Imperial Russian government and Pugachev’s revolt, 1773-1775. Bloomington: Indiana University Press.
• Alexander, John T. (1970a). «Recent Soviet Historiography on the Pugachev Revolt: A Review Article». Canadian-American Slavic Studies. Brill Publishers. 4 (3): 602–617. ISSN 2210-2396.
• Alexander, John T. (1970b). «Western Views of the Pugachev Rebellion». Slavonic and East European Review. Modern Humanities Research Association and University College London, School of Slavonic and East European Studies. 48 (113): 520–536. eISSN 2222-4327. ISSN 0037-6795.
• Alexander, John T. (1973). Emperor Of The Cossacks: Pugachev and the Frontier Jacquerie of 1773-1775. Lawrence, Kansas: Coronado Press.
• Avrich, Paul (1972). Russian Rebels, 1600-1800. New York: Schocken Books.
• Bodger, Alan (1988). «The Kazakhs and the Pugachev uprising in Russia, 1773-1775». Research Institute for Inner Asian Studies (RIFIAS). Bloomington: Indiana University (11).
• Bodger, Alan (1991). «Nationalities in History: Soviet Historiography and the Pugačëvščina». Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 39 (4).
• Commercio, Michele E. (2004). «The ‘Pugachev rebellion’ in the context of post‐Soviet Kazakh nationalization» (PDF). Nationalities Papers. 32 (1): 87–113. ISSN 0090-5992 – via ResearchGate.
• De Madariaga, Isabel (1981). Russia in the Age of Catherine the Great. New Haven: Yale University Press. pp. 239–255. ISBN 0-300-02515-7.
• Forster, Robert (1970). Preconditions of Revolution in Early Modern Europe. Baltimore: Johns Hopkins Press. ISBN 9780801811760.
• Jones, Robert Edward (1973). The Emancipation of the Russian Nobility, 1762-1785. Princeton: Princeton University Press. ISBN 9780691052083.
• Kagan, Donald; Ozment, Steven; Turner, Frank (2002). The Western Heritage, Eighth Edition. New York, New York: Prentice Hall Publishing. Archived from the original on February 13, 2006.
• Longworth, Philip (1973). «The Pugachev Revolt: The Last Great Cossack-Peasant Rising». Journal of European Studies. SAGE Publications. 3 (1). eISSN 1740-2379. ISSN 0047-2441.
• Longworth, Philip (1975). «The Pretender Phenomenon in Eighteenth Century Russia». Past & Present. Oxford University Press (66): 61–84. eISSN 1477-464X. ISSN 0031-2746.
• Pushkin, Aleksandr Sergeevich (2000). The Complete Works of Alexander Pushkin: History of the Pugachev Rebellion. Downham Market: Milner & Company Ltd.
• Raeff, Marc (1970). «Pugachev’s rebellion». In Forster, Robert (ed.). Preconditions of Revolution in Early Modern Europe. Baltimore: Johns Hopkins Press. pp. 197 ff. ISBN 9780801811760.
• Raeff, Marc (2009). «Pushkin’s The History of Pugachev: Where Fact Meets the Zero-Degree of Fiction» (PDF). In Bethea, David M. (ed.). The Superstitious Muse: Thinking Russian Literature Mythopoetically. Boston: Academic Studies Press. pp. 301–322.
• Yaresh, Leo (1957). «The ‘Peasant Wars’ in Soviet Historiography». American Slavic and East European Review. 16 (3): 241–259. JSTOR 33001170.

In other languages[edit]

• Akademiia nauk SSSR [Academy of Sciences of the USSR] (1975). In-t istorii SSSR [History of the USSR] (in Russian). Moscow: Tsentralʹnyi gosudarstvennyi arkhiv drevnikh aktov SSSR [Central government archive of ancient acts of the USSR].
• Pugachevshchina [Dark Deeds of Pugachev] (in Russian). Moscow: Gosizdat. [1926-1931]
• Palmer, Elena (2005). Peter III — Der Prinz von Holstein (in German). Erfurt, Germany: Sutton Publishing. ISBN 978-3-89702-788-6.

External links[edit]

• World History at KMLA
• Stavropol and Pugachyov’s rebellion

С 1769 года Россия вела тяжёлую, но весьма успешную войну с Турцией за обладание Черноморией. Однако в самой России было очень неспокойно, в это время начался мятеж, вошедший в историю под названием «пугачёвского бунта». Многие обстоятельства подготовили почву для такого бунта, а именно:

1. Усилилось недовольство поволжских народов национальным и религиозным угнетением, а также произволом царских властей. Чинились всевозможные препоны для традиционной народной религии и в деятельности имамов, мулл, мечетей и медресе, а часть коренного населения неосмотрительно подвергалась насильственной христианизации. На Южном Урале на купленных за бесценок у башкир землях предприниматели строили металлургические заводы, нанимали за гроши башкир на вспомогательные работы. У коренного населения отбирали соляные промыслы, берега рек и озёр, лесные дачи и пастбища. Огромные массивы непроходимого леса хищнически вырубались или выжигались для производства угля.

2. Во второй половине XVIII века усилился крепостнический гнёт крестьян. После смерти царя Петра в России начался длительный период «бабьего правления», и императрицы раздали помещикам, в том числе своим многочисленным фаворитам, сотни тысяч государственных крестьян. В результате каждый второй крестьянин Великороссии стал крепостным. Стремясь повысить доходность поместий, помещики увеличивали размеры барщины, их права стали неограниченными. Они могли запороть человека до смерти, купить, продать, обменять, отправить в солдаты. Кроме этого на жизнь наложился мощный моральный фактор сословной несправедливости. Дело в том, что 18 февраля 1762 года императором Петром III был принят указ о вольности дворянства, предоставивший право господствующему сословию по своему выбору либо служить государству, либо уходить в отставку и уезжать в свои имения. Издревле у народа, в разных его сословиях, существовало твёрдое убеждение, что каждое сословие, в меру сил и способностей, служит государству во имя его процветания и народного блага. Бояре и дворяне служат в войске и учреждениях, крестьяне трудятся на земле, в своих усадьбах и в дворянских вотчинах, работные и мастеровые люди — в мастерских, на заводах, казаки — на границе. А тут целому сословию предоставили право бездельничать, годами отлёживаться на диванах, пьянствовать, развратничать и есть дармовой хлеб. Вот эта бездеятельность, бесполезность, праздность и развратная жизнь богатых дворян особенно раздражала и угнетала трудовое крестьянство. Дело усугублялось тем, что отставные дворяне большую часть жизни стали проводить в своих поместьях. Прежде они большую часть жизни и времени проводили на службе, и вотчинами фактически управляли старосты из своих же, местных крестьян. В отставку дворяне выходили после 25 лет службы, в зрелых летах, часто больные и израненные, умудрённые многолетней службой, знаниями и житейским опытом. Теперь же молодые и здоровые люди обоего пола буквально изнывали и маялись от безделья, выдумывали себе всё новые, зачастую развратные, развлечения, которые требовали всё больше денег. В порывах необузданной жадности многие помещики отбирали у крестьян землю, заставляя их всю неделю трудиться на барщине. Крестьяне нутром и умом понимали, что правящие круги, освобождая себя от службы и трудов, всё сильнее затягивали крепостные путы и угнетали трудовое, но бесправное крестьянство. Поэтому и стремились восстановить справедливый, по их мнению, прошлый уклад жизни, заставить зарвавшихся дворян служить Отечеству.

3. Было также большое недовольство горнозаводских рабочих тяжёлым, каторжным трудом и плохими условиями жизни. К государственным заводам приписывали крепостных крестьян. Труд их на заводе засчитывался как отработка барщины. Средства для питания эти крестьяне должны были получать от своих подсобных хозяйств. Приписных заставляли трудиться на заводах до 260 дней в году, им мало оставалось времени для труда на своих подворьях. Их хозяйства беднели и оскудевали, а люди жили в крайней нищете. «Купецким» владельцам в 40-х годах также разрешили «вывоз всяких чинов людей» на уральские заводы. Только заводчик Твердышев к 60-годам XVIII века для своих заводов приобрёл свыше 6 тысяч крестьян.

Заводчики-крепостники заставляли холопов отрабатывать «урок» не только за себя, но и за умерших, больных, беглых крестьян, за стариков и детей. Словом трудовые повинности возросли многократно и люди не могли выбраться из пожизненной тяжкой кабалы. Наряду с приписными и крепостными в цехах трудились работные, мастеровые и беглые («сходцы») люди. За каждую беглую душу, взятую на работу, хозяин платил по 50 рублей в казну и владел ей пожизненно.

4. Были недовольны и казаки. Яицкие казаки издревле славились своим вольнолюбием, стойкостью в старой вере и в завещанных предками традициях. После разгрома Булавинского восстания Пётр I попытался ограничить казачьи вольности на Яике, разогнать старообрядцев и обрить казакам бороды, и получил соответствующий протест и противодействие, продолжавшиеся несколько десятилетий, пережившие самого императора, а позже породившие мощные восстания. С 1717 года яицкие атаманы перестали выбираться, а стали назначаться и в Петербург шли непрерывные жалобы и доносы на назначаемых царём атаманов. Из Петербурга назначались проверочные комиссии, которые с переменным успехом частью гасили недовольство, а частью, вследствие коррумпированности самих комиссаров, усугубляли его. Противостояние государственной власти и Яицкого войска в 1717-1760 годах переросло в затяжной конфликт, в ходе которого яицкие казаки размежевались на «согласных» атаманов и старшин и «несогласных» простых войсковых казаков. Чашу терпения переполнил следующий случай. С 1752 года Яицкое войско, после долгой борьбы с купеческим кланом Гурьевых, получило на откуп богатые рыбные промыслы в нижнем течении Яика. Атаман Бородин со старшинами использовали выгодный промысел для собственного обогащения. Казаки писали жалобы, но им не давали ходу. В 1763 году казаки послали жалобу с ходоками. Атамана Бородина сняли с должности, но ходока — войскового старшину Логинова обвинили в кляузе и сослали в Тобольск, а 40 казаков-подписантов наказали плетьми и выслали из Яицкого городка. Но это не смирило казаков, и они отправили в Петербург новую делегацию во главе с сотником Портновым. Делегатов арестовали и отправили под конвоем на Яик. Туда же прибыла новая комиссия во главе с генералом фон Траубенбергом. Этот иноземец и бурбон начал свою деятельность с того, что выпорол семерых выборных уважаемых казаков, обрил им бороды и отправил под конвоем в Оренбург. Это сильно возмутило вольнолюбивых станичников. 12 января авторитетные казаки Перфильев и Шагаев собрали Круг и огромная масса казаков отправилась к дому где расположился жестокий генерал. Впереди с иконами шли старики, женщины и священник, они несли петицию, пели псалмы и хотели миром добиться решения спорных, но важных вопросов. Но их встретили солдаты с ружьями и канониры с пушками. Когда казачья масса вышла на площадь перед Войсковой избой, барон фон Траубенберг приказал открыть огонь из пушек и ружей. В результате кинжального огня более 100 человек погибло, часть бросились бежать, но большинство казаков, презрев смерть, бросились на пушки и голыми руками перебили и передушили канониров. Орудия развернули и в упор расстреляли солдат-карателей. Генерала Траубенберга изрубили шашками, капитана Дурново избили, атамана и старшин повесили. Тут же избрали нового атамана, старшин и Круг. Но прибывший из Оренбурга отряд карателей во главе с генералом Фрейманом упразднил новую власть, а потом исполнил прибывшее из Петербурга решение по делу восставших казаков. Все участники были выпороты, кроме того 16 казакам вырвали ноздри, выжгли на лице клеймо «вор» и сослали на каторгу в Сибирь, 38 казаков с семьями были высланы в Сибирь, 25 отправлены в солдаты. На остальных наложили огромную контрибуцию — 36765 рублей. Но жестокая расправа не смирила яицких казаков, они лишь затаили свой гнев и злобу и ждали момента для ответного удара.

5. Некоторые историки не отрицают и «крымско-турецкий след» в пугачёвских событиях, на это указывают и некоторые факты биографии Пугачёва. Но сам Емельян не признал связь с турками и крымцами даже под пыткой.

Всё это порождало острое недовольство властью, побуждало искать выход в активном протесте и сопротивлении. Нужны были лишь зачинщики и лидеры движения. Зачинщики появились в лице яицких казаков, а предводителем мощного казацко-крестьянского восстания стал Емельян Иванович Пугачёв.

Рис. 1. Емельян Пугачёв

Пугачёв родился на Дону, в 1742 году в станице Зимовейской, той самой, где вырос мятежный атаман С.Т. Разин. Его отец происходил из простых казаков. До 17 лет Емеля жил в семье отца, занимаясь хозяйством, а после ухода его в отставку занял его место в полку. В 19 лет женился, а вскоре отправился с полком в поход в Польшу и Пруссию и участвовал в Семилетней войне. За расторопность и живость ума его назначают адъютантом командира полка И.Ф. Денисова. В 1768 году он отправляется на войну с Турцией, за отличие при взятии крепости Бендеры получает чин хорунжего. Но тяжёлая болезнь заставляет его покинуть армию в 1771 году, в рапорте записано: «… и гнили у него грудь и ноги». Пугачёв пытается выйти в отставку по болезни, но получает отказ. В декабре 1771 года он тайно бежит на Терек. Перед терским атаманом Павлом Татарниковым он представляется в качестве добровольного поселенца и приписывается к станице Ищорской, где вскоре его избирают станичным атаманом. Казаки станиц Ищорской, Наурской и Голюгаевской решают послать его в Петербург в Военную коллегию с прошением о прибавке жалованья и провианта. Получив 20 рублей денег и станичную печать, он выезжает в лёгкую станицу (командировку). Однако в Петербурге его арестовывают и сажают на гауптвахту. Но вместе с караульным солдатом он бежит из под стражи и приходит в родные места. Там его снова арестовывают и конвоируют в Черкасск. Но он с помощью сослуживца по Семилетней войне снова бежит и скрывается на Украине. С группой местных жителей он уходит на Кубань к казакам-некрасовцам. В ноябре 1772 года он прибыл в Яицкий городок и лично убедился в каком напряжении и тревоге жили яицкие казаки в ожидании репрессий за убитого царского карателя — генерала фон Траубенберга. В одной из бесед с хозяином дома, казаком-старовером Д. И. Пьянковым Емельян выдаёт себя за императора Петра III Фёдоровича, а тот поделился невероятной новостью с друзьями. Но по доносу Пугачёва арестовали, били батогами, заковали в кандалы и отправили в Симбирск, затем в Казань. Но он и оттуда бежит и скитается по Дону, Уралу и в других краях. Прямо-таки настоящий казачий Рэмбо или ниндзя. Длительные скитания озлобили его и многому научили. Он своими глазами наблюдал нелёгкую жизнь угнетённого народа, и зародилась в буйной казачьей голове дума помочь бесправному народу обрести желаемую свободу и зажить всем миром по-казацки, широко, вольно и в большом достатке. При очередном прибытии на Урал он уже предстал перед казаками в качестве «государя Петра III Фёдоровича», и под его именем стал издавать манифесты с обещанием широких свобод и материальных благ всем недовольным. Написанные безграмотным, но живым, образным и доступным языком пугачёвские манифесты были, по справедливому выражению А.С. Пушкина, «удивительным образцом народного красноречия». Уже многие годы по бескрайним просторам России-матушки гуляла легенда о чудесном спасении императора Петра III и таких самозванцев в то время были десятки, но Пугачёв оказался самым незаурядным и удачливым. И народ поддержал самозванца. Безусловно, своим ближайшим сподвижникам Д. Караваеву, М. Шигаеву, И. Зарубину, И. Ушакову, Д. Лысову, И. Почиталину он признавался, что имя царя он принял для воздействия на простых людей, так легче было их поднять на восстание, а сам он простой казак. Но яицкие казаки остро нуждались в авторитетном и умелом вожаке, под знаменем и руководством которого они бы встали на борьбу с корыстными и своевольными боярами, чиновниками и жестокими генералами. На самом деле не многие люди верили, что Пугачёв является Петром III, но многие пошли за ним, такова была жажда бунта. На хутор братьев Толкачёвых, расположенный в 100 верстах от Яицкого городка, 17 сентября 1773 года прибыло около 60 казаков. Пугачёв обратился к ним с пламенной речью и «царским манифестом», написанным Иваном Почиталиным. С этим небольшим отрядом Пугачёв отправился в сторону Яицкого городка. По дороге к нему приставали десятки лиц простого народа: русские и татары, калмыки и башкиры, казахи и киргизы. Отряд достиг численности 200 человек и подошёл к Яицкому городку. Предводитель восставших послал в столицу войска грозный указ о добровольной сдаче, но получил отказ. Не овладев городком штурмом, повстанцы отправились вверх по Яику, взяли Гниловский форпост и созвали Войсковой казацкий круг. Войсковым атаманом избрали Андрея Овчинникова, полковником Дмитрия Лысова, есаулом Андрея Витошнова, здесь же выбрали сотников и хорунжих. Продвигаясь вверх по Яику повстанцы без боя заняли форпосты Генварцовский, Рубежный, Кирсановский, Иртекский. Илецкий городок пытался оказать сопротивление, но атаман Овчинников явился туда с манифестом и гарнизон из 300 человек при 12 пушках прекратил сопротивление и встретил «царя Петра» хлебом-солью. Недовольные толпами присоединялись к восставшим, и, как потом скажет А. С. Пушкин, «начался русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

Рис. 2. Сдача крепости Пугачёву

Оренбургский губернатор Рейнсдорп приказал бригадиру Билову с отрядом в 400 человек при 6 пушках двинуться навстречу повстанцам на выручку Яицкому городку. Однако большой отряд мятежников подошёл к крепости Рассыпной и 24 сентября гарнизон сдался без боя. 27 сентября пугачёвцы подошли к Татищевской крепости. Крупное укрепление на пути к Оренбургу имело гарнизон до 1000 воинов при 13 орудиях. Кроме того в крепости находился отряд бригадира Билова. Первый приступ осаждённые отразили. В составе отряда Билова сражалась 150 оренбургских казаков сотника Тимофея Падурова, которых послали для перехвата повстанцев двигавшихся в обход крепости. К удивлению гарнизона Татищевской, отряд Т. Падурова открыто перешёл на сторону Пугачёва. Это и подорвало силы защитников. Мятежники подожгли деревянные стены, бросились на приступ и прорвались в крепость. Солдаты почти не сопротивлялись, казаки перешли на сторону самозванца. С офицерами жестоко расправились: Билову отрубили голову, с коменданта полковника Елагина содрали кожу, тело тучного офицера использовали для лечения ран, срезали сало и смазывали раны. Жену Елагина изрубили, дочь-красавицу Пугачёв взял себе в наложницы, а позже, натешившись по примеру Стеньки Разина, убил вместе с семилетним братом.

Не в пример всем другим казакам-оренбуржцам, под крепостью Татищевской произошёл едва ли не единственный случай добровольного перехода 150 оренбургских казаков на сторону мятежников. Что заставило сотника Т. Падурова изменить присяге, сдаться воровским казакам, служить самозванцу и в конечном итоге закончить жизнь на виселице? Сотник Тимофей Падуров — выходец из состоятельной казачьей семьи. Он имел большой надел земли и хутор в верховьях реки Сакмары. В 1766 году он избирается в Комиссию подготовки нового Уложения (свода законов) и несколько лет живёт в Петербурге и вращается в придворных кругах. После роспуска комиссии он назначается атаманом исетских казаков. На этой должности он не поладил с комендантом Челябинской крепости подполковником Лазаревым и, начиная с 1770 года, они засыпали губернатора Рейнсдорпа взаимными доносами и жалобами. Не добившись правды, сотник весной 1772 года выехал из Челябы в Оренбург на линейную службу, где с отрядом пробыл до сентября 1773 года. В самый ответственный момент сражения за Татищевскую крепость он с отрядом и перешёл на сторону мятежников, тем самым помог взять крепость и расправиться с её защитниками. Видимо, Падуров не забыл своих прежних обид, питал отвращение к чужеземной царице-немке, её фаворитам и пышному окружению, которое он наблюдал в Петербурге. Он по-настоящему поверил в высокую миссию Пугачёва, с его помощью хотел свергнуть ненавистную царицу. Отметим, что царистские устремления казаков, их попытки посадить на трон своего, казацкого царя, неоднократно повторялись в российской истории XVI-XVIII веков. По сути дела, с момента прекращения царствования династии Рюриковичей и с началом воцарения нового клана Романовых, из казачьей среды постоянно выдвигались «цари и царевичи», претенденты на московскую корону. Сам Емельян неплохо играл роль царя, заставлял всех своих соратников, а также попавших в плен царских офицеров и дворян подыгрывать ему, присягать на верность, целовать руку.

Несогласных тут же жестоко карал — казнил, вешал, пытал. Эти факты подтверждают версию историков об упорной борьбе казаков за свою казацко-русско-ордынскую династию. Приход умного, деятельного и авторитетного казака Т. Падурова в лагерь пугачёвцев оказался большой удачей. Ведь этот сотник хорошо знал придворную жизнь, мог в живых красках рассказать простым людям о быте и нравах царицы, развенчать её развратное, похотливое и вороватое окружение, всем легендам и версиям о царском происхождении Пугачёва придать видимую правдивость и реальные краски. Пугачёв высоко оценил Падурова, произвёл его в полковники, назначил состоять при «императорской особе» и исполнять обязанности Государственного секретаря. Вместе с бывшим капралом Белобородовым и хорунжим Еткульской станицы Шундеевым он вёл штабную работу и составлял «царские манифесты и указы». Но не только. С небольшим отрядом казаков он выехал навстречу карательному отряду полковника Чернышова, заблудившемуся в степи. Предъявив ему свой Золотой Депутатский знак, он вошёл в доверие к полковнику и вывел его отряд в самый центр повстанческого лагеря. Окружённые солдаты и казаки побросали ружья и сдались, 30 офицеров повесили. На разгром восставших к Оренбургу был отправлен большой отряд генерал-майора В.А. Кара, который был назначен Главнокомандующим, всего более 1500 солдат при 5 орудиях. При отряде находилась сотня конных башкир батыра Салавата Юлаева. Пугачёвцы окружили отряд правительственных войск вблизи деревни Юзеевки. В решительный момент боя башкиры перешли на сторону восставших, что и решило исход боя. Часть солдат влилась в ряды мятежников, часть перебили. Пугачёв пожаловал Юлаеву чин полковника, с этого момента башкиры приняли самое активное участие в восстании. Для их привлечения Пугачёв бросил в национальные массы популистские лозунги: об изгнании русских из Башкирии, об уничтожении всех крепостей и заводов, о передаче всех угодий в руки башкирского народа. Это были лживые, оторванные от жизни обещания, ибо невозможно повернуть движение прогресса вспять, но они пришлись по душе коренному населению. Подход новых казачьих, башкирских и рабочих отрядов под Оренбург усилил армию Пугачёва. Во время полугодовой осады Оренбурга руководители восстания особое внимание уделяли обучению войск. Будучи опытным боевым офицером неутомимый предводитель обучал своих ополченцев военному делу. Армия Пугачёва, как и регулярная, делилась на полки, роты и сотни. Было сформировано три рода войск: пехота, артиллерия и конница. Правда хорошее вооружение имели только казаки, простой люд, башкиры и крестьяне были вооружены чем попало. Под Оренбургом повстанческая армия выросла до 30 тысяч человек при 100 пушках с 600 канонирами. Одновременно Пугачёв чинил суд и расправу над пленными и пролил реки крови.

Рис. 3. Суд Пугачёва

Но все приступы по взятию Оренбурга были отбиты с большими потерями для осаждавших. Оренбург в то время был первоклассной крепостью с 10 бастионами. В рядах защитников находились 3000 хорошо обученных солдат и казаков Отдельного Оренбургского корпуса, со стен палили 70 пушек. Разгромленный генерал Кар сбежал в Москву и навёл там большую панику. Тревога охватила и Петербург. Екатерина потребовала скорейшего заключения мира с турками, назначила новым главнокомандующим энергичного и талантливого генерала А.И. Бибикова, а за голову Пугачёва учредила награду в 10 тысяч рублей. Но дальнозоркий и умный генерал Бибиков говорил царице: «Не Пугачёв важен, важно всеобщее негодование…». В конце 1773 года повстанцы подступили к Уфе, но все попытки взять неприступную крепость были успешно отбиты. В Исетскую провинцию для захвата Челябинска был послан полковник Иван Грязнов. По дороге он захватывал крепости, форпосты и станицы, к нему примкнули казаки и солдаты Стерлитамакской пристани, Табынского городка, Богоявленского завода, станиц Кундравинской, Коельской, Верхнеувельской, Чебаркульской и других поселений. Отряд пугачёвского полковника вырос до 6 тысяч человек. Повстанцы двинулись к крепости Челябинской. Воевода Исетской провинции А. П. Верёвкин принял решительные меры по усилению крепости. В декабре 1773 года он приказал собрать в округе 1300 «временных казаков» и гарнизон Челябы вырос до 2000 человек при 18 орудиях. Но многие защитники её сочувствовали восставшим и 5 января 1774 года в крепости вспыхнуло восстание. Его возглавили атаман челябинских казаков Иван Уржумцев и хорунжий Наум Невзоров. Казаки под руководством Невзорова захватили пушки, стоявшие возле воеводского дома, и открыли из них огонь по солдатам гарнизона. Казаки ворвались в дом воеводы и учинили над ним жестокую расправу, избив до полусмерти. Но увлёкшись расправой с ненавистными офицерами, повстанцы оставили пушки без должного присмотра. Подпоручик Пушкарёв с Тобольской ротой и канонирами отбил их и открыл огонь по мятежникам. В схватке атаман Уржумцев был убит, а Невзоров с казаками покинули город. 8 января к крепости подошёл Иван Грязнов с войсками и дважды штурмовал её, но гарнизон храбро и умело держал оборону. От крепостной артиллерии наступавшие понесли большие потери. К осаждённым прорвалось подкрепление секунд-майора Фадеева и части Сибирского корпуса генерала Деколонга. Грязнов снял осаду и ушёл в Чебаркуль, но получив подкрепление снова занял станицу Першино под Челябинском. 1 февраля в районе Першино произошло сражение отряда Деколонга с повстанцами. Не добившись успеха, правительственные войска отступили в крепость, а 8 февраля покинули её и отступили в Шадринск. Восстание ширилось, огромная территория была охвачена всепожирающим пожаром братоубийственной войны. Но многие крепости упорно не сдавались. Гарнизон Яицкой крепости, не соглашаясь ни на какие посулы пугачёвцев, продолжал сопротивление. Командиры повстанцев решили: если крепость будет взята, перевешать не только офицеров, но и их семьи. Были намечены места, где будет висеть тот или иной человек. Значились там и жена и пятилетний сын капитана Крылова, будущий баснописец Иван Крылов. Как и в любой гражданской войне, взаимная ненависть была так велика, что с той и другой стороны в боях принимали участие все, способные носить оружие. В составе противоборствующих войск были не только земляки-соседи, но и близкие родственники. Отец шёл на сына, брат на брата. Старожилы Яицкого городка рассказывали характерную сцену. С вала крепости кричал младший брат приближавшемуся к нему с толпой повстанцев старшему брату: «Братец родимый, не подходи! Убью». А брат с лестницы ему в ответ: «Я тебе дам, убью! Постой влезу на вал, надеру тебе чуб, впредь не будешь стращать старшего брата». И выпалил младший брат в него из пищали и покатился старший брат в ров. Сохранилась и фамилия братьев — Горбуновы. На мятежной территории господствовала жуткая неразбериха. Активизировались шайки разбойников-барантачей. В больших масштабах они практиковали угон людей из приграничной полосы в плен к кочевникам. Всеми мерами пытавшиеся погасить восстание Пугачёва командиры правительственных войск, нередко принуждены были ввязываться в схватки с этими хищниками вместе с повстанцами. Командир одного из таких отрядов поручик Г.Р.Державин, будущий поэт, узнав о том, что вблизи бесчинствует шайка кочевников поднял до шестисот крестьян, многие из которых сочувствовали Пугачёву, и с ними и командой в 25 гусар атаковал крупный отряд киргиз-кайсаков и освободил до восьмисот русских пленных. Однако освобождённые пленники объявили поручику, что также сочувствуют Пугачёву.

Затянувшаяся осада Оренбурга и Яицкого городка позволили царским воеводам подтянуть к городу большие силы регулярной армии и дворянских ополчений Казани, Симбирска, Пензы, Свияжска. 22 марта повстанцы потерпели жестокое поражение от правительственных войск у крепости Татищевской. Поражение подействовало на многих из них угнетающе. Хорунжий Бородин попытался захватить Пугачёва и выдать властям, но неудачно. Пугачёвский полковник Мусса Алиев захватил и выдал видного повстанца Хлопушу. 1 апреля при выходе из Сакмарского городка к Яицкому городку многотысячная армия Пугачёва была атакована и разбита войсками генерала Голицына. В плен попали видные вожди: Тимофей Мясников, Тимофей Падуров, писари Максим Горшков и Андрей Толкачёв, думный дьяк Иван Почиталин, главный судья Андрей Витошнов, казначей Максим Шигаев. Одновременно с разгромом главных сил мятежников под Оренбургом, подполковник Михельсон со своими гусарами и карабинерами учинил полный разгром повстанцев под Уфой. В апреле 1774 года Главком царских войск генерал Бибиков в Бугульме был отравлен пленным польским конфедератом. Новый Главком князь Ф.Ф. Щербатов сосредоточил крупные воинские силы и стремился привлечь для борьбы с повстанцами коренное население. От регулярной армии мятежники терпели всё новые поражения.

После этих разгромов Пугачёв решил двинуться в Башкирию и с этого момента начался наиболее успешный период его войны с царской властью. Один за другим он занимал заводы, пополняя свою армию рабочими, оружием и боеприпасами. После штурма и уничтожения крепости Магнитной (ныне Магнитогорск), он собрал там совещание башкирских старшин, обещал вернуть им земли и угодья, разрушить укрепления Оренбургской линии, рудники и заводы, изгнать всех русских. Видя разрушенную крепость и окрестные рудники, башкирские старшины с большой радостью встретили обещания и посулы «надежи-государя» стали помогать ему хлебом и солью, фуражом и провиантом, людьми и конями. У Пугачёва собралось до 11 тысяч боевиков-мятежников, с которыми он двигался по Оренбургской линии, занимал, разрушал и сжигал крепости. 20 мая они штурмом взяли наиболее мощную Троицкую крепость. Но 21 мая перед крепостью появились войска Сибирского корпуса генерала Деколонга. Повстанцы атаковали их всеми силами, но не выдержали мощного натиска храбрых и верных присяге солдат, дрогнули и побежали, потеряв при этом до 4 тысяч убитыми, 9 пушек и весь обоз.

Рис. 4. Бой у Троицкой крепости

С остатками армии Пугачёв разграбил Нижнеувельское, Кичигинское и Коельское укрепления, через Варламово и Кундравы пошёл на Златоустовский завод. Однако вблизи Кундравов мятежники имели встречный бой с отрядом И.И. Михельсона и потерпели новое поражение. Пугачёвцы оторвались от отряда Михельсона, который также понёс большие потери и отказался от преследования, разграбили Миасский, Златоустовский и Саткинский заводы и соединились с отрядом С. Юлаева. Молодой поэт-джигит с отрядом около 3000 человек активно действовал в горно-промышленной зоне Южного Урала. Он сумел захватить несколько горных заводов, Симский, Юрюзанский, Усть-Катавский и другие, разрушил и сжёг их. Всего в ходе восстания частичному и полному уничтожению подверглись 69 заводов Урала, 43 завода вообще не участвовали в повстанческом движении, остальные создали у себя отряды самообороны и отстояли свои предприятия, либо откупились от повстанцев. Поэтому в 70 годы XVIII века промышленное производство по всему Уралу резко сократилось. В июне 1774 года отряды Пугачёва и С. Юлаева соединились и осадили крепость Оса. После тяжёлого боя крепость сдалась, и Пугачёву открылась дорога на Казань, его армия быстро пополнялась добровольцами. С 20 тысячами повстанцев он обрушился на город с четырёх сторон. 12 июля повстанцы ворвались в город, но кремль устоял. К городу подошёл неутомимый, энергичный и умелый Михельсон и у города развернулось полевое сражение. Разбитые пугачёвцы, числом около 400 человек, переправились на правый берег Волги.

Рис. 5. Суд Пугачёва в Казани

С приходом Пугачёва в Поволжье начался третий и последний этап его борьбы. Огромные массы крестьян и поволжских народов всколыхнулись и поднялись на борьбу за мнимую и действительную свободу. Крестьяне, получив манифест Пугачёва, убивали помещиков, вешали приказчиков, жгли господские усадьбы. Пугачёвский отряд повернул на юг, на Дон. Поволжские города сдавались Пугачёву без боя, пали Алатырь, Саранск, Пенза, Петровск, Саратов… Наступление шло стремительно. Забирали города и сёла, чинили суд и расправу над господами, освобождали колодников, конфисковали имущество дворян, раздавали хлеб голодным, забирали оружие и боеприпасы, верстали добровольцев в казаки и уходили, оставляя после себя пламя и пепел. 21 августа 1774 года повстанцы подошли к Царицыну, неутомимый Михельсон следовал по пятам. Штурм города-крепости не удался. 24 августа Михельсон настиг Пугачёва у Чёрного яра. Сражение закончилось полным разгромом, 2 тысячи мятежников было убито, 6 тысяч попали в плен. С отрядом в две сотни повстанцев вождь ускакал в заволжские степи. Но дни мятежного атамана были сочтены. Главкомом войск, действовавших против мятежников, назначили деятельного и талантливого генерала Петра Панина, а на южном участке все силы подчинили А.В. Суворову. И что очень важно, Пугачёва не поддержал Дон. Об этом обстоятельстве следует сказать особо. На Дону правил Совет Старшин из 15-20 человек и атаман. Круг собирался ежегодно 1 января и проводил выборы всех старшин, кроме атамана. Царём Петром I с 1718 года была введёна назначаемость атаманов (чаще всего пожизненная). Это укрепляло центральную власть в казачьих областях, но вместе с тем вело к злоупотреблению этой властью. При Анне Иоанновне донским атаманом был назначен славный казак Данила Ефремов, через некоторое время он был назначен войсковым атаманом пожизненно. Но власть испортила его, и при нём началось бесконтрольное господство силы и денег. В 1755 году за многие заслуги атамана он был пожалован генерал-майором, а в 1759 году за заслуги в Семилетней войне ещё и тайным советником с нахождением при особе императрицы, а наказным атаманом на Дону был назначен его сын Степан Ефремов. Таким образом, власть на Дону высочайшим распоряжением императрицы Елизаветы Петровны превращалась в наследственную и бесконтрольную. С этого времени атаманское семейство перешло в стяжательстве все нравственные границы, и в отместку на них обрушилась лавина жалоб. Ещё с 1764 года по жалобам казаков Екатерина потребовала от атамана Ефремова отчёт о доходах, земельных и прочих владениях, промыслах его и старшин. Отчёт её не удовлетворил и по её указанию работала комиссия по экономическому положению на Дону. Но комиссия работала не шатко, не валко. В 1766 году было проведено межевание земель и незаконно занятые юрты были отобраны. В 1772 году комиссия дала, наконец, заключение о злоупотреблениях атамана Степана Ефремова, он был арестован и отправлен в Петербург. Дело это, накануне бунта Пугачёва, приняло политический оборот, тем более, что атаман Степан Ефремов имел личные заслуги перед императрицей. В 1762 году, будучи во главе лёгкой станицы (делегации) в Петербурге он принимал участие в перевороте, возведшим Екатерину на престол и был награждён за это именным оружием. Арест и следствие по делу атамана Ефремова разрядило обстановку на Дону и донские казаки оказались практически не причастны к пугачёвскому бунту. Более того донские полки приняли активное участие в подавлении мятежа, пленении Пугачёва и умирении мятежных районов в течение нескольких последующих лет. Не случись осуждения императрицей вороватого атамана, Пугачёв, без сомнения, нашёл бы поддержку на Дону и размах пугачёвского бунта был бы совершенно иным.

Безнадёжность дальнейшего продолжения мятежа поняли и видные сподвижники Пугачёва. Его соратники — казаки Творогов, Чумаков, Железнов, Федульев и Бурнов 12 сентября схватили и связали Пугачёва. 15 сентября его доставили в Яицкий городок, одновременно туда прибыл генерал-поручик А.В. Суворов. Будущий генералиссимус при допросе подивился здравым рассуждениям и военным дарованиям «злодея». В специальной клетке, под большим конвоем, сам Суворов препроводил разбойника в Москву.

Рис. 6 Пугачёв в клетке

9 января 1775 года суд приговорил Пугачёва к четвертованию, императрица заменила его казнью через усекновение головы. 10 января, на Болотной площади, Пугачёв взошёл на эшафот, поклонился на четыре стороны, тихо произнёс: «Прости, народ православный» и сложил свою бедовую голову на плаху, которую топор мгновенно отсёк. Здесь же через повешение казнили четырёх его ближайших сподвижников: Перфильева, Шигаева, Падурова и Торнова.

Рис. 7 Казнь Пугачёва

И всё же восстание не было бессмысленным, как говорил великий поэт. Правящие круги смогли убедиться в силе и ярости народного гнева и пошли на серьёзные уступки и послабления. Заводчикам было предписано «умножить платежи за работу вдвое и сверх установленных норм к работе не принуждать». В национальных районах прекратили религиозные гонения, разрешили строить мечети и перестали с них брать налоги. Но злопамятная императрица Екатерина II, отметив верность оренбургских казаков, вознегодовала на яицких. Яицкое войско императрица хотела упразднить вообще, но потом по просьбе Потёмкина простила. Чтобы предать мятеж полному забвению, войско переименовали в Уральское, реку Яик в Урал, Яицкую крепость в Уральск и т.п. Екатерина II упразднила войсковой круг и выборное управление. Выбор атаманов и старшин окончательно перешёл к правительству. У войска отобрали все пушки и запретили их иметь впредь. Запрет был отменён только спустя 140 лет с началом мировой войны. Впрочем Яицкому войску ещё повезло. Волжских казаков, также замешанных в бунте, переселили на Северный Кавказ, а Запорожскую Сечь и вовсе ликвидировали. После бунта не менее десяти лет уральские и оренбургские казаки были вооружены только холодным оружием, пищали и боеприпасы получали только при угрозе боестолкновения. Месть победителей была не менее страшной, чем кровавые подвиги пугачёвцев. В Поволжье и на Урале свирепствовали карательные отряды. Тысячи повстанцев: казаков, крестьян, русских, башкир, татар, чувашей были казнены без всякого суда, порой просто по прихоти карателей. В бумагах Пушкина об истории пугачёвского бунта есть заметка о том, что поручик Державин приказал повесить двух повстанцев «из поэтического любопытства». Вместе с тем казаки, оставшиеся верными императрице, были щедро награждены.

Таким образом, в XVII-XVIII веках окончательно сложился тип казака — универсального воина, одинаково способного участвовать в морских и речных набегах, сражаться на суше как в конном, так и в пешем строю, прекрасно знающего артиллерийское, фортификационное, осадное, минное и подрывное дело. Но главным видом боевых действий прежде были морские и речные набеги. Преимущественно конными казаки стали позже при Петре I, после запрета в 1695 г. выхода в море. По своей сути казаки — это каста воинов, кшатриев (в Индии — каста воинов и царей), многие века защищавших веру православную и землю русскую. Подвигами казаков Русь становилась мощной империей: Ермак преподнес Ивану Грозному Сибирское ханство. Сибирские и дальневосточные земли по рекам Обь, Енисей, Лена, Амур, также Чукотка, Камчатка, Средняя Азия, Кавказ были присоединены во многом благодаря воинской доблести казаков. Украину воссоединил с Россией казачий атаман (гетман) Богдан Хмельницкий. Но казаки нередко выступали и против центральной власти (примечательна их роль в русской Смуте, в восстаниях Разина, Булавина и Пугачёва). Много и упорно днепровские казаки бунтовали и в Речи Посполитой. В значительной степени это объяснялось тем, что предки казаков идейно были воспитаны в Орде на законах Ясы Чингисхана, согласно которой настоящим царём мог быть только чингизид, т.е. потомок Чингисхана. Все остальные владыки, включая Рюриковичей, Гедиминовичей, Пястов, Ягеллонов, Романовых и прочих, в их глазах были недостаточно легитимны, были «царями не настоящими», и казакам морально и физически дозволялось участвовать в их свержении, бунтах и прочей антиправительственной деятельности. А в процессе крушения Орды, когда в ходе усобиц и борьбы за власть были уничтожены сотни чингизидов, в том числе и казачьими саблями, также и чингизиды лишились казачьего пиетета. Не следует сбрасывать со счетов и простое желание «показаковать», воспользоваться слабостью власти и взять в ходе смут законные и богатые трофеи. Папский посол в Сечи отец Пирлинг, немало и успешно потрудившийся для того, чтобы направить воинственный пыл казаков на земли еретиков московитов и османов, так писал об этом в своих воспоминаниях: «Казаки писали свою историю саблей, и не на страницах древних книг, но на полях битвы оставляло это перо свой кровавый след. Для казачества было привычным делом доставлять троны всевозможным претендентам. В Молдавии и Валахии периодически прибегали к их помощи. Для грозной вольницы Днепра и Дона было совершенно безразлично, подлинные или мнимые права принадлежат герою минуты. Для них важно было одно — чтобы на долю их выпала хорошая добыча. А можно ли было сравнивать жалкие придунайские княжества с безграничными равнинами русской земли, полной сказочных богатств?»

Однако с конца XVIII века и до Октябрьской революции казаки безоговорочно и усердно выполняли роль защитников российской государственности и опоры царской власти, получив от революционеров даже прозвище «царских сатрапов». Каким-то чудом чужеродной царице-немке и её выдающимся вельможам сочетанием разумных реформ и карательных акций удалось вбить в буйную казачью голову устойчивую мысль о том, что Екатерина II и её потомки — это «настоящие» цари, а Россия — это настоящая империя, местами «покруче» Орды. Эта метаморфоза в сознании казаков, происшедшая в конце XVIII века, на самом деле казачьими историками и писателями ещё мало исследована и изучена. Но есть непреложный факт: с конца XVIII века и до Октябрьской революции казачьи бунты как рукой сняло, и захлебнулся самый кровавый, длительный и знаменитый в истории России бунт — «казачий бунт».

Использованы материалы:
Мамонов В.Ф. и др. История казачества Урала. Оренбург, Челябинск, 1992.
Шибанов Н.С. Оренбургское казачество XVIII—XIX века. Челябинск, 2003.
Гордеев А.А. История казачества.