Все инструкции по технике безопасности написаны кровью

Правила техники безопасности написаны кровью

– В чем заключается основная задача Государственной инспекции охраны труда?

– Существует один аспект нашей деятельности – надзор и контроль за исполнением требований законодательных и иных нормативных актов. Что это такое? В каждой отрасли существуют свои нормативные акты по охране труда, и сколько отраслей, столько и актов. По моим оценкам, их около 200. Представьте себе: в зубоврачебном кабинете одни правила, в тяжелом машиностроении другие, в строительстве – третьи и т. д.

И эти правила не просто написаны – они «написаны кровью». Все требования появились на основе расследований каких-то происшествий, несчастных случаев. Поэтому и у нас в инспекции есть разделение по отраслям: трудно представить инспектора, который оперировал бы всеми правилами. Например, во Франции инспектор, который курирует коммунальную промышленность,  никогда не пойдет на стройку. У нас специализация шире, потому что в каждой отрасли присутствуют какие-то общие правила.

Наша задача – выявить нарушения правил охраны труда и выписать предписание. Это документ для обязательного исполнения. Даже если по некоторым пунктам предписания существует спор, то законодательство сначала требует устранить неисправность, а уже потом оспаривать предписание. Если совокупность нарушений тянет на административное правонарушение, инспектор может составить протокол и оштрафовать того, кто отвечает за исполнение правил безопасности на производстве.

– Какова ситуация с охраной труда в Санкт-Петербурге? Какие предприятия чаще всего нарушают правила техники безопасности?

— Хуже всего ситуация на предприятиях малого бизнеса. Там, где работают два-три человека, как правило, вообще нет никакой техники безопасности. По закону на предприятиях, где работает меньше 50 человек, обязанности инженера по охране труда лежат на одном из руководителей. Если в фирме больше 50 сотрудников, работодатель обязан нанять инженера по охране труда.

– Почему руководство таких организаций не следит за охраной труда, ведь на нем лежит ответственность за произошедший несчастный случай?

– Основная причина в нашем российском «авось пронесет», а вот не проносит. И когда случается что-то такое непоправимое, начинают за голову хвататься, но человека уже нет, и подпись его нигде не поставишь. И вот это уже тянет на уголовную ответственность. Вторая причина, наверно, в незнании законодательства в области охраны труда. Мы при проверках часто на это обращаем особое внимание и заставляем руководителей и специалистов проходить обучение. После курсов люди начинают понимать, что халатное отношение к безопасности сотрудников на рабочих местах чревато серьезными последствиями.

Третья причина в том, что в высшей школе на эту тему отводится очень мало часов.

– А насколько ответственны сами рабочие?

– До сих пор вину за несчастные случаи часто возлагают на самих рабочих. На самом деле виной всему глава предприятия: если он не придает должного внимания безопасности, то и все остальные распоясываются. Таким образом вырабатывается стойкое пренебрежение к соблюдению правил охраны труда. Отсюда парадокс, когда люди с большим стажем работы получают травмы по собственной неосторожности. Мы считаем, что в любом случае отвечает за пострадавшего его руководитель. Очень часто работники предоставлены сами себе.

– Вмешался ли экономический кризис в ваши планы на 2009 год?

– Кризис нас стороной не обошел. Поэтому мы несколько перестроили свою работу. Сейчас инспекция открыла несколько пунктов консультирования граждан по правовым вопросам. Этот вопрос не совсем нас касается, но мы же, как говорится, в одной лодке плывем. И нарушения прав работников нередко связаны с  охраной труда. Такие инициативы – это своего рода обучение населения, в том числе и по безопасности, на рабочем месте.

– Сколько инспекторов у вас работает и сколько организаций им удается проверить?

– У нас работает 50 человек, 48 из них — действующие инспектора. На то, чтобы осмотреть предприятие и выдать заключение у инспектора уходит в среднем два дня. Если работать в таком режиме, то за 22 рабочих дня в месяц инспектору удается проверить максимум 11 предприятий. А в городе сейчас насчитывается, по нашим данным, около 300 000 компаний. Мы подсчитали, что наш инспектор придет на последнее предприятие с плановой проверкой через 31 год!

– Как работают инспектора, есть ли у них какие-то современные средства, которые помогают оценить охрану труда на предприятии?

– Буквально в этом году нам выделяется 18 чемоданчиков инспекторов. Это федеральная программа, и такие средства выделяются по всей стране. Что из себя представляет этот чемоданчик? Это кейс, в котором имеется хороший компьютер, принтер и ряд приборов, которыми можно измерить очень большой ряд параметров, начиная от освещенности, электрических полей, излучения до качества воздуха в помещении. Для чего это делается? Инспектор на месте может провести экспресс-анализ безопасности труда. Скажем, при работе с ксероксом: что-то он выделяет в воздух, а что? И если прибор показывает наличие вредных веществ, то тогда уже можно требовать от работодателя провести аттестацию рабочего места. Кстати, самая тяжелая проблема в нашей стране – это воздух в рабочем помещении, даже в тех же офисах.

— Могут и приходят, но не часто. Больше всего сейчас работники жалуются на невыплаты зарплат и т.п. По охране труда обращений значительно меньше. И это говорит о том, что какая-то положительная работа по охране труда все-таки ведется. Бывают обращения и не только с промышленных предприятий, но и от офисных сотрудников. Сейчас навскидку могу вспомнить несколько случаев, и они по сути своей нелепые, хотя там серьезно пострадали люди. Например, некоторое время назад работница упала с компьютерного стула с колесиками и получила серьезный перелом. На другую работницу со шкафа упал, по-моему, телевизор. Эти случаи из разряда курьезных, но в них люди получили очень серьезные повреждения.

Читайте этот материал

Смотрите также:

• Матвиенко об «Охта-центре»: «Мы не собираемся делать ничего незаконного» →
• Принимают последними, увольняют первыми →
• Три проверки на качество от ЦДС →

И тут никаких исключений не допускалось — лесотехник ты, кораблестроитель или гляциолог… Вне зависимости от своей будущей специальности, каждый советский студент был обязан знать не только теорию простого воспроизводства капитала, но и в расширенном (товар-деньги-новый товар с прибавочной стоимостью) разбираться досконально.

И настолько нас на первых занятиях по политэкономии в этом убедили, что я даже в библиотеку пошел. И взял на свой абонемент «Капитал» Карла Маркса. Хотел сразу оба тома, но когда библиотекарша с помощницей их приволокли откуда-то из недр книгохранилища… А одной два тома просто не поднять было! Посмотрел я на эти тома, посмотрел… И решил, что сначала один, первый, возьму. Прочитаю, а потом уже и за вторым приду.

Но так и не пришел. Потому как первый дальше десятой страницы за весь семестр так и не прочитал. Хотя пытался. Несколько раз. Но как до десятой дойду, так и… Засыпаю сразу.

В общем, не пошел у меня «Капитал». Поэтому, наверное, с первого захода и не получилось у меня политэкономию сдать. А потом практика, стройотряд… Закрутилось, завертелось и осталась у меня переэкзаменовка по этой политэкономии на осень. А отпуска у преподавателей приличные. К тому же профессор, что нам лекции читал, видно, какой-то важный труд ваял.

На кафедре, куда я в самом начале сентября приперся, мне сказали: он, мол, монографию пишет. Поэтому, типа, не путайся под ногами. Иди отсюда. А как идти? Меня ж того… И отчислить могут!

В общем, я в деканат. Так, мол, и так. Профессор монографию пишет, а на кафедре, как узнали, с какого я факультета, так — взашей! И что делать? Я ж того… Этого… Всё лето про эту прибавочную стоимость читал, Лариса Тимофеевна. Ей бо, читал. Ночью меня поднимите, так я Вам сразу и про простое, и про расширенное воспроизводство. Ещё лучше, чем сам Карл Маркс когда-то написал.

Выслушала она меня внимательно, посмотрела пристально, оценивающе и говорит:

— Ну, если даже лучше классиков… То как-то и стыдно тебя на нашу «дубовую» кафедру посылать. Вот, держи направление. Завтра, с одиннадцати на кафедре политэкономии финэка (финансово-экономического института, значит) будут принимать экзамены у таких как ты, разгильдяев, с бору по сосенке собранных со всех питерских вузов.

Оказывается, с этими политэкономами проблемы не только у нас, в «дубовом колледже».

Я это направление взял. И поехал на следующий день в этот самый финэк. По родному парку — на метро, потом вдоль канала Грибоедова и через Львиный мостик, который так хорошо в «Зимней вишне» на фоне Елены Сафоновой показали.

Народу там собралось… Ужас просто! Естественно, что в первые ряды меня никто не пропустил. Тем более что я в них и не рвался. Ну, а после того, как первопроходцы зашли в аудиторию, полчаса (как минимум!) делать нечего. Ну, я и пошел искать, где тут у них курилка.

И вот там, в курилке, столкнулся с этими самыми гляциологами. Они так же, как и я, эту самую политэкономию родной университетской профессуре не сдали. Разница только в том, что у меня этот предмет на первом курсе, а у них уже где-то ближе к финальной части. На четвертом, что ли. И вот они-то и рассказали мне эту историю из жизни.

…Практика у них была. Сразу после первого курса. И проходили они её в Таджикистане, на Памире. До Душанбе — обычным рейсом Аэрофлота, а там — в вертолет и… На ледник Федченко. Со всей аппаратурой и научными руководителями.

Научных-то не так чтобы много, раз-два и обчелся, а аппаратуры — очень даже прилично. Оказывается, от этих ледников много чего зависит. Они же тают летом. И соответственно, питают разные горные ручейки, речки. А вода в Средней Азии… В буквальном смысле — на вес золота. И чтобы знать, хватит ли её не только для гидростанций (и сколько они на этой воде электроэнергии произведут!), но и для орошения… Да и вообще, как оказалось, эти ледники (и скорость их таяния) влияют не только на экономику наших среднеазиатских республик, но и на мировой климат в целом. И чтобы быть готовыми к разным катаклизмам, эти ледники, так получается, изучать надо. Вот разной аппаратуры и набралось. Еле-еле её в вертолет запихали.

Ну, а на ледник прилетели, палатки разбили, спальники достали, так сразу же всю эту аппаратуру и понарасставили везде, где им научные руководители пальцем ткнули. Вот тут, мол. И здесь. И там. Поставили аппаратуру, закрепили и…

Нет, это только присказкой оказалось. А сама сказка — на весь полевой сезон. Показания с этой аппаратуры снимать надо. И не просто так, а регулярно. А регулярно — это значит с определенной, строго установленной периодичностью. Раз там в два часа. Или три. Тут уж, сами понимаете, не специалист, врать не буду. Может, так, может, эдак. Тут суть в другом.

Прошли два (три) часа, встал и пошел. И никого не интересует, что ночь на дворе. И тебе спать хочется. Есть такое слово «надо». «Надо, Федя, надо». И если это слово в регламент научных наблюдений забито, встал — и пошел. Снял показания с приборов, записал их к себе в блокнотик, вернулся на базу, всё (копеечка в копеечку!) переписал в специальный журнал научных наблюдений. Дата, время, подпись. Чтобы если что, союзный Совет Министров знал, с кого спросить за недобор воды в Узбекской ССР летом того года, что через десять лет будет.

Но, опять же, ходить по приборам не просто так надо. А обязательно в паре. Инструкция такая у этих гляциологов. Мол, техника безопасности и всё прочее. Мало ли, поскользнешься ты, покатишься вниз по этому леднику… Так напарник вернется на базу и доложит: «Так, мол, и так. Укатился вниз по склону. Пока катился, очень сильно ругался. Разными нехорошими словами. Надо бы связаться по рации с чабанами, что на джайле, предупредить. Пусть встречают».

Народ и ходил парами. Тем более что и руководители это дело контролировали. Но так, поначалу. А как убедились, что народ проникся и осознал, так чуток контроль и ослабили. Ночью всем спать хочется. Вне зависимости от того, кто ты — руководитель или студент.

И вот как-то ночью, уже под самый финал практики… Им и осталось — всего ничего. Можно даже сказать — ничего не осталось. Уже дня три тому назад должны были в Душанбе регистрироваться на обратный питерский рейс. А тут — облачность на ледник упала. Горы, как-никак. Нелетная погода, соответственно. И когда вертолет прилетит — никто не знает. А ждать, да догонять, всем известно, труднее всего. Вот, видимо, народ под этими трудностями и прогнулся немного.

Проснулся очередной дежурный, которому надо было на обход по приборам идти, посмотрел на напарницу… А она у него такая… Городская, худосочная. Метр с кепкой. И то, если только в прыжке. Молодая, сразу после школы поступила. Вот пацану, уже и срочную оттянувшему, её и стало жалко. Да ладно! По этому маршруту, от прибора до прибора, за месяц практики столько хожено-перехожено. Глаза завяжи — и то не заблудишься.

И не стал он напарницу будить. Поправил ей спальник осторожно, встал и пошел по маршруту со своим блокнотиком. Сам. Один.

А народ проснулся, когда время вышло и в очередной раз на маршрут надо было выходить. Проснулся и волноваться начал. Спальник-то того, кто в предыдущий раз показания должен был снять… Пустой.

Ну, начальник быстро тревогу протрубил, поднял всех и, разбив на пары, отправил на ледник. Несколько дней они его искали. И звали-кричали, и по леднику всё светлое время суток лазили. Нет этого парня, и всё тут. Как корова его языком… Так и не обнаружив пропажи, сняли всё, снялись сами, погрузились в вертолет, что пришел, когда летная погода наладилась, и ушли на Душанбе.

И года два о том парне, что один на маршрут ушел, ни слуху ни духу. Только вот летом, накануне нашей пересдачи, вытаял он. И то — не весь. Макушка только.

Оказывается, ледник не равномерно тает. Там, где солнышко пригрело — сильнее, в тени — медленнее. Плюсом к этому: лед, хоть и твердое тело, но обладает определенной пластичностью, за счет которой ледник двигается (как своеобразная ледяная река), только очень медленно. Соответственно, из-за этих причин по леднику время от времени проходят трещины. А ледник не только днем тает, но и ночью, когда холодно, подмерзает. Поэтому над трещиной может образоваться тонкий ледяной «мостик».

Вот на такой «мостик» и ступил тот парень, что ушел одним на маршрут. Он под ним рухнул. Тот и полетел вниз. Полет, правда, был недолгим. Трещина же вверху шире, а дальше, в глубину, сужается. Вот он упал и застрял почти сразу же. Был бы напарник, позвал бы из основного лагеря людей, вытащили бы его. Ну, может, парой сломанных ребер отделался бы. Так вот напарника-то как раз… И не было рядом.

А парень упал неудачно: руки, как шел, вниз опущены были, и при падении он их просто не успел поднять. Всё быстро, мгновенно произошло. Руки в трещине и прижало ему к телу. Самому — никак не выбраться. Хотя край трещины… Вот он. Только руку протяни. Но… Не протянуть. Никак!

Парень, видимо, кричал, но толку-то… Звук, отражаясь от стен трещины, вверх уходил. И хоть лагерь недалеко, не услышал его никто. А ледник таять после его падения не перестал. Только сток он, упав в разлом, своим телом перекрыл. И уходить воде стало некуда. Вот она и стала накапливаться в трещине. И уровень её… Потихоньку, ночь же на дворе, таяние не такое сильное. Но потихоньку-потихоньку, капля за каплей, уровень воды в трещине стал неуклонно подниматься. По шею, под подбородок… Захлебнулся парень к тому моменту, когда в лагере тревогу подняли и вышли на его поиски.

Только через три года вытаяла его голова из общей толщи ледника и партия исследователей нового полевого сезона обнаружила место его гибели и узнала, как это всё случилось.

…Вот такую историю как-то мне рассказали гляциологи питерского университета в курилке финансово-экономического. Тот парень вместе с ними когда-то поступал. И кто знает, сложись всё немного по другому, может, так же стоял бы рядом с нами в курилке и, как и мы, нетерпеливо спрашивал у вновь подошедшего: «Ну, как? Вышел кто из аудитории? Есть какие новости? Сильно финэковская профессура жучит нашего брата, технаря?»

Но всё получилось так, как получилось. И не стоял он рядом с ними. Только потому, что тогда, три года тому назад, решил, в нарушение инструкции, пожалеть свою напарницу.

А инструкции… Они ведь не просто так. Их положения, оказывается, иной раз пишутся кровью. Причем не фигурально выражаясь. А в буквальном смысле этого слова.

Похожие анекдоты