В ИНОСТРАННЫХ АРМИЯХ
Эволюция взглядов военного руководства США на проблемы
развития вооруженных сил в современных геополитических
условиях
Е.О. САВЧЕНКО, кандидат политических наук
АННОТАЦИЯ. Рассматриваются взгляды руководства США на решение проблем национального военного строительства в условиях усиления как конвенциональных, так и неконвенциональных вызовов. Показаны трудности, с которыми военно-политическое руководство страны сталкивается при формулировании концепции военного строительства, и предлагаемые пути их преодоления.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: военное строительство США, внешняя политика США, вооруженные силы США, национальная безопасность, военная политика.
SUMMARY. The views of the US leadership on solving the problems of national military development are considered in the context of strengthening both conventional and non-conventional challenges. The author shows the difficulties for the country’s military and political leaders in formulating the concept of military construction, as well as the proposed ways of overcoming them.
KEYWORDS: US military development, US foreign policy, US Armed Forces, national security, military policy.
В НАСТОЯЩЕЕ время военно-политическое руководство США уделяет все больше внимания развитию вооруженных сил (ВС) как инструмента внешней политики, что обусловлено текущими изменениями и тенденциями мирового политического процесса, прежде всего ситуацией вокруг КНДР, Ирака и Сирии, событиями на Украине, а также обобщением и осмыслением опыта боевых действий на Ближнем Востоке. По мнению ряда представителей военного истеблишмента США, в настоящее время ВС страны не в полной мере соответствуют современным угрозам и вызовам — необходимо срочно решать назревшие проблемы, в том числе и порожденные во время нахождения Б. Обамы в Белом доме. Это актуализирует необходимость проведения их комплексной реформы в целях повышения возможностей по решению задач в новых реалиях, однако в настоящий момент в риторике и действиях высшего военного руководства страны наблюдается недостаток новых идей, хотя попытки преодолеть сложившуюся ситуацию предпринимаются. Об этом, в частности, свидетельствует увеличение бюджета министерства обороны (МО) США на 2018 финансовый год и планы его наращивания на перспективу.
Вопросами повышения возможностей ВС активно занимается министр обороны Джеймс Мэттис — даже экспресс-анализ его деятельности показывает, что он одновременно курирует ряд важных направлений, включая разработку новых доктринальных документов и налаживание отношений с компаниями военно-промышленного комплекса (ВПК). Ему удалось создать работоспособную команду, которая не только осознает масштаб проблем, но и ведет работу по их решению. Уже первые шаги этой команды в рамках военного строительства свидетельствуют о том, что военно-политический истеблишмент не наме-
рен сидеть сложа руки и прилагает усилия по сохранению своих доминирующих позиций в мире.
В свете продолжающихся боевых действий в Сирии, роста напряженности вокруг Ирана и КНДР для российского военного руководства важное значение приобретает изучение и анализ вырабатываемых направлений военного строительства в США и особенно результатов их реализации на практике, поскольку это напрямую затрагивает национальные интересы России и ее безопасность, позволяет своевременно подготовить адекватный ответ и сохранить паритет в боевых возможностях.
С победой Д. Трампа на президентских выборах в США роль военных в администрации Белого дома существенно возросла (Дж. Келли, Дж. Мэттис, Г. МакМастер и др.), поэтому увеличение бюджета МО США на 2018 финансовый год (первого, принятого при новом президенте) в целях решения проблем ВС можно назвать ожидаемым. Как показывают расчеты, рост общего бюджета МО, который наряду со «Стратегией национальной безопасности» и «Национальной военной стратегией» является одним из основополагающих документов военного строительства в США, по сравнению с прошлым финансовым годом вырос на 10 % (до 651,85 млрд долларов), при этом базовый бюджет увеличился на 12,2 % (до 578,5 млрд долларов), а бюджет на проведение военных операций за рубежом незначительно снизился (на 2,8 %).
Анализ структуры базового бюджета МО на 2018 финансовый год показывает снижение доли расходов по статье «Личный состав» и увеличение по статьям «Операционная деятельность», «Закупки» и «Научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы» (НИОКР). В бюджете на проведение военных операций за рубежом возросли расходы на личный состав, закупки, НИОКР и уменьшилось финансирование непосредственно операций. Последнее с учетом общего сокращения данного бюджета можно рассматривать как признак снижения активности ВС США за рубежом, поскольку на соответствующие цели в 2018 финансовом году предполагается выделить на 6 млрд долларов меньше.
Существенное увеличение расходов в рамках бюджета МО США на 2018 финансовый год (по базовому бюджету они достигли исторического максимума) свидетельствует о смещении фокуса в сфере военного строительства. Администрация США за счет наращивания расходов пытается наверстать упущенное и решить проблемы, вызванные недофинансированием при Б. Обаме таких статей, как «Закупки» и НИОКР. Увеличение расходов по ним в годовом выражении составило 24 млрд и 10 млрд долларов соответственно. Однако, принимая во внимание ряд крупных провалов, в частности технические проблемы с F-35, эсминцами «Зам-волт» и некоторыми другими проектами, а также продолжительные сроки разработки современных образцов техники, вряд ли можно ожидать, что даже при сохранении общей тенденции на увеличение расходов МО США сумеет достичь указанной цели.
Что касается финансирования военных операций за рубежом, то, исходя из бюджета на 2018 финансовый год, следует отметить, что обещание Д. Трампа усилить военное присутствие в Афганистане пока не привело к росту соответствующих расходов, хотя в начале октября 2017 года глава Комитета начальников штабов (КНШ) Дж. Данфорд заявил, что отправка дополнительного контингента в 3 тыс. военнослужащих и его обеспечение обойдется еще в 1,1 млрд долларов в год1.
Несмотря на рост долгового бремени страны, у администрации не будет каких-либо сложностей с утверждением данных расходов. Кон-
1 Afghanistan buildup to cost $1.1b // Inside the Pentagon. 5.10.2017. Vol. 33, No. 40.
грессмены, как правило, утверждают все соответствующие статьи подавляющим большинством, что указывает на консенсус среди представителей истеблишмента США касательно приоритетного характера данных расходов, несмотря на вызывающий сомнение эффект. Так, совершенно очевидно, что принятая благодаря активности военных (прежде всего министра обороны Дж. Мэттиса) «новая стратегия» администрации Д. Трампа в Афганистане, которая по сути заключается в отправке еще 3 тыс. военнослужащих, вряд ли приведет к кардинальному изменению ситуации в стране и регионе и позволит эффективно противостоять антиправительственным силам. Выступая в начале октября 2017 года перед Комитетом Сената по делам ВС, министр обороны подчеркнул свою убежденность в том, что уход из данного региона приведет к катастрофическим последствиям для Вашингтона2.
Несмотря на имевшие место в экспертно-академических кругах и средствах массовой информации дискуссии о снижении роли страны на ряде внешнеполитических направлений (прежде всего на Ближнем Востоке), как минимум в краткосрочной перспективе можно ожидать, что активность ВС США за рубежом (в том числе и на ближневосточном направлении) сохранится на текущем уровне, т. е. расходы МО США на проведение военных операций за рубежом будут колебаться в диапазоне 70—80 млрд долларов в год. При этом Вашингтон по-прежнему предполагает использовать инструменты, позволяющие свести к минимуму прямое участие в военных действиях (финансирование и поставки оружия воюющим сторонам, например, курдам, использование советников, военспецов и др.), несмотря на очевидный провал такой стратегии.
События второй половины 2010-х годов показывают, что к окончанию второго президентского срока Б. Обамы относительно пассивный подход к военному строительству претерпел серьезную трансформацию, сменившись ростом активности. В свете уроков кампаний в Афганистане и Ираке в США актуализировался процесс переосмысления роли ВС как инструмента внешней политики, а также перспектив и направлений военного строительства. Незначительное (1,7 %) снижение общего бюджета МО началось еще при Дж. Буше-младшем. Б. Обама предпринял попытку более кардинально сократить общие расходы, что в целом ему удалось: с 625,9 млрд долларов в 2009 финансовом году они уменьшились до 590,7 млрд долларов в 2017 (на 5,1 %). Это произошло из-за свертывания активности ВС США за рубежом — соответствующие расходы за время нахождения Б. Обамы в Белом доме снизились на 38,7 %: со 123,2 млрд до 75,5 млрд долларов. В то же время размер базового бюджета МО вырос достаточно незначительно — всего на 3 % (с 500 млрд до 515 млрд долларов).
С одной стороны, в принятых при Б. Обаме стратегиях национальной безопасности 2010 и 2015 годов как основных военно-политических документах США повторялись положения о ведущей роли ВС. Однако с другой — изменение международной обстановки привело к тому, что в военно-политических и экспертно-академических кругах активизировалась дискуссия касательно будущего ВС США, а события на Украине, вокруг КНДР и в Сирии сделали данную проблематику еще более актуальной, тем более в свете успехов Вооруженных Сил России.
Еще в начале первого президентского срока Б. Обамы в ряде публикаций высокопоставленные чиновники указывали на необходимость кардинального реформирования ВС. Так, в статье в «Форин афферс»,
2 Mattis ^x. New ‘conditions-based’ strategy could help break stalemate // Inside the Pentagon. 5.10.2017. Vol. 33, No. 40.
которую можно назвать программной, Р. Гейтс, занимавший пост главы министра обороны США в 2006—2011 годах, указывал на важность разработки сбалансированной стратегии для подготовки ВС США к новой эпохе, характеризуемой, по его словам, более активным ведением неконвенциональных военных действий3. Он отмечал, что довольно трудно бороться против стереотипов мышления сформировавшейся бюрократии ВПК и Конгресса, который охотно поддерживал «программы конвенциональной модернизации». Тем не менее, как показала практика, существовавшую парадигму преодолеть не удалось. Бюджет МО на 2018 финансовый год показывает, что она продолжает оставаться одним из важных факторов военного строительства США.
6 апреля 2009 года Р. Гейтс заявил о намерении отменить ряд крупных оборонных программ, сменить приоритеты финансирования и сократить бюджет МО. За данные инициативы он подвергся жесткой критике со стороны Конгресса и лобби ВПК. Анализ показателей бюджета МО США свидетельствует, что предложения Р. Гейтса не были реализованы. Так, в 2008—2012 финансовых годах базовый военный бюджет США (без расходов на проведение военных операций за рубежом) вырос на 13,3 % в номинальном и на 5,3 % в реальном выражении. Только в 2012 финансовом году впервые отмечалось его снижение в реальном выражении на 0,9 % по сравнению с предшествующим отчетным периодом. С учетом расходов на проведение операций в Ираке и Афганистане общее сокращение бюджета МО США в указанный период составило всего лишь порядка 11,5 млрд долларов (почти 1,8 % в номинальном выражении). Однако к концу второго президентского срока Б. Обамы данные тенденции усилились. Так, в бюджете МО США на 2017 финансовый год общие расходы предусматривались на уровне в 590,7 млрд долларов, что на 34,8 млрд долларов (5,5 %) меньше, чем в 2012 финансовом году.
Данное снижение произошло за счет бюджета на проведение военных операций за рубежом, а базовый бюджет МО за указанный период увеличился почти на 2,7 % в номинальном выражении. При этом снизились расходы на НИОКР и в меньшей степени — на закупки вооружения и военной техники (ВВТ). Первые в реальном выражении в 2008—2012 финансовых годах упали почти на 13 %, а вторые остались на прежнем уровне. К окончанию второго срока нахождения Б. Обамы в Белом доме эти негативные тенденции не удалось полностью преодолеть несмотря на то, что еще в конце 2014 года было заявлено о «Третьей стратегии Пентагона по удержанию превосходства в военной сфере», в которой провозглашается ставка именно на НИОКР.
И хотя администрация Д. Трампа пытается преодолеть сложившиеся тенденции путем наращивания средств на НИОКР, тем не менее по многим важным программам ожидаются задержки, что связано с введением в действие закона, временно приостанавливающего финансирование новых проектов. Выделение денежных средств на них придется утверждать заново4. В МО США считают, что срок поставки первых единиц продукции может быть сдвинут на три-шесть месяцев, однако, учитывая возможные проблемы с комплектующими, подрядчиками и др., задержки могут превысить год.
Несмотря на назревшую необходимость реформирования ВС США, инициативы Р. Гейтса либо не нашли своего воплощения на практике, либо
3 Gates R. A balanced strategy: reprogramming the Pentagon for a new age // Foreign Affairs. Vol. 88, Issue 1. P. 28—40.
4 50 DoD programs require ‘new-start’ authority early in fy-18, tripped up by CR // Inside the Pentagon. 14.09.2017. Vol. 33. No. 37.
были реализованы в усеченном виде. Его предложения даже не были отражены в опубликованной в феврале 2011 года «Национальной военной стратегии» — основном документе, в котором определяются общие принципы и направления военного строительства в США. Глава КНШ в то время М. Маллен лишь повторял тезисы, что у ВС должен быть достаточный военный потенциал для защиты страны и союзников и продвижения в глобальном масштабе мира, безопасности и процветания, не утруждая себя какой-либо конкретикой. Как показывает анализ содержания данной стратегии, она носила общий и декларативный характер, представленные в ней утверждения уже на тот момент не полностью соответствовали действительности, а сделанные предположения и прогнозы исходили, как правило, из экстраполяции имевших место тенденций. Основными целями военного строительства и развития ВС провозглашались сдерживание и отражение агрессии со стороны государств-противников; борьба против насильственного экстремизма; укрепление международной и региональной безопасности/глобальной сети союзов и альянсов; формирование ВС будущего.
Как свидетельствует внешнеполитическая практика США, эти цели следует расшифровывать «с точностью до наоборот». Так, в свете роста нестабильности в странах арабского мира Вашингтон стал наращивать различные виды поддержки экстремистских группировок, вошел в число инициаторов агрессии против Ливии, способствуя тем самым дестабилизации международной и региональной безопасности. Это привело к ослаблению американской системы альянсов и союзов.
Что касается формирования ВС будущего, то ряд соответствующих перспективных программ (^С5) был ликвидирован, а новой целостной и содержательной концепции развития ВС представлено не было. Подводя предварительные итоги рассмотрения данного документа, можно утверждать, что в нем не только не отражены особенности сложившейся военно-стратегической обстановки, но и не сформулировано видение перспективы. Несмотря на существенное изменение геополитической и военно-политической обстановки к 2018 году, каких-либо новых доктринальных установок предложено не было.
Тем не менее в качестве промежуточного результата деятельности Р. Гейтса можно отметить создание благоприятных условий для перехода ко второму этапу реформирования ВС, реализация которого началась после его отставки. Речь идет прежде всего о выводе войск США из Ирака (как предполагалось на тот момент, окончательном), что позволило снизить расходы на проведение военных операций за рубежом и как следствие бюджет МО в целом. Начало данного этапа отмечено заявлением Б. Обамы в начале января 2012 года о планах по трансформации Сухопутных войск (СВ) в более гибкие силы (по сути, речь шла о сокращении их численности и расходов), а также о выводе войск из Европы. При этом освободившиеся ресурсы предполагалось направить на расширение военно-политического присутствия США в Азии5. Новая администрация частично реализует данный курс, продолжая сокращать численность СВ. Очевидно, эта тенденция сохранится и в долгосрочной перспективе.
Кроме того, Б. Обама обращал внимание на совершенствование структуры бригад с целью повышения их возможностей по реагированию. Изначально, согласно руководящим документам конца 2000-х годов, развертывание первой из 15 бригад быстрого реагирования предполагалось завершить к 2014 финансовому году, однако это произошло только в 2016 году (2-я бригада 1-й бронетанковой дивизии).
5 Буег I. Ш 1ю Восш оп СМпа аш! 1гап // НпапсЫ Ишез. 6.01.2012. Р. 4.
Тогда же в целях заполнения концептуального вакуума МО США представило доктринальный документ «Удерживая глобальное лидерство. Приоритеты военного строительства в XXI веке», который рассматривался как дополнение к «Стратегии национальной безопасности». В нем подчеркивалось, что США находятся в состоянии перехода и что президент ответственно подойдет к преодолению стоящих перед ВС страны вызовов. Однако заявленный переход не состоялся и вряд ли состоится, поскольку политика администрации Д. Трампа является противоположной. Данный документ имел преимущественно описательный характер, а цели США в разных регионах планеты характеризовались общими выражениями в стиле: Вашингтон «будет усиливать свой потенциал, действуя вместе с партнерами внутри страны и за рубежом». И хотя никаких конкретных рекомендаций и предложений сделано не было, в документе выдвинут призыв к формированию видения того, какими будут ВС США в 2020 году. По состоянию на начало 2018 года каких-либо существенных успехов на данном направлении не наблюдается, а уровень реализации «Третьей стратегии Пентагона по удержанию превосходства в военной сфере» оставляет желать лучшего.
В сентябре 2012 года МО США представило документ под названием «Основополагающая концепция межвидовых операций: единые силы — 2020». В нем в общем виде было отражено видение того, как будут действовать ВС будущего, и обращалось внимание на восемь элементов «глобально интегрированных операций». В ходе реализации концепции предусматривалось достичь следующих предварительных результатов: акцент в военном образовании на совместном выполнении задач воинскими формированиями различных видов ВС; создание мобильных технологий командования и управления; повышение способности действовать в условиях ухудшающейся обстановки; наращивание потенциала ведения боевых действий в ки-берпространстве и др. Анализ содержания данного документа показывает, что его вряд ли можно назвать прорывным и обладающим концептуальной глубиной.
Между тем дискуссия относительно развития ВС США продолжалась. Так, тезисы Р. Гейтса поддержал Р. Одиерно — начальник штаба СВ США в 2011—2015 годах, который признавал, что для СВ США наступил период трансформации и что следующие 10 лет будут важными для их развития. Он выделил три основных вызова: снижение бюджетных расходов, рост глобального влияния Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) и формирование стратегической обстановки в целях предупреждения опасных региональных конфликтов6. Данную позицию разделял и бывший глава КНШ М. Маллен, а также другие представители военной элиты страны7, однако каких-либо значимых реальных шагов в этом направлении сделано не было. Кроме того, Р. Одиерно указывал на важность углубления связей с партнерами и демонстрации приверженности США обеспечению глобальной безопасности.
Рассматривая содержание более поздних выступлений Р. Одиерно, следует обратить внимание на изменение его позиции по перспективам развития СВ. В частности, он сделал вывод о том, что снижение бюджетных расходов влечет за собой сокращение численности ВС США (прежде всего СВ), что, по его мнению, является необходимым8. В связи с этим он указывал на важность сил резерва. Последующая риторика
6 Odierno R. The U.S. Army in a Time of Transition: Building a Flexible Force // Foreign Affairs. 2012. Vol. 91. Issue 3. P. 7—11.
7 The end of hegemony // Financial Times. 6.09.2011. P. 11.
8 Odierno R. The U.S. Army in a Time of Transition: Building a Flexible Force.
Р. Одиерно в целом указывает на последовательность его позиции, поскольку он прекрасно осознавал, что имеющие место тенденции являются объективными и неизбежными. Тем не менее в августе 2015 года, уже после отставки Р. Одиерно, издание «Уолл стрит джорнал» опубликовало статью, в которой он выступал против сокращения в настоящий момент численности СВ и критиковал это решение политического руководства страны.
Л. Панетта, преемник Р. Гейтса, предпочел сосредоточиться на недопустимости сокращений ВС и бюджета МО, утверждая, что это может негативно сказаться на уровне боевой готовности. Фактически это означало шаг назад в признании проблем и игнорирование негативных тенденций, которые, как показала практика, только усилились за последнее десятилетие. До своего возвращения на государственную службу (на пост главы ЦРУ) в 2009 году Л. Панетта неоднократно озвучивал довольно трезвую оценку проблем ВС США (например, в Ираке), однако после назначения не предпринял каких-либо серьезных шагов по исправлению ситуации и решению проблем, о которых говорил ранее.
Чаку Хейгелу досталось непростое наследство, поскольку в начале марта 2013 года вступило в силу автоматическое сокращение расходов МО. Понимая необходимость решения проблемы военного перенапряжения, Б. Обама рассчитывал, что авторитет Ч. Хейгела позволит убедить Конгресс сократить военные расходы и существенно уменьшить уровень военно-политического присутствия США на Большом Ближнем Востоке. Однако сделать этого не удалось — геополитическая обстановка менялась слишком быстро. Это поставило крест на втором этапе реформы ВС США.
В 2014 году США вновь ввели войска в Ирак и сохраняли военное присутствие в Афганистане. Кроме того, произошло резкое обострение сирийского конфликта, который с началом оказания Россией военной помощи законному правительству Сирии в конце сентября 2015 года вышел на глобальный уровень и стал ярким подтверждением распада существующей модели международных отношений. В ответ на давление со стороны Запада Москва и Пекин усилили военно-политическую активность. Новые обстоятельства потребовали смены министра обороны США — и на этот пост был назначен более воинственно настроенный Э. Картер, перед которым была поставлена задача развертывания эффективных действий по нейтрализации назревших угроз.
Очевидно, что у США к тому моменту уже не было возможностей реагирования по всему спектру угроз (о чем открыто говорилось в доктринальных документах различного уровня), что обусловило их ранжирование с точки зрения приоритета. Это провозглашалось в «Стратегии национальной безопасности» 2015 года. Конфликт в Сирии и усиливающаяся угроза со стороны глобального терроризма не нашли должного отражения в данном документе, а акцент был сделан на борьбе с Россией. Таким образом, реальные проблемы и приоритеты были подменены конъюнктурными политическими соображениями. В угоду сиюминутной политической целесообразности Москва была «назначена» в качестве главной угрозы вне зависимости от наличия реальных оснований. Это демонстрирует отсутствие достаточного уровня стратегического видения у политической элиты США, которая отказывается признавать масштаб глобальных изменений. Она в силу как субъективных, так и объективных причин предпочитает старые шаблоны, хотя высказывания ряда высокопоставленных представителей военного руководства США свидетельствуют об их трезвой оценке текущей
геополитической обстановки и необходимости реформ в сфере военного строительства.
Обозначение Москвы в качестве главного врага можно объяснить тем, что данный шаг дает больше оснований для одобрения со стороны Конгресса инициативы наращивания военных расходов, т. е. речь могла идти о том, чтобы «залить» кризис ВС США деньгами. Кроме того, Россия является «привычной» угрозой (в отличие от исламского терроризма), которая понятна Западу, и к тому же — универсальный повод для оправдания своих действий и подходящий объект для обвинений в чем-либо. Наиболее яркие примеры данного подхода — обвинения Москвы в уничтожении малазийского «Боинга» в небе Украины (июль 2014) и гуманитарного конвоя в Сирии (сентябрь 2016). Кроме того, фактор внешнего врага работает на консолидацию политических позиций традиционного истеблишмента Запада, стремящегося отвлечь внимание общественности от накопившихся дисбалансов и проблем в экономической и политической подсистемах общества: финансовый кризис, рост неравенства, снижение численности среднего класса и др. Это обусловливает усиление антироссийской риторики Запада и становится одним из важнейших оснований для наращивания военных расходов со стороны США и других стран НАТО.
Агрессивная риторика Э. Картера в адрес России была поддержана и Марком Миллеем, сменившим Р. Одиерно на посту начальника штаба СВ в 2015 года. В октябре 2016 года он заявил о возможности войны против России и Китая. Учитывая, что его заявление сделано на фоне завершающей фазы предвыборной кампании в США, с одной стороны, можно говорить о том, что такие заявления были нацелены прежде всего на внутреннюю аудиторию и на получение дополнительного финансирования от Конгресса. Однако с другой — они могут служить признаком безответственности военного руководства страны, нежелания осознать полностью последствия своих поступков, непонимания сложившейся геополитической обстановки из-за инерции мышления и неготовности перестроить его.
Важно подчеркнуть, что данная риторика подкрепляется конкретными действиями. В частности, анализ открытых источников показал, что как минимум в течение всего 2016 года на военной базе Форт Худ (штат Техас) 1-я бронекавалерийская дивизия, считающаяся одним из элитных соединений СВ, в целях повышения боевой готовности постоянно проводила полевые учения с боевыми стрельбами танковых подразделений. Учитывая их специфику и возможности, вряд ли это можно назвать подготовкой к миссии в Ираке и Афганистане. Более того, в декабре 2016 — январе 2017 года 3-я бронетанковая бригада этой дивизии (нового образца) была развернута в западных районах Польши в целях сдерживания «агрессивной России». Одной из основных задач, поставленных как перед данной бригадой, так и перед дивизией в целом, является сверхбыстрое развертывание с получением соответствующего приказа.
В новых геополитических условиях уже никто из представителей военного руководства страны не вспоминал о сокращении бюджета МО и необходимости реформирования ВС. Более того, инициативы Б. Обамы на этом направлении стали все больше восприниматься в негативном ключе. Одна из причин такой критики — лоббистские интересы компаний ВПК. Анализ их финансово-хозяйственной и операционной деятельности показывает, что из-за снижения военных расходов они испытывали кризисные явления, особенно мелкие и средние подрядчики.
Происходившее в тот момент снижение бюджета МО США в целом и расходов на закупки ВВТ и НИОКР поставило перед фирмами вопрос о дальнейших перспективах развития и поисках новых источников выручки и прибыли. Важным негативным фактором является то, что в текущих условиях существенный рост бюджета МО США не представляется возможным, поскольку станет фактором усиления бюджетных трудностей США и приведет к росту госдолга. То есть указанные в основных доктринальных документах задачи станут трудновыполнимыми. Тем не менее администрация Д. Трампа все же пошла на увеличение бюджета, фактически нивелировав весь финансовый эффект сокращений, достигнутых при Б. Обаме.
Анализ содержания «Стратегии национальной безопасности» и «Национальной военной стратегии» показал, что имевшие место в конце 2000-х — первой половине 2010-х годов дискуссии среди военного истеблишмента и экспертного сообщества США не привели к формированию какого-либо устойчивого долгосрочного видения развития ВС, хотя попытки публикации соответствующих документов имели место. Между тем сложившаяся международная обстановка требовала реакции, и такой реакцией, по замыслу военно-политического руководства США, должна была стать «Третья стратегия Пентагона по удержанию превосходства в военной сфере». Она не была пересмотрена Э. Картером, что подтверждает преемственность военно-политического курса США. И нынешнее руководство МО возлагает на нее определенные надежды.
Данная стратегия, объявленная Ч. Хейгелом в конце 2014 года, подразумевала формулирование ассиметричного ответа на ухудшение положения ВС США и геополитической обстановки, связанное прежде всего с ростом влияния России и Китая. В ее рамках особое внимание уделялось использованию передовых технологий для сдерживания противника. Ключевым компонентом стратегии выступает «Военная инновационная инициатива», цель которой — сохранение военного доминирования США в XXI веке. Учитывая бюджетные ограничения, Ч. Хейгел признавал, что она концентрирует внимание на ограниченном числе важных технологических направлений. Реализация этой инициативы предусматривала создание новой долгосрочной программы планирования НИОКР с сосредоточением усилий на наиболее передовых технологиях: роботах, автономных системах, миниатюризации, обработке и использовании больших объемов данных, новых производственных технологиях, включая трехмерную печать. Ч. Хейгел также предупреждал, что дефицит бюджета МО в период действия «Перспективного плана финансирования ВС на 2016—2020 финансовые годы» может превысить 70 млрд долларов.
С одной стороны, военно-политический истеблишмент США предпринимает определенные шаги для реализации вышеуказанной стратегии, например, в президентском проекте бюджета МО США на 2017 финансовый год предусматривалось выделение 2,5 млрд долларов на НИОКР в интересах военно-воздушных сил (ВВС). Однако с другой — даже существенное наращивание финансирования не приведет к быстрому результату в силу специфики проведения НИОКР. Есть риск, что к моменту, когда соответствующие разработки будут выведены в серийное производство, они утратят свою актуальность как в связи с резким изменением геополитической обстановки в мире, так и по причине существенного технологического прогресса в России и Китае. Хотя в США с помощью такой стратегии пытаются наверстать отставание в сфере НИОКР, вызванное недофинансированием предыдущих лет, она уже
приводит к искажениям в рамках соответствующего раздела бюджета МО.
В частности, наблюдается существенное сокращение по ряду программ НИОКР, которые американские законодатели сочли менее приоритетными. Очевидно, что данные диспропорции будут только нарастать, что в конечном итоге приведет к снижению эффективности заявленной стратегии и, как следствие, к возможному отказу от нее в связи с тем, что поставленные цели достигнуты не были.
Еще одним документом в сфере военного строительства является новая версия «Национальной военной стратегии», представленная в июне 2015 года главой КНШ М. Малленом. В ней подчеркивается непредсказуемость глобальной стратегической обстановки и рост хаоса в мире. Впервые официально признается, что сравнительные военные преимущества США начали исчезать и что сейчас ВС страны одновременно сталкиваются с разнотипными вызовами как со стороны государств (России и Китая), так и со стороны негосударственных акторов. Далее М. Маллен обращал внимание на необходимость быстро адаптироваться к новым угрозам и повторял тезис о том, что ВС страны должны по-прежнему действовать в глобальном масштабе.
В отличие от предшествующей версии документа теперь основной задачей ВС США провозглашается противостояние «ревизионистским» государствам, которые нарушают международные нормы, т. е. России, а также экстремистским организациям. Между тем ситуация в Сирии показала, что декларируемое явно не соответствует реальности. Например, Вашингтон и Саудовская Аравия продолжают оказывать поддержку запрещенной в России террористической организации «Джебхат Фатах аш-Шам» (ранее — «Джебхат ан-Нусра»). Более того, динамика боевых действий в Сирии в сентябре—декабре 2017 года позволяет предположить, что США оказывают как минимум косвенную поддержку запрещенной в России террористической организации «Исламское государство».
В рамках общей характеристики стратегической обстановки военное руководство США указывало не только на вызовы со стороны глобализации, распространения технологий и демографического «взрыва», прежде всего в Африке и на Ближнем Востоке, но и на вызовы со стороны Ирана, КНДР, Китая, террористических группировок. Подчеркивалось, что ВС США не могут позволить себе роскошь концентрировать усилия только на одной проблеме за счет игнорирования других, поскольку это увеличит риски не только для самих США, но и подорвет международный порядок. Новым в документе было и то, что обращалось внимание на растущую вероятность участия США в крупной межгосударственной войне.
Главными целями военного строительства и развития ВС в новой версии «Национальной военной стратегии» провозглашались сдерживание, отражение государства-противника и нанесение ему поражения; дезорганизация, ослабление и нанесение поражения экстремистской организации; укрепление глобальной сети союзников и партнеров. И хотя в документе (как и в предыдущих версиях) не прописаны подробные механизмы реализации заявленных целей, в нем определялись основные направления работы. Указывалось, что США будут расширять партнерство, поддерживать глобальное военно-политическое присутствие, которое, по их мнению, имеет стабилизирующий характер, проводить учения и иные мероприятия, связанные с обеспечением сотрудничества в сфере безопасности, что подразумевает увеличение военных расходов прежде всего на проведение военных операций за рубежом.
Подчеркивалось, что присутствие ВС США в стратегических точках по всему миру поддерживает международный порядок, и Соединенные Штаты будут наращивать его масштаб в АТР. Однако, учитывая текущую реальность международных отношений, эти тезисы вызывают сомнения.
Так, заявления об укреплении альянсов с Австралией, Японией, Южной Кореей, Филиппинами, Таиландом и другими странами АТР так и остались на бумаге. Партнеры и союзники, сохраняя проамериканскую риторику, в реальности предпочли дистанцироваться от Вашингтона, прежде всего, от тех его инициатив, которые подрывали отношения с Китаем. То же самое можно сказать и о Ближнем Востоке, в частности об отношениях с Саудовской Аравией, которые сохраняют тенденцию к ухудшению, а недавний визит саудовского короля в Москву еще раз продемонстрировал возросшую роль России. Правда, реальные итоги данного визита следует оценивать трезво — саудиты не будут совершать резкий внешнеполитический разворот в сторону Кремля.
Последующая внешнеполитическая практика показала, что американское руководство по ряду причин предпочло сосредоточиться на реализации первой цели, выбрав в качестве «мишени» Россию. Не последнюю роль сыграло и восприятие в Вашингтоне того, что Москва является слабым игроком. Несмотря на констатацию роста напряженности в Южно-Китайском море, антикитайская риторика в документе практически отсутствует (Китай в документе упоминается всего 5 раз).
В целом анализ «Национальной военной стратегии» 2015 года свидетельствует о ее принципиальном отличии от прежних версий. Прежде всего она имеет более конкретный и менее декларативный характер, хотя надо признать, что на конец 2017 — начало 2018 года многие инициативы, например наращивание сотрудничества со странами Азии на антикитайской основе, реализованы не были и вряд ли этого следует ожидать. В нем эксплицитно выражена готовность к более активным действиям, прежде всего против России, которая преподносится как дестабилизирующий фактор в мировой политике. Более того, документ претендует на концептуальность за счет очерчивания в общем виде контуров ВС США будущего.
Следует отметить, что стоящие перед перспективными ВС США задачи более подробно изложены в «Основополагающей концепции межвидовых операций: единые силы-2020». И хотя она была опубликована еще в сентябре 2012 года, внешнеполитические события после февраля 2014 года актуализировали ее, однако данный документ по состоянию на конец 2017 года остается не пересмотренным.
Маловероятно, что выдвигаемые США претензии на осуществление проекции силы в глобальном масштабе будут реализованы на практике, что связано не только с ростом влияния России и Китая, но и с таким внутренним фактором, как бюджетные ограничения. Тенденция роста расходов МО США в случае ее закрепления вряд ли поспособствует исправлению ситуации. Последнее косвенно признается в рамках «Национальной военной стратегии» 2015 года, но альтернативный сценарий не рассматривается.
Приход к власти Д. Трампа и политика его администрации в военной сфере, в частности существенное увеличение бюджета МО США, позволяет говорить о развороте курса, который, по сути, был подготовлен неудавшимися попытками администрации Б. Обамы провести реформу ВС и инициирован новым военным руководством. Большую роль в этом сыграл лично Дж. Мэттис, который назначил в ведомство свою
команду. И хотя по состоянию на конец 2017 года значимых результатов представлено не было, за исключением существенного наращивания базового бюджета МО США, анализ открытых источников показал, что в настоящее время ведется серьезная работа прежде всего на доктри-нальном уровне, поскольку планируется обновление целого ряда важных документов.
Министр обороны США лично курирует разработку новой версии «Национальной военной стратегии», публикация которой запланирована на начало 2018 года. Она предусматривает увеличение расходов МО на 3—7 % ежегодно в течение пяти лет. С одной стороны, это позволяет сделать предварительный вывод о том, что военное руководство страны делает ставку на решение проблем ВС путем увеличения бюджета МО, но с другой — более детальный анализ открытых источников указывает на серьезную работу и на других направлениях. Так, в бюджете на 2018 финансовый год существенно увеличено финансирование НИОКР и закупок ВВТ, одновременно продолжилось постепенное сокращение численности ВС, прежде всего за счет СВ. В конце сентября 2017 года специальная рабочая группа представила рекомендации относительно реформирования системы закупок в МО в целях повышения эффективности ее функционирования, а сам Дж. Мэттис активно налаживает связи с руководителями предприятий ВПК США. Речь может идти о новой волне консолидации сектора и поглощении мелких и средних компаний.
Что касается председателя КНШ Дж. Данфорда, который сменил М. Демпси еще в 2015 году, то обозреватели отмечали, что перед ним стоит задача «прокладывания нового курса» и «обеспечения стратегического видения» для ВС9. Как показал мониторинг информационного поля, его публичные комментарии в целом идут в русле высказываний военно-политического руководства страны, при этом он осознает те трудности, с которыми сегодня сталкиваются ВС. Еще в 2015 году, следуя общей тенденции в американской внутренней политике, Дж. Дан-форд называл Россию «самой серьезной угрозой» для США, однако уже через два года скорректировал свою точку зрения. Так, выступая в июле 2017 года, он заявил, что Россия более не является единственной крупной угрозой для национальной безопасности страны. Еще до своего назначения на пост главы КНШ он открыто выражал беспокойство относительно перспектив развития ВС, но в то же время на заседании комитета по делам ВС палаты представителей Конгресса выступил против реформирования закона Голдуотера—Николса 1986 года.
Таким образом, несмотря на резкое изменение военно-политической обстановки в мире в 2015—2017 годах, принципиально новых доктринальных документов по военному строительству в США опубликовано не было, а сама дискуссия о реформировании ВС фактически сошла на нет. Данная проблематика стала более или менее актуализироваться к концу 2017 года, когда Д. Трампу отчасти удалось отбить атаки политических противников, обвинявших его в том, что он выиграл выборы благодаря поддержке Кремля, и когда были получены первые существенные результаты — новый бюджет МО.
Анализ содержания рассмотренных документов доктринального уровня показал, что в США отсутствует целостная стратегия военного строительства, которую они пытаются заменить отдельными инициативами (например, «Третья стратегия Пентагона по удержанию превосходства в военной сфере»), при этом у нынешнего военного руководства есть понимание данной проблемы, и оно предпринимает попытки ее
9 Priorities for DoD’s New Team // Defense News. 18.05.2015. P. 36.
решения. С одной стороны, сложившуюся к концу правления Б. Обамы ситуацию можно рассматривать как косвенный признак определенного концептуального вакуума и деградации военно-политической мысли в США. Однако с другой — как показали назначение Дж. Мэттиса на пост министра обороны США, его высказывания и действия, совершенно очевидно, что работа по заполнению этого вакуума ведется. Тем не менее остается неясным — насколько принципиально новым будет содержание разрабатываемых доктринальных документов, в частности «Стратегии национальной безопасности». Однако эта проблема пока не является приоритетом для администрации Д. Трампа в связи с продолжающимся давлением на нее со стороны политических оппонентов.
В период правления Б. Обамы попытки прорывов на теоретико-концептуальном уровне не были трансформированы в какие-либо существенные практические шаги, хотя очень многие влиятельные представители военно-политического истеблишмента (Р. Гейтс, Ч. Хей-гел, Д. Петреус и др.) открыто говорили о необходимости реформирования ВС США10. Их позиции не всегда совпадали по ряду вопросов и по способам их решения, но они признавали масштаб стоящих перед ВС вызовов, а также сформировавшийся доктринальный и содержательный вакуум и неспособность его заполнить.
Смена руководства МО США призвана решить данные проблемы. В первую очередь речь идет о создании необходимой ресурсной базы в виде нового бюджета МО, которая наряду с комплексом реализуемых мер создаст предпосылки для изменения ситуации. Несмотря на увеличение расходов, оптимизация ВС продолжится на разных уровнях, связанных с личным составом (сокращение, ужесточение требований к получению нового звания, получению надбавок и др.), операционной деятельностью, закупками (реформирование соответствующей системы, отказ от ряда программ для СВ, например, «Боевая машина будущего»), НИОКР.
Сложившуюся к окончанию второго президентского срока Б. Обамы ситуацию можно объяснить не только тем, что «сформировалось целое поколение американских политиков, воспитанных на идеях абсолютного силового превосходства Америки и возможности достижения ее стратегической неуязвимости»11 (речь идет о деградации американской военной и политической элиты), но и ощущением того, что сам факт официального признания наступивших в мире изменений, которые ухудшили глобально-стратегические позиции Вашингтона, будет означать их еще большее ослабление, из чего следует вполне понятное нежелание признавать это. Однако по крайней мере военным руководством предпринимается попытка переосмыслить новые реалии и определить основные направления развития ВС США на период до 2020 года и дальнейшую перспективу. При этом следует обратить внимание на ряд внутренних и внешних факторов. К первым можно отнести сохранение тенденции к росту национального долга США, ко вторым — сохранение негативных явлений в мировой экономике, продолжение распада существующей системы международных отношений, в рамках которого происходит усиление влияния России, Китая и других игроков. Вашингтон пытается нейтрализовать такое усиление за счет наращивания нестабильности в различных регионах мира, однако это еще больше раскачивает систему.
10 O’Hanlon M., Petraeus D. America’s Awesome Military: And How to Make It Even Better // Foreign Affairs. 2016. Vol. 95. Issue 5. P. 10—17.
11 Фененко А.В. Современные военно-политические концепции США // Международные процессы. 2009. Т. 7. № 1. С. 66—83.
Что касается содержания новых доктринальных документов, то оно не окажет какого-либо влияния на процессы и тенденции, указывающие на дальнейшее снижение военно-политического влияния США в мире и их военного потенциала. И хотя в этих документах, вероятно, сохранится риторика о глобальном доминировании, реальные усилия нынешнего военного руководства страны будут, скорее всего, направлены на адаптацию возможностей ВС к новым реалиям (а по сути, на их сокращение). К мерам такой адаптации могут, в частности, относиться дальнейшее сокращение численности ВС (главным образом СВ), снижение количества военных баз, оптимизация структуры ВС, реформирование различных систем (закупок, проведения НИОКР и др.), продление сроков службы систем ВВТ и др. Однако, принимая во внимание новую геополитическую реальность, любые предпринимаемые шаги будут носить паллиативный характер.
Вне зависимости от положений новых доктринальных документов следует отметить, что в силу исторически сложившихся причин, а также исходя из результатов проведенного анализа прогнозных документов по бюджету МО США, в рамках военного строительства приоритет будет по-прежнему уделяться ВВС США и силам специальных операций (ССО). Поэтому в перспективе существенные сокращения по различным статьям бюджета ВВС и ССО представляются маловероятными. Напротив, расходы по данным видам ВС будут иметь тенденцию к росту, поскольку для Вашингтона актуальной является проблема создания таких инструментов, которые адекватны перспективным вызовам и предполагаемым ТВД.
ЗАРУБЕЖНОЕ ВОЕННОЕ ОБОЗРЕНИЕ № 01/2001, стр. 2-9
ОБЩИЕ ВОЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ
ВЗГЛЯДЫ ВОЕННОГО РУКОВОДСТВА США НА ВЕДЕНИЕ ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЫ
Полковник В. ЖУКОВ
Развитие мирового сообщества наглядно демонстрирует, что в последнее время критически важным государственным ресурсом, оказывающим все большее влияние на национальную безопасность, становится информация, циркулирующая в автоматизированных системах управления и связи. Данные системы являются неотъемлемым компонентом структуры управления государством, экономикой, финансами и обороной. Ускоренное развитие компьютерных технологий не только в значительной мере способствовало повышению эффективности их функционирования, но и открыло дополнительные возможности для преднамеренного деструктивного воздействия на них противостоящей стороны.
В сложившейся обстановке ряд развитых западных государств, и в первую очередь США, в начале 90-х годов вплотную приступили к изучению и проработке проблем, связанных с противоборством в информационной сфере, или так называемой «информационной войной» (ИВ).
В США под этим термином понимается комплексное воздействие на систему государственного и военного управления противостоящей стороны, ее политическое и военное руководство, которое уже в мирное время приводило бы к принятию благоприятных для Соединенных Штатов решений, а в ходе войны полностью парализовало структуру управления противника. Одновременно с наступательным воздействием информационное противоборство предполагает обеспечение надежной защиты национальной информационной инфраструктуры США.
В настоящее время разработанная Пентагоном концепция ведения ИВ реализуется на двух уровнях: государственном и военном.
На государственном уровне цель информационного противоборства в широком смысле слова заключается в ослаблении позиций конкурирующих государств, подрыве их национально-государственных устоев, нарушении системы государственного управления за счет информационного воздействия на политическую, дипломатическую, экономическую и социальную сферы жизни общества, проведения психологических операций, подрывных и иных деморализующих пропагандистских акций.
Информационные операции (ИО) на данном уровне могут решать задачи защиты национальных интересов США, предупреждения международных, конфликтов, пресечения провокационных и террористических акций, а также обеспечения безопасности национальных информационных ресурсов.
На военном уровне ИО представляют собой комплекс мероприятий, проводимых в масштабах вооруженных сил страны, их видов, объединенных командований в зонах, и являются составной частью военных кампаний (операций). Они направлены на достижение информационного превосходства над противником (в первую очередь в управлении войсками) и защиту своих систем управления. Для этого могут использоваться любые военные и технические силы и средства, имеющиеся в распоряжении, при формальном соблюдении правовых, моральных, дипломатических, политических и военных норм. Перед ВС впервые поставлена задача воздействия на противника еще в угрожаемый период (до начала активных боевых действий) с тем, чтобы обеспечить выгодную для США направленность процессов управления и принятия решений противостоящей стороной.
Такое распределение задач, по оценке американских экспертов, должно обеспечить необходимую эффективность проведения мероприятий в рамках информационного противоборства, которое в теории и практике военного строительства в Соединенных Штатах стало рассматриваться в качестве особой формы межгосударственных отношений после анализа итогов войны в зоне Персидского залива. В декабре 1992 года основные положения концепции информационного противоборства применительно к деятельности ВС были сформулированы в общем виде в директиве министра обороны США № TS 3600.1 «Информационная война». В ней ставились задачи объединенному штабу КНШ и штабам видов вооруженных сил по разработке новой концепции. Эта работа была завершена к концу 1993 года и нашла свое отражение в директиве председателя КНШ МОР № 30-93. В ней идеи информационного противоборства были трансформированы для ВС в концепцию «борьбы с системами управления» (БСУ). В директиве КНШ БСУ определялась как «комплексное проведение по единому замыслу и плану психологических операций, мероприятий по оперативной маскировке, радиоэлектронной борьбе и физическому уничтожению пунктов управления и систем связи с целью лишения противника информации, вывода из строя или уничтожения его систем управления при одновременной защите своих от аналогичных действий».
Директива МОР № 30-93 фактически выделила борьбу с системами управления в самостоятельный вид оперативного обеспечения боевой деятельности войск. Теория борьбы с системами управления получила свое дальнейшее развитие в Едином уставе КНШ №3-13.1 1995 года «Совместные действия разнородных сил по борьбе с системами управления противника».
В последующем, по мере развития компьютерных технологий и в связи с наметившимися тенденциями к повышению роли информации во всех сферах жизни современного общества, в том числе и в военном деле, американское командование было вынуждено более широко взглянуть на проблему информационного противоборства.
В документе КНШ ВС США «Единая перспектива-2010», определившем основные направления развития оперативно-стратегических концепций применения вооруженных сил в XXI веке, подчеркивалось, что главной чертой вооруженной борьбы в следующем столетии будет перенос акцента в сферу информационного противоборства и достижение «информационного господства» станет обязательным условием победы над любым противником.
Дальнейшее свое развитие концепция информационного противоборства получила в инструкции КНШ 3210.01А «Концепция информационных операций объединенных группировок вооруженных сил» от 1996 года, Едином уставе КНШ № 3-13 «Доктрина совместных действий по проведению информационных операций», директивах, уставах и наставлениях штабов видов вооруженных сил 1998-го.
В перечисленных документах определены цели, задачи и основные принципы информационного противоборства, обязанности руководящих органов и должностных лиц по их организации и планированию в мирное время и в условиях кризисной обстановки. Кроме того, в них перечислены требования к разведывательному обеспечению информационных операций, а также к подготовке личного состава, обеспечивающего их планирование и проведение.
Военное руководство США считает, что эффективное информационное противоборство должно обеспечить командирам (командующим) возможность навязать противостоящей стороне ложное видение обстановки, принудить ее к ведению военных действий в невыгодных для цее условиях. Это достигается в основном благодаря проведению комплекса мероприятий, позволяющих, с одной стороны, нарушить процесс принятия решений противником, а с другой — обрабатывать информацию по циклу принятия решений в своей системе управления эффективнее и быстрее, чем это может сделать командующий противостоящей группировкой войск.
Практическая реализация концепции информационного противоборства осуществляется путем проведения НО, которые представляют собой комплекс мероприятий, имеющих целью оказать воздействие на информацию и информационно-управляющие системы (ИУС) противника при одновременной защите своей информации и информационных систем. Они являются важным фактором в достижении и удержании информационного превосходства в ходе операций объединенных группировок ВС. ИВ представляет собой соответствующую операцию, проводимую в период кризисной ситуации или конфликта (включая войну) для достижения специфических целей над специфическим противником или противниками. Применительно к информационным операциям термин «противник» рассматривается в более широком смысле. Под ним подразумеваются организации, группы лиц или отдельные лица, принимающие решения либо^осуществ-ляющие действия, направленные на срыв выполнения задач, поставленных перед командованием объединенных вооруженных сил.
Подготовка и проведение информационных операций связаны с согласованием и разрешением на уровне национального военно-политического руководства страны комплекса вопросов законодательного и политического характера. ИО проводятся на всех уровнях военных действий, границы между которыми зачастую носят условный характер.
На стратегическом уровне такие операции проводятся по решению военно-политического руководства страны и призваны обеспечить достижение национальных стратегических целей. В ходе их осуществляется воздействие на все элементы государственного устройства потенциальных противников (политические, военные, экономические и информационные) при одновременной защите своих государственных структур. Для достижения целей ИО на этом уровне должна обеспечиваться высокая степень координации между военными органами и правительственными учреждениями и ведомствами США, а также союзниками и партнерами по коалиции.
На оперативном уровне ИО проводятся для обеспечения успешного хода операции или кампании в целом или решения главных задач операции. Их цель — воздействие на линии связи, системы тылового обеспечения и боевого управления вооруженными силами противника при одновременной защите аналогичных систем, как своих ВС, так и союзников. Информационные операции, проводимые на этом уровне, могут способствовать достижению стратегических целей.
ИО на тактическом уровне проводятся с целью обеспечения решения тактических задач. Они сосредоточены на воздействии на информацию и информационные системы, такие, как системы связи, боевого управления, разведки и другие, непосредственно обеспечивающие ведение боевых действий соединениями и частями противника при одновременной защите как систем своих, так и союзников.
В основу концепции информационного противоборства заложена обоюдная зависимость (уязвимость) США и их потенциальных противников от информации и информационных систем. В связи с этим при ее реализации рассматриваются два аспекта деятельности — воздействие на информационную инфраструктуру противника и защита своей собственной информационной среды. Соответственно все ИО подразделяются на наступательные и оборонительные.
Наступательные информационные операции представляют собой комплексное проведение по единому замыслу и плану мероприятий по оперативной маскировке, радиоэлектронной борьбе, программно-математическому воздействию на ИУС, физическому уничтожению (выводу из строя) объектов информационной инфраструктуры, а также психологических и специальных ИО. В ходе таких операций принимаются меры, оказывающие воздействие на сознание людей и направленные на срыв процесса принятия решений, а также действия с целью нарушения работы или уничтожения элементов информационной инфраструктуры. Новым элементом наступательных информационных операций в сравнении с концепцией борьбы с системами управления являются специальные ИО и мероприятия по программно-математическому воздействию на компьютерные сети противника.
Оборонительные информационные операции представляют собой взаимосвязанные процессы по защите информационной среды, вскрытию признаков нападения, восстановлению боеспособности и организации ответных действий на агрессию (нападение). Их основными элементами являются: обеспечение физической безопасности информационной инфраструктуры, безопасности информации и скрытности действий войск (сил); вскрытие мероприятий по оперативной маскировке противника; контрпропаганда; контрразведка; радиоэлектронная защита и специальные информационные операции.
Оборонительные ИО должны обеспечивать своевременность и точность передачи данных, гарантированный доступ к ним пользователей в условиях информационного воздействия противника. В ходе их предусматривается проведение мероприятий по восстановлению боеспособности информационных систем.
Наступательные и оборонительные ИО могут проводиться по единому замыслу и плану и взаимно дополнять друг друга. Они ориентированы на одни и те же объекты воздействия, в качестве которых могут выступать:
— органы управления государства и его вооруженных сил;
— ИУС гражданской инфраструктуры (телекоммуникационные, включая средства массовой информации, транспортные, энергетического комплекса, финансового и промышленного секторов);
— управляющие элементы военной инфраструктуры (системы связи, разведки, боевого управления, тылового обеспечения, управления оружием);
— линии, каналы связи и передачи данных;
— информация, циркулирующая или хранящаяся в системах управления;
— общество в целом (как гражданское население, так и личный состав вооруженных сил), его государственные, экономические и социальные институты;
— руководящий состав и персонал автоматизированных систем управления, участвующий в процессе принятия решений.
В период проведения миротворческих операций объектами воздействия могут быть также военизированные, партизанские и политические организации, религиозные и социальные группы, отдельные лица, открыто или тайно выступающие против присутствия вооруженных сил США или союзников и препятствующие выполнению ими своей миссии.
По оценке американских экспертов, эффект целевого информационного воздействия на противника сравним с применением ОМП и угроза подвергнуться такому воздействию может стать важным фактором сдерживания потенциального агрессора. По их мнению, эффективность этой угрозы прямо пропорциональна уровню технологического развития и масштабам использования компьютерной техники в системах управления государством.
Являясь по своему характеру комплексным процессом, информационная операция представляет собой интегрированное, согласованное по времени использование различных средств и методов, ориентированных на достижение определенной общей цели.
Основу достаточно богатого и постоянно совершенствуемого арсенала методов ведения информационной войны в ВС США составляют как исторически хорошо зарекомендовавшие себя меры, связанные с использованием традиционных видов оперативного (боевого) обеспечения войск (сил), так и новые способы подобного воздействия на противника.
При проведении наступательных информационных операций основными традиционными методами являются психологические операции и мероприятия по оперативной маскировке, издавна применявшиеся для оказания влияния на сознание людей в процессе принятия ими решений, а также такие действия, как радиоэлектронное подавление и использование средств физического уничтожения, направленные на нарушение функционирования или уничтожение элементов информационной инфраструктуры. К достаточно новым методам в данном случае можно отнести программно-математическое воздействие на компьютерные сети противника и специальные информационные операции. Существует также множество других способов и действий, которые могут интегрироваться при проведении различного рода операций. Некоторые из них носят наступательный характер, другие — оборонительный. По мнению американских специалистов, их совместное использование крайне важно для достижения успеха в ходе проведения как оборонительных, так и наступательных операций.
Психологические операции представляют собой мероприятия по распространению специально подготовленной информации с целью оказания воздействия на эмоциональное состояние, мотивацию и аргументацию действий, принимаемые решения и поведение отдельных руководителей, организаций, социальных или национальных групп и отдельных личностей иностранных государств в благоприятном для США и их союзников направлении. Они могут быть стратегическими, оперативными и тактическими по своим масштабам и их проведение может обеспечиваться мероприятиями оперативной маскировки.
На стратегическом уровне психологические операции могут проводится в форме пропаганды определенных политических или дипломатических позиций, официальных заявлений либо сообщений руководителей государства.
На оперативном уровне такие операции могут проводиться в виде распространения листовок, с помощью радио- и телевещания, вещания с использованием средств громкоговорящей связи, а также других средств для передачи информации, содержащей призывы, побуждающие личный состав вооруженных сил противника к массовому саботажу, дезертирству, бегству или капитуляции.
На тактическом уровне проведение психологических операций предполагает использование громкоговорящей связи и других средств для нагнетания страха, разжигания разногласий и роста неповиновения в рядах противника.
Воздействие на политических и военных лидеров, а также на руководителей (наиболее заметных представителей) СМИ, культуры и искусства противостоящей стороны является важным аспектом информационного противоборства в целом и психологических операций в частности. В этой связи в США особое внимание уделяется созданию коллективных и индивидуальных моделей поведения представителей высшего и среднего звена государственного и военного руководства, в частности составление психологических портретов на руководителей (в войсках — до командира соединения включительно).
Для изучения военачальников потенциального противника и составления их психологических портретов широко используются открытые источники, агентурные данные, а также мероприятия в рамках военного обмена, масштаб которого военно-политическое руководство США настойчиво стремится расширить.
Мероприятия по оперативной маскировке проводятся под руководством командующих объединенными группировками войск (сил). Их содержанием является оказание воздействия на органы принятия решений противника через его системы сбора, анализа и распределения информации путем предоставления им заведомо ложной информации и скрытия признаков реальной деятельности войск (сил). Цель этих мероприятий состоит в том, чтобы запутать, дезинформировать разведывательные органы противника, заставить их делать неправильные выводы и, как следствие, добиться от военного руководства противника неверных действий. Эти мероприятия позволяют также опередить противника в принятии решения, что является ключом к успеху любой операции.
Оперативная маскировка предполагает применение следующих способов:
— дезинформация — распространение заведомо ложной информации о составе, состоянии, дислокации, боеготовности своих войск, их группировках, характере и способах решения задач, планах, предназначении и состоянии военной техники и объектов;
— имитация — воспроизведение правдоподобных демаскирующих признаков, характерных для реальной деятельности войск (объектов), создание радиоэлектронной обстановки с использованием имитаторов, радиотехнических устройств, ложных сооружений и объектов, макетов военной техники и т. д.;
— демонстративные действия — преднамеренный показ противнику специально выделенными силами и средствами активной деятельности в целях его дезориентации и скрытия истинных намерений организаторов;
— обеспечение скрытности действий — определение признаков, распознаваемых разведывательными системами противника и позволяющих ему на основе их анализа получать особо важную и своевременную информацию; выбор и проведение мероприятий, которые обеспечивали бы скрытие этих признаков и тем самым снижали бы до приемлемого уровня уязвимость союзников от действий разведки противника.
Мероприятия по оперативной маскировке обычно проводятся одновременно с другими, обеспечивающими действия объединенных сил. Планирование этих мероприятий осуществляется сверху — вниз с тем, чтобы планы по введению противника в заблуждение подчиненных звеньев поддерживали и обеспечивали аналогичные планы вышестоящего командования. В вышестоящем звене оно предполагает использование частей и подразделений самого нижнего уровня, хотя сами их командиры и их непосредственные начальники могут не знать содержания общего плана мероприятий. Поэтому в таких случаях важным является координация планов мероприятий по введению противника в заблуждение командиров нижестоящих частей и подразделений со старшим начальником.
Успех проведения мероприятий по оперативной маскировке в определяющей степени зависит от эффективности разведывательного обеспечения. Разведка в этом случае осуществляет вскрытие объектов противника, в отношении которых замышляются эти действия, оказывает помощь в разработке правдоподобной версии, предлагаемой для дезинформации, выборе наиболее перспективных объектов для реализации дезинформации и оценивает эффективность проведенных мероприятий.
Радиоэлектронная борьба подразделяется на радиоэлектронное подавление, радиоэлектронную защиту и радиоэлектронное обеспечение. Радиоэлектронное подавление представляет собой действия наступательного характера, предпринимаемые с целью дезорганизовать, нейтрализовать или снизить возможности противника по эффективному использованию им радиоэлектронных систем в различных звеньях управления вооруженных сил. Радиоэлектронная защита предусматривает такие действия, как защита своих радиоэлектронных средств (РЭС) от помех, создаваемых противником, и осуществление контроля (наблюдения) за работой (РЭС) союзников, с целью исключения их взаимного влияния друг на друга. Радиоэлектронное обеспечение представляет собой действия, направленные на обнаружение, идентификацию и определение местоположения РЭС противника, которые могут являться как источниками получения разведданных, так и источниками информационных угроз.
При принятии решения об использовании средств радиоэлектронного подавления учитываются не только цели кампании или операции, но также и риск от возможных ответных действий противника. Для достижения максимального эффекта операции обязательным условием является тесная координация действий сил и средств РЭБ с другими мероприятиями по обеспечению информационных операций, проводимыми разведкой и связью.
Физическое уничтожение элементов информационной инфраструктуры рассматривается как проводимые в ходе ИО действия по применению средств огневого поражения и физического уничтожения с целью вывода из строя ключевых элементов системы управления и связи противника.
Программно-математическое воздействие на компьютерные сети (компьютерная атака) определяется как действия с применением аппаратно-программных средств, направленные на использование, искажение, подмену или уничтожение информации, содержащейся в базах данных компьютеров и информационных сетей, а также на снижение эффективности функционирования либо вывод из строя самих компьютеров и компьютерных сетей.
Способы программно-математического воздействия по вполне понятным причинам не являются достоянием широкой гласности и описываются в специальной грифован-ной литературе, предназначенной для ограниченного круга заинтересованных лиц. Что касается средств такого воздействия, а работы в области их создания ведутся в США с 1990 года, то их можно подразделить на следующие:
— «Логические бомбы» — скрытые управляющие программы, которые по определенному сигналу или в установленное время приходят в действие, уничтожая или искажая информацию, воспрещая доступ к тем или иным важным фрагментам управляемого информационного ресурса либо дезорганизуя работу технических средств. В АСУ войсками и оружием подобное вмешательство даже в течение короткого времени может коренным образом повлиять на ход и исход боя, операции.
— Компьютерные вирусы, представляющие собой специализированные программные продукты, которые способны воспроизводить «логические бомбы» (обладая при этом еще большей разрушающей силой) и внедрять их дистанционно в информационные сети противника. Кроме того, вирусы способны самостоятельно размножаться, то есть копировать себя на магнитных носителях.
— Программные продукты типа «троянский конь» — программы, внедрение которых позволяет осуществлять скрытый несанкционированный доступ к информационному массиву противника для добывания разведданных.
— Нейтрализаторы тестовых программ, обеспечивающие сохранение естественных и искусственных недостатков программного обеспечения.
— Преднамеренно созданные, скрытые от обычного пользователя интерфейсы для входа в систему. Они, как правило, сознательно вводятся в программное обеспечение программистами-разработчиками с корыстными или диверсионно-подрывными целями.
— Малогабаритные устройства, способные генерировать электромагнитный импульс высокой мощности, обеспечивающий вывод из строя радиоэлектронной аппаратуры.
Кроме того, большое внимание уделяется созданию новых средств воздействия на системы связи, сбора и обработки информации. Так, с начала 90-х годов осуществляется переход к использованию необнаруживаемых помех интеллектуального воздействия (блокировка ключевых элементов сообщения, например, названий и координат пунктов, времени действия с одновременным вводом ложных ключевых элементов). Такие системы базируются на автоматизированном анализе структуры сообщений, отслеживании ключевых слов, синтезировании речи в реальном масштабе времени.
К действиям, обеспечивающим проведение информационных операций, относятся и мероприятия по организации связи с гражданской администрацией и населением, а также по связи с общественностью, проводимые соответствующими службами вооруженных сил.
Подразделения по связи с гражданской администрацией непосредственно ориентированы на действия, обеспечивающие взаимную поддержку при проведении психологических операций.
Декларативно задачи службы по связям с общественностью заключаются в следующем: оперативное доведение точной и своевременной информации о проводимой кампании (операции) до заинтересованных организаций и общественности; разъяснение целей и задач, решаемых вооруженными силами; предоставление командованию каналов СМИ для информирования противника (потенциальных противников) о намерениях и возможных действиях союзных войск. При этом утверждается, что все эти действия не могут применяться для введения противника в заблуждение или для дезинформации общественности. На практике, однако, возможности этой службы широко используются для формирования мирового общественного мнения в выгодном для США отношении за счет выборочной и дозированной подачи информации.
В целом концепция информационного противоборства в том виде, в каком она реализуется в ВС США, не является новым понятием для российского военного искусства. Теоретические основы информационного противоборства достаточно полно раскрыты в российской военной науке через понятия «борьба с системами управления противника», «радиоэлектронная война», «завоевание господства в эфире», «психологическая война», «дезинформация», «военная хитрость» и т. п. «Новизна» американского подхода к теории информационного противоборства заключается в комплексном использовании военно-теоретических разработок по данной тематике и своих технологических достижений в области информатики.
В настоящее время США, обладая значительным преимуществом в области разработки и использования новейших радиоэлектронных систем и компьютерных технологий и основываясь на постулатах новой концепции, стремятся закрепить за собой доминирующую роль не только в политической, экономической и военной сферах, но и в мировой информационной инфраструктуре.
По утверждению американских специалистов, отдельные положения концепции «информационная война» уже в течение длительного времени реализуются США на политическом уровне в основном в форме психологической войны, которая внесла свой вклад в развал СССР и Организации Варшавского Договора.
Эти же положения содержит и выпущенный в 2000 году очередной документ КНШ «Единая перспектива-2020»
Информационные операции являются более широким понятием, нежели борьба с системами управления, но не подменяют его. Задача БСУ как самостоятельного вида боевого обеспечения — борьба с системами управления и связи как с целевыми объектами, а цель проведения ИО — воздействие на информационные системы противника и циркулирующую в них информацию или уничтожение их. При организации информационных операций действия по БСУ централизованно интегрируются в них и становятся их неотъемлемыми элементами.
Оперативная маскировка объединяет такие принятые в военной терминологии ВС США отдельные понятия, как введение противника в заблуждение и обеспечение скрытности деятельности войск (сил).
Подполковник А. Борисенков
Руководство Североатлантического союза рассматривает военные конфликты1 как форму разрешения противоречий между политическими субъектами с применением военной силы. При этом субъектами могут выступать: государства; межгосударственные объединения; группировки внутри одного государства; негосударственные международные структуры.
Разработанная коалиционными органами военного управления объединенных вооруженных сил (ОВС) блока доктрина AJP-01(E) «Совместное применение группировок войск (сил) ОВС НАТО» (2017) определяет пять основных причин существующих и будущих военных конфликтов. К первой отнесены этнические, идейные и религиозные разногласия, ко второй – территориальные споры, в том числе связанные с «несправедливым» распределением ограниченных жизненно важных ресурсов, к третьей – провал политических и экономических реформ, к четвертой – распад (дезинтеграция) государства, к пятой – нарушения прав человека.
В Брюсселе придерживаются принятой Организацией Объединенных Наций классификации военных конфликтов, подразделяющихся на международные и внутригосударственные (внутренние).
По оценкам экспертов Североатлантического союза, наиболее существенными факторами, влияющими на характер вооруженного противоборства, являются: тип конфликта, интересы и возможности его участников; уровень интенсивности, прогнозируемая или реальная продолжительность военных действий; доступность и степень ограничений применения систем оружия.
В национальных и коалиционных концептуальных документах НАТО введены такие понятия, как «всеобщая война», «ограниченный конфликт», «региональный конфликт», «гражданская война», «мятеж». В зависимости от вида применяемого оружия рассматриваются «ядерная война», «биологическая война», «обычная война», а от характера и сферы противоборства – «холодная война», «гибридная война».
 |
| Возможный характер деятельности вооруженных сил в современных военных конфликтах (по взглядам командования ОВС НАТО) |
«Всеобщая война» (General War) представляет собой конфликт между крупными державами (военно-политическими блоками), в котором под угрозой находятся жизненно важные интересы и само существование противоборствующих сторон, используются все имеющиеся в распоряжении государств и национальных ВС ресурсы и системы оружия. Она ведется на пределе духовных, материальных и других возможностей. На начальной стадии всеобщей войны задействованы только силы общего назначения, однако по мере эскалации насилия вооруженное противостояние может перерасти в ядерный конфликт.
На Западе считают подобное развитие событий маловероятным. Вместе с тем руководство альянса не исключает сценария, при котором крупномасштабная агрессия со стороны «мощного в военном отношении» противника (подразумевается Российская Федерация, в перспективе – Китай) способна перерасти во всеобщую войну.
К другим формам возможного противостояния между Североатлантическим союзом и Россией отнесены:
– «ограниченный конфликт» (Limited Conflict), когда военные действия не достигают размаха всеобщей войны, а стороны не используют ядерное оружие. Причины такого конфликта – просчеты Москвы относительно своего военного превосходства над блоком, вовлечение альянса в вооруженное противостояние России с внеблоковым государством;
– «региональный конфликт» (Regional Conflict), спровоцированный применением ВС Российской Федерации в странах «ближнего зарубежья», не входящих в НАТО;
– «холодная война» (Cold War), не предполагающая прямое военное столкновение, а ведется главным образом в экономической, политической и идеологической сферах. При этом могут широко применяться такие способы воздействия на противника, как тайные операции, которые проводят страны – сателлиты противоборствующих держав;
– «гибридная война» (Hybrid Warfare). Данное понятие имеет четко выраженную антироссийскую трактовку и в официальных документах Североатлантического союза не применяется в отношении аналогичных мероприятий, проводимых Западом. Отличительные признаки «гибридной войны»: комплексное применение широкого спектра обычных и нетрадиционных форм противоборства в политико-дипломатической, информационной, военной, финансово-экономической сферах, открытых и скрытных способов действий, демонстрация агрессором непричастности своих вооруженных сил к внутреннему военному конфликту (гражданской войне) на территории другого государства.
«Гражданская война» (Civil War) – военный конфликт между различными социальными слоями (группами) внутри государства. Является результатом непримиримых общественных противоречий между политическими партиями, религиозными и националистическими организациями и их лидерами с вовлечением общественно-политических движений, войск и широких народных масс.
В борьбе за государственную власть, господствующее положение в обществе, за региональную автономию или отделение в ходе гражданской войны задействованы не только вооруженные силы, но и различные иррегулярные военизированные формирования, широкое распространение получают партизанское движение, действия криминальных бандгрупп, стихийные выступления населения. Одна или обе стороны конфликта могут пользоваться поддержкой из-за рубежа.
«Мятеж» (Insurgency) представляет собой действия организованных в основном идеологически мотивированных группировок (движений), добивающихся (или, наоборот, препятствующих проведению) политических реформ, свержения действующего руководства страны или ее отдельного субъекта (края, региона, области). Основные усилия организаторов таких выступлений направляются на привлечение к антиправительственной деятельности широких народных масс путем убеждения или принуждения. Используемая тактика мятежников предполагает ведение подрывных (диверсионных) действий. Мятежи могут служить причиной и являться частью гражданских войн.
Руководящие структуры и военно-научное сообщество альянса всячески избегают жесткой градации текущих и будущих военных конфликтов. Считается, что в ходе противоборства его масштабы, характер и степень вовлеченности сторон постоянно меняются.
Очевидно, что в конце XX века ключевым фактором, определявшим характер противостояния в конфликтах по всему миру, было подавляющее военное превосходство США и возглавляемых ими коалиций государств. Благодаря экономическому и технологическому лидерству Соединенные Штаты смогли довести мощь своих сил общего назначения до беспрецедентно высокого уровня, что, по взглядам Белого дома, позволяет стране осуществлять свою экспансионистскую политику по всему миру.
Но уже в XXI веке ВС стран НАТО столкнулись с необходимостью участвовать в многочисленных кампаниях против иррегулярных воинских формирований, действующих в урбанизированных зонах, что максимально затрудняло использование высокотехнологичных средств вооруженной борьбы, нивелировало преимущества «всепроникающих» средств наблюдения и «информационного превосходства».
Вместо боевых действий с опорой на распределенную сетевую систему управления, объединяющую технические средства обнаружения, целеуказания и поражения, вооруженным силам развитых государств пришлось вести противоборство с быстро адаптирующимися к обстановке автономными боевыми группами противника. Данные особенности военных конфликтов заставили руководство стран Запада пересмотреть планы строительства и применения своих вооруженных сил. В период с 2000 года по 2013 год обычная классическая война в экспертных кругах Североатлантического союза рассматривалась как наименее вероятная форма применения военной силы, а танки и другое тяжелое вооружение называлось оружием прошлого.
«Разворот на 180°» произошел после возврата Крыма в состав Российской Федерации (2014), когда в 2020 году был утвержден документ «Концепция сдерживания и обороны на Евроатлантическом пространстве», который закрепил курс НАТО на новую «холодную войну» с РФ.
Перед руководством альянса впервые встал вопрос организации защиты от воздействия российских средств высокоточного оружия большой дальности (ВТО БД) и новых гиперзвуковых систем оружия, в том числе в ядерном оснащении. Западными военными специалистами был введен термин «зона ограничения (воспрещения) доступа»2.
Преодоление таких зон рассматривается в качестве важного условия безопасного развертывания группировок войск (сил) в пределах Европейского театра военных действий и успешного ведения дальнейших действий.
В связи с трудностями вскрытия точного местоположения некоторых российских мобильных систем ВТО БД (например, оперативно-тактических ракетных комплексов «Искандер») в Североатлантическом союзе допускают для борьбы с ними ограниченно применять тактическое ядерное оружие малой мощности.
В части, касающейся тяжелых вооружений (танки, боевые бронированные машины, артиллерийские системы), анализ опыта ведения военных действий на востоке Украины заставил экспертов блока выработать рекомендации европейским странам НАТО поддерживать определенное количество бронетанковых и механизированных соединений в высокой степени боевой готовности.
Успешное задействование Азербайджаном беспилотных комплексов турецкого производства в Нагорном Карабахе (2020) подтолкнуло ведущие государства Запада пересмотреть подходы к использованию БПЛА в современных военных конфликтах.
В целом руководство НАТО и экспертное сообщество Североатлантического союза полагают, что современные и возможные (до 2040 года) военные конфликты будут протекать в неблагоприятных физико-географических, гуманитарных и информационных условиях.
Как правило, для зон со сложными физико-географическими условиями характерно чередование открытых и труднопроходимых участков, в пределах которых скован маневр войсками и снижены возможности для наблюдения. На открытой местности можно избежать неожиданного вступления в бой, благодаря упреждающему обнаружению противника до входа в зону действия его средств поражения. При наличии естественных и искусственных преград это сделать труднее, в связи с чем вероятность неожиданного столкновения в ближнем бою гораздо выше. Такие условия встречаются в густонаселенных урбанизированных зонах, местах выращивания сельскохозяйственных культур, дельтах рек, джунглях и горах. В подобных районах проживает более 75 проц. мирового населения, в том числе в городах – до 60 проц.
Если ранее считалось, что армии для победы в войне достаточно было захватить вражескую территорию («территориальный» подход) или разгромить в сражении основные силы противника («боевой» подход), в настоящее время вооруженные силы должны искать пути и способы доминирования, в том числе путем проведения восстановительных работ, решения других гуманитарных задач.
В ходе современных конфликтов освещением происходящих событий занимаются различные местные и зарубежные СМИ, неправительственные организации, международные институты, бизнесмены, наблюдатели, комментаторы, критики и другие лица. В результате действие любого участника операции совершается на виду у многочисленной аудитории по всему миру, что позволяет формировать в общественном сознании образ противоборствующих сторон, не всегда отвечающий интересам НАТО. Это создает неизбежные трудности при принятии решений командующим коалиционной группировкой войск (сил) в сфере информационного противоборства.
Наиболее остро эта проблема стоит в урбанизированных зонах, где разные стороны конфликта часто пользуются услугами одних и тех же операторов сотовой и космической связи, получают необходимую информацию из СМИ. Активное взаимодействие технического, человеческого, информационного и других факторов ведет к взаимному усилению их влияния на обстановку, способствуя ее обострению.
Большинство таких проблем возникало и ранее. На военные операции всегда оказывали влияние многочисленные факторы, актуальные и в настоящее время. Однако новым аспектом является неуклонно нарастающий уровень глобализации, позволяющий без особого труда перемещаться на большие расстояния и беспрепятственно распространять информацию по всему миру. Это позволяет противнику компенсировать свои поражения на одном театре успехами на другом.
Вооруженные силы государства исторически являлись основной структурой, обеспечивающей защиту его интересов военными способами. В наши дни группировки войск (сил) лишены монополии на ведение войны.
В военных конфликтах практически всегда участвовали негосударственные образования. Однако сегодня их возможности значительно возросли. Они используют современные виды вооружения и военной техники, способны взять под контроль определенные территории и население, располагают возможностями, которыми ранее обладали только регулярные войска (силы).
Постепенно стираются различия между комбатантами и некомбатантами.
Привлечение гражданских фирм к решению различных задач в зоне конфликта в силу более высокой эффективности их задействования приводит к тому, что лица, не участвующие непосредственно в боевых действиях, тем не менее вносят значительный вклад в достижение военной цели операции.
Сторона конфликта, несущая косвенный ущерб от действий этих «некомбатантов», начинает рассматривать их как объект для нападения.
В настоящее время частные военные компании (ЧВК) являются активными участниками вооруженных противоборств. Занимаясь физической защитой важных персон и продвижением интересов негосударственных структур (корпораций, предпринимателей), сбором и анализом информации об обстановке, консалтингом и обучением, эти фирмы нашли свое место в системе взглядов Запада на ведение войны.
Нивелирование различий между военными и невоенными участниками боевых действий упростило привлечение частных военный компаний к конфликтам с применением военной силы. Еще несколько десятилетий назад охранные фирмы, добивавшиеся права предоставлять свои услуги в «горячих точках», прочно ассоциировались в общественном сознании с наемничеством. Сегодня они являются активными участниками вооруженных противоборств. Занимаясь физической защитой важных персон и продвижением интересов негосударственных структур (корпораций, предпринимателей), сбором и анализом информации об обстановке, консалтингом и обучением, эти фирмы нашли свое место в системе взглядов Запада на ведение войны. Данная тенденция особенно сильно проявилась после распада Советского Союза, когда в целях сокращения численности и повышения эффективности вооруженных сил руководством иностранных государств принимались решения о передаче вспомогательных функций гражданским специалистам. Однако вклад ЧВК в военные конфликты по-прежнему будет ограничен боевыми и оперативными возможностями, а полностью заменить регулярные войска (силы) они не способны.
Террористы, бандформирования, отряды вооруженных племен, наемники всегда рассматривались как стороны, участвующие в конфликте. В XXI веке к данной категории причисляют наркокурьеров, сотрудников транснациональных корпораций, невооруженных участников акций протеста, компьютерных хакеров, мародеров, ополченцев, организаторов каналов незаконной миграции, пиратов, экологические организации, тоталитарные религиозные секты, представителей СМИ, дипломатов. Многие из них не представляют собой прямую военную угрозу, а поэтому использование против них оружия не дает необходимого эффекта. Наибольшую опасность, по оценкам НАТО, наряду с актуализировавшейся угрозой со стороны мощных в военном плане иностранных государств (Россия и Китай) представляют международные террористические организации, которые с большой долей вероятности могут получить доступ к оружию массового поражения.
Современные боевые действия все труднее классифицировать по признаку их принадлежности к стратегическому, оперативному или тактическому уровню, так как действия на каждом из них оказывают прямое влияние на обстановку в целом. Например, акция лидера какой-нибудь молодежной группировки или поведение солдата, участвующего в гуманитарной операции, могут быть растиражированы СМИ и в считанные минуты изменить баланс сил в зоне кризиса. Это подтверждает вывод о «сжатии» элементов стратегического, оперативного и тактического уровня в объеме одного конфликта. Все чаще какое-либо действие в тактическом звене приводит к последствиям стратегического характера.
Использование противником «гибридных» методов противоборства оказывает существенное воздействие на любое государство Запада задолго до явного вторжения на ее территорию вооруженных сил страны-агрессора.
По оценке экспертов блока, атмосфера неопределенности, характеризующаяся размыванием четких границ между состояниями мира и войны, подрывает процесс принятия коллективных решений. Это не позволяет таким организациям, как НАТО и Европейский союз, эффективно использовать имеющийся у них потенциал реагирования на внешние угрозы.
На Западе считают, что большинство современных конфликтов, независимо от районов их возникновения, требуют объединения усилий коалиционных и национальных структур для реализации долгосрочных превентивных и ответных мер. Безопасность альянса могут нарушить различные, зачастую трудно прогнозируемые традиционные и нетрадиционные угрозы как в военной, так и в гражданской сферах. В ближайшей перспективе наибольший риск для НАТО будет представлять вооруженная агрессия в отношении стран – участниц организации.
Этнические, политические и религиозные разногласия, территориальные споры, неразрешенные вопросы использования жизненно важных ресурсов, неудавшиеся попытки проведения реформ, нарушения прав человека и распад государств ведут к нарастанию локальной или региональной нестабильности. Дальнейшая эскалация напряженности может вызвать широкий спектр последствий – от необходимости оказания гуманитарной помощи до участия блока в военном конфликте высокой интенсивности.
1 Военный конфликт – форма разрешения межгосударственных или внутригосударственных противоречий с применением военной силы (понятие охватывает все виды вооруженного противоборства, включая крупномасштабные, региональные, локальные войны и вооруженные конфликты).
2 По терминологии НАТО (от англ. – Anti-Access and Area Denial, A2/AD):
– воспрещение доступа (Anti-Access) – комплекс мер, направленных на недопущение или затруднение
развертывания экспедиционных группировок войск (сил) блока в определенном географическом районе/на театре военных действий (ТВД);
– ограничение действий (Area Denial) – согласованные мероприятия по ограничению свободы действий коалиционных воинских контингентов, уже развернутых в определенном географическом районе/на ТВД.
Зарубежное военное обозрение. — 2021. — №11. — С. 3-9
Накануне прихода к власти новой демократической администрации Барака Обамы в Соединенных Штатах развернулась дискуссия о корректировке основополагающих военно-политических концепций.
СОВРЕМЕННЫЕ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ США
Накануне прихода к власти новой демократической администрации Барака Обамы в Соединенных Штатах развернулась дискуссия о корректировке основополагающих военно-политических концепций*. Ведущие эксперты заговорили о необходимости изменить подход к оценке роли силы во внешнеполитической стратегии Вашингтона1. Видные политики — как республиканцы, так и демократы — призывают Белый дом пересмотреть список потенциальных противников США и состояние имеющихся в их распоряжении ресурсов2. Документы по внешнеполитической стратегии США фиксируют появление новых угроз и, соответственно, новых сценариев применения военной силы3. Появляется запрос на разработку качественно иных стратегических подходов, которые способны изменить всю систему американских внешнеполитических приоритетов.
Особое значение эти проблемы имеют для российско-американских отношений. Несмотря на политическую риторику последних двадцати лет, их материально-технической основой остаются система взаимного ядерного сдерживания и созданные на ее основе режимы контроля над вооружениями. Однако на протяжении последних пятнадцати лет в нашей стране практически перестали выходить работы по военной политике США4. Возникает опасность, что российская общественность окажется психологически неготовой к появлению новых внешнеполитических подходов Вашингтона, которые могут отойти от логики взаимно гарантированного уничтожения.
1
Англосаксонский подход к проблематике безопасности имеет свою специфику. В российской (как и во всей европейской континентальной) традиции безопасность воспринимается как неугрожаемое состояние. В англосаксонской традиции происходит разделение понятий «безопасность» (security) и «оборона» (defence)5. Первая представляет собой комплекс мер, призванных предотвратить появление угроз на перспективу. Вторая предусматривает ведение военных действиq в ситуации, когда превентивные меры оказались неэффективными. Поэтому американская система стратегического планирования выделяет два типа угроз: «danger» (действия оппонента, которые могут стать угрозой в будущем) и «threat» (непосредственная угроза Соединенным Штатам).
Разведение категорий безопасности и обороны сформировалось на основе самовосприятия США как океанской державы6. С начала XIX века американские политики понимали под категорией «threat» угрозу нападения на территорию Соединенных Штатов, а под «danger» — возникновение конкурентов в Европе, которые в будущем смогут (или не смогут) предпринять трансатлантическую экспедицию. Для противодействия каждой из них был выработан комплекс превентивных мер.
Со времен Англо-американской войны (1812-1814) политика национальной безопасности США была направлена на предотвращение вторжения европейских держав в Западное полушарие, препятствие установлению в Европе гегемонии одного государства и поддержание баланса сил в Старом Свете. В 1841 г. госсекретарь США Дэниэл Вебстер заявил, что в рамках политики национальной обороны Вашингтон имеет право наносить упреждающие удары (preemptive strike) по территории изготовившегося к агрессии противника. На протяжении последующих двух веков эти положения вносились практически во все документы по проблемам национальной безопасности США.
В период биполярной конфронтации с СССР (1946-1991) предшествующие наработки были модифицированы в доктрину «сдерживания». Речь шла о целенаправленном воздействии на оппонента с помощью превентивных («профилактических») угроз, соразмерных обстоятельствам и поставленным целям7. Целью такой политики было принуждение Советского Союза и КНР к совершению одних действий или отказу от других. Вариантами политики сдерживания были:
— удерживание оппонента в определенных территориальных границах (containment);
— устрашение оппонента посредством угрозы нанесения тотального или ограниченного ядерного удара (deterrence);
— ограниченное применение силы в случае, если политика устрашения не сработает (compellance).
В рамках последнего варианта администрация Джона Кеннеди (1961-1963) разработала концепции «стратегического принуждения» (strategic coercion), «принудительной дипломатии» (coercive diplomacy) и «упреждения» (pre-emption) как варианты действия США в гипотетическом конфликте с СССР. Однако к середине 1960-х в сознание американской элиты стал проникать тезис о девальвации механизма нанесения внезапного ядерного удара в заданное время. Ведущая роль перешла к концепции «взаимно гарантированного уничтожения» (mutually assured destruction), основанной на признании взаимной уязвимости СССР и США и невозможности избавиться от нее. В 1970-х годах она была модифицирована в теорию «стратегической стабильности» (strategic stability)8. Косвенно это означало признание Вашингтоном сложившейся системы военно-стратегического паритета с Советским Союзом.
До конца 1980-х годов США в целом придерживались концепции «стратегической стабильности» хотя, в отличие от советского руководства, Вашингтон официально не отказался от тезиса о возможности достижения победы в «ограниченной ядерной войне». (Исключение составлял только период 1983-1984 годов, когда администрация Р. Рейгана всерьез рассматривала возможность начала ограниченного ядерного конфликта в Европе.) Ситуация стала меняться в период распада Организации Варшавского договора и СССР (1989-1991). В это время зародился ряд долгосрочных тенденций, которые предопределили последующее развитие американской стратегической мысли.
Во-первых, распад СССР снизил для Соединенных Штатов силовую конкурентность со стороны международной среды. Сокращение российских вооруженных сил и падение объемов производства российского военно-промышленного комплекса породили в Вашингтоне представления о своем превосходстве в области конвенциональных и ядерных вооружений9. По сравнению с периодом «холодной войны» администрации Дж. Буша-старшего (1989- 1992), У. Клинтона (1993-2000) и Дж. Буша-младшего (2001-2008) относительно легко принимали решения об использовании американских вооруженных сил в региональных конфликтах. В Белом доме полагали, что ни одна из великих держав не имеет ресурсов и политической воли для реального противодействия стратегическим проектам Вашингтона.
Но американские эксперты осознавали: полной свободы в проецировании силы США в рамках нового миропорядка не имеют10. «Холодная война» не завершилась демонтажем советского военного потенциала, как это произошло с Германией и Японией после Второй мировой войны. У США сохранялись военно-политические обязательства перед их союзниками в Европе, Восточной Азии и на Ближнем Востоке. Эти факторы сковывали способность Америки действовать без учета мнения других субъектов.
Во-вторых, снижение конкурентности со стороны международной среды совпало с подъемом представлений о военно-технологическом превосходстве США. Первая война в Персидском заливе (1990-1991) доказала эффективность поражения вооруженных сил противника посредством высокоточного оружия и информационно-космических систем. На этой основе американские эксперты выдвинули в начале 1990-х годов концепцию «революции в военном деле» (РВД — revolution in military affairs)11. Подобные разработки носили, на первый взгляд, сугубо военный характер. Но в концепции РВД присутствовал и политический компонент. Ее разработчики утверждали, что в обозримой перспективе вести войны нового типа смогут только Соединенные Штаты. Теория РВД выступала, таким образом, дополнительным обоснованием американского лидерства.
В-третьих, после окончания биполярной конфронтации в Америке началась модификация концепций «сдерживания». После 1991 г. возникла новая ситуация, когда США стали лидером глобальной системы международных отношений. Одни великие державы (страны ЕС, Япония, Австралия, Канада) входили в общие с Америкой военно-политические блоки. Другие (Россия, КНР, Индия) были повязаны с США комплексом стабилизирующих связей в области экономики и/или военно-политического взаимодействия. Возникла потребность разработать новые доктрины «сдерживания» других держав в рамках сложившегося в начале 1990-х годов мирового порядка12.
Ключевым направлением этих дискуссий стала разработка понятия «новые вызовы» (new challenges)13. Региональная нестабильность, вызванная военной агрессией или распадом государства. Нелегальная миграция, угрожающая этническими волнениями. Массовое нарушение прав человека авторитарными режимами. Растущая активность террористических сетей. Межгосударственные столкновения из-за природных ресурсов. Деградация природной среды и возможные конфликты в этой сфере.
Американские исследователи спорили о том, способны ли подобные вызовы заменить «советскую угрозу». Но в целом логика сдерживания враждебных государств стала сменяться логикой сдерживания «неблагоприятных» (с точки зрения Вашингтона) процессов.
Постепенно концепция «новых вызовов» превратилась в новые подходы к обеспечению безопасности. К середине 1990-х проблематика безопасности лишилась сугубо военного содержания. Возникли такие направления, как социальная, экологическая, личностная и даже культурная безопасность14. На этой основе сформировалась концепция «мягкой силы» (soft power) — использования культурного влияния для достижения стратегических целей15. Но связь новых подходов с традиционными военно-политическими концепциями сохранялась. Они обосновывали необходимость американского лидерства для противостояния всех демократических стран «общим вызовам». Расширение предмета безопасности позволяло, кроме того, применить силу в новых ситуациях — от «защиты прав человека» до «ликвидации источника экологической катастрофы». Возможно, поэтому с 1991 г. США добивались включения проблематики «новых вызовов» в повестку всех саммитов НАТО.
В-четвертых, перед США встала задача приспособить старые военно-политические блоки к новой стратегической обстановке. Американские эксперты понимали, что с исчезновением «советской угрозы» неизбежно возникнет вопрос о целесообразности продолжения американского присутствия за рубежом16. В Вашингтоне опасались начавшихся в 1989-1990 годах дискуссий о возможности модификации американо-японского договора 1961 года, возрождении Западноевропейского союза и особенно преобразования НАТО в сугубо политический блок. Тенденции были тем более тревожные, что они совпали с предложениями советской дипломатии создать модель «безблоковой Европы» на основе ведущей роли СБСЕ. Вот почему с конца 1980-х годов американские эксперты лихорадочно разрабатывали сценарии укрепления старых блоков за счет придания им новых функций.
В-пятых, в новых условиях снизился интерес Соединенных Штатов к процессу стратегического диалога*. В 1989 г. администрация Дж. Буша-старшего отвергла предложение М.С. Горбачева преобразовать стратегический диалог в совместное обсуждение общемировых проблем. В ходе дискуссий вокруг ратификации Договора СНВ-2 (1993-2000) администрация У. Клинтона свела обсуждение вопросов контроля над вооружениями к уровню дискуссий на очередном саммите без принятия взаимообязывающих документов. Новые соглашения не проходили процедуру ратификации в Конгрессе или откладывались Белым домом до «прояснения намерений российской стороны». Американские эксперты ставили вопрос о том, имеет ли смысл сохранять старые режимы контроля над вооружениями, или в новых условиях США следует обрести «свободу рук» в развитии военного потенциала17.
Подобные тенденции стали началом отхода Соединенных Штатов от концепции «стратегической стабильности». Американские эксперты прорабатывали альтернативы «взаимно гарантированному уничтожению», которые допускали практику силовых демонстраций и даже использование в региональных конфликтах «облегченных» видов ядерного оружия (ЯО). У американской элиты стирался психологический барьер перед использованием силы, вызванный в прошлом опасениями противодействия со стороны СССР. Сформировалось целое поколение американских политиков, воспитанных на идеях абсолютного силового превосходства Америки и возможности достижения ее стратегической неуязвимости.
2
В период президентства Дж. Буша-старшего (1989-1992) американское стратегическое планирование начало переориентироваться со сценария «большой ядерной войны с СССР» на гибкое использование силы в региональных конфликтах. Выступая в Хьюстоне (штат Техас) 12 мая 1989 г. президент США отметил, что перед Вашингтоном стоят более широкие задачи, чем сдерживание СССР. В марте 1990 г. Комитет начальников штабов признал, что стратегические ядерные силы можно использовать для борьбы с угрозами, исходящими от некоторых стран «третьего мира». После окончания Первой войны в Персидском заливе (1991) министр обороны США Р. Чейни призвал Пентагон разработать планы войны с региональными противниками, обладающими оружием массового поражения (ОМП)18. Эти события породили волну публикаций о преобразовании стратегии сдерживания Советского Союза в политику целенаправленного воздействия на недружественные Вашингтону региональные государства19.
Новые приоритеты закрепила принятая в августе 1991 г. «Стратегия национальной безопасности США»20. Ее авторы фиксировали снижение угрозы войны c СССР и одновременно указывали на растущую угрозу возникновения региональных конфликтов. Основной задачей в Стратегии считалось усиление стратегической мобильности американских вооруженных сил и сохранение за США статуса ведущей океанской державы. Документ также отмечал важность «отстаивания принципов политической и экономической свободы как основ будущего глобального мира», что по сути было заявкой на лидерство Вашингтона в новом миропорядке. Такой подход расширял число сценариев, в которых Соединенные Штаты могли применить военную силу.
Распад СССР поставил перед американским стратегическим планированием новые задачи. Администрации Дж. Буша-старшего и У. Клинтона стремились (1) сохранить советско-американский Договор СНВ-1 (1991), (2) помочь России построить хранилища расщепляющихся материалов, высвободившихся в ходе реализации СНВ-1, и (3) помешать превращению Украины, Белоруссии и Казахстана в ядерные державы. Американские исследователи спорят о том, чем руководствовались США, помогая России: озабоченностью перед возможной утечкой советского ЯО или стремлением ослабить ядерный потенциал конкурента21. Но в целом широкое участие Америки в дискуссиях о советском ядерном наследстве было воспринято в Вашингтоне как признание Москвой американского лидерства и превращение США в гаранта международной системы нераспространения ОМП.
1992-й год прошел в США в полемике между сторонниками «лидерской» и «гегемонистской» политики22. Первые выступали за расширение взаимодействия с союзниками, а также «привязывание» России и КНР стабилизирующими соглашениями. Вторые считали, что США должны предотвратить появление новых конкурентов любыми средствами, включая использование военной силы. Споры получили широкий резонанс в марте 1992 года, когда в СМИ был опубликован рабочий документ министерства обороны США, отражавший позицию сторонников «гегемонистского» направления.
Приход к власти демократической администрации У. Клинтона стал победой «лидерского» подхода. Провозглашенная осенью 1993 г. стратегия «расширения демократии» предполагала укрепление отношений США со странами ЕС, включение бывших социалистических стран в трансатлантические институты и проведение «гуманитарных акций» для пресечения масштабных нарушений прав человека. Для решения этих задач администрация У. Клинтона выработала в 1995 г. стратегию гибкой и избирательной вовлеченности Соединенных Штатов в региональные конфликты23. В ее рамках выделялось четыре сценария применения американских вооруженных сил.
Первый — проведение миротворческих операций. 18 июня 1993 г. У. Клинтон подписал «Обзорную директиву 13» (PRD-13), разделившую понятия «миротворческие миссии» (peace-keeping operations) и «операции по принуждению к миру» (peace-enforcement operations)24. На ее основе возник пласт литературы по проблеме «нового интервенционизма» — вмешательства во внутренние дела других стран в гуманитарных целях25. Эксперты прорабатывали концепции «неудавшихся государств» (failed states) и «государствостроительства» (nation-building). Предельным случаем «нового интервенционизма» стала концепция «гуманитарных интервенций» — силовых акций, осуществляемых под предлогом защиты прав человека. Эти наработки были закреплены в «Стратегиях национальной безопасности США для нового века» 1997-го и 1999-го годов26.
Второй — осуществление политики сдерживания (containment and deterrence). «Буря в пустыне» вызвала всплеск дискуссий о том, как следует вести себя в ситуации, когда союзники Соединенных Штатов стали жертвами агрессии со стороны «авторитарных режимов»27. Новое наполнение получила разработанная в 1960-х годах концепция «кризисного реагирования» (crisis management). Американские эксперты также полагали, что подавляющее превосходство США в обычных и ядерных вооруженных силах предотвратит саму возможность нападения «опасных» стран (прежде всего — Ирака, Ирана, КНДР) на американских союзников. Возникла концепция сдерживания подобных стран угрозой нанесения им неприемлемого ущерба (deterrence by denial)28.
Третий — стратегия контрраспространения (counter-proliferation strategy)29. Это понятие, введенное министром обороны США Лесом Эспиным 7 декабря 1993 года, предполагало использование силы для пресечения распространения ОМП. В документах 1993-1997 годов стратегия контрраспространения была объявлена частью ядерной стратегии Вашингтона30. Эти положения постепенно приобретали практическое измерение. В ходе первой «ядерной тревоги» на Корейском полуострове (1993-1994) в Пентагоне обсуждали возможность нанесения ударов по ядерным объектам КНДР. В начале 1995 г. в американских СМИ дебатировался вопрос о нанесении упреждающего удара по атомным объектам Ирана. Во второй половине 1990-х годов на первое место вышел Ирак. Американские эксперты утверждали, что США должны принудить Багдад открыть для инспекторов ООН «проблемные» объекты или силой лишить его потенциала воспроизводства ОМП.
Четвертый — ведение войны с противниками из числа великих держав. В ходе дискуссий 1989-1994 годов американские аналитики пришли к выводу, что КНР может стать «новой сверхдержавой» и потому потенциально опасна для США31. Подобные настроения усилились в середине 1990-х годов32, когда Китай показал готовность применить силу против Тайваня. Появились публикации о переходе Пекина к экспансии с целью установить контроль над Тайванем, спорными островами в Южно-Китайском море, Непалом, Вьетнамом и пограничными районами с Индией33. Гипотетическое американо-китайское столкновение виделось в Вашингтоне как тщательно подготовленное вмешательство США в конфликт Пекина с кем-либо из его соседей.
Более сложно развивались отношения с Россией. В начале 1990-х годов американские аналитики полагали, что Москва быстро сократит ядерный арсенал и станет проводить подконтрольную Соединенным Штатам внешнюю политику34. Но затянувшийся процесс ратификации Договора СНВ-2 (1993) и отказ России от американского проекта Договора СНВ-3 (1997) доказали, что Москва не готова к одностороннему разоружению. Параллельно Россия стала критиковать Вашингтон за военные акции на Балканах, расширение НАТО, политику в прикаспийском регионе и его позицию в иранском вопросе. Поэтому 5 января 1995 г. министр обороны США У. Перри выдвинул доктрину «взаимно гарантированной безопасности» (mutually assured safety), которая предусматривала быстрое наращивание оперативно развернутых ядерных боезарядов в случае изменения вектора внешней политики России35. С конца 1990-х годов американские эксперты теоретически не исключают ситуации, когда Вашингтон может вмешаться в один из вооруженных конфликтов на постсоветском пространстве36. События вокруг Южной Осетии в августе 2008 г. подтверждают обоснованность такого вывода.
Разрабатывая подобные сценарии, американские аналитики фокусировали внимание на нескольких обстоятельствах. Во-первых, подчеркивалось, что в рамках политики «превентивной дипломатии» США действуют совместно с ООН. Во-вторых, доказывалась недопустимость дублирования структур НАТО в рамках реализующейся с 1992 г. «Общеевропейской политики безопасности». В-третьих, появились проекты приспособления НАТО к борьбе с «новыми вызовами» и его трансформации в высокомобильный союз. Эти наработки легли в основу официальной позиции США на саммитах НАТО в Брюсселе (1994), Берлине (1996) и Вашингтоне (1999). На последнем, в частности, была принята новая стратегическая концепция альянса, допускающая использование силы за пределами национальной территории его участников.
Под задачи ограниченного проецирования силы подверстывались и приоритеты военного строительства. «Национальная военная стратегия» 1997 г. провозгласила переход к концепции «глобальных совместных операций» (global joint operations) — взаимодействию всех родов войск через информационно-космические телекоммуникации37. Специальные обзоры Пентагона «Единая перспектива-2010» (1996) и «Единая перспектива-2020» (2000) объявили приоритетами военного строительства создание аэрокосмических соединений, гиперзвуковых крылатых ракет, сверхзвуковых, высокоатмосферных и суборбитальных летательных аппаратов38. Республиканцы опасались, что эти действия ослабят традиционные силы общего назначения. Но преобладала точка зрения, что РВД закрепит силовой отрыв Америки от конкурентов.
Похожие тенденции господствовали и в ядерной сфере. В ноябре 1992 г. в Пентагоне была создана внутриведомственная исследовательская группа (Strategic Planning Studying Group), призванная разработать план поражения «подвижных» целей. Представленный 18 сентября 1994 г. «Обзор ядерной политики США» подтверждал, что основными целями для ядерных ударов должны быть ядерные силы и связанная с ним инфраструктура противника, а не его города и промышленные объекты. 24 июня 1995 г. Пентагон запустил Программу повышения защищенности ядерных боеголовок, размещенных на баллистических ракетах на подводных лодках, которая предусматривала создание новых образцов ЯО. Появились работы, авторы которых допускали использование «облегченных» видов ЯО в региональных конфликтах39.
К концу 1990-х годов американское экспертное сообщество заинтересовалось проектами достижения стратегической неуязвимости США за счет создания стратегической ПРО40. Еще в 1991 г. Конгресс преобразовал программу «Стратегической оборонной инициативы» в проект развития систем ПРО театра военных действий. В феврале 1995 г. республиканцы вынудили администрацию У. Клинтона принять программу развития систем «заатмосферного перехвата». В 1997 г. прошли дискуссии о целесообразности ратификации Нью-Йоркского протокола к Договору СНВ-2 о разграничении систем стратегической и тактической ПРО. Опубликованный 13 октября 1998 г. доклад комиссии министерства обороны по оценке угроз США со стороны баллистических ракет объявил о необходимости создать ограниченные системы стратегической ПРО, способные поражать баллистические ракеты «стран-изгоев». Эти дискуссии повлияли на принятое в 1999 г. решение администрации У. Клинтона начать переговоры с Россией о ревизии советско-американского Договора по ПРО 1972 года.
В 1990-х годах администрация У. Клинтона считала реализацию доктрины лидерства лучшим способом защитить национальные интересы США. В ее рамках использование вооруженных сил рассматривалось как «последнее резервное средство» внешнеполитической стратегии Америки. Но в середине 1990-х Пентагон дал старт серии проектов, направленных на увеличение военно-технического отрыва Соединенных Штатов от союзников и конкурентов. Частичная реализация этих планов позволила Пентагону диверсифицировать сценарии применения американских вооруженных сил.
3
Приход к власти республиканской администрации Дж. Буша-мл. в 2001 г. скорректировал вектор развития стратегической мысли США. Еще в 1997 г. на базе «Американского проекта для нового века» в Соединенных Штатах сформировалось неоконсервативное движение. В ходе президентской кампании 2000 г. его представители заняли ведущие посты в Республиканской партии. Неоконсерваторы критиковали администрацию У. Клинтона за увлечение «глобализационными» проектами и недостаточную жесткость при укреплении основ сложившегося миропорядка41. Эти наработки легли в основу обновленной военно-политической стратегии Вашингтона.
Влияние неоконсерваторов на систему стратегического планирования стало заметно уже в первой половине 2001 года. 11 января 2001 г. комиссия во главе с министром обороны США Д. Рамсфелдом рекомендовала ускорить работы по созданию «космического оружия» для защиты американской орбитальной группировки. 1 мая 2001 г. президент Дж. Буш заявил о намерении США выйти из Договора по ПРО независимо от позиции России и КНР. Весной 2001 г. обострились американо-китайские отношения из-за попыток Соединенных Штатов поставить Тайваню комплексы тактической ПРО «Иджис». В американских СМИ вновь появились публикации о возможности ограниченного военного столкновения Вашингтона и Пекина42.
Ситуация изменилась после событий 11 сентября 2001 года, когда администрация Дж. Буша-мл. объявила войну транснациональному терроризму. С этого времени в американской стратегической мысли утвердилась концепция «транснациональной войны» (transnational war)43. Документы 1990-х годов содержали «новые вызовы» — от увеличения объемов наркотрафика до усиления опасности терроризма. Но эти угрозы считались второстепенным по сравнению с региональными конфликтами. В начале 2000-х годов противостояние террористическим сетям приобрело приоритетное значение.
Наиболее вероятным сценарием использования вооруженных сил стал разгром вооруженных отрядов (квазиармий) террористических сетей. В ходе войны в Афганистане 2001-2002 годов сетевая организация «Аль-Каида» создала вооруженные формирования, которые вели боевые действия. Эксперты Пентагона опасались, что такая ситуация повторится и в других регионах. В этой связи 13 ноября 2004 г. министерство обороны США провозгласило доктрину «боевых разведывательных операций» (fighting for intelligence): уничтожение отрядов, тренировочных лагерей и предприятий по производству ОМП террористов. В «Национальной стратегии борьбы с терроризмом» 2006 г. утверждалось, что в первую очередь следует ликвидировать тренировочные лагеря, средства связи, инструменты осуществления финансовых операций, коммуникационные системы, средства пропаганды и лидеров террористов44.
Параллельно в США были переосмыслены концепции «неудавшихся государств»45 и «государствостроительства». В 1990-х годах американские аналитики применяли их к странам Африки и Латинской Америки, правительства которых не могли обеспечить полноценную работу государственных институтов. С 2001 г. американские эксперты опасались, что «неудавшиеся государства» могут стать базой для деятельности террористических сетей. Возникли сценарии проведения интервенций в эти страны с целью помочь им создать «нормальную» (с точки зрения Америки) государственность46.
Особое место стала занимать доктрина «смены режимов» (regime change). В послании Конгрессу 29 января 2002 г. Дж. Буш заявил о наличии «оси зла» (Axis of Evil) — диктаторских режимов, которые сотрудничают с террористическими организациями и могут передать им ОМП. Выступая в военной академии в Вест-Пойнте 1 июня 2002 года, президент США отметил, что Пентагон может наносить превентивные удары по этим странам в случае, если речь идет об опасности попадания ОМП и ракетных технологий в руки террористов47. «Стратегия национальной безопасности» 2002 г. разделила понятия: (1) «preemptive strike» (упреждающие удары по изготовившемуся к агрессии противнику) и (2) «preventive strike» (превентивные удары по противнику, представляющему потенциальную угрозу)48.
В американских стратегических концепциях сменились и географические приоритеты. После Второй мировой войны в центре всех американских концепций безопасности находились Европа и Восточная Азия. С 2001 г. на приоритетные позиции выдвинулись Ближний Восток и Центральная Евразия — регионы, где, по мнению администрации Дж. Буша, базировались транснациональные террористические сети, производилась основная масса наркотиков, находились непризнанные ядерные державы и крупные запасы углеводородов. Европейским союзникам по НАТО стала отводиться роль «тылового обеспечения» американской стратегии в Евразии. В моду вошли публикации о «маргинализации Европы» в мировой политике и о нарастающем расхождении стратегических культур стран ЕС и США49. Американские эксперты заговорили о необходимости превращения НАТО в группировку, способную проецировать силу на всем пространстве от Турции до западных границ Индии и Китая.
Приоритетом американского военного строительства стал возвратный интерес к использованию сил общего назначения. Еще в 1999-2000 годах военные эксперты критиковали администрацию У. Клинтона за излишнее увлечение «воздушной мощью» в Косовской операции50. Для исправления ошибок в 2003 г. министерство обороны США утвердило концепцию «специальных объединенных операций» (joint special operations), которые предусматривали прорыв глубокой обороны противника посредством взаимодействия всех родов войск. 13 апреля 2004 г. министр обороны США Д. Рамсфельд заявил о создании глобальных вооруженных сил, действующих по формуле «10 — 30 — 30″51. Возник запрос на «объединенность» — концепцию, согласно которой только комбинация сухопутной и авиационной мощи способна обеспечивать достижение победы в борьбе с нерегулярными формированиями52.
К новым задачам стала приспосабливаться и система ядерного планирования. 8 января 2002 г. был утвержден новый «Обзор ядерной политики США», допускавший проведение «объединенных операций» с использованием ядерных и неядерных сил (joint nuclear operations). Весной 2002 г. в американских СМИ появились публикации о ведущихся исследовательских работах по созданию маломощных ядерных боезарядов для поражения высокозащищенных целей53. 22 ноября 2003 г. Конгресс США отменил принятую в 1994 г. резолюцию Фурс-Спратта, которая блокировала работы по созданию «сверхмалого» ЯО. «Доктрина совместных операций с применением ядерного оружия» (2005) рассматривала возможность превентивного применения ЯО в ходе локальных военных конфликтов54. Большинство этих новаций произошли еще в 1993-1994 годах, но «антитеррористическая операция» позволила легализовать предшествующие сдвиги.
Стратегические новации администрации Дж. Буша вызвали общественный резонанс. Демократы доказывали, что идея «превентивной войны» противоречит американской стратегической культуре, которая с середины XIX в. допускает только нанесение ударов по изготовившемуся к агрессии противнику55. Оппоненты вспоминали об «имперском президентстве» Р. Никсона (1969-1974), который пытался расширить полномочия президентской власти в ущерб прерогативам Конгресса и Верховного суда. Близкие республиканцам эксперты утверждали, что США все больше превращаются в «демократическую империю», напоминающую Античный Рим56. В этих заявлениях было немало публицистической экспрессии. Но в них было и рациональное зерно: под предлогом борьбы с терроризмом посредством принятия «Patriot Act» (2001) и проведения реформы разведывательной системы (2004) были расширены полномочия американских спецслужб.
Другим направлением дискуссий стали нарастающие противоречия антитеррористической операции с нормами международного права. В ходе войны в Афганистане администрация Дж. Буша-мл. отказалась рассматривать талибов в качестве военнопленных. Впервые в истории США стали объектом критики со стороны правозащитных организаций. Появились публикации, авторы которых утверждали, что Вашингтон подрывает созданный им самим миропорядок и предвещали чуть ли не «конец глобализации»57. Другие, напротив, полагали, что через цепочку прецедентов в Афганистане и Ираке США создают новое, «глобальное», право, нормы которого будут не всегда соответствовать положениям Гаагских и Женевских конвенций начала ХХ века58.
После распада «глобальной антитеррористической коалиции» из-за войны в Ираке администрация Дж. Буша-мл. попыталась возродить ее единство с помощью проблематики борьбы с мегатерроризмом и распространением ЯО. В начале 2004 г. США попытались модифицировать клинтоновскую стратегию контрраспространения в набор международных инициатив по разоружению «опасных» нарушителей и предотвращения попадания ОМП в руки террористических сетей. Американские исследовательские центры разработали проект международного кодекса поведения в области атомной энергетики. Проект нового документа предполагал:
— переход с высокообогащенного урана на низкообогащенный;
— замену тяжеловодных реакторов на легководные;
— запрет на развитие технологий обогащения урана и выделения плутония «государствам-нарушителям» ДНЯО;
— введение международного моратория на поставки технологий ядерного топливного цикла странам, не овладевшим им до 1 января 2004 года;
— усиление полномочий Всемирной ядерной организации в сфере мониторинга за деятельностью ведущих поставщиков объединенного урана59.
Некоторые из этих положений были озвучены в программном выступлении Дж. Буша по проблемам контрраспространения 11 февраля 2004 г. и на VII Обзорной конференции по ДНЯО (май 2005). Однако другие державы не приняли американских предложений. Поэтому с середины 2005 г. Вашингтон взял курс на самостоятельную политику в сфере контрраспространения. Документы 2006 г. предусматривали пять вариантов проведения политики контрраспространения: (1) «выкуп» ядерной программы у потенциально опасного государства, (2) установление контроля над атомными объектами «проблемных» (с точки зрения США) стран, (3) частичное признание ядерного статуса нарушителя в обмен на соблюдение им некоторых соглашений, (4) силовые угрозы и принудительное разоружение «нарушителей» ДНЯО и (5) воздействие на уранодобывающие компании и страны-поставщики уранового сырья60.
В рамках новой политики контрраспространения США попытались усилить давление на Иран и КНДР. Американская дипломатия требовала свернуть под международным контролем иранскую программу обогащения урана и программу КНДР по выделению плутония из ядерного топлива. Большую озабоченность в Америке вызывал Пакистан, где с весны 2004 г. активизировались проникшие из Афганистана отряды талибов. В каждом из этих случаев американцы предпочитали действовать самостоятельно, допуская при необходимости использование военной силы. Поэтому новый подход не возродил глобальную антитеррористическую коалицию, а, напротив, усилил трения Вашингтона с другими ядерными державами.
Создание глобальной антитеррористической коалиции породило надежды, что борьба с «новыми вызовами» сблизит США с Россией и Китаем, и логика ядерного сдерживания отойдет на второй план61. Но в период подготовки войны в Ираке Вашингтон противопоставил свою позицию России, КНР и ряду своих союзников по НАТО. Конфронтационная риторика усилилась в связи с ускорением работ над стратегической ПРО США (2004) и принятием закона о территориальной целостности КНР (2005). Официально США не заявили о распаде глобальной антитеррористической коалиции. И все же к 2005 г. в американских СМИ вновь преобладала тематика противодействия «росту антидемократических тенденций» в России и «наступательной политики» Китая62. Это предопределило возрождение логики межгосударственного соперничества (если Америка вообще когда-либо всерьез отказывалась от нее).
4
Новый этап в развитии военно-политических концепций США начался во второй половине 2000-х годов. К этому времени в американском стратегическом планировании возродились концепции достижения победы в региональных конфликтах высокой степени интенсивности. Параллельно, накануне выборов в Конгресс 2006 года, близкие демократам эксперты немало писали о возникающем «кризисе американского лидерства». Эти тенденции предопределили появление нового поколения американских стратегических концепций, призванных предотвратить ревизию сложившегося в начале 1990-х годов миропорядка63.
Первым шагом к модификации военно-политических концепций США стали осторожные дискуссии о причинах неудачного хода Второй войны в Персидском заливе. Появились публикации о том, что Пентагон переоценил значение авиационной мощи, недооценил значение сухопутных сил и не учел специфику иракского общества64. Эти настроения были учтены в Белом доме, который 9 января 2007 г. провозгласил переход к «новой иракской политике». На смену лобовым штурмам городов пришла более тонкая игра на противоречиях между различными кланами и группировками.
В американской экспертной среде начались дискуссии о принятии новой военно-морской доктрины США. В 1990-х годах в Америке были разработаны проекты «кораблей будущего»65. Скептики, однако, возражали, что их создание приведет к излишней зависимости военно-морских сил от космических систем навигации и связи. 6 ноября 2007 г. ВМФ США отказался от немедленного финансирования работ по реализации этих проектов*. «Объединенная военно-морская стратегия» (2007) сосредоточила внимание на модернизации традиционной корабельной группировки66. Приоритетными задачами были объявлены традиционные функции флота: (1) обеспечение передового присутствия в ключевых регионах мира, (2) сдерживание потенциальных противников, (3) достижение победы в случае начала межгосударственного конфликта.
Дискуссии о переоценке роли РВД усилились в ходе обсуждения итогов «пятидневной войны» в Южной Осетии. Осенью 2008 г. эксперты размышляли над тем, почему оснащенная новейшим американским оружием грузинская армия потерпела поражение. Первоначально преобладала точка зрения, что российской армии «просто повезло». Однако в начале 2009 г. министр обороны США Роберт Гейтс отметил, что Россия применила «варварскую, но эффективную» стратегию подавления высокотехнологичных систем мощью обычных вооружений67. Его размышления оказались созвучными публикациям ряда американских экспертов о нарастающей зависимости вооруженных сил от телекоммуникационных систем68. Возник запрос на разработку операций по защите центров управления и связи вооруженных сил.
На этом фоне усилилось внимание американских аналитиков к военно-космическим проблемам. Еще в докладе 11 января 2001 г. эксперты Пентагона утверждали, что вывод из строя спутников затруднит управление американскими вооруженными силами и сделает невозможным применение высокоточного оружия69. В 2004 г. с этими выводами был солидарен бывший командующий Объединенными силами НАТО в Европе генерал Уэсли Кларк, утверждавший, что военное доминирование США может быть подорвано распространением противоспутниковых технологий70. В середине 2000-х годов в Вашингтоне полагали, что в обозримом будущем ни одна из великих держав не получит такой возможности. Ситуация изменилась после испытания 11 января 2007 г. китайского противоспутникового оружия. С этого времени в Вашингтоне стали с опаской наблюдать за развитием мирных космических программ России, Китая, Индии, Ирана, Бразилии, Индонезии, Японии и даже стран ЕС.
Эти проблемы породили второй после 1980-х годов всплеск интереса к концепциям космической безопасности (space security)71. Толчком к их разработке послужило создание в 2004 г. отдела национальной космической безопасности при министерстве обороны США. С одной стороны, было признано, что распространение ракетно-космических технологий приведет к потере американской монополии на использование полноценного высокоточного оружия и военно-космических систем. С другой стороны, отмечалось, что развитие противоспутниковых технологий может породить новую концепцию сдерживания самих Соединенных Штатов посредством угрозы нанесения удара по их спутниковой группировке. Второе дыхание обрела школа «космического национализма», представители которой предлагали начать процесс вывода в космос ударных боевых систем, возродить прерванные в 1985 г. испытания американского противоспутникового оружия и пересмотреть правовые принципы использования космического пространства. Эти положения легли в основу «Новой космической политики США» (2006) и «Доктрины космических операций» (2007)72.
Особое место стала занимать проблема использования силы для охраны транспортировки энергоносителей. Еще в 1987 г. США провели операцию в Персидском заливе по защите танкеров от ракетно-бомбовых ударов Ирана и Ирака. В 2000-х годах этот опыт оказался вновь востребованным. В 2003 г. ряд американских исследовательских центров запустили проект «Energy and Environmental Security Initiative (EESI)», в рамках которого обсуждались и военные аспекты энергетической безопасности. Большое внимание уделялось предотвращению совершения террористических актов на путях транзита углеводородов (особенно в Малаккском и Ормузском проливах)73, а также захвата радикальными исламистами месторождений нефти и газа в странах Персидского залива. Накануне Рижского саммита НАТО 21 ноября 2006 г. в Америке звучали голоса о возможности придания этой организации новой, энергетической, направленности74.
Другим направлением военной политики Соединенных Штатов стало усиление взаимодействия с союзниками в процессе реализации новейших военно-технических проектов. Трудности в Афганистане и Ираке убедили Вашингтон, что быстро достигать военные цели лучше с союзниками, чем вопреки их мнению. Отсюда — череда проектов, направленных на укрепление коалиционного потенциала: от развертывания систем ПРО в Восточной Европе и Восточной Азии до создания Единой автоматизированной системы ПВО НАТО. Эти проекты имеют двойное назначение: они создают системы, которые можно использовать и для защиты от нападений террористов, и для защиты определенных территорий в случае возникновения крупных региональных военных конфликтов.
На этом фоне в США развернулась дискуссия о возрождении концепций ограниченного ядерного конфликта75. В 2003-2004 годах американские аналитики с тревогой писали о попытках Китая начать модификацию своих стратегических ядерных сил, особенно атомных подводных лодок. С 2005 г. на первый план вышла проблема модернизации российского ядерного арсенала. Негативно Вашингтон отреагировал и на решение России о возобновлении регулярных полетов стратегической авиации (2007), и на заявление президента России Д.А. Медведева о возможности развертывания в Калининградской области российских оперативно-тактических ракет «Искандер» (2008). В моду вошли заявления о необходимости модификации стратегических ядерных сил США, напоминавшие по духу «меморандум Нитце» 1977 года76.
В таком контексте особое значение приобрела опубликованная весной 2006 г. статья двух американских экспертов Кейра Либера (Нотр-Дамский университет) и Дарлина Пресса (Пенсильванский университ)77. Авторы утверждали, что Соединенные Штаты вернули себе ядерное превосходство начала 1950-х годов и могут нанести успешный контрсиловой удар по пусковым установкам России и КНР. На фоне возрождения концепций ядерного сдерживания она вызвала резонанс в России и США. В 2006-2007 годах было организовано несколько круглых столов с участием видных экспертов в ядерной сфере. Их авторы пришли к выводу, что в унисон с развертыванием систем ПРО в США возрождается концепция ограниченного ядерного конфликта.
Помимо интереса к концепциям ядерного сдерживания в США развернулись дискуссии о возможности отказа от ядерного оружия и построения «безъядерного мира». 4 января 2007 г. бывшие госсекретари Генри Киссинджер и Джордж Шульц, экс-министр обороны Уильям Перри и бывший глава оборонного комитета Сената Сэм Нанн опубликовали статью о необходимости радикального сокращения, а в перспективе и полной ликвидации ЯО78. Авторы предложили «дорожную карту» движения к безъядерному миру. Она предусматривала (1) изменение принципов боевого дежурства стратегических ядерных сил, (2) уничтожение тактического ЯО, (3) повсеместную ратификацию Договора о всеобъемлющем запрете ядерных испытаний, (3) повышение безопасности систем хранения расщепляющихся материалов, (4) постановку под международный контроль замкнутого ядерного топливного цикла.
На этой основе Гарвардский университет и Международный институт безопасности (Вашингтон) запустили в 2007- 2008 годах Проекты изучения возможности построения «безъядерного мира». Американские эксперты популяризировали опыт стран, добровольно отказавшихся от ЯО — ЮАР (1991) и Казахстана (1995). Не исключалась и возможность отказа от ЯО Британии ввиду немногочисленности ее ядерного арсенала и его включенности в американскую систему ядерного планирования79. В середине 2008 г. в поддержку проектов глубокого сокращения ядерных арсеналов выступили оба кандидата в президенты США — демократ Барак Обама и республиканец Джон Маккейн80.
Итогом этих проектов стало создание 11 декабря 2008 г. международного движения «Глобальный ноль» (Global Zero), которое планирует провести в январе 2010 г. мировой саммит с участием 500 лидеров различных стран по проблемам полного уничтожения ЯО.
Дискуссии о построении безъядерного мира означают пересмотр отношения США к ядерному оружию. В годы «холодной войны» ядерные арсеналы воспринимались в Соединенных Штатов и странах Западной Европы как средство, позволяющие уравновесить превосходство в обычных вооружениях стран Варшавского договора. Теперь ЯО начинает видеться оружием сдерживания самих США от осуществления полноценного лидерства в военной области. В таком контексте проекты создания «безъядерного мира» можно рассматривать как попытку закрепить превосходство США в области обычных вооружений. Одновременно они означают дальнейший отход Вашингтона от возникшей в 1960-х годах логики «взаимно гарантированного уничтожения».
Тенденции 2006-2008 годов означали серьезные перемены в развитии стратегической мысли США. Тематика противостояния транснациональному терроризму остается важной. Но она отходит на второй план перед возрождающимися концепциями ядерного сдерживания и развертывания системы противоракетной обороны. По-настоящему «новым вызовом» эпохи становится возрождение тематики конфликтов между великими державами за передел космического, информационного, океанического пространств и приполярных территорий.
На протяжении последних двух десятилетий военно-политические концепции США претерпели эволюцию. В 1990-х годах администрация У. Клинтона настаивала, что лучшим способом защитить интересы США будет кооперационная стратегия. В начале 2000-х годов республиканцы пришли к выводу, что интересам Америки больше соответствует доктрина «упреждающих ударов». К концу 2000-х годов на первое место выдвинулись новые угрозы: (1) растущая активность других держав в космическом пространстве, (2) возможные нападения на путях транзита энергоносителей и (3) возникновение локального конфликта, вызванного попыткой одной из держав пересмотреть выгодный Вашингтону статус-кво. Каждое и этих направлений предполагало наличие широкого набора сценариев, в которых Вашингтон может применить силу.
Растущее внимание Соединенных Штатов к проблемам передела космического пространства, обновления военно-морской стратегии, усилению режимов контроля над распространением «чувствительных» технологий и, наконец, дискуссии о возможной ликвидации ядерного оружия объективно вступают в противоречие с российскими интересами. Реализуя эти инициативы, Вашингтон берет курс на радикальную ревизию системы стратегической стабильности, сложившуюся на базе советско-американских и договоренностей 1960-1970-х годов. В такой ситуации для Москвы становится важным выдвижение собственных инициатив по упрочению режимов контроля над вооружениями. Однако если подобные подходы окажутся неэффективными, Россия рискует оказаться перед началом нового тура гонки вооружений.
* Здесь и далее по тексту различаются понятия военная доктрина и военно-политическая концепция. Первая представляет собой систему официальных взглядов и положений, устанавливающих направление военного строительства, подготовки страны и ее вооруженных сил к войне, способы и формы её ведения. Вторая — совокупность теоретических и практических установок, определяющих характер, возможные пути и способы решения текущих и перспективных военно-политических проблем. Любая военно-политическая концепция должна включать в себя представления о роли силы во внешнеполитической стратегии, вариантах ее проецирования, вероятных противниках и приоритетах военно-технического развития.
* Рискнем предположить, что критическое отношение любой американской администрации к стратегическому диалогу связано не только со стремлением США реализовать свои военно-политические интересы. Не меньшую роль играет присущее американской культуре протестантское мировоззрение. В его рамках «авторитарные режимы» рассматриваются как воплощение «зла», которое не имеет права обладать равной военной силой с демократией, воспринимаемой как воплощение «добра». Вашингтон, похоже, готов вести подобный диалог только со страной, которая обладает сопоставимым с США арсеналом ядерных и обычных вооружений. (Несмотря на наличие ядерного оружия у КНР, Соединенные Штаты никогда не начинали с Пекином полноценного диалога о контроле над вооружениями.) Но даже в этом случае стратегический диалог всегда рассматривается в Вашингтоне как временное явление. На такие размышления наталкивает, по крайней мере, не устаревшая и сегодня работа Raymond L. Garthoff.
Detente and Confrontation: American-Soviet Relations from Nixon to Reagan. Washington: Brookings Institution Press, 1994.
* Урезание расходов на строительство «кораблей будущего» нередко связывают с начавшимся летом 2007 г. финансовым кризисом в США. Но, возможно, оно имеет более глубокие к Накануне прихода к власти новой демократической администрации Барака Обамы в Соединенных Штатах развернулась дискуссия о корректировке основополагающих военно-политических концепций орни. В Вашингтоне помнят о том, как в начале ХХ века появление линкоров и подводных лодок девальвировало основу самого мощного в то время британского флота — броненосные и крейсерские силы. Развитие прорывных проектов теоретически может девальвировать роль авианосцев — основы военно-морской мощи США. В новой ситуации Америка будет вынуждена начинать развитие своего флота и как бы с нуля, и в таком же положении окажутся другие державы.
Алексей Фесенко, Павел Калмыков, 27 сентября 2009 г.
Примечания
1 Stephen G. Brooks and William C. Wohlforth. Reshaping the World Order // Foreign Affairs. Vol. 88. No. 2 (March / April 2009). P. 49-63; Richard N. Haass and Martin Indyk. Beyond Iraq // Foreign Affairs. Vol. 88. No 1 (January / February 2009). P. 41-58.
2 Barak Obama. Renewing American Leadership // Foreign Affairs. Vol. 86. No. 4. 2(July — August 2007). P. 2-16. Condoleezza Rice. Rethinking the national Interests // Foreign Affairs. Vol. 87. (July — August 2008) No. 87. P. 2-27; Richard Holbrooke. A The Next President // Foreign Affairs. Vol. 87 No. 5. (September / October 2008). P. 2-24.
3 Weak and Failing States: Evolving Security. Threats and U.S. Policy. CRS Report for Congress. Order Code RL34253. August 28, 2008.
Электронная версия. Портал: http://www.gosnews.ru/; Joint Counterdrug Operations. Joint Publication 3-07.04. 13 June, 2007. Электронная версия. Портал:http://www.gosnews.ru/.
4 Большинство работ по военной политике США было издано в нашей стране в 1970-е и 1980-е годы. Классическими среди них стали: Трофименко Г.А. США: политика, война, идеология. М.: «Издательство мысль», 1976; Современные внешнеполитические концепции США / Отв. ред. Г.А. Трофименко. М.: Издательство «Наука», 1979; Арбатов А.Г. Военно-стратегический паритет и политика США. М,: «Политиздат», 1984; Рогов С.М. Советский Союз и США: поиск баланса интересов. М.: «Международные отношения», 1989. С этого времени специальных работ по военно-политическим концепциям США в России не выходило.
Некоторое исключение составила работа С.Л. Печурова «Англо-саксонская модель управления в военной сфере: история и современность» (М.: КомКнига, 2005). Однако в ней рассматривается эволюция систем управления американскими вооруженными силами, а не военная политика Соединенных Штатов. Отдельные аспекты военной политики Вашингтона рассматривались в работах: Богатуров А.Д. Великие державы на Тихом океане. История и теория международных отношений в Восточной Азии после Второй мировой войны. М.: Сюита, 1997; Кокошин А.А. Ядерные конфликты в XXI веке (типы, формы, возможные участники). М.: Медиа-Пресс, 2003; Ядерное сдерживание и нераспространение / Под ред. А. Арбатова, В. Дворкина. М: Московский центр Карнеги, 2005; Баталов Э.Я. Мировое развитие и мировой порядок. Анализ современных американских концепций. М..: РОССПЭН, 2005.
5 Теоретический анализ основ внешнеполитической стратегии США см.: Barry R. Rosen, Andrew L. Ross. Competing Vision for U.S. Grand Strategy // International Security. Vol. 21. No 3. (Winter 1996 / 97). P. 5-53.
6 Историю становления военно-политических концепций США в XIX веке см.: Norman A. Graebner. Ideas and Diplomacy: Readings in the Intellectual Tradition of American Foreign Policy. New York: Oxford University Press, 1964; Шлезингер А. Циклы американской истории. М.: Издательская группа «Прогресс», «Прогресс-Академия», 1992.
7 См.: Patrik Morgan. Deterrence Now. Cambrige: Cambrige University Press, 2003; Bruce Blaire. The Logic of Accidental Nuclear War. Washington: Brookings Institution Press, 1993. Robert Powell. Nuclear Deterrence Theory: the Search for Credibility. Cambridge: Cambridge University Press, 1990.
8 Анализ этой проблемы см.: Mark Trahtenberg. History and Strategy. Princeton: Princeton University Press, 1991; Савельев А.Г. Стратегические отношения России и США // Международная мысль. 2008. 11. С. 33-45. В последней работе детально проанализировано отличие американской концепции стратегической стабильности от советской доктрины «военно-стратегического равновесия».
9 Building a New Global Order: Emerging Trends in International Security / Ed. by David Dewitt, David Haglund, John Kirton. Oxford: Oxford University Press, 1994.
10 John J. Mearsheimer. Back to the Future: Instability in Europe after the Cold War // International Security. Vol 15. No 1 (Summer 1990). P. 5-56; Christopher Layne. The Unipolar Illusion: Why New Great Powers Will Rise // International Security. Vol. 17. No. 4 (Spring 1993). P. 5-51.
11 Сторонники теории РВД утверждали, что внедрение новых технологий в области разведки, управления, контроля и связи меняет парадигму проведения военных операций. См.: Colin Gray. Strategy for Chaos: Revolutions in Military Affairs and The Evidence of History. London: Frank Cass, 2004; Elinor C. Slonar. The Revolution in Military Affairs (Foreign Policy, Security and Strategic Studies). Montreal: McGill-Queen’s University Press, 2002.
12 Lawrence Freedman. Strategic Coercion: Concepts and Cases. New York: Oxford University Press, 1998. Косолапов Н.А. Ядерное сдерживание в постбиполярном мире: логика идеи и средства реализации Электронная версия. Портал: http://www.gosnews.ru/.
13 См: Jessika Mattews. Redefining Security // Foreign Affairs. Vol. 68. No 2. March/April 1989. P. 162-177. Myron Weiner. Security, Stability and International Migration // International Security. Vol. 17. No 3. (Winter 1992 / 93). P. 91-126.
14 Эти подвижки были хорошо зафиксированы в работе: On Security / Ronnie D. Lipshutz (ed.). NY: Columbia University Press, 1998. В российской литературе анализ этих концепций см.: Троицкий М.А. Международная и национальная безопасность: современные концепции и практика. М.: Издательство «МГИМО—Университет«, 2006.
15 Joseph Nye. Soft Power. The Means to Success in World Politics. New York: PublicAffairs, 2004.
16 См.: Charles A. Kupchan, Clifford A. Kupchan. Concerts, Collective Security and the Future of Europe // International Security. Vol. 16. No 1 (Summer 1991). P. 116-164; Mark Kramer. Beyond the Brezhnev Doctrine: A New Era in Soviet-East European Relations? // International Security. Vol. 14. No 3. (Winter 1989 / 90). P. 25-67.
17 Зарождение такого подхода см.: Michael M. May, George F. Bings, John D. Steinbrunner. Strategic Arsenal After START: The Implication of Deep Cuts // International Security. Vol. 13. No. 1. (Summer 1988). P. 90-133.
18 Raymond L. Garthoff. The Great Transition: American — Soviet Relations and the End of the Cold War. Washington: Brookings, 1994. P. 377. Веселов В.А., Лисс А.В. Ядерное сдерживание. М.: МАКС Пресс, 2005. С. 134-135.
19 См, например: Robert J. Art. A Defensible Defense: America’s Grand Strategy After the Cold War // international Security. Vol. 15. No 4. (Spring 1991). P. 5-53; Terry L. Deibel. Strategy before Containment: Patterns for the Future. Vol. 16. No 4. (Spring 1992). P. 79 — 108.
20 National Security Strategy of the United States. August 1991. Эл. Версия. портал: http://www.gosnews.ru/.
21 Oleg Bukharin. The Future of Russia’s Plutonium Cities // International Security. Vol. 21. No. 4. (Spring 1997). P. 126-158: James M. Goldgeier Michael McFaul. Power and Purpose: U.S. Policy toward Russia after the Cold War. Washington, D.C.: Brookings Institution Press, 2003.
22 Подробнее об этих дискуссиях см.: Charles A. Kupchan, Clifford A. Kupchan. The Promise of Collective Security // International Security. Vol. 20. No 1. (Summer 1995). P. 52-61.
23 National Military Strategy of the United States of America. Joint Chiefs of Staff. February 1995 P. III. // Aire University. Official site:http://www.gosnews.ru/.
24 PRD-13. Peacekeeping Operations. Электронная версия. Портал:http://www.gosnews.ru/.
25 The New American Interventionism: Lessons from Successes and Failures: Essays from Political Science Quarterly / Ed. by Demetrios James Caraley. Washington: Columbia University Press, 1999; James Mayall. The New Interventionism, 1991-1994: United Nations Experience in Cambodia, Former Yugoslavia and Somalia. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
26 National Security Strategy for A New Century. May 1997; National Security Strategy for A New Century. July 1999. Электронная версия. Портал:http://www.gosnews.ru/;
27 Cм.: Building a New Global Order: Emerging Trends in International Security / Ed. by David Dewitt, David Haglund, John Kirton. Oxford: Oxford University Press, 1994.
28 Beyond Preemption: Force and Legitimacy in a Changing World / Ivo H. Daalder. (ed.). Washington, D.C.: Brookings Institution Press, 2007. Р. 63-71.
29 Подробнее см. нашу работу: Фененко А.В. Теория и практика контрраспространения во внешнеполитической стратегии США. М.: КомКнига, 2007.
30 18 декабря 1993 г. президент У. Клинтон подписал директиву «О придании министерству обороны США новых функций» (PDD / NSC 18), в которой проведение политики контрраспространения рассматривалось как использование средств активной и пассивной (гражданской) обороны. Но ключевую роль в ее становлении сыграла принятая в ноябре 1997 г. директива президента США 60 (PDD / NSC 60), которая санкционировала возможност и хранения ОМП «государств-изгоев». См.: Counterproliferation Initiative Presidential Decision Directive PDD / NSC 18. 1993. December; PDD / NSC 60. Nuclear Weapons Employment Policy Guidance. 1997. November. Электронная версия. Портал: http://www.gosnews.ru/.
31 Richard K. Betts. Welth, Pь нанесения упреждающих ударов по местам производстваower and Instability: East Asia and the United States after the Cold War // International Security. Vol. 18. (Winter 1993 / 94). No 3. P. 34-77: Michael G. Gallagher. China’s Illusiory to the South China Sea // International Security. Vol. 19. No 1. (Summer 1994). P. 169-194.
32 См.: Alaster.I Jonston. China’s New «Old Thinking»: The Concept of Limited Deterrence // International Security. Vol. 20. No 3 (Winter 1995-1996). P. 5-42: John Sigal. East Asia and the «Constrainment» of China // International Security. Vol. 20. No 4. (Spring 1996). P. 107-135. Эти настроения были суммированы в работе: Bill Gertz. The China Threat. How the People’s Targets America. Washington, D.C.: Regnery, 2000.
33 David Shambaugh. Containment or Engagement of China? // International Security. Vol 21. No 2. (Fall 1996). P. 180 — 209; Ross R.S. The 1995-96 Taiwan Strait Confrontation: Coercion, Credibility, and the Use of Force // International Security. Vol. 25. No 2 (Fall 2000). P. 87-123.
34 См.: Georg A. Maclean. Clinton’s Foreign Policy in Russia: From Deterrence And Isolation to Democratization And Engagement. Burlington, VT, Ashgate, 2006.
35 Pursuing a Strategy of Mutual Assured Safety remarks by Defense Secretary William J. Perry at the National Press Club. Washington, Jan. 5, 1995. Электронная версия. Портал: http://www.gosnews.ru/.
36 Michael McFall. A Precarious Peace: Domestic Policy in Making of Russian Foreign Policy // International Security. Vol 22. No 3 (Winter 1997/ 98). P. 5-35.
37 National Military Strategy of the United States of America 1997. Электронная версия. Портал: http://www.gosnews.ru/.
38 См.: Joint Vision-2010; Joint Vision-2020. Электронная версия. Портал: http://www.gosnews.ru/.
39 Mello G. That Old Designing Fever // Bulletin of the Atomic Scientists. Vol. 56. No. 1. (January / February 2000). P. 51.
40 Подробный анализ этой проблемы см.: Charles L. Glaser, Steve Fetter. National Missile Defense and the Future of U.S. Nuclear Weapons Policy // International Security. 2001. Vol. 26. No. 1. P. 40-92.
41 См.: Chuck Hagel. A Republican Foreign Policy // Foreign Policy. Vol. 83. No. 4. P. 64-76; Monten Jonatan. The Roots of the Bush Doctrine: Power, Nationalism an Democracy Promotion in U.S. Strategy // International Security. Vol. 29. No 4. (Spring 2005). P. 112-156.
42 См.: Tomas J. Christensen. Posing Problems without Catching Up: China’s Rise and Challenges for U.S. Security Policy // International Security. Vol. 25. No. 4. (Spring 2001) P. 5-40.
43 Подробнее об этом см. серию дискуссионных материалов, опубликованных на рубеже 2001 — 2002 годов: The Threat of Terrorism: U.S. Policy after September 11 // International Security. Vol. 26. No 3. (Winter 2001 / 02). P. 5-78.
44 National Strategy for Combating Terrorism. September 2006 (http://www.gosnews.ru/).
45 Подробный анализ этой концепции см.: Минаев М. Проблематика «слабых государств» в американской аналитике // Международные процессы. Т. 5. 2 (14). Май — август 2007. С. 86-94.
46 Stephan D. Krasner, Carlos Pascual. Addressibg State Failure // Foreign Affairs. Vol. 84. No 4. (July / August 2005). P. 153-163.
47 Mandelbaum M. The Inadequacy of American Power // Foreign Affairs. 2002. Vol. 1. No 5. P. 61-73.
48 The National Security Strategy of the United States of America. September 2002 (http://www.gosnews.ru/).
49 Кейган Р. О рае и силе. М.: Российская политическая энциклопедия, 2004: Anatol Lieven. America Right or Wrong: An Anatomy of American Nationalism. Oxford: Oxford University Press, 2005.
50 Disjointed War: Military operations in Kosovo, 1999. RAND. MR-1406-A. 2002. Электронная версия. Портал: www.rand.org.
51 После получения соответствующего приказа за 10 дней вооруженные силы США должны быть переброшены в любую точку земного шара и должны начать боевые действия, за 30 дней они обязаны разбить войска противника и в течение 30 дней пройти перегруппировку для переброски в иную точку. См.: Rumsfeld Faces Growing Revolt by Retired Gene // The New York Times. April, 13. 2006. Электронная версия. Портал: http://www.gosnews.ru/.
52 См., например: Barry R. Rosen. Command of the Commons: The Military Foundation of U.S. Hegemony // International Security, Vol. 28. No. 1. (Summer 2003). P. 5-46.
53 Drel L.S., Jeanloz R., Peurifory B. Bunkers, Bombs, Radiation // Los Angeles Times. March 17. 2002: Kelly H.G., Levi M.A. Nix the Mini-Nukes // The Christian Science Monitor. March 28. 2002.
54 Joint Publication 3-12: Doctrine for Joint Nuclear Operations Final Coordination (2) 15 March 2005. Электронная версия. Портал:http://www.gosnews.ru/.
55 Arthur M. Schlesinger. War and the American Presidency. New York — London: W.W. Norton & Company, 2004.
56 См: Michael Boot. American Imperialism? No Need to Run Away from Label // USA Today. 2003. May 6.
57 Charls A. Kupchan. The End of the American Era: U.S. Foreign Policy and the Geopolitics of the Twenty-first Century. New-York: Knopf, 2002; Colin Dueck. New Perspectives on American Grand Strategy. A Review Essay // International Security. Vol. 28. No 4. P. 197-216.
58 Jack Snyder, Leslie Vinjamuri. Trials and Errors. Principles and Pragmatism in Strategies of International Justice // International Security. Vol. 28 No 3.(Winter 2003 / 04). P. 5-44.
59 Michael A. Levi, Michael E. O’Hanlon. The Future of Arms Control. Washington: Brookings Institution Press, 2005; George Perkovich, Jessica T. Methews, Joseph Cirincione, Rose Goetemoeller, Jon B. Wolfstall. Universal Compliance. A Strategy for Nuclear Security. Washington: Carnegie Endowment for International Peace, 2005.
60 The National Security Strategy of the United States of America. March 2006 . Электронная версия. Портал: http://www.gosnews.ru/; The National Security Strategy to Combat Weapons of Mass Destruction. February 2006. Электронная версия. Портал: http://www.gosnews.ru/.
61 Andrei Shleifer, Daniel Treisman. Rethinking Russia // Foreign Affairs. Vol. 83. No 2. (March / April 2004). P. 20-38;
62 См., например, материалы дискуссии: Marchall L. Goldman. Putin and the Oligarchs // Foreign Affairs. Vol. 83. No 6. (November / December 2004). P. 33 — 44: Compromise or Conflict? China, The United States and Stability in Asia // International Security. Vol. 30. No 2. (Fall 2005). P. 7-83.
63 См. например: Robert W. Taker, David C. Hendrickson. The Sourcesof American Legitimacy // Foreign Affairs. Vol. 83. No 6. (November / December 2004). P. 18-32: Richard N. Haas. Regime Change and Its Limits // Foreign Affairs. Vol. 84. No 4. (July / August 2005). P. 66-78; Кейган Р. Конец иллюзиям: история возвращается // Pro et contra. Т. 11. 6 (39). Ноябрь — декабрь 2007. С. 20-22.
64 Cм. James Fearon. Iraq’s Civil War // Foreign Affairs. Vol. 86. No 2. (March / April 2007). P. 2-16.
65 Ударные эсминцы с управляемым ракетным оружием класса «DD-21», ударные корабли «Арсенал» с низкой огневой мощью и малочисленным экипажем, авианосцы типа «СVX» с пониженной радиоэлектронной и оптоэлектронной заметностью. См.: Корабли будущего // Энциклопедия кораблей. Сетевая версия (ship.bsu.by).
66 A Cooperative Strategy for 21st Century Seapower / October 2007. Электронная версия. Портал: http://www.gosnews.ru/.
67 Robert M. Gates. A Balanced Strategy // Foreign Affairs. Vol. 88. No. 1. (January / February 2009). P. 28 — 40.
68 Kagan F.W. The U.S. Military’s Manpower Crisis // Foreign Affairs. Vol. 85. No. 4. (July — August 2006).
69 Report of the Commission to Assess United States National Security Space Management and Organization. 11 January, 2001 // Электронная версия. Портал: Globalsecurity.org (www.globalsecurity.org).
70 Кларк У. Как победить в современной войны. М.: Альпина Бизнес Бук, 2004.
71 James Clay Moltz. The Politics of Space Security: Strategic Restraint and the Pursuit of National Interests. Stanford: Stanford University Press, 2008; Joan Johnson Freeze. Space as a Strategic Asset. New York: Columbia University Press, 2007.
72 National Space Policy, 2006 // SpaceRef — Space News as it Happens. Электронная версия. Портал: http://www.gosnews.ru/; Space operations. Air Force Doctrine Document 2-2. 27 November 2006, Электронная версия. Портал: www.fas.org.
73 Catilin Talmadge. Closing Time: Assessing the Iranian Threat to the Strait of Hormuz // International Security. Vo. 33. No 1. (Summer 2008). P. 82 — 117.
74 См.: The Senator Richard G. Lugar — Purdue University Summit on Energy Security. August 29, 2006 // Электронная версия. Портал: news.uns.purdue.edu.
75 George H. Quester. Nuclear First Strike: Consequences of a Broken Taboo. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 2006; William Engdahl. Russia and the New Cold War // The Asia Times. 1 March 2007.
76 Robert M. Gates. Speech on Nuclear Deterrence. Carnegie Endowment for International Peace. 30 October 2008 (.america.gov). Основные положения его речи были закреплены в принятой в июне 2008 г. новой «Стратегии национальной обороны». См.: National Defence Strategy. June 2008. P. 9-11 (www.defenselink.mil).
77 Keir A. Lieber., Darling G. Press. The Rise of U.S. Nuclear Primacy // Foreign Affairs. Vol 85. No. 2. March / April 2006).
78 Шульц Дж.П., Перри У. Дж., Киссинджер Г.А., Нанн С. Мир без ядерного орудия // Электронная версия. Портал: ИноСМИ.Ru (www.inosmi.ru/). 8 января 2007.
79 Jeremy Stocker. The United Kingdom and Nuclear Deterrence. IISS (International Institute for Strategic Studies). Adelphi Paper. No 386. (February 2007).
80 Barack Obama’s Foreign Policy Speech. Published October 2, 2007 // Council Foreign Relations. Official Site. Электронная версия. Портал: www.cfr.org; Remarks By John McCain on Nuclear Security. 27 May, 2008 (www.johnmccain.com).
Полковник П. Колесов, кандидат философских наук
В настоящее время США и многие другие страны коренным образом пересматривают свои взгляды на формы и способы ведения войны.
Как отмечается в работах военных экспертов этих государств, информационное пространство все больше рассматривается в качестве сферы ведения боевых действий. При этом постоянно возрастает влияние общественного мнения и субъективного фактора руководства на подготовку, планирование, ход и исход военных операций.
По оценке американских специалистов, ущерб, нанесенный противнику на идеологическом фронте, может существенно превысить прямую выгоду, полученную в ходе военных действий.
Рационально используя информационные ресурсы, можно управлять общественным мнением вплоть до изменения системы ценностей. Манипуляции информацией позволяют даже добиться эффекта, когда реципиент «перепутает» военную победу с поражением. Информационное превосходство таким образом является необходимым условием для достижения победы в современной войне.
.
Обеспечение концепции «Стратегических коммуникаций»
Однако информационные войны (ИВ) ведутся и в военное и в мирное время, а для их маскировки придумываются различные «отвлекающие термины». Так, в США появилось понятие «информационные операции», а теперь «стратегические коммуникации» (СК)1.
1 СК в таком понимании был введен в оборот МО США в сентябре 2006 года с ведома тогдашнего министра обороны Д. Рамсфелда в документе «Дорожная карта (план) СК». В настоящее время одобрен КНШ для включения в обновленное издание JP.
Стратегические коммуникации не просто новое направление в ИВ, — это новая концепция самих ИВ, принятая в развитие теории информационных операций, которая активно разрабатывалась госдепартаментом, министерством обороны, другими правительственными и неправительственными учреждениями и организациями Соединенных Штатов.
.
.
Под ней понимается комплекс мероприятий по целенаправленному воздействию на военно-политическое руководство, различные общественно-политические силы, международные организации, то есть на так называемую целевую аудиторию (ЦА)2
других стран (как враждебных, так союзных и нейтральных), предпринимаемых различными правительственными и неправительственными учреждениями и организациями США, а также их союзниками.
2 Под ЦА понимается не только и не столько общность людей, объединенная национальными, социальными или имущественными признаками, проживающих в какой-либо стране, а в первую очередь общность, разделяющая единую систему ценностей.
Зарубежное военное обозрение №6 2010 С. 9-14
.
Цель СК — убеждение или принуждение целевой аудитории к принятию решений или совершению действий, направленных на формирование, сохранение или развитие благоприятных условий для продвижения американских национальных интересов. При этом используются такие средства, как согласованные информационные акции, идеологическая обработка, различные информационно-пропагандистские планы и программы.
.
В Соединенных Штатах к основным структурам, реализующим концепцию СК, относятся госдепартамент, министерство обороны, боевые командования ВС США, агентство США по международному развитию, инженерные войска СВ, неправительственные организации.
.
Следует отметить, что в американском госдепартаменте понятие «стратегические коммуникации» подменяют термином «публичная дипломатия». Однако «публичная дипломатия» на самом деле является составным компонентом СК и заключается в преднамеренном создании в представлениях целевой аудитории идеального имиджа США, американских идеалов и образа жизни посредством проведения информационных кампаний, акций экономической, технической и гуманитарной помощи.
.
Министерство обороны США в интересах развития концепции в марте 2008 года провело первую конференцию на базе колледжа комитета начальников штабов в г. Норфолк, на которой были определены основные принципы «стратегических коммуникаций»: квалифицированное руководство, правдоподобие, доступность, диалог, масштабность, согласованность, целенаправленность, оперативность и непрерывность. Для уточнения концепции СК планируется каждые два года корректировать их.
.
Принцип квалифицированного руководства.
Руководители должны четко представлять задачи СК для достижения поставленных целей во всех областях своей деятельности, включая материально-техническое обеспечение и разведку.
.
Принцип правдоподобия.
Действия, их восприятие и объяснение должны быть правильно интерпретированы и четко скоординированы, а также вызывать доверие у целевой аудитории.
.
Принцип доступности.
Необходимо глубокое понимание культуры, идентичности, образа жизни, истории и общественного строя ЦА. Аудитория воспринимает действия в соответствии с собственной шкалой ценностей. Без понимания менталитета целевой аудитории невозможно достичь заданного результата. Осознание влияния субъективных факторов (культурного, лингвистического, исторического, религиозного, природного и других) важно для эффективного воздействия на ЦА. При этом построение отношений и взаимодействие с различными организациями, местным населением, научными кругами, коммерческими и некоммерческими организациями способствует лучшему пониманию ЦА.
.
Принцип диалога.
Многосторонний обмен мнениями способствует взаимопониманию и установлению доверительных отношений.
.
Принцип масштабности.
СК не имеют временных или пространственных границ.
.
Принцип согласованности действий.
СК подразумевают согласованные, интегрированные на всех уровнях в единую систему действия, то есть представляют собой процесс, происходящий по единому замыслу и плану на всех уровнях иерархии как по «вертикали» — от тактического до стратегического, так и по «горизонтали» — в пределах одного уровня. Руководители координируют и согласовывают свои действия, возможности и средства в зонах ответственности, влияния и интересов с целью получения требуемого результата. Каждая структура или организация является частью системы коммуникаций.
.
Принцип целенаправленности.
СК должны быть направлены на получение конкретно заданного (желаемого) результата. Это не только «еще одно средство в арсенале руководителя», а руководство к действию для всех структур, согласованное по задачами для достижения поставленных целей. Процесс коммуникации, содержание, цели и практические шаги зависят от политики, стратегических взглядов, подходов к планированию операций и принятых управленческих решений.
.
Принцип оперативности.
Необходим правильный выбор аудитории, информации, времени и места совершения акций. СК должны быть сфокусированы на долгосрочных результатах. Оперативное реагирование на изменяющиеся условия и кризисные ситуации может дать стратегический эффект. Стратегические коммуникации должны достигать целевой аудитории посредством специальных сообщений, значимых именно для данной аудитории. СК привели к необходимости широкого обсуждения проблемы синхронизации идей, действий и информации для достижения глобальных стратегических целей. При этом влияние на процесс принятия решений противником является ключевым моментом и зачастую ограничен временными рамками для информационного воздействия в целях достижения желаемого эффекта.
.
Принцип непрерывности.
СК — непрерывный процесс, для успешного осуществления которого необходимо наличие постоянной обратной связи между планированием и действиями с одной стороны и анализом с оценкой результатов этих действий — с другой. В идеальном случае он должен проходить быстрее, чем у противника.
.
Процесс реализации СК состоит из следующих этапов:
.
- Уточнение политических целей;
- Распознавание целевой аудитории;
- Определение желаемого поведенческого эффекта объекта воздействия;
- Проведение анализа аудитории (каковы ее представления, позиции, поведение и как их необходимо изменить);
- Определение идеологических установок;
- Формулирование основных целей для подготовленных сообщений и планируемых акций;
- Согласование информационного воздействия, организованных акций и политических действий;
- Синхронизация действий носителей информации по времени рамки;
- Планирование первоочередных мероприятий и контрмер;
- Оценка результатов и корректировка планов.
.
В качестве носителей информации согласно концепции СК могут выступать информационные и физические домены.
К информационным доменам относятся радио, наземное, кабельное и спутниковое телевидение, печать, Интернет, потоковое видео, мобильные телефоны, общественные организации и слухи.
.
Физическими доменами являются войсковые учения, демонстрация силы, визиты, конференции, различные рабочие семинары, научные и военные обмены, ассоциации выпускников, организация и проведение восстановительных работ, торговля и гуманитарная помощь, благодаря которым военно-политическое руководство США пытается вызвать симпатии к своей стране и ее ВС или страх перед их мощью.
.
Арсенал средств СК разнообразен.
К ним прежде всего относятся средства массовой информации (СМИ), а также связь и телекоммуникации, инфраструктура беспроводной связи, социологические исследования, культурологические и лингвистические средства, избирательные технологии и методики подсчета голосов избирателей, массовые тренинги и образовательные программы.
.
Согласно решению американского конгресса научно-исследовательские работы по использованию теории СК организуются и проводятся в министерстве обороны США, в боевых командованиях, управлении заместителя МО по разведке, объединенном штабе и госдепартаменте. Непосредственно в МО за организацию исследований отвечает заместитель министра по приобретению, технологиям и тылу (Undersecretary for Acquisition, Technology and Logistics — AT&L).
.
В военном ведомстве активно проводятся научно-исследовательские работы по развитию средств моделирования и оценки социальных компьютерных сетей, мониторинга СМИ, моделирования динамики развития различных систем и создания единой среды «стратегических коммуникаций» как внутри министерства обороны, так и между различными ведомствами.
.
В 2009 финансовом году выделены средства на мероприятия, связанные с исследованием и созданием новых технологий по формированию «зоны доверия» для «стратегических коммуникаций». Разработки ведутся также в сфере контроля и анализа компьютерных сетей, машинного перевода, инновационного анализа и избирательных технологий.
.
Отдел технологий быстрого реагирования (Rapid Reaction Technology Office — RRTO) при управлении НИОКР и техники и отдел обеспечения нетрадиционных боевых действий (Irregular Warfare Support — IWS) при аппарате помощника министра обороны по спецоперациям и конфликтам низкой интенсивности и взаимосвязанным возможностям (Special Operations Low-Intensity Conflict and Interdependent Capabilities — SO/LIC-IC) занимаются исследованиями в области использования возможностей теории СК в общегосударственном масштабе.
.
Эти структуры наладили тесное взаимодействие с соответствующими аппаратами госсекретаря по вопросам публичной дипломатии и связям с общественностью, с национальным контртеррористическим центром, агентством США по международному развитию, министерствами внутренней безопасности и юстиции, а также с неправительственными организациями.
.
Научно-технические средства, используемые в интересах формирования «зоны доверия» для «стратегических коммуникаций», по классификации МО США подразделяются на пять групп:
.
Первая — средства анализа информации, обеспечивающей и предоставляющей доступ к объектам инфраструктуры. Они анализируют весь спектр информационных ресурсов, начиная от обычных новостей и заканчивая профессиональным рынком информации.
С помощью данных средств проводится семантический анализ сообщений, направленный на выявление в различных сетевых СМИ страны или региона тематической информации, характеризующей их позицию по вопросам, затрагивающим безопасность либо создающим угрозу национальным интересам США.
.
В целях выявления идеологий, форм и способов действий экстремистов, а также установления их лидеров планируется осуществлять постоянный (круглосуточный) контроль интернет-дневников (блогов), интернет-сайтов, сайтов для обмена файлами типа YouTube или Twitter, определять идентификационные данные пользователей, размещать свои сообщения на этих сайтах и вести контрпропаганду в информационных сетях.
.
Кроме того, предполагается развивать вещание в KB- и УКВ- диапазонах через спутники-ретрансляторы, расположенные на геостационарных орбитах, которые обеспечивают возможность приема сигнала обычными радиоприемниками на территории враждебных США стран.
.
Вторая — общественные средства массовых коммуникаций — это информационные базы данных, непосредственно СМИ, виртуальные сообщества.
.
Соединенные Штаты Америки планируют создавать интегрированные социальные сети на платформе Web 2.0 мультимедиа в странах со слабо развитой телекоммуникационной инфраструктурой, которые используют сотовую связь для выхода в Интернет. Это наиболее актуально для государств, находящихся в зонах ответственности центрального, европейского и африканского командований ВС США.
.
В системе анализа и контроля социальных сетей особое внимание планируется обратить прежде всего на выявление социальных связей руководства и других ключевых фигур различных стран и изучение их психологического портрета. Технические возможности позволяют обеспечить сетевую идентификацию любого пользователя по его сетевым связям (контактам).
.
Третья — «средства диалога», которые предназначены для анализа радикальных и контррадикальных сообщений и идей.
При этом производится анализ в масштабе, близком к реальному, времени и ранжирование по степени важности сообщений СМИ. Программное обеспечение позволяет ежедневно проверять множество газет в каждой европейской стране, отбирать сообщения по ключевым словам, ранжировать позитивные и негативные высказывания, затрагивающие интересы США.
.
Четвертая — средства моделирования и прогноза, которые применяют игровое и альтернативное, многовариантное моделирование в целях прогнозирования развития обстановки на основе полученных данных, а также прогнозирования возможных реакций целевой аудитории на целенаправленное информационное воздействие.
.
Пятая — средства тренировки взаимодействия используемые для отработки вопросов взаимодействия как внутри правительственных структур, так и между правительственными учреждениями и неправительственными организациями.
.
В настоящее время ни МО США, ни госдепартамент не имеют единой базы, где собирается аналитическая информация, полученная в результате деятельности агентств в рамках концепции «стратегических коммуникаций». На формирование единого банка данных потребуется около 2 млн долларов. Данный банк станет основой для создания единой автоматизированной системы ситуационного анализа и предупреждения стоимостью около 9 млн долларов. По мнению экспертов министерства обороны страны, введение в эксплуатацию данной системы позволит существенно сократить время на принятие решений и добиться значительного информационного превосходства.
.
Для эффективного функционирования перечисленных средств необходимы помощь, оснащение, обучение и стимулирование СМИ, предназначенных для обеспечения «свободного» освещения событий заданной тематики.
.
С привлечением вышеназванных средств производится поиск способов размещения локальных ресурсов с доступом через интернет (книг, кино, журналов и т. п., содержащих элементы воздействия на целевую аудиторию), доступных для загрузки любым пользователем.
.
Предполагается при помощи специально подобранных публикаций, рассказов, мифов, символьных ассоциаций, компьютерных игр сформировать в сети, и в первую очередь у мусульманского населения, новое, выгодное американскому руководству восприятие народной дипломатии США.
.
При этом важно учитывать уровень развития страны, культуры, избирательной системы, в связи с чем намечается создать средства и базы данных, адаптированные к лингвистическим, социальным и культурным особенностям целевой аудитории. Кроме того, планируется проведение исследований в области культурологических различий, особенностей мыслительного процесса и процесса принятия решений ЦА.
.
Будут также проведены мероприятия по организации физиологической защиты персонала СК на случай всплеска социальной напряженности, стихийных бедствий или применении оружия массового поражения.
.
Таким образом, концепция СК является одной из основополагающих в системе информационного противоборства США.
.
Мероприятия по информационному воздействию на военно-политическое руководство и общественное мнение различных стран, на мировое сообщество в целом проводятся не только как составная часть комплекса мероприятий по подготовке к операциям (боевым действиям), а уже стали их основным содержанием.
.
Развитие концепции СК является продолжением стратегии непрямых действий, заключающейся в воздействии на отдельные, не главные элементы системы, изменение состояния которых в результате этого приводит к переходу системы в требуемое состояние.
.
Средства массовой информации и коммуникаций, открытые информационные ресурсы, глобальная информационная сеть Интернет активно используются министерством обороны и госдепартаментом США не только для мониторинга угроз национальной безопасности страны, изучения общественного мнения, позиции государств в отношении Соединенных Штатов, но и в целях манипулирования общественным мнением, дезинформации и введения в заблуждении военно-политического руководства других стран, принуждения его к принятию выгодных Вашингтону и его союзникам решений.
.
Источник.